Читать книгу: «Кобра», страница 3

Нора Брониславовна по молодости лет верила в справедливость. Она просила бумагу и ручку, чтобы написать всю правду, требовала адвоката, следователя или прокурора, но сотрудники тюремной охраны либо отворачивались, либо кричали, что нужно соблюдать тишину и порядок.

Однажды ночью в «обезьянник» приволокли группу молодых людей с какого-то митинга. Поначалу они держались бодро и даже пытались огрызаться. Их затолкали в соседнюю камеру. Голоса за стеной то переходили на нестерпимый ор, то срывались до стонов, надрывались и затихали. Она и её соседки вскочили, прислушались. Кто-то зашептал о побоях и пытках. Раздались удары и крики. Мычание, отборный мат. Снова крик и дикий вой заполнили каменный тюремный мешок. Нору Брониславовну замутило, закружилась голова, пелена повисла перед глазами, ноги подкосились – она ударилась лбом об угол каменной кладки.

Металлический привкус стекавшей в рот крови и муки пикетчиков за стеной вытравили из её души надежду на справедливость. Но страсти, кипевшие внутри Норы Брониславовны, требовали выхода и вылились ненавистью. Она отомстит! О, только бы выйти отсюда!

***

Подняв голову, она глядела на кафельные стены лазарета и узкое зарешечённое окошечко. Пыльные стёкла дребезжали тихо от проезжавших мимо машин, пахло хлоркой и чем-то ещё. Ночью товарки подняли крик, и санитары перенесли Нору в медблок, где ей обработали и зашили рану. Медсестра принесла склизкую кашу, хмыкнув, покосилась на повязку: «Ну, шрам-то останется. Если что нужно – зови».

Нора Брониславовна лежала на койке, прикрывшись серой простынкой, и тупо глядела в потолок. К еде так и не притронулась. Сердце гулко стучало в непонятном предчувствии грядущего.

В обед началось движение, Нора слышала, как хлопнули двери, и мужской бас произнёс её фамилию. Она сжалась в комочек в ожидании, что её схватят и поволокут куда-то. Вошёл милиционер и бросил: «С вещами на выход». Она поправила повязку и пошла вперёд, заложив руки за спину.

***

Наперекор всем каверзным случайностям семья погибшего директора обратилась к давнему другу, успешному бизнесмену. Тот исхлопотал Пугачёвой адвоката, который оказался смышлёным малым, оформил все необходимые документы и грамотно повёл дело.

Нору Брониславовну выпустили из КПЗ. Она дрожала в грязной футболке под хмуро моросящим небом, когда к ней подошёл тот самый зубастый, с ястребиными глазами.

– Главное, жива, – сказал он и проводил её до своего мерседеса.

Он сам отвёз девушку в лучшую больницу города и, представив главному врачу больницы полуобморочную, без кровинки в лице, Нору Брониславовну, наказал: «Чтоб всё было в лучшем виде…»

Её определили в палату. Сделали перевязку и поставили капельницу. Лёжа на чистом белье, она приоткрыла бледные веки. Чуть слышно проговорила мужчине с ястребиными глазами: «Нагнитесь, пожалуйста. – Он придвинулся ближе, она сказала непонятно к чему: – Поцелуйте меня…» В палате находились люди, человек с ястребиными глазами приподнял удивлённо брови, оглянулся: «Чёрт, вот ведь», – однако не решился, только поправил ей подушку.

***

Бизнесмена звали Лазарев. Она спросила имя и отчество, – по имени-отчеству звали Павел Петрович. Узнав имя, она закрыла глаза и повторяла снова и снова: «Павел Петрович».

Офис его находился в центре города, и Лазарев каждый день навещал девушку. «Должен вам сказать, – повторял он ей для бодрости, – живучи вы, Нора Брониславовна, как змеища… И отпор даёте как кобра. Поправитесь – предложу вам должность бухгалтера. У меня как раз вакансия образовалась». Каждый день он говорил ей об этом, а она слушала с удовольствием и наполнялась уверенностью в завтрашнем дне. Он смеялся, блестя зубами, а она дарила ему полуулыбку Моны Лизы. «Помогу вам с оплатой бизнес-курсов, а первое время постажируетесь у старших товарищей. Коллектив у нас замечательный. Поддержат».

***

Нора Брониславовна действительно была живуча, как змея, и хватку имела как у кобры. После всех происшествий она исхудала, казалась тонкой и прозрачной, остались только глаза, но они полыхали страстным огнём и жаждой жизни. Прошлое осталось на том берегу. Родительский дом, школа, институт; девичьи увлечения киноактёрами, театром и чтением сентиментальных романов и стихов. Неужто всё это было? Желание купить новую дорогущую сумочку, влюблённость в студента-старшекурсника, мысли по утрам о том, какой бы сделать макияж… Запах мимозы и тюльпанов, подаренных сокурсниками на восьмое марта… Сессии, студенческие ночные посиделки, защита диплома, мандраж на первом собеседовании… Сплав по Чусовой, сосны, скалы, серебристые брызги, смех, улетающий в поднебесье, и розовые облака на горизонте… Всё это вспоминалось лишь во сне, в тепле больничной палаты и жёсткости казённой подушки.

