Читать книгу: «90 дней в плену», страница 3

Суд имени Псаки

Ну, а теперь более подробно о моем втором дне пребывания в застенках. Этот день, 4 августа, для меня ознаменовался первым судом, где решался вопрос о мере пресечения. Сразу после завтрака конвойный сообщил, чтобы я быстро собиралась на выезд. Наскоро приведя себя в порядок, я вышла в сопровождении охраны во внутренний двор здания СИЗО. Перед тем как посадить меня в машину, охранник опять надел на меня наручники. Да что же это такое! В машине для заключенных (автозак) – маленькая каморка с деревянной лавкой за железной дверью и маленьким окошком за решеткой, так называемый «стакан».

Перед тем как ехать в суд, меня привезли в следственное управление СБУ, на ул. Владимирской, 33. Завели на третий этаж, сняли наручники. Следователь на этот раз был как-то по-особенному приветлив – верная примета, что какую-то гадость для меня подготовил. «Вчера ваш адвокат просила, чтобы я для вас приготовил все додатки (дополнения) до постанов и ухвал (постановлений и решений) по вашему делу. Вот, пожалуйста, возьмите, я вроде бы все собрал», – положил он передо мной сшитый талмуд листов А-4, толщиной в 2 см. «Как ваши успехи? Как спали?» – решил пошутить другой следак. «А как ваши успехи?» – ответила я, тоже мне Петросян нашелся.

Вместе с додатками мне вручили и уведомление в подозрении совершения преступления. Согласно правил, через три часа после вручения этих документов должен состояться суд, именно столько времени отводится для ознакомления со всеми полученными бумагами. Это, конечно, ерунда, что об этом никто не предупреждал, и я не взяла очки, а без них я все равно не разберу что тут написано мелким шрифтом.

Ладно, сижу в кабинете следователя, порчу зрение и читаю. Мне даже любезно водичку холодную дали. Вскоре мой следователь куда-то ушел, а примерно через двадцать минут зашел конвойный и сказал, что поступило распоряжение везти меня в суд. Опять надели наручники.

Через 20 минут приехали в Шевченковский районный суд, но, оказывается, само заседание будет еще не скоро, так как мне надо ознакомиться с уведомлением, и поэтому меня препроводили в «комнату ожидания». Ну, как вам сказать, комнату… Как бы комната, в цокольном помещении, а внутри ее по одну сторону – небольшие клетушки – боксы, за решеткой, в которых помещают подозреваемых перед началом судебных заседаний, всего шесть таких клетушек, которые между собой еще называют «предвариловки».

Меня поместили в единственную свободную под номером 3, размером 0,5х0,5 м. Правда, наручники сняли. В помещении было прокурено и грязно. Воняло дешевыми сигаретами и грязным туалетом, который располагался в правом углу комнаты. Напротив него была комната охраны, куда ушел мой конвоир. Между клозетом и охранной – окно, на подоконнике которого постоянно сидел кто-нибудь из солдат внутренней службы, охранявших других осужденных. В отличие от охранников СБУ, которые одевались в пятнистый камуфляж, были среднего возраста и работали за деньги, эти салажата носили неудобную черную потертую форму и служили почти бесплатно, за 150 грн. в месяц. А, судя по тому, что сбушный охранник был только со мной, то, значит, все остальные горемыки из боксов были из уголовного СИЗО.

Сидельцы по клеткам, судя по их разговорам, находились в своей привычной среде. Они охотно рассказывали о своих злоключениях, о прокурорах продажных и судьях подлых. Правда, на самом деле, они этих государственных служащих костерили такими матами, что если бы их услышала какая-нибудь домашняя барышня, то у нее бы ушки в трубочку свернулись. Самое обидное «дырявые пида… сы».

Один из «бедолаг» больше всего жалился на судьбу. «Ну, ты понял! Они мне разбой шьют. Откуда? Это как же я должен был ударить этого терпилу, что у него, типа, череп треснул! Это какую силу надо иметь, чтобы я кабана в сто килограмм так вырубил! Я же в два раза меньше его. Да и не отрубился он после того, как я его бомбанул. Этот лось еще после этого сам в больницу пошел, там ментуру вызвал и заяву накатал. Ему уже в больничке на второй день плохо стало, так он уже там успел с кем-то поцапаться. Я то здесь при чем?! Не, ну ладно грабеж, но разбой за что? Это же тяжкое! Так у меня при себе не было ни ножа, ни кастета, ни оружия. Свидетели показали, что не видели ничего. А эта судья, сука, мне разбой шьет. Понятно, что не за просто так. У этого терпилы бабок немеряно. Ну, ничего, я до этих пида… сов доберусь. Они у меня все кровью харкать будут…», – и этот душещипательный рассказ он повторял все время, иногда прерываясь на обсуждение с другими сидельцами тюремных новостей: кто с кем сидел, сколько и за что сейчас чалится, рассказы про криминальных авторитетов, паханов зоны и т. д. и т. п.

