Читать книгу: «Под знаком OST. Книга 3», страница 2

– Ой, подождите!

Муся стало не по себе. Воспоминания о букете, когда-то подаренном ей Митей в этом самом месте, нахлынули на нее. Она очнулась только тогда, когда Трофим протягивал ей ромашки:

– Это вам, Муся!

Она понюхала их и перед ее глазами встало лицо Мити. Казалось, все это, их встреча, прогулка по Крымскому мосту и Парку Горького, драка с прохожим, свидание дома, случились только вчера. Однако прошло долгих четыре года и каких! Она вздохнула:

– Трофим, спасибо. (протягивая документы) Вот военный билет – на имя Мыльникова Леонида Федорович. И адрес, откуда он призывался: Москва, улица Первомайская, 7, кв. 20.

Трофим прочитал справку, рассмотрел билет и отдал все обратно Мусе, и уже через два часа они на метро доехали до адреса солдата. Муся осторожно постучала, и дверь квартиры открыла женщина с седыми волосами. Ее испещренное морщинами лицо выражало скрытую тревогу, глаза не отрывались от вошедших. Она долго их разглядывала, а потом сделала приглашающий жест рукой. Мусе и Трофиму стало неловко, тягостное осознание, что именно они сообщат матери Мыльникова плохую новость, угнетало их. А то, что это – мама убитого солдата, сомнений уже не оставалось. Скрепя сердце, они двинулись внутрь коммунальной квартиры. Пройдя по узкому коридору, Муся и Трофим зашли в комнату, где стоял накрытый стол. Женщина повернулась к ним, махнула рукой на свою гостью:

– Здравствуйте, я – Анна Павловна Мыльникова. С кем имею честь?

Муся хотела ответить, но вмешалась вторая женщина:

– А я – Тамара, соседка Анны Павловны. Вы из Собеса?

Трофим разглядывал стол. На нем стояла нехитрая закуска, водка и две стопки. Очевидно, что Анна Павловна выпивала вместе со своей соседкой Тамарой. Возникла неловкая пауза, которую прервала сама Мыльникова, обратившись к подруге:

– Ну, чего сидишь, убирай со стола и накрывай для них. Рюмки у тебя еще есть?

– Да, есть.

Тамара ушла в соседнюю комнату за рюмками, а Муся залезла в сумку, достала военный билет Мыльникова, справку с адресом и протянула его матери:

– Вот. Держите! Это – военный билет вашего сына. Мы его нашли случайно в лесу. Далеко отсюда, в районе Белоруссии, когда добирались пешком домой.

Мыльникова охнула, без сил опустилась на стул. Мусе стало неловко, но она пересилила себя и буквально вложила документы ее сына в руку его матери:

– Вы не волнуйтесь, мы билет нашли рядом с вашим сыном и (через длинную паузу) похоронили. Достойно.

Анна Павловна держала документы в руках, но судя по всему боялась в них даже смотреть, взгляд ее стал безумным, и она вдруг начала качаться из стороны в сторону и выть. Вошла Тамара с рюмками, увидев раскачивающуюся на стуле Мыльникову, она бросилась к ней. Муся смущенно покашляла:

– Вы знаете, нам наверное надо идти!

Анна Павловна громко вздохнула, развернула военный билет, погладила его, а Тамара скептически заметила, передразнивая Растопчину:

– «Нам наверное надо идти!» Эх, москвичка! По выговору сразу слышно, что из Москвы! Куда это вы пойдете? Это – не по-людски как-то. Садитесь-ка лучше за стол!

Трофим кивнул, выразительно посмотрел на Мусю:

– Да, мы, конечно, останемся…

Они сели за стол, и Муся украдкой стала рассматривать побледневшую Анну Павловну Мыльникову. Она все еще сидела на стуле, разглаживая военный билет сына. Тамара разлила водку по стопкам, оглянулась на соседку:

– Выпьешь с нами, или тебе корвалола накапать?

Мыльникова отрицательно покачала головой, встала, молча подошла к столу, залпом выпила водку и со стуком поставила стопку. Она махнула на тарелку маринованных огурцов и помидор:

– Смотрите! Огурчики, помидорчики….. Сын их очень любил.

Тамара махнула на Мусю и Трофима рукой:

– Ох, Анну Павловну нашу заклевали в школе. В педагогическом коллективе. Он – учительница, как и я. Так вот все спрашивали: где Ваш сын? Как так без вести пропал?

