Читать книгу: «Откуда берутся деньги, Карл? Природа богатства и причины бедности», страница 5

Колонизация внутренняя и внешняя

Это не об имперской политике России. Это о том, что в России последние 200 лет шла внутренняя колонизация. Столицы Российской империи выкачивали ресурсы с окраин. После революции требовалось создать витрины ее победы. Москва, Ленинград и еще с полдюжины городов демонстрировали, что «жить стало лучше, жить стало веселей» за счет большевистского грабежа остальной страны.

Превращение аграрной России в ведущую индустриальную державу 1930-х годов обеспечивалось выкачиванием ресурсов из деревни. Всего несколько городов и прослойка номенклатуры – так стали называть чиновников высокого ранга, чтобы избежать неприлично буржуазного слова «элита», – это и была витрина, метрополия. Вся остальная страна – колония, которая обеспечивала ее благоденствие. Между ними – практически ничего общего, в единую страну их объединяли только всеобщая грамотность – бесспорное достижение Совдепии – и государственно-партийная идеология. Если из метрополии что и перетекало в колонию, то, пожалуй, лишь бесплатная рабочая сила. Люди проводили вечера в театрах или ресторанах, пользовались благами витринного благосостояния, жили в высотках или домах на набережной, но в любой момент каждый мог быть превращен в колониального раба в лагерном бараке. Даже не ради увеличения дармового переменного капитала – номенклатура тут погоды не делала. Просто ее надо было постоянно держать на крючке, а то вдруг она начнет думать и смущать народ.

Откуда брались деньги, если все работали из страха, а не ради выгоды? Так у населения их и не было, только у государства, сбывавшего произведенные в колонии товары за границу, чтобы завезти оборудование, необходимое для индустриализации.

Колонизация, в отличие от капиталистического обмена эквивалентов, – это всегда грабеж. Колониям никаких эквивалентов не положено. Развитие России – история постоянной внутренней колонизации. Жизнь одних за счет других объясняет, почему «марксистские» революции, вообще никакого отношения к «пролетарским» не имевшие, происходили именно в отсталых странах, где и пролетариата-то не было, зато была зависимость от метрополии. От внешней – в Камбодже и Вьетнаме – или от внутренней, то есть от диктаторской власти, – в Китае, на Кубе и в России. Разница лишь в том, что при внешней грабят колонии, а при внутренней – собственный народ.

Для неразборчивых марксистов хороши любые аргументы и подтасовки, любые обрывки лозунгов Маркса, чтобы замутить революцию. Ведь они должны как-то объяснить – причем не только своему народу, но и самим себе, – почему страна у них такая отсталая. Почему в экономике нет внутреннего движка развития, которым может быть только капитал. Преодоление отсталости на капиталистических рельсах – путь сложный, но осуществимый во вполне обозримый период времени. К тому же другого пути никто не придумал.

Из отсталой в высокоразвитую страну Россия превратилась в последние два десятилетия перед Первой мировой. Германия после Второй мировой всего за 12 лет превратилась из страны, лежащей в руинах, в лидера европейского рынка. Но вожди революций – романтики и диктаторы, они не умеют ни созидать, ни ждать. К сожалению, они не умеют и работать. Зато умеют внушить людям, что и тем ждать нельзя, а уж с эксплуатацией мириться тем более. Немедленно на баррикады! «Хотим справедливости и не хотим быть зависимыми ни от кого».

В Китае, на Кубе, в Камбодже, в странах Латинской Америки и Черной Африки то и дело появлялись романтики, которым жгла сердце несправедливость. Во всех отсталых странах романтика обещаний справедливости оборачивалась диктатурой. Всегда под флагом марксизма. Никто из тех, кто пошел за вождями-марксистами, никогда не задумывался: а осуществимо ли обещанное? Откуда возьмется развитие человека и общества, если в стране не только нет денег, но даже и не ставится вопрос о том, каким образом их собираются производить?

Ничего из того, что пообещал русскому народу Ленин, не сбылось. Точно так же ничего не сбылось из того, что обещали неразборчивые марксисты в других странах. Сбылось совершенно иное… Причем в самых непохожих на Россию странах под кальку повторялась именно ее трагедия.