В эти сны, – так ей виделось, – жадной яростью ворвался Серёга с шипящим паяльником. Этого Серёгу Бугаёва, «золотого мальчика», отпрыска солидных родителей, еле дотянули до окончания гимназии. Рассказывали, что его отец, работавший в администрации, написал военкому, чтобы сынка забрали как можно быстрее в армию. Без Серёги не обходилась ни одна тусовка, он всегда был жаден до денег и развлечений и падок на слабый пол. Он отслужил, побывал в горячих точках. Война научила его всяческим уловкам, он узнал, что у крови металлический вкус и только, девяностые развязали ему руки.

Серёгин паяльник растопил радужный ледок Нориных снов. Слишком тонок оказался ледок, а ведь на этой зыбкой основе мечталось ей построить благополучие: любовь, замужество, семью, счастливый дом и детишек… Растаял он – и жизнь, как мутная река, захлестнула её грубой и страстной силой.

Нора Брониславовна так это и приняла: бешеная борьба (убивали – не убили, сажали – не посадили, ни черта она теперь не боялась), бурлящая ненависть, жажда неизведанной любви – это жизнь… Лазарев присаживался на табурет у койки, она натягивала одеяло до самого подбородка и говорила, глядя ему в глаза с доверием:

– Я так себе представляла: окончу институт, уеду по распределению в большой город, работу найду непыльную, встречу обеспеченного мужчину, сыграем свадьбу. И всё, ничего больше!.. Как в сказке: и жили они долго и счастливо… Ненавижу эту девчонку… Счастья ждала ленивая дура в свадебном платье!.. Вот сволочь!..

Лазарев, упираясь ладонями в колени, хохотал над её рассказами. Норочка, сама того не понимая, старалась раствориться в нём, в его сильной мужской энергетике. Она желала поскорее поправиться и взяться за работу. На выписку Емельянов привёз ей пакет с брендовой одеждой и обувью.

Нора Брониславовна растерялась. За аренду квартиры она не заплатила в срок, и хозяйка выставила её за дверь. В городе не было родных, а подруга жила у бойфренда. Лето кончилось, северные тучи неслись над пустынными улицами, холодный дождь, казалось, не закончится никогда. Лазарев оставил машину на стоянке, и бойко месил грязь во дворе многоэтажки. Нора плелась за ним в дорогой, но промокшей насквозь одежде, дрожа от холода и болезненной слабости; подгибались коленки, но лучше умереть – не отстала бы от Павла Петровича. Он нашёл симпатичную квартирку недалеко от офиса и купил её для Норы.

– Ну глядите, стоимость жилья входит в ваш совокупный доход, так что не извольте беспокоиться, барышня.

В квартире было уютно, войдя в небольшую, но милую кухню, Лазарев развёл руками:

– Здесь и чайничек можете вскипятить, и тепло, и светло – прежние хозяева хорошие попались, аккуратные.

Он привёз ей посуду, продуктов недели на две, и Нора Брониславовна осталась одна в новой квартире, а за окном завывал холодный ветер, будто древние призраки надрывались от тоски, сидя на полуголом клёне под осенним дождём.

У Норы Брониславовны было сколько угодно времени для размышлений. Она садилась на кухне, ставила чайник и думала о Павле Петровиче: придёт ли сегодня? Хорошо бы – пришёл, она как раз приготовила ужин. Она слышала, как поворачивался ключ в замке, слышала шаги по мягкому ковру: входил он – весёлый, страшноглазый, а с ним и её новая жизнь. Он снимал плащ, спрашивал всё ли в порядке, нужно ли что ещё.

Поужинав и напившись чаю, он рассказывал ей о делах фирмы, описывал проблемы и пути их решения. Иногда так горячился, что было жутко глядеть в его ястребиные глаза.

– В плановой советской экономике прорыва не было, – рассказывал он, стоя посреди комнаты, и взмахивал рукой, точно шашкой. – А нынче свободный рынок. Понятно вам? Бизнес – это стихия… Договорные отношения, проектирование, работа с ценообразованием. Вот у меня новый объект – строительство жилого дома, новейшие материалы и технологии, сильная команда. Можно конкуренту выдержать такой натиск? Нельзя… И я забираю ещё один объект, тем самым увеличиваю объёмы и снижаю себестоимость работ. У меня за плечами крылья вырастают от перспектив… Знаете, как это бывает? Гул в ушах… Азарт… И ты – как пьяный… Пошла работа… Вира!.. Майна!..

Серые глаза его блистали как сталь. Нора Брониславовна, похолодев от волнения, слушала его, и сердце кричало от радости: так любила она этого человека…

Но почему он щадил её? Неужели он просто её жалел? Иногда ей казалось, что взгляд его наполнен совсем не братскими чувствами… Она ловила жадное мужское желание, и жар разливался по её щекам, она не находила себе места, сердце трепетало, подобно птичьим крылышкам в полёте, и бабочки порхали в животе… Но нет, он вытаскивал газету, садился на диван и читал вслух бизнес-новости да юмористические статьи. «Ай, пишут как, ай черти!» – кричал он, топая ногами от удовольствия… Быть может, именно тогда он заронил первые зёрна писательского азарта в её душу?

Наступила зима. Здоровье Норы Брониславовны поправлялось. Однажды Лазарев пришёл к ней рано, велел одеться и повёл в спортклуб, выдав, что нужно заниматься спортом и укреплять здоровье. Они шли по улице вдвоём, и ей было так хорошо! Ветер радостно свистел в ушах, пьянил грудь, а на ресницах таяли снежинки.