Анна Павловна неожиданно разрыдалась. Тамара подскочила к ней, пытаясь успокоить, а Мусе и Трофиму сделала знак, чтобы уходили. Пора было прощаться с мамой убитого рядового Мыльникова. Они вышли в коридор, пошли к входной двери, когда их догнала Тамара:

– Вы уже простите ее, сами понимаете, она была уверена, что сын жив, вернется, не верила, что без вести пропал. А тут вы… Но все равно, спасибо! Спасибо за правду!

Муся развернулась к Тамаре, вздохнула, протягивая руку:

– А про москвичку вы зря пошутили. Была я москвичкой, только теперь за сто первый километр поеду! Не прописывают меня обратно в родной столице! Так-то…

Тамара пожала ей руку, усмехнулась:

– Ничего страшного, на сто первом километре тоже живут. Уж поверь мне. Я там жила.

Неожиданный голос Анна Павловны раздался в коридоре:

– Тамара, у девочки сложности! С пропиской. Твой майор никак не может помочь?

Мыльникова подошла к входной двери, лицо ее еще было бледным, но слезы застыли в уголках глаз, видно, что она старалась держаться. Тамара пожала плечами:

– Может или не может, только я ничего не обещаю (Мусе) Ты в 45-ю школу приходи завтра к девяти часам и документы свои приноси, поговорю с моим майором, обещаю!

Муся смотрела на Тамару с надеждой, помощь оказалась неожиданной:

– Спасибо!

Она развернулась к Трофиму, и они вышли из квартиры, аккуратно прикрыв дверь. Как выяснилось позже, Тамара носила сведения в отдел НКВД ежемесячно, отчитываясь о настроениях учителей в школе, докладывая об их благонадежности. Там она и познакомилась с майором Ветровым. У него была жена и двое детей, которых он никак не мог оставить, однако симпатичная и одинокая Тамара со своей личной жилплощадью в виде комнаты в коммунальной квартире ему сразу приглянулась. Он приезжал к ней по выходным, долго пил чай, а потом занимался с Тамарой любовью на скрипучей кровати с пружинами. Мусе, которая на другой день пришла к Тамаре в школу N45, любовница майора Ветрова выдала ей для него записку, где просила помочь той, что «была на оккупированной территории». В ней она написала: «Мирон Владимирович! Помогите этой девушке. Она нашла сына Анны Павловны Мыльниковой в белорусском лесу и привезла в Москву его военный билет. Этой девушке, которую зовут Мария Растопчина, нужно помочь с московской пропиской. Целую, Ваша Тамара».

Майор Ветров по понедельникам всегда находился в своем кабинете при районном НКВД. Там его и застала Мария Растопчина. Она протянула майору записку:

– Я – Мария Растопчина. (пауза) Ваша знакомая Тамара просила мне помочь.

– Подождите в коридоре.

Муся пожала плечами и вышла в коридор, а через минуту вышел и он сам. Ветров закрыл кабинет, махнул Растопчиной рукой и вскоре они заходили в кабинет к Мыскиной. Увидев старшего по званию, та вскочила из-за своего стола, пыталась что-то сказать, но Ветров ее прервал:

– Как же вы могли, товарищ Мыскина, так халатно отнестись к данной ситуации? Вы для чего отбирали ребенка у гражданки Растопчиной?

Мыскина покраснела, зло посмотрела на Мусю:

– Гражданка Растопчина путалась в показаниях. Она говорила, что у нее ребенок (поправляясь) …. что она нашла ее в белорусской деревне. Товарищ майор, я считаю, что девочке гораздо лучше будет в детском доме.

– А вы там были?

– Я действовала по циркуляру N 24.

Ветров жестко прерывал словоохотливую Мыскину:

– Сотрудник органов в голове должен иметь мозги, а не циркуляр. И сердце! Немедленно оформите документы на ребенка. Даю вам десять минут.

Мыскина схватила папку со стола с анкетой на Марию Растопчину:

– Простите! Но вы, товарищ Ветров, сначала ознакомьтесь с анкетой гражданки Растопчиной, а потом мне замечания делайте.

Ветров взял в руки анкету Муси, полистал, а потом вдруг выставил Мыскину за дверь:

– Товарищ Мыскина, выйдите из кабинета! Я сам поговорю

с Растопчиной!