От этих разговоров, духоты и вони мне стало дурно и, о счастье, мой охранник «любезно согласился» пару раз вывести меня во двор на 10 минут подышать воздухом, но, конечно же, в наручниках. Только через два часа меня повели на третий этаж, к залу заседаний. Конвоир подвел меня к двери одного из кабинетов в самом углу коридора, где уже стояли, представитель миссии ООН и сотрудник СБУ. Пока мы ждали судью, из ниши рядом с кабинетом вышла Полинка. «Мама», – тихо позвала она. Услышав родной голос, я инстинктивно ринулась к ней. «Куда! Стоять!» – рявкнул охранник и изо всей силы дернул за наручники так, что они больно сжали запястье. «Это ее дочка и сын. Это же дети!» – пояснила Лиля конвоиру. Из-за спины Полины действительно вышел и Данил. Боже, я так рада была их видеть!

После этих слов охранник немного успокоился и опустил руку. Полинка и Даня подошли ко мне поближе и стали рассказывать о том, как они провели эту ночь и день без меня, что у них все в порядке. «Данил сегодня ночевал у меня на квартире, девочки были не против (Полинка снимала комнату в хосписе на несколько человек). Потом он со мной пошел на работу и всем там рассказывал о том, что с вами случилось. Я тебе сегодня утром передачу отнесла, тебе передали? Нет? Почему? Мама, бабушка звонила и папа. Мы бабушку успокоили, сказали, что все будет хорошо. А папа… я не стала с ним говорить, он такой бред несет. Мамочка, тебя все наши поддерживают. И ребята тебе пишут, привет передают, говорят, чтобы ты держалась, они тебя не бросят. И еще Пилар (моя подруга журналистка) из Москвы звонила. И Лена из „Комсомолки“ тебе тоже привет передавала», – Полина говорила без умолку. Данил же был немногословен, только короткими фразами подтверждал слова сестры.

Лиля мне тоже успела сказать несколько фраз о том, с кем она связалась, с кем и о чем говорила. Тут у нее зазвонил телефон, это звонила Пилар. Лиля успела только перекинуться с ней несколькими словами, как вышла секретарь и пригласила всех по моему делу в зал заседаний. Хотя, это громко сказано: зал заседаний.

Опять маленькая комнатка с одним окном, но зато с кондиционером, в которой работают три человека. Так вот, в эту маленькую комнатку, помимо трех постоянно здесь находящихся судьи, ее помощницы и секретаря, зашли еще девять человек: я, прикованная к охраннику наручниками, прокурор, следователь, адвокат, Полина, Данил, наблюдатель ООН и сотрудник СБУ (как сказала Лиля, это контроль над следователем).

Сначала судья долго зачитывала, собственно, а зачем мы тут собрались, а затем уже перешли к рассмотрению вопроса по сути. Суть заключается в том, чтобы избрать мне меру пресечения: или оставить под стражей, или отпустить под поручительство, или под домашний арест. Конечно, следователь и прокурор настаивали на аресте, а Лиля и я на всех оставшихся вариантах.

А теперь, как говорят опытные каталы, следите за руками и делайте свои ставки. Сейчас я перечислю доводы обеих сторон, а вы попробуете отгадать, какое решение приняла судья. Итак, сторона обвинения ссылается на то, что 16 мая в Донецке состоялась 3-я сессия Верховного совета Донецкой Народной Республики, на которой был оглашен список правительства, в том числе была названа моя фамилия как руководителя Департамента по связям с общественностью. При этом обвинение ссылается на видео в Yuotub и публикации в Интернете. Все! Ни документов, ни свидетелей. Больше ничего!

Теперь защита. Во-первых, нам удалось доказать, что фактически я была задержана 2 августа в Донецкой области вместе с сыном, откуда я и несовершеннолетний Данил были доставлены сюда в наручниках. Что это дало? С меня сняли наручники, фактом доставки в Киев несовершеннолетнего ребенка в наручниках заинтересовался наблюдатель ООН. И действительно было признано и внесено в протокол, что меня задержали 2 августа, а не 3-го. «Понравился» ответ на мой вопрос следователя, а как же я оказалась с сыном и водителем у него в кабинете, если мы ехали из Донецка в Крым: «Не знаю, просто сами пришли». Ну да, заблудилась по дороге, и наручники сама себе с сыном одела.