«Облагодетельствовавший Восток»

Таков буквальный перевод имени Мао Цзэдун. Учился он несистемно, но читал запоем. Любил классическую литературу, еще больше – исторические труды, а философия вызывала у него отвращение. Примечательная мелкая деталь: Мао посещал буддийский храм, совершенно не вникая в суть этой веры, а просто потому, что буддисткой была его мама. В храме ему нравились благовония и… еще там сжигали деньги. Это завораживало. Мао видел в этом уничтожение символа всеобщего зла.

Чуть позже, уже осмыслив достижения СССР, который за считаные годы стал самой образованной страной и промышленно развитой державой, Цзэдун принимается за чтение Маркса, Ленина и – волей-неволей – западных философов, все больше убеждаясь, что только революция российского образца сможет преобразовать его страну. Все тот же поиск преодоления отсталости особым путем – прыжком через пропасть в царство процветания.

И вот организация бунтов, партизанщина, подпольная à la советская республика в провинции Цзянси. Первым делом конфискуется и перераспределяется земля. Ни о какой диктатуре пролетариата речь не шла: не было пролетариата. Расчет Мао был на крестьян, на самую массовую, невежественную и бесправную часть населения Китая. Со своими противниками в Цзянси Мао боролся с помощью репрессий – значение террора он прекрасно усвоил с помощью Ленина. Усиление компартии Китая, создание Красной армии, личная борьба Мао за власть привели к созданию в 1931 году Китайской Советской Республики. По сути, страна оказывается втянутой в такую же гражданскую войну, как и в России, только в Китае она длится не три года, а 16 лет. К 1947 году образована КНР со столицей в Пекине.

В социалистическом Китае все происходило под копирку Совдепии. Те же чистки в партии – кампании по «самокритике», такое же подавление свободомыслия. Индоктринация партийной идеологией всех примкнувших к компартии. Создание нового направления марксизма – «маоизма», особой, дескать, интерпретации Маркса в Китае, где нет пролетариата, а потому главное – прагматичная ориентация на крестьянство. Ну и «особый китайский путь», как без него! Деградация сельского хозяйства при постоянном переделе земли – калька с советской колхозной действительности. И точно такая же калька с реалий, созданных Сталиным, – культ самого Мао.

Курс «Большого скачка» во всех областях экономики, чтобы уже через 15 лет, к началу 1970-х, догнать ни много ни мало Великобританию, – процесс, аналогичный советской «ревущей индустриализации». Для этого вместо ГУЛАГа существовали коммуны, куда сгоняли все сельское и частично городское население страны. Коллективизация в коммунах перещеголяла даже советскую деревню: личная собственность запрещена, организовано коллективное питание в столовых. В коммунах стали производить не только сельскохозяйственную, но и промышленную продукцию. Создание сильной металлургии на задворках огородов – это вообще как? До такого маразма мог додуматься только человек, в чьем имени заложено, что он пришел в мир, чтобы «облагодетельствовать Восток».

Расчет был один – чтобы трудились на совесть. Расчет странный, потому что человек – животное ленивое, но рациональное и трудится либо ради денег, либо от страха. Мао, видимо, и сам не очень верил, что можно построить светлое будущее на одной лишь совести. Массовый энтузиазм и восторг по поводу жизни в коммунах – сомнительный двигатель внутреннего сгорания. Он даже отчасти не в силах компенсировать неумение крестьян выплавлять сталь. А их заставляли делать именно это.

Энтузиазм пришпоривался знаменитой «Красной книжечкой» – цитатником Мао. Но когда «Большой скачок» тем не менее закончился катастрофическим провалом, крестьяне, лишенные экономических мотивов работать, не то что сталь прекратили плавить, но и поля перестали обрабатывать. В стране кончились продукты, и в 1959–1960-х годах пришел настоящий голод, который унес жизни от 16 до 40 млн человек (по разным оценкам). Тогда в ход пошла другая калька.

ГУЛАГов как таковых в Китае не было, но началась «культурная революция» и появились хунвейбины – отряды особого назначения. Проводятся массовые судилища партработников, интеллигенции, террор захватывает все области жизни, классы и регионы. Калька перещеголяла даже оригинал: террор осуществляет не государство, он становится массовым движением добровольцев. Любой гражданин в любой момент мог быть избит, подвергнут пыткам и уничтожен. Сжигались миллионы книг, разрушались тысячи храмов и библиотек. В пику хунвейбинам формируются враждебные им группировки защитников режима, между ними идет резня, жизнь в городах замирает, Китай в прямом и переносном смысле лежит в руинах.