Мыскина вышла, хлопнув дверью, а майор подержал анкету Муси в своих руках, отложил и стал ее рассматривать: тонкие руки, изящные запястья, она вовсе не походила на типичную остовку, которая трудилась на Германию. Майор Ветров на них насмотрелся и слыл хорошим физиономистом. В дни капитуляции Германии, он трудился в одном из фильтрационных лагерей, и остарбайтеры тысячами шли через его контрольно-пропускной пункт. Среди них встречались разные, три раза он лично даже диверсантов выловил. Майор сел за стол, еще раз посмотрел в Мусину анкету и спросил вкрадчиво:

– Так все-таки, это – ваш ребенок? Или не ваш? Я говорю про Дину Стефановну Растопчину. Читаю (опять заглядывая в анкету): отец – Стефан Мишо. Француз, год рождения – 1903-й, место рождения – Париж, Франция. Так вы ее в белорусской или в немецкой деревне нашли? (Мусе) Да, вы присаживаетесь! В ногах- правды нет!

Муся села на стул, от волнения у нее вспотели ладони и дрожали ноги, однако она собралась и твердо ответила:

– Я нашла ее в белорусской деревне, но не хочу, чтобы в ее анкете был прочерк в графе папа и мама. У нее никого нет. И она называет именно меня своей матерью. Помогите мне, товарищ майор, забрать ее из детдома и остаться Москве. Я родилась в столице и хотела бы остаться в ней.

Ветров выдержал паузу, закурил:

– Трудно будет помочь, анкета у вас из рук вон плохая. Но что-нибудь попробую сделать. Кстати, папу советую поменять. Лучшая кандидатура – советский гражданин. (махнул рукой) Тамару благодарите!

Майор Ветров закрыл анкету, достал из стола Мыскиной бланк, быстро его заполнил, поставил штамп:

– Держите направление на удочерение и поспешите. Детский дом закроют через час.

Муся вскочила, не скрывая волнение. Она почти выхватила из рук Ветрова направление, долго смотрела на него, запоминая номер детского дома. Потом кивнула Ветрову и вышла из кабинета. Уже через полчаса она встретилась с Трофимом. Вчера они договорились увидеться у Крымского моста, в четыре пополудни, ровно в том месте, где они случайно нашли друг друга. Мусе было страшно идти одной в детский дом, и она упросила Трофима ее проводить. Она размахивала руками и возбужденно делилась с Трепалиным впечатлениями от прошедшего дня:

– Молодец – Тамара! Попросила все-таки своего майора и он пообещал мне с пропиской помочь. (показывая бумагу) А вот направление в детский дом! Я смогу Дину забрать.

Трофим неожиданно остановился. Муся не сразу это заметила. Оглянувшись, она увидела Трепалина, который, отстав от нее, сел на лавочку.

Муся подошла поближе, села с ним рядом:

– Трофим! Что с вами? С вами что-то случилось?

– Муся! Я вас давно хотел спросить. Вы могли бы за меня выйти замуж? Вот вам и прописка.

Растопчина рассматривала его внимательно, затем встала с лавочки:

– Трофим. Я хочу дождаться жениха и вашего друга Митю Андреева. Вот. Я ему обещала.

Трофим вскочил, схватил Мусю за руку:

– Но так у Дины будет отец!

Она вздохнула:

– За ваше стремление удочерить Дину говорю вам спасибо. У девочки действительно должны быть и мать, и отец.

Трофим поцеловал ей запястье, снимая свою кепку. Выглядел он очень убедительно, но Муся осторожно высвободила свою руку, развернулась и двинулась по Крымскому мосту. На часах стрелки показывали уже половину пятого, через полчаса детский дом должен закрыться. Когда они появились рядом с детским домом, куда сдали Дину, группа бритоголовых детей в белых панамках гуляла во дворе. Воспитательница выстроила их в две шеренги, и вскоре они чинно прошли мимо Муси и Трофима. Растопчина искала глазами свою приемную дочь:

– Ой, Трофим! Смотри, дети! Здравствуйте.

Воспитательница кивнула ей, и она отважилась спросить:

– Скажите, пожалуйста, к вам девочку вчера должны были привезти. Зовут Дина. (протягивая направление)

– Какую? Сколько лет?

– Четыре года.

– Как вы сказали ее зовут?

– Дина ее зовут!

Воспитательница внимательно смотрела в направление, потом на Мусю. Та поспешила объясниться:

– Маму ее, меня то есть, зовут Растопчина Мария Васильевна. Дину посмотрите, пожалуйста!