Далее, защита доказала, что я не получала никаких постановлений о подозрении в совершении преступления, потому что это постановление отправили в Днепропетровскую область, г. Першотравенск, на ул. Комсомольскую, хотя на самом деле я там никогда не была прописана, а с 2006 года постоянно вместе с детьми проживаю в г. Донецке и с 2010 зарегистрирована там по ул. Щорса, о чем соответствуют данные в моем паспорте, который на момент заседания суда находился у следователя. Поэтому я ничего не могла знать том, что мне предъявлено подозрение, и тем более, не могла знать, что меня объявили в розыск. Не для протокола, вот если бы я это знала, неужели бы я поехала в отпуск с сыном через территорию Украины, прямо «в руки правосудия».

Кроме того, защита предоставила мою характеристику с места работы. Подчеркиваю, действительного места работы, которое указано в трудовой книжке, где говорится, что я с 2010 года работаю главным редактором «Муниципальной газеты». Защита предоставила письмо депутатов Донецкого городского совета, подписанное первым заместителем Донецкого городского головы. Защита предоставила ходатайство народного депутата Украины с просьбой отпустить меня под его личное поручительство. Также защита предоставила документы, свидетельствующие, что я одна воспитываю двоих детей, а также выписки из моей медицинской карты о моем не самом цветущем состоянии здоровья.

Честно говоря, я сама была поражена тем, какой объем работы менее чем за сутки сделали Лиля, Полина и все остальные мои друзья. Они, действительно, молодцы, сделали огромный труд, за что я им очень благодарна. Но…

Для того чтобы суд вынес решение, всех нас попросили выйти в коридор на 15 минут. К этому моменту Шевченковский суд уже был практически пустой, только в соседнем с этим кабинете кто-то что-то праздновал. Мы пристроились в более прохладной нише на скамеечке, благо наручников на мне уже не было. Дети наперебой рассказывали о своих впечатлениях, с Лилей удалось нормально пообщаться, мы с Полинкой уже строили планы о том, куда поедем сейчас, потому что были уверены, что меня должны отпустить.

Вместо 15 минут ожидания приговора пришлось ждать полтора часа. И вот, судья вынесла приговор оставить меня под стражей на 60 дней! Абзац! Настоящее правовое государство, где правосудие доверяет больше источникам из Интернета, нежели предоставленным документам.

Я посмотрела на нагло ухмыляющуюся красную рожу охранника, и тут меня прорвало! Я говорила, что они все еще ответят за то, что посадили невиновного человека за решетку, что они герои только с беззащитными женщинами и детьми воевать, а если бы увидели хоть одного настоящего террориста, то полные памперсы наложили. Ведь ни одного настоящего бойца в плену нет, в основном – гражданские. «Нашли, тоже мне преступников! Настоящие преступники те, кто посылает одних граждан Украины убивать других граждан Украины! Мирных людей, женщин, детей и стариков убивают! Ну, ничего, еще наступит возмездие! И Гаагский суд над ними не за горами!» – меня реально несло, и я уже не выбирала выражений.

«Вы действительно верите, что будет Гаагский суд?» – удивленно спросил меня следователь. «Да, верю!» – уверенно ответила я и в глазах следователя увидела не просто удивление, а неподдельный интерес. Наверняка, он нечасто слышал такие слова от подозреваемых сепаратистов.

В шоке от этого решения была не только я, но и Лиля, дети и даже наблюдатель ООН. Но спорить с судом было бесполезно. «Мама, это политическое дело, ты же знаешь. Не надо так нервничать», – успокаивала меня Полинка. И она была полностью права. Действительно, а чего еще можно было ожидать от украинского суда? Снисхождения и сочувствия? Глупо.

Посмотрев на лица и прокурора и следователя, я поняла, что они уже спят и видят, как «министра ДНР» посадили, мечтают, небось, о новых звездочках на погонах и званиях. Да и эти подруги Псаки не просто так полтора часа заседали, сочиняя решение. Наверняка им звонил кто нужно, и объяснял, что на самом деле надо писать в решении. И потом, о какой справедливости может идти речь в Шевченковском районном суде Киева, если те, кто сейчас находится при власти, равняется на супер демократическое государство Соединенные Штаты Америки, где сотрудники государственного департамента в своих официальных заявлениях ссылаются именно на «наши источники в Интернете и социальных сетях». А, как говорится, Псаки, они и в Украине Псаки.

