Дело всей моей смерти

Пока бухал до невменяемости, Зойка потихоньку всё бабло к рукам прибрала, сама стала бизнесом рулить. Документы на "Ниву" и паспорт у меня втихаря вытащила, кредит взяла под залог машины у серьёзных пацанов с балки. Бабло куда-то разошлось, пришёл срок отдавать. А лето выдалось холодное и дождливое, народ по домам сидит, шашлыки на плитках жарит. Уголёк не продаётся, денег нет, машину за долги забрали. Забухал опять с горя, что ласточку мою прое… Потерял, в общем. Дальше смутно помню, как в тумане.

Томка с Валюшкой пришли меня у Зойки отбить. Она и говорит: "Хоть счас забирайте, нужен он мне, алкаш нищий". Ну, и забрали.

Тамара, жена

Заперли меня дома в комнате, замок врезали по такому случаю. Пока в пьяном угаре был, попробовал права качать, так родной сын в нокаут отправил. Сильный парень вырос, весь в меня. Пить я поневоле перестал, под домашним арестом-то, и только тогда заметил, что желудок болит сильно, всё время, спать не могу, есть-пить не могу, ничего не могу, одно только желание – чтобы болеть перестало. Живот раздуло, а руки-ноги отощали – кости, обтянутые кожей. Томка уговорила к врачам пойти.

Лежу теперь в больничке, завтра под нож. Томка только что ушла, навещала. Дети не приходят, обиделись на меня, видеть не хотят.

Разговор врачей слышал, случайно, когда покурить в туалет кое-как дополз. Это называется "операция отчаяния" – чтобы потом сказать, мол, мы сделали всё, что могли.

Рак у меня, в последней стадии. Допился, догулялся, елда-монда. Ну, что сказать, весёлую жизнь прожил. Разве что, ухожу рановато.

Устал.

Часть 2. Дело всей моей смерти

Грань между жизнью и смертью тонкая. Нет, не так. Она прозрачная. Перешёл и не заметил.

Пытался уснуть, но боль не давала – ввинчивалась внутрь, как раскалённое сверло. Укол сестричка на ночь сделала – не помогло. Тоскливо – дети опять не пришли. Не простили. Томка, жена, после работы забежала, принесла протёртый куриный супчик. Заботится. Сколько у неё крови выпил, сколько слёз из-за меня пролила… А вот ведь – ходит, навещает. Ходила. Теперь хоронить будет. Всё сделает по чину, не сомневаюсь. И постарается возле мамки местечко найти, рядом в землю положить.

Исчезли боль и страх. Чего бояться, если уже там? Выскользнул из земной оболочки, как змея из старой шкуры. Из оболочки, разваленной опухолью и добитой шибко умными врачами, думающими, будто можно, раскромсав тело, удержать в нём жизнь. Подозревал и раньше: частенько белый халат и диплом – только ширма, за которой прячутся тупость и невежество. Слова-то какие в голову падают, при жизни так не изъяснялся. Хотя, почему в голову? И головы-то никакой нет. Учёные говорят, мы думаем мозгом. Мой мозг мёртвый уже минут пять. Тогда чем я думаю мысли? Ведь мысли никуда не делись.

Чувствую время, оно течёт по-прежнему, как река. И я в ней рыбкой шныряю. А пространство вокруг сильно изменилось. Из больничной койки – и сразу на американские горки. Лечу по тоннелю, разгоняясь всё быстрее. Стены состоят из картин, но они смазаны, ничего не разобрать. Пробую сосредоточиться и затормозить. Получилось. Так… Это из моей жизни, года три назад. В деревне у Ладки, бывшей полюбовницы, делаю перегородку в бане. Ну-ка, если дальше по тоннелю продвинуться… Вперёд помалу. Стоп. Это я строю коттедж проректору, кумекаю над дымоходом. Когда было? Лет двенадцать прошло. Получается, тоннель – это моя жизнь, только задом наперёд.

Попробую остановиться на чём-то хорошем, памятном. День, когда Томку с Митюхой забрал из роддома. Счастье-то какое – наконец, сын родился, наследник! Всё вижу, до мелочей. Томка бледненькая, улыбается вымученно – досталось ей, тяжело рожала, почти трое суток маялась. Вдыхаю запах малыша, тепло внутри разливается… Запах не чую, носа-то нету, но чувство будто заново проживаю… Полетели дальше. Бабуля сидит на завалинке, руки сложила на коленях. Вижу каждую жилку, каждую морщинку, каждое пятнышко. Тёплые руки, нежные. Макушку подставишь – погладит, и хорошо, уютно становится… Дальше лечу. Мамка молодая, склонилась надо мной. Обоссался, мокро, кричу ей, мол, пелёнки поменяй, а получается всё "уа" да "уа"…

***

Тоннель кончился, вокруг ослепительный белый свет, аж зажмуриться охота. Только век нет – прикрыть глаза нечем. Попривык помаленьку, стал различать, что за белым светом кроется. Сначала дымка проступила, потом разглядел очертания, вроде тёмных пятен. Пятна становятся чётче, резче, темнеют, будто фотобумагу в проявитель опустили. Это лица. Вижу лица моих – мама, отец, бабуля, ещё люди, смутно знакомые, или похожи просто. Кто они? Ответ сам всплыл в голове: это всё мои родные, предки. Много их… Ну да, если все поколения тут, кто улетел по тоннелю в своё время, конечно, много будет, до самого дальнего прапрадедушки… Адама, или как там его звали? Нет, не Адам. Имя ему Сыч. Тоже в голове само появилось. Как так? Есть тут кто-то, ко мне приставлен, специально на вопросы отвечать. Или знал сам, только позабыл, теперь вспоминаю.