– Возможно была такая девочка. Посмотрим. (воспитанникам детского дома) А вы, дети, давайте, на прогулку.

К ним подошла старшая медсестра детдома, Марина Николаевна. Услышав фамилию, она переспросила:

– Дина Растопчина? Возможно была такая девочка!

Марина Николаевна выстраивает их в одну линию, считая по головам. Дети разглядывали Трофима и Мусю и шептались между собой:

– Ой, я сегодня кашу не съел, а ты?

– А я съел, и кисель выпил!

– Смотри, тетя! Как ты думаешь, она за мной?

– Ой, дядя и тетя – оба красивые. Я думаю, они за мной!

Дети беззастенчиво делили между собой Мусю и Трофима, их отвлекала лишь игрушка. В песочнице кто-то забыл зайца:

– Мне игрушку вон ту хочется. Зайца с ушками.

Неожиданно от шеренги отделился мальчик Антон с красными оттопыренными ушами. Он подошел к Трофиму и Мусе и громко сказал:

– Вашу Дину вчера привезли. Она Тоню укусила.

Вмешалась Марина Николаевна:

– А! Я ее вспомнила (воспитательнице) Приведите, пожалуйста. Она в столовой, кисель пьет.

Пока воспитательница ходила за Диной, дети решили окружить красивую девушку в синем платье и парня в роговых очках:

– А вы – моя мама? А где моя мама? А вы – мой папа?!

Марина Николаева всплеснула руками, она с трудом оттаскивала детей, цепляющихся за кофту Муси:

– Это не ваши мама и папа. Они за Диной пришли, понятно? (командуя) Ребятки, пойдемте со мной.

Медсестра повела всю колонну в сад, а Муся и Трофим сели на лавочку рядом с детским домом, в ожидании Дины. Минуты длились вечно, и из задумчивого состояния Растопчину вывел детский крик:

– Мама!

Обернувшись, Муся увидела Дину. Девочка бросилась к ней со всех ног, стала обнимать и целовать, прижимаясь. Муся расплакалась, однако это были скорее слезы счастья:

– Дина! Ну-ка, посмотри на маму.

Дина крепко схватила ее за руку, Трофим подал ей свою. Девочка сжала его руку, и вскоре они уже мирно шагали по дорожке подальше от детского дома. Теперь у Дины есть мама! Впрочем роль папы примеривал на себя Трофим Трепалин. По дороге домой к Лиле Шварц он купил Дине мороженое и надувные шарики.

А на платформу Белорусского вокзала прибыл военный эшелон, на котором Митя Андреев наконец-то добрался до Москвы. Расставшись с Николаевым, он решил, во что бы то ни стало найти Мусю. Но удалось ли Растопчиной добраться до СССР? Этого он не знал. В ее карточке стояла надпись: выбыла на химический завод в городе Вольф, других отметок там не значилось. Митя вспомнил свой последний разговор с сестрой Зоей. Ее рассказ о том, что Мария Растопчина пропала без вести, ушла за продуктами с мамой Верой Сергеевной и пропала в 1941-м. Он сохранил ее рабочую карточку и все еще верил, что она жива-здорова и непременно вернется домой. Возвращение на родину многих репатриантов из Германии стало драматичным. Относились к ним негативно, пометка в анкете «был на оккупированной территории» закрывала двери во многие места, их не брали на работу, не принимали учиться в институты, многих в СССР ждал ГУЛАГ. Часть репатриантов предпочли уехать в США или Канаду, а также во Францию и Бельгию восстанавливать Европу. Этой вербовкой активно занимались фильтрационные лагеря, особенно в американской оккупационной зоне. Митя Андреев освобождал эти лагеря и прекрасно знал судьбу таких, как его невеста. Митина вера в то, что Муся любит родину так же беззаветно, как и он сам, убеждала его в том, что он все-таки встретится с ней в Москве. Пройдя через арку ворот вокзала, Митя вышел на Белорусскую площадь и увидел родную столицу. По улицам ездили пузатые ЗИЛы, ходили пешеходы. Митя вдохнул московский воздух и решил, что пора домой. Свобода просто опьяняла! Уже через час он поднимался по лестнице на второй этаж и, постучавшись в собственную квартиру, понял, что отвык от московских подъездов. Но открыла ему мать Трофима Трепалина, соседка по коммуналке. Она заметно осунулась и постарела:

– Боже мой! Митя! Входи!

– Здравствуйте!

– Живой! Красивый!

Митя прошел в коридор:

– А где Трофим?