Подписав несколько бумаг и написав на имя следователя тогда же первое ходатайство на свидание с детьми (потом их будет много), я попрощалась с Полинкой и Данилом и опять отправилась в заключение, продолжая негодовать. Ну, ничего, мы проиграли всего лишь этот суд, но не войну!

Вернувшись в камеру, я наконец-то увидела передачу от детей. Никогда еще до этого я с таким удовольствием не мылась под холодной водой, но с мылом (!) и не чистила зубы. Ну вот, хоть еще немного благ цивилизации добавилось за решеткой. И это уже не мало!

Весь следующий день 5 августа у меня ушел на ознакомление с тюремной библиотекой. Заключенным в СИЗО разрешалось брать книги для прочтения, но только из местной библиотеки. Да и другого занятия, в свободное от допросов времени, здесь не было.

Так вот, в каталоге местной библиотеки я не обнаружила ни одной (!) книги Чехова, Булгакова и Гоголя. Мои мечты еще раз перечитать «Тараса Бульбу», «Собачье сердце», «Мастера и Маргариту», «Белую гвардию» или рассказы Антона Павловича в одночасье рухнули. Зато всякие Донцовы и Устиновы были в ассортименте. От перечитывания Акунина я тоже отказалась, решив, что хватит уже портить карму. Для того чтобы немного насладиться грамотным и красиво изложенным русским слогом, я попросила выдать рассказы Горького и томик Льва Николаевича Толстого.

Вечером принесли передачу от детей, в которой Полинка мне передала и журналы. Один – гламурный для дам-с, другой – общественно-политический. Одна статья в нем меня особенно порадовала. Это собранные вместе записи статусов за неделю из Фейсбука одного моего друга, донецкого журналиста Игоря.

Странно, я ведь и раньше, до задержания все эти его записи из ФБ о жизни в осажденном городе читала, лайкала, некоторые комментировала, но именно сейчас они мне показались такими близкими, по-особенному ценными. Еще раз перечитав их, я как будто с другом поговорила. И на душе стало так хорошо, так спокойно.

Именно тогда я приняла решение тоже записывать все происходящее со мной с момента моего задержания. Поэтому на следующем свидании с детьми попросила передать пачку бумаги и несколько ручек.

Расскажите военную тайну

Утром 6 августа, сразу после завтрака, дежурный сообщил мне, чтобы я быстро собиралась на выезд. На этот раз в обязательную программу нашей встречи был включен допрос, не с пристрастием, но по существу.

Пока ждали адвоката, у меня появилась возможность неформально поболтать со следователем. Согласно установленного распорядка, с нами в кабинете у входа «скучал» охранник – совсем молодой парнишка лет двадцати трех. Поначалу он старался быть грозным и делал мне замечания, что можно, а что нельзя делать. Но потом, видя наши почти «дружеские», я бы даже сказала «приятельские» отношения со следователем, он стал менее строгим и перестал грозно хмурить брови и надувать щеки.

«Анатолий Васильевич (так звали следователя), два дня назад, когда ваше начальство беседовало со мной в своем кабинете, они меня даже кофе угостили», – попыталась я выманить для себя дополнительные преференции. «Так вы с начальством хотите пообщаться или кофе?» – переспросил следователь. «Если можно, чашечку кофе. Сахара два кусочка», – набравшись наглости, решила побаловать я себя маленькой радостью.

На соседнем столе до сих пор лежал наш дорожный пакет с хлебом и печеньем, которое я и взяла к ароматному напитку (конвойный немного поупрямился, но следователь заверил, что еда не отравленная, и в своем кабинете он мне все равно умереть не даст). «Вот куда мне этот ваш пакет девать?» – возмущенно вопрошал он, и было заметно, что следователь действительно не мог найти ответ на этот вопрос.

Поясню, что когда меня уводили в изолятор, то сразу сказали, что никаких продуктов с собой брать нельзя, пришлось пакет оставить в кабинете управления СБУ. «Тоже мне проблема. Хотите, сами съешьте. Ну, или отнесите добрым бедным людям. Церковь у вас есть тут где-то рядом? Глядишь, вам это потом зачтется», – посоветовала я следователю. Было заметно, что такой вариант ему даже не приходил в голову.

«Привет, Толик! – в открытую дверь кабинета заглянул один из сотрудников СБУ. – Дай камеру ненадолго, очень надо». Следователь поднял от бумаг голову, посмотрел на него, потом на видеокамеру, лежавшую у него на столе, затем на меня и ответил: «Мне самому сейчас нужна камера. Не дам». Однако сотрудник не уходил и продолжал смотреть то на следователя, то на меня, то на охранника. «Ну