Огляделся снова. Получается, я повис в центре шара. Оболочка шара – лица. Сотни, тысячи, миллионы лиц. Оболочка толстая, границ не видно. Знаю, здесь все люди, жившие на Земле. Собрались из-за меня. Сейчас начнётся, чует моё сердце… Не привык пока, что сердца нету. Одна чуйка осталась. Тревожно, не по себе…

Прямо передо мной появился экран, огромный, как в кинотеатре. На экране – то, что увидели мои глаза, когда я только родился. Всё ясно и остро, до мельчайших деталей: режущий свет ламп, звуки, запахи, неприятное дуновение прохладного воздуха. Внутри мамки лучше было – тихо, темно, тепло. Ору, как резаный. Закутали, чую близость мамкиной груди, жадно впиваюсь в сосок…

Я иду по своей жизни снова, крадучись, осторожными шагами. Если тогда, там многое не замечал, что-то пролетало мимо, не оставив следа… Теперь вижу всё, вижу медленный фильм такого высокого разрешения – ни одна микроскопическая пылинка не остаётся без внимания, ни одна мысль, мелькнувшая в голове, ни одно движение души не пролетает незамеченным. Я иду, шаг за шагом, испытываю мощные, яркие чувства, словно ко мне подключили усилитель на миллионы мегаватт. Малая радость от вида первого распустившегося одуванчика превращается в безмерный восторг. Ехал на велике и случайно раздавил ужа, и малое огорчение оборачивается великим горем, скорбью, бесконечно долгим тягучим стыдом.

Ослепительный клинок впивается в сознание: понял, что происходит. На экран смотрят все – все лица, которые меня окружают. И даже те, которые скрыты, которых не видно. И все они чувствуют то, что я чувствовал в своей жизни. Когда мне было плохо, все они сопереживают. Когда испытывал радость, все ликуют вместе со мной. Когда вижу моменты, за которые стыдно, испытываю стыд такой силы – хочется провалиться, исчезнуть, остановить всё… В этот момент лица уже не смотрят на экран – они смотрят на меня, и в глазах такой немой укор, который нельзя вынести. Пытаюсь закрыть глаза, отвернуться, и все лица терпеливо ждут, когда я переживу свой стыд и стану смотреть дальше. Спрятаться некуда, промотать плёнку или пропустить кадр невозможно.

В невыносимо бесконечный миг стыда вижу: лица разделились. Часть их переживает стыд вместе со мной. Другая часть укоряет и осуждает. Осенило вдруг: те, кому стыдно со мной и за меня – это и есть мои родные. Стыдится свой, укоряет чужой. Прямо передо мной стоят самые близкие, любимые, за ними многие, кого никогда не знал, но понимаю, что все они – мой род. И стало очень, очень больно. Дошло – виноват я, подвёл мой род, заставил стыдиться моих низких помыслов, грязных чувств, мерзких поступков. Я ощутил меру вины перед ними.

И тогда понял я, куда попал. Это мой высший суд. И я держу ответ за каждый миг моей жизни перед всеми людьми, жившими когда-то на Земле.

Нет здесь перекуров, нет перерывов на сон и отдых, суд длится и длится, превратившись в один бесконечный день стыда. Чем взрослее я становился, тем больше совершал такого, за что теперь невыносимо горько и стыдно. Неужели я сделал в жизни так мало хорошего?..

***

Осень, вечер, мы с ребятами с завода попили пивка и собрались по домам, не торопясь идём к автобусной остановке. Издалека увидели – там что-то неладно, мужики с пацанами молодыми сцепились. Один парень упал нехорошо, неправильно. Бегом туда несёмся. Мужики успели в автобус заскочить, уехали. Парень лежит на асфальте, лицо бледное, за бок держится. И кровь из-под пальцев бежит – похоже, ножом пырнули. В скорую надо звонить, да, как назло, ни одного телефона-автомата целого, трубки оборваны. Сообразил: рану прижал, парня на руки подхватил и через дорогу махнул. Давай машину ловить. Никто не останавливается – боятся. А я боюсь, парень кровью истечёт, переживаю, как за родного. Остановился мужичок на "Москвиче" старом, упросили довезти до больницы скорой помощи – тут недалеко. В приёмном покое все сразу забегали, на каталку его. Нам "спасибо" сказали, мол, вовремя привезли, помереть мог парень, если бы мы с корешами не подсуетились. Я потом заходил, узнавал: всё путём, парень выжил, на поправку пошёл.

Оглядываюсь на лица вокруг и вижу: все мои гордятся. И чужие в стороне не остались – радуются за меня, что добрый поступок совершил. И такая эта радость огромная, теплом и светом всё залила вокруг. И я тому причиной. Такой восторг меня охватил – никогда ничего похожего не испытывал. Тысячекратная радость. Показали мне: парень выживший женился, дочка у него родилась. Получается, я не одну жизнь спас, а сразу много жизней – ведь у дочки свои дети родятся, потом и внуки… Большое дело сделал, целую ветку древа живого уберёг… Откуда такие понятия в мыслях взялись? Не думал так раньше, пока жив был. Вижу, как род спасённого парня благодарит меня, благодарит моих предков за сына. Упиваюсь всеобщей радостью, купаюсь в ней.