– Вернулся! Здоровый, все в порядке.

– А ключики от моей комнаты у вас?

– Конечно.

– Можно?

– Конечно, держи.

– Спасибо!

– Что я стою? Переодевайся! Я тебя картошкой накормлю.

– Хорошо.

Митя взял из рук Трепалиной ключи и открыл свою комнату. Темная, вся в паутине. Андреев подошел к окну, сдернул занавески. Свет хлынул в комнату. На столе блеснул макет электростанции. Весь в пыли, он стоял и будто ждал своего конструктора. Солнечные лучи падали косыми стрелами на стеклянные поверхности. Митя подошел и провел пальцем по стеклу. Он оказался черным, в пыльной комнате пахло чем-то затхлым, и он поморщился, а потом взял в руки зеркальце, лежавшее на подоконнике, и стал пускать солнечный зайчик на поверхность макета. Солнце отражалось в стекле маленькой электростанции и вдруг напомнило ему то безмятежное утро, когда он был здесь с Мусей Растопчиной. Ему стало грустно. Гидроэлектростанция потрескалась, покосилась, где-то лопнули стекла. Митя долго смотрел на свой макет. Воспоминания накрыли его волной. Он вспоминал Мусю, ее губы, как он кружил ее на своих руках и как целовал. Андреев вздохнул и, чтобы как-то отвлечься, решил пойти в местную пивную выпить пива. Настроение было паршивое и хотелось как-то успокоиться. Закрыв свою комнату в коммуналке, он пошел в ближайшую забегаловку, заказал пива. Продавщица в белом чепчике выдавала всем кружки:

– Следующий! Гражданин. Поживее, я сегодня целый день на ногах.

Очередь двигалась быстро:

– Милая, мне две кружечки светлого. Жигулевского!

Продавщица отвечала деловито:

– Двадцать рублей! Рыбу будешь?

– Да, три воблы. Вот держи, без сдачи.

– Следующий.

– Пять кружек! Принеси туда вон.

– Прасковья, отнеси на тот стол.

Продавщица Прасковья пожала плечами:

– Пять кружек, с вас еще десять копеек. Нина отнесет!

– Вот держи, чего есть.

Подошла подавальщица Нина:

– Куда нести пиво, мужик?

– Пойдем, красавица. Покажу.

Скоро и до Мити Андреева дошел очередь, он взял себе пива и сел к столу. К нему тут же подъехал инвалид на деревянных подставках с колесиками. Местный пьянчужка собирал милостыню и просил налить и ему. Мите стало его жаль, он взял пустую кружку и протянул ее инвалиду. Тот хитро на него посмотрел и, отпив подаренное пиво, спросил:

– Как звать тебя, солдатик?

Митя хотел ответить, однако к нему на колени прыгнула местная проститутка.

– Ой, красивый! Как звать-то тебя?

Андреев задумался на минуту, не надо ли назвать свое настоящее имя? Но передумал:

– Павел!

– А я – Дуся. А это (махнув на инвалида рукой) – Володя. Инвалид и алкоголик. Угости меня пивком! Ах!

К Мите подошла официантка Нина, забрала пустую кружку. Володя-инвалид заканючил:

– Девушка! Можно кружечку пива еще?

– На кассе оплати! И я принесу, мне не жалко.

Володя крякнул, хлопнул проститутку по заднице:

– Эй, Дуся! Тащи свою воблу.

Посетитель за соседнем столом встал и обнял Нину-официантку, та заголосила:

– А ну, руки убери! А то – получишь. Живо!

А завсегдатай обиделся:

– Сама начнешь просить обнять тебя! А у меня не заржавеет.

Ее стали звать и остальные посетители пивной:

– Девушка, уберите тут на столе! У нас грязно!

Нина вытерла стол, в тот момент, когда Володя -инвалид подкатил на своей тележке к Прасковье на выдаче. Она вздохнула и налила ему пива:

– Вас вон сколько, а я одна.

Володя попробовал пива и попросил:

– А «ершику»?

Прасковья кивнула и добавила ему водки из бутылки в пивную кружку. Инвалид разулыбался:

– Это дело! Как говорится, водка без пива – деньги на ветер!

Он подъехал к Мите Андрееву:

– Паша, ну что ты пригорюнился?

Митя вздохнул:

– Да вот не знаю! Идти к невесте или нет?