О личной жизни Мао, о его богатстве, о сменах пассий и жен, об изменах и совокуплениях по принуждению, о любви к роскоши – при нелюбви к деньгам – обо всем этом писать неохота, уж больно клишировано. Тиран Мао в своей стране сделал все, чтобы убить любые ростки капитала, искоренить деньги, накопление, остановить развитие в принципе, – при этом он утверждал, что эти преступления и есть марксизм. «Цитатник» содержит тысячи его высказываний на эту тему, которые каждый китаец был обязан зазубрить, повторять на встречах и даже в автобусах.

Вот только одно из них:

«Коммунизм есть цельная идеология пролетариата и вместе с тем новый общественный строй. Эта идеология и этот общественный строй отличны от всякой другой идеологии и всякого другого общественного строя и являются наиболее совершенными, наиболее прогрессивными, наиболее революционными, наиболее разумными во всей истории человечества. Феодальная идеология и общественный строй уже сданы в музей истории. Идеология и общественный строй капитализма в одной части мира (в СССР) уже тоже сданы в музей, а в остальных странах еле дышат, доживают последние дни и скоро попадут в музей. И только идеология и общественный строй коммунизма, не зная преград, с неодолимой силой распространяются по всему миру, переживая свою прекрасную весну»¹⁵.

За прекрасную весну китайцы заплатили миллионами жизней, голодом, пытками и нищетой. «Облагодетельствовавший Восток» переплюнул даже Сталина…

Два брата и их двуликий команданте

Кубинский лидер Фидель Кастро правил Кубой более полувека. О его деятельности и жизни ходит множество противоречивых легенд. Одни считают его народным правителем, а другие – самым жестоким диктатором человечества. Он пережил более 600 покушений на свою жизнь, стал лидером революции, превратился из союзника США в самого страшного его врага и вступил в ядерный и экономический союз с СССР. Лихо, ничего не скажешь!

Интересно, что он особо никогда и не причислял себя к марксистам. В отличие от Мао, например. Фидель просто был весьма незауряден и хваток, умел заразить людей романтикой революции, а главное – он был безмерно амбициозен. Коммунистическая идеология, в общем-то, оставляла его равнодушным, но он любил повторять, что стал бы коммунистом, если бы его «сделали Сталиным».

Есть разные мнения насчет того, была ли Куба до революции действительно отсталой страной. Скорее – среднеразвитой. В ней был мощный рабочий класс, чьи заработки были сопоставимы с заработками европейских рабочих. Правда, в то время Европа еще не оправилась от Второй мировой войны и заработки там были скромными. На Кубе были и профсоюзы, и трудовое законодательство, и социальная защита. Если Фидель и называл себя марксистом, то прежде всего для того, чтобы попасть в унисон с идеологией той страны, которая взяла на содержание его режим и кормила его больше 20 лет. Непонятно, были ли у Кастро какие-либо подлинные убеждения, кроме одного: «содержант» видел себя вождем.

Трудно где-то найти больше вранья и взаимоисключающих «фактов» и «свидетельств», чем в описаниях кубинской революции. Ясно одно – она не была ни революцией «обнищавшего» рабочего класса, которой грезил Маркс, ни даже бунтом крестьян, доведенных до ручки нищетой и войной, как это было в России. Это был обычный путч. Переворот, организованный рвущейся к власти интеллигенцией, которая состояла, как это обычно и бывает, из романтиков, готовых и даже жаждущих переродиться в диктаторов.

В январе 1959 года отряд Фиделя триумфально вступил в Гавану после партизанской войны. А войны-то на самом деле не было! Так, ленивая перестрелка: за два года партизанских действий отрядов Фиделя против режима Батисты с обеих сторон погибло около 200 человек.

Оказавшись у власти, кастровцы, не теряя времени, взялись за дело. По «острову свободы» покатилась волна жесточайших репрессий – сажали, пытали в застенках и казнили политических противников. Вождь кубинской «революции» отличался абсолютной беспощадностью, но, как свидетельствует его бывший соратник Роберто Мартин-Перес, просидевший в кастровских застенках около 30 лет, жестокость Фиделя носила чисто утилитарный характер: он убивал без зазрения совести исключительно ради упрочения своей власти.