– А знаешь, что я тебе скажу? Не ходи! Я когда домой вернулся, моя тоже такие же честные глаза выкатывала. Мол, очень любит! А потом один случай! Другой! А посреди этого полная картина преступления. Где я вот с такими рогами! (показывая руками на своей голове рога) Послушай меня. Накажи ее лучше презрением.

Митя опять взялся за пиво, однако проститутка Дуся, которая сидела у него на коленях, попыталась поцеловать его прямо в губы. Он оттолкнул ее, у девицы слюнявые губы, она – пьяная и неопрятная. Дуся запричитала:

– Красивый! Чего ты философствуешь? На твой век баб хватит! Посмотри, сколько женщин, любую выбирай! А? (теребя ему волосы) Меня бери! Ну чего ты?

Володя-инвалид возмутился:

– Уйди, пьянь! Человеку и так плохо!

– Кто пьянь?

Она встала, наклонилась к инвалиду:

– Давай лучше споем!

Володя махнул на нее рукой и поехал к другим столикам, где наливали. Девица опять полезла целоваться к Андрееву, но Митя оттолкнул ее. Он решил еще заказать себе пива. Став в очередь за высоким солдатом, в форме и с палочкой, в этот раз он долго не ждал. Когда Прасковья-продавщица вопросительно посмотрела на него, он долго отсчитывал деньги. За Митей стояли другие посетители, и очередь заволновалась:

– Гражданин, не задерживайте очередь.

Прасковья смотрела на него пристально:

– Чего вам?

Митя в этот раз решил заказать «ерша»: пива с водкой:

– Одно пиво и сто грамм водки.

– Рубль гони!

Продавщица забрала у Мити деньги, быстро сделала «ерш» и вопросительно посмотрела на следующего мужчину, тот, подумав, заказал:

– Эй, Прасковья! Давай! Три пива.

Митя пошел к своему столу. В это раз к нему приблизился гармонист. Он быстро надел ремень аккордеона на свое плечо и запел частушки:

Меня милый не целует,

Говорит губастая.

Как еж я его целую,

Филина глазастого!

Митя оглянулся: проститутка Дуся целовалась с другим. Андрееву стало противно, он быстро допил свое пиво, вскочил и поспешил из пивной. Решение найти квартиру Лили Ильиничны Шварц, пришло моментально! Наверняка Зоя и Гуля знают, где Муся. Он прибавил шаг.

А Трофим Трепалин и Муся Растопчина подошли вместе с Диной к дому тети Лили. Зайдя во двор, Муся решила еще погулять с девочкой:

– Дина! Иди, побегай! (проникновенно) Трофим, вы – настоящий друг!

Дина выпустила из рук летающие шарики и стала бегать за ними по закрытому колодцу двора двухэтажного дома Шварц:

– Шарики! Летают, вот-вот… И я летаю, мамочка!

Трофим вздохнул, взял Мусю за руку:

– Да нет. Я, я – плохой друг! (тихо) Я очень люблю вас, давно люблю. С момента, как увидел. Я даже сам не знал, что такое бывает.

Трофим вдруг обнял Мусю, пытаясь ее поцеловать. Муся сопротивлялась:

– Трофим, не надо!

Трепалин почувствовал, что она отодвинулась от него, заговорил с жаром:

– Да нет, вы не поняли. Вы ждете Митю? Я тоже его жду, я ни на что не претендую, я просто хочу, чтобы вы знали: что бы ни случилось, вы можете на меня положиться! Я всегда буду рядом, и вы можете на меня просто формально положиться!

– Спасибо вам! Но я не могу так.

Муся расслабилась, и они все-таки обнялись, когда в воротах неожиданно появился Митя Андреев. Он сделал шаг во двор и увидел издалека, как целовались двое: Трофим и Муся. Мусю он узнал сразу: жива, здорова, вернулась! Он сделал шаг, но остановился: она – вовсе не с ним! Митя Андреев не сразу узнал в ее спутнике своего друга Трофима Трепалина. Он сделал шаг назад, к воротам, вышел на улицу. Увиденное пронзило его в самое сердце. Муся Растопчина обнималась с Трофимом Трепалиным! Он никак не мг в это поверить, оглянулся, приблизился опять к воротам, и увидел, как Муся и Трофим уходят внутрь дома, подхватив маленькую Дину за руки. Все было кончено! Митя сорвался с места и побежал к трамваю, быстро вскочив на подножку. Он тренькнул и тронулся с места. Еще секунда – и Митя уехал из двора тети Лили навсегда. Думала ли о нем в этот момент Муся? Когда она зашла квартиру Лили Шварц, то застала Гулю, собирающую вещи в чемодан. Рядом с ней стояла тетя Лиля:

– Так что же ты, у Уткина жить будешь? Свадьба значит? А как же мы? Мы то же хотим гулять на свадьбе!

– Завтра распишемся. Ну, тетя Лиля, Уткин у меня такой! Хочет без свидетелей.

– Без свидетелей только преступления бывают! Правда, (Ивану Павловичу) Палыч?!

Иван Павлович обнял супругу:

– Ну, будет тебе, Лилечка! Гуленька, а ты будешь счастлива! И нас не забывай!

Муся усадила Дину есть, Трофиму налила чаю в стакан с подстаканником, и пошла помогать Гуле. Она спешила, укладывая в чемодан свои вещи. Средняя Растопчина нашла свое желтое платье от француза, протянула его младшей сестре:

– Гуля, возьми мое платье!

– Муся, спасибо!

Дина доела суп, встала и нашла крутящийся стул рядом с фортепиано. Она открыла крышку и начала играть гамму, но Муся ее закрыла:

– Дина, не трогай инструмент! Пойдем, порисуем.

Она взяла за руку девочку и повела в другую комнату. А тетя Лиля, увидев в руках у Гули желтое платье, охнула, подскочила к ней, качая головой:

– В чужом платье замуж не выходят, это к несчастью!

Гуля нахмурилась:

– Я в это не верю! Суеверия!

Неожиданно в дверь позвонили. Три звонка – это именно к Лиле Шварц.

– Три звонка, и кого это к нам нелегкая принесла?!

Иван Павлович встал из-за стола:

– Да сиди, Лилечка! Я сам открою.

Он вышел в коридор и открыл. За дверью стоял управдом. Седовласый и вальяжный, он решительно прошел внутрь квартиры, дошел до комнаты Лили Шварц. Косо посмотрев на Гулю, собирающую чемодан, на Мусю, сидевшую в углу с Диной, на Трофима, пьющего чай с сушками, он сурово насупился, обращаясь к Лиле Шварц:

– Лилия Ильинична! На вас поступил сигнал! Сколько человек прописано на данной территории?

Тетя Лиля кивнула на Мусю.:

– Это – моя родственница. Она только что приехала. Не успела оформиться!

Управдом разозлился ни на шутку:

– Срок вам неделя, чтобы все формальности урегулировать. Если нет, то не обессудьте! Дамочку эту (кивая на Мусю) будем выселять.

Иван Павлович вошел в комнату, он все слышал, пытаясь успокоить управдома, он обнял его за плечо:

– Пройдемте, я вас провожу!

Он увел его в коридор. Управдом просто шипел от возмущения, его голос, требующий немедленного выселения незарегистрированных жильцов, слышен даже в комнате тети Лили. Она вздохнула и попыталась сгладить неловкий момент, успокаивая Мусю:

– Ничего, Муся! Не имеют права.

Муся встала, махнула на Дину рукой, в ее глазах заблестели слезы:

– Какие у нас города за сто первым километром?

В комнате появился расстроенный Иван Павлович, он попытался что-то сказать, но растревоженная тетя Лиля его перебила:

– Какой сто первый километр?! Палыч, молчи! Я тебя никуда не пущу! А тем более Диночку! Заюшка моя! Ягодка! За сто первый километр, надумали! Звери!

Муся подошла к пианино, опять открыла крышку и начала играть. Все молчали, а она доиграв «Собачий вальс», обернулась к тете Лиле и произнесла обреченно:

– Они меня все равно выселят или даже посадят. Может мне к Зое поехать, а?

Тетя Лиля сложила руки в мольбе, обращаясь к Гуле:

– Гуля! Может ты поговоришь со своим Уткиным?

Гуля покраснела, ей стало неприятно:

– Да вы что? Ну нет, он у меня – принципиальный. Я не могу!

Лиля Шварц взмахнула руками:

– Да что же это такое! На свадьбу не приглашает, помочь не может, что это за человек, зачем вам вообще он такой нужен?

Иван Павлович вмешался в их разговор:

– Девочки! Я что вспомнил, у меня на киностудии «Союздетфильм» старинный приятель работает. Завхозом.

Лиля смотрела на него ошеломленно:

– У него завхозом друг на студии работает, а он молчит! Я тебя, Палыч, убью когда-нибудь.

– Ну, Лиля, ну ей же не работа нужна, а прописка!