Тем не менее и по сей день его образ окутан флером романтики. Удивительно, но к этому образу самым прямым образом приложили руку Штаты. Именно их либералы создали легенду о «леволиберальном реформаторе» и борце с мафией!

Легенда о либерале Кастро возникла из-за того, что Штатам страшно не нравился его предшественник – Батиста. С латифундистами режима Батисты была тесно связана горстка американских гигантов агробизнеса, и они стояли намертво, не пуская в страну американских производителей попроще. Батиста был действительно окружен мафиозной кликой, установил режим с нулевой демократией. Ну как Штатам это может понравиться?! Особенно левым американским либералам, а это в Америке мощнейшая сила.

Штаты вбили себе в голову, что Фидель и Рауль Кастро борются именно за демократию. Они возрадовались, когда фиделевский путч смел Батисту. Но, как рано или поздно выясняется практически всегда, враг твоего врага – совершенно не обязательно твой друг. Этого Штаты не учли. Путь на Кубу оказался заказан не только рядовым американским агропроизводителям – первыми из страны Фидель выкинул те несколько крупнейших групп, которые прикармливали Батисту. А уж по уровню несвобод, грабежа и насилия в отношении собственного народа свергнувшие Батисту деятели трижды его переплюнули.

Вот как нормальному человеку разобраться, что такое марксизм? Ведь в самых разных странах самые разные течения, слои с самыми разными убеждениями считают своим долгом непременно взять что-то из марксизма, но тут же что-то поправить, а остальное дополнить и улучшить. И все это с потрясающей неразборчивостью, точнее, с абсолютной всеядностью по части аргументов и потрясающим цинизмом.

Короче, на Кубе вначале все было даже очень симпатично. Латифундии национализированы, казино, которые конкурировали с Лас-Вегасом, закрыты. Ликвидирована проституция – вообще-то естественное явление для относительно бедной туристической страны, особенно с такой карибской атмосферой. И та-а-кими женщинами!.. Надо признать, что почти мгновенно в стране была создана система бесплатного образования и медицины. Симпатично, одним словом.

Первыми отрезвели американские либералы, узрев, что на революционной Кубе никакой демократией не пахнет, а все громче звучит антиимпериалистическая риторика и все отчетливее проглядывают контуры социализма советского тоталитарного образца. А Фидель и не собирался их уверять в обратном. Дружба со Штатами не сулила ему никакой личной диктатуры. И он с легкостью переметнулся в прямо противоположную сторону. Горячо полюбил Советский Союз! Ясно же, что уж там-то за ценой не постоят, хотя бы в пику Америке. Несложный расчет! Получить прокоммунистического сателлита у самых границ Штатов – такой возможности СССР упустить не мог. На Кубу тут же рекой полились деньги. Чувствуете? Снова деньги из воздуха! Ничто так не калечит экономику, не развращает политиков и не отравляет мозги людей, как дармовые деньги.

Уже за первые 10–12 лет весь эффект революционных достижений испарился. Исчезла экономическая основа развития – капитал. Национализированные предприятия работали все хуже. Экономика Кубы держалась прежде всего на помощи СССР. «Остров зари багровой» обходился советскому народу – да, именно ему, ведь только он производил эти деньги – по миллиону долларов в сутки (!). Но Куба все равно скатилась в разряд беднейших стран мира. Как и в любом обществе, где нет капитала, производительность труда тяготеет к нулю. В середине 1970-х журнал The Economist писал: «Главный провал экономики – в патерналистском государстве Фиделя, которое покончило со всеми стимулами к труду и даже платит за безделье. Кубинцы не перетруждаются на своих рабочих местах, проводя рабочее время в беседах и бесконечных телефонных разговорах»¹⁶.

Существует лишь одно средство против упадка экономики в режимах, где нет денег, а значит, и мотивов к труду, – насилие. Деньги как награда за труд на Кубе никакой роли играть не могли, на них нечего было купить. Оставалось одно – трудовые лагеря и казни. Режим в стране становился все более сатанинским.