Тетя Лила подскочила к Мусе, обняла ее:

– Будешь актрисой Союздетфильма. И машину тебе дадут, с шофером, и зарплату, ты не понимаешь, у нас народ любит артистов, ну просто до умопомрачения!

Иван Павлович смутился:

– Лилечка! Он ведь только завхоз!

Но тетя Лиля воодушевленно заявила:

– Завхоз на студии все равно, что главнокомандующий в Кремле!

Она подскочила к чемодану Гули, открыла его, нашла желтое платье:

– Это платье нужно для сьемок?

Муся возразила:

– Я его Гуле подарила. На свадьбу!

Тетя Лиля, примеривая желтое платье на среднюю Растопчину, решительно заявила:

– Гуля, тебя Уткин и без платья возьмет. А нам это на Союздетфильме пригодится.

Шварц махнула на Мусю рукой, подошла к зеркалу, приложила жёлтое платье к себе, любуясь:

– Ох, Франция! Чистая Франция!

Уже на другой день напудренные и с накрашенными губами тетя Лиля и Муся в желтом французском платье оказались во дворе Союздетфильма. Муся ужасно волновалась, Иван Павлович договорился, чтобы ей устроили прослушивание, и она весь вечер репетировала свою любимую серенаду Шуберта на немецком языке, уснув лишь под утро. Тетя Лиля подбадривала ее всю дорогу:

– Ты только ничего не бойся, Муся!

– Тетя Лиля, ну что вы придумали?!

– О, кино! Мечта детства! (Мусе) Выглядишь замечательно.

Тетя Лиля и Муся зашли внутрь студии и вскоре встретили завхоза. Он деловито показывал дорогу:

– Так, девочки, давайте за мной! Пожалуйста, проходите! (командуя рабочими) Убирай декорацию! Через полчаса приеду, чтобы все убрано было? Проходим! (тетя Лиле и Мусе) Проходим-проходим.

Завхоз вел их по коридорам студии, пока не дошел до нервного, худощавого человека. Это – Борис Эферман, кинорежиссер. Увидев пришедших на студию женщин, он с интересом их стал рассматривать. Лилия Ильинична в боа, в своем эффектном белом плаще и в украшениях, выглядела очень экзотично, просто затмевая Мусю своей яркой внешностью. Завхоз взял Эфермана за локоть:

– Вот, Боренька! Посмотри девочку! Очень хочет сниматься в кино!

Борис Эферман пожал плечами:

– Все девочки хотят! Но не все могут!

– Я пошел. Все!

Завхоз отошёл в сторону, а к Борису неожиданно подбежала толпа актрис вместе с костюмерами, гримерами и ассистентами. Они защебетали:

– Борис Палыч! Две гримерки нужно! Отдельные!

Борис Эферман еле от них отбился:

– Я же вам все уже выделил! И еще? Ну у вас и запросы.

Вмешалась ассистент по актерам:

– Да у меня Орлова и Серова терпеть друг друга не могут, вот я и прошу отдельные гримерки.

– Ну, хорошо! Автограф только попросите у нее, для меня!

Девушки исчезли, а Борис неожиданно решился поговорить с тетей Лилей:

– Здравствуйте, мадам!

Она по-свойски взяла его под руку:

– Муся, отойди! (Борису) Эх, а вы знавали поэта Маяковского?

– Да!

– Да, это был мой лучший друг! Он всегда прислушивался к моему мнению. (кивая на Мусю) Посмотрите девочку! Она очень много страдала. Ну, возьмите ее в кино.

Борис посмотрел на Мусю с интересом, сложил ладони в виде кадра, кадрируя лицо девушки:

– Может быть попробуем?

В этот самый момент к режиссеру подбежал реквизитор:

– Реквизит сейчас нужно принести или попозже? Исходящий я имею в виду!

– Конечно, попозже, слопают!

Режиссер задумался, а потом хлопнул себя по лбу:

– Ты еду керосином полей!

Реквизитор расхохотался, потом приобнял Борис Эфермана:

– Пойдем, покурим, Семеныч! Я устал чего-то!

– Пойдем, «Беломорканал» есть?

Они вышли покурить, оставив Лилю Шварц и Мусю в коридоре, а там опять появилась ассистентка по актерам:

– Борис Семеныч, завтра худсовет, запишите ее адрес домашний и сделайте фотопробы. (кивая на тетю Лилю) Кстати, это – очень колоритная особа!