Принудительный труд не создает денег и богатств. Нигде и никогда. Пирамиды Хеопса, построенные ценой жизней сотен тысяч рабов с тачками и веревками, – это одно, а богатство общества, самой нации, ее людей – совсем другое. Если в обществе деньги не играют никакой роли именно потому, что на них, как было на Кубе и в Советском Союзе, нечего купить, то человек перестает создавать богатство. Его можно заставить трудиться только под страхом смерти. Но принудительный труд не обеспечивает прогресса, он способен лишь поддерживать режим. А режим не в силах открыть ни один из клапанов органичного развития, дать человеку хоть какой-то простор для личной предприимчивости, потому что тогда он начнет зарабатывать деньги, а деньги развалят любую диктатуру.

Когда в середине 1980-х в России уже были пустые прилавки и началась перестройка, ее помощь Кубе прекратилась. И тут же на Кубе произошла экономическая катастрофа. Она превратилась в беднейшую страну мира. Это мало смущало Фиделя. К началу XXI века он подошел с личным состоянием в 900 млн долларов, войдя в списки богатейших людей Forbs¹⁷.

Тут самое время вспомнить о Че – легендарном борце против любой лжи и несправедливости. Гевара стал кумиром миллионов во всем мире, ведь он положил жизнь, помогая обездоленным и бесправным. В значительной мере именно его участие в кубинской «революции» так воодушевляло нью-йоркских левых либералов марксистского толка.

Че вызывал у них особую симпатию еще и потому, что был, можно сказать, мальчиком «из хорошей семьи». Отец его увлекался революционной романтикой, был поклонником Хемингуэя, ненавидел фашизм, дружил с испанскими иммигрантами, бежавшими от режима Франко. Гевара получил весьма недурное образование, зачитывался классикой мировой литературы, трудами философов и политиков, включая Маркса, Энгельса, Ленина, Кропоткина, Бакунина. Он постоянно путешествовал, его влекла романтика, ему претили военные проамериканские режимы латиноамериканских стран.

В молодости он совершил поездку на мотоцикле по всей Латинской Америке – так романтично! Эта поездка даже стала основой одной из голливудских художественных кинолент о том, как Гевара, насмотревшись на народные страдания, ужаснулся и возжаждал освободить всех угнетенных. Вот именно эта невнятно-бунтарская романтика и привлекает сегодня молодежь. И ребята напяливают майки с портретами Че. Причем не только российские ребята – в Берлине, Амстердаме эти майки продаются тоннами. Леваки, считающие себя либералами, поклоняются своему кумиру во всем мире с одинаковым восторгом.

Но даже Альберто Гранадо, напарник Гевары по той легендарной поездке, писал, что его друг Эрнесто был типичным избалованным отпрыском состоятельной, вполне буржуазной семьи. Эдакий «лимузинный ленинист», впитавший с пеленок крайне левые взгляды, презирающий рутину ежедневной работы, наделенный недюжинным талантом ненависти и изнывающий от жажды власти.

В Мексике Гевара познакомился с Фиделем Кастро и его братом Раулем. Позднее Фидель признавался, что аргентинец Гевара произвел на него сильное впечатление. У самого Кастро не было, как уже говорилось, политических взглядов и принципов, он решал лишь вопрос, с какой руки ему сытнее есть. Гевара же был убежденным марксистом, умевшим отстаивать свои взгляды в самой сложной дискуссии.

После победы кубинской революции Че Гевара стал президентом Национального банка Кубы, а затем – министром промышленности. И снова противоречивые оценки. Немало историков и публицистов считают, что «умный и образованный Че показал себя как грамотный профессионал, досконально вникавший в тонкости порученного дела»¹⁸, что он возродил кубинскую индустрию. Другие убеждены, что на посту президента Нацбанка он за несколько месяцев превратил в труху песо, а на посту министра промышленности первым делом пересажал всех руководителей предприятий, инженеров-профессионалов, объявил, что предприятиями должны управлять рабочие, и «в считаные годы довел экономику до разрухи, не имея даже самых элементарных знаний об экономике и развитии»¹⁹.

Возникает вопрос: что же вычитал Гевара у Маркса, кроме призывов к свержению капитала? Похоже, что ничего. Все остальное ему было не на руку.

Кастро, добившись победы в собственной стране, твердо встал на путь укрепления личной диктатуры. В отличие от него Че Гевара был скорее коммивояжером от революции, ему претила рутина государственной работы, хотелось продолжать революционную борьбу в других точках земного шара. Идейные расхождения Гевары с Кастро постепенно нарастали. К тому же кубинцы восторженно почитали Гевару, что Фиделю было поперек горла.

Гевара попробовал раздуть революционную романтику в Африке, но неудачно. Тогда он отправился в Боливию. В уверенности, что уж там-то народ с нетерпением ждет его прибытия, чтобы подняться против военной хунты. Но боливийские крестьяне почему-то не торопились браться за оружие. «Крестьянские массы совершенно нам не помогают», – недоуменно записал в своем дневнике Че Гевара. Все его попытки разжечь революцию и тут провалились. Более того, именно боливийские крестьяне взяли Гевару в плен, а потом сдали его агентам ЦРУ, которые уже давно за ним охотились. И те казнили его ночью в лесу. Жаль, что так поздно. К тому времени он уже изувечил Кубу.

А собственно говоря, не все ли равно? Ну и пусть сегодняшняя молодежь воодушевляется гордым взглядом из-под черного берета и смоляными кудрями великого команданте. Эка беда! Тем более что десятки авторов в своих оценках Гевары расходятся. Но разобраться все же стоит. Это только кажется, что вопрос о личности Че Гевары не имеет прямого отношения к вопросу, откуда берутся деньги и как развиваться России. Имеет, и самое прямое.

Гевара не был Дон Кихотом XX века, увы! Он был маньяком, одержимым жаждой власти. Даже в революции его больше всего привлекала не утопия справедливости, а то, что революция – это прежде всего узаконенное насилие. Откуда доказательства такого радикального утверждения? Из собственных высказываний Гевары и свидетельств очевидцев.

«Для того, чтобы поставить человека к стенке, не требуется никаких юридических доказательств. Все эти процедуры – архаический буржуазный пережиток. Революционер должен стать хладнокровной убойной машиной, движимой чистой, ничем не замутненной ненавистью», – писал Гевара в гаванской газете. Или: «Для того, чтобы казнить человека, мы не нуждаемся в доказательствах его вины. Нужны только доказательства того, что его необходимо ликвидировать. Вот и все»²⁰ – это из еще одной его статьи.

По сути, то же, что писал и Ленин, и его соратники, во что верил Сталин, не кладя этого на бумагу. Но Гевара вдобавок испытывал еще и наслаждение от самого акта насилия. Любил наблюдать казни и пытки, охотно присоединялся к палачам, возбуждаясь от вида крови. После расстрелов любил сам добивать выстрелом тех, кто еще подавал признаки жизни. С особым вдохновением он инсценировал казни, ломая психику самых мужественных своих жертв.

И что из этого следует? Даже если Гевара был действительно маньяк-палач, какое это имеет значение для нашего разговора? Самое прямое: это история о том, что такое мифотворчество. Тот самый брак мышления.

Подлости, которые он сотворил, не исчерпываются тем, что он лично убил тысячи людей, а еще миллионы были убиты или умерщвлены в концлагерях. Сюда еще надо добавить и то, что он называл себя марксистом. А это как раз вносит окончательную путаницу в головы современников.

Марксистами называли себя и Ленин, и Сталин, и Мао Цзэдун, и Пол Пот. Марксистами называют себя все те, кто на самом деле рвется к власти, выдавая эту истинную страсть за стремление к всеобщей справедливости. И пламенные революционеры, снедаемые жаждой насилия, и левацкие книжники-либералы, одержимые утопией равенства, – все они так или иначе приходят к мечте о диктатуре. Они одержимы, а значит, нетерпимы и готовы принести в жертву своим идеям абсолютно все.

Именно эта циничная подмена понятий «равенство» и «справедливость» путает и калечит сознание современного человека. Именно она рождает социальную ненависть и непонимание того, что создание богатства есть благо, неравенство есть благо, ведь это соревнование в успехе и достатке, а равенство возможно только в нищете. Забывается, забалтывается в трескучих словесах истина о том, что равенство в нищете неизбежно приводит к лагерным баракам, к голодным смертям и террору. Даже когда диктатор одержим бескорыстным служением своему народу. Как ни удивительно, но бывает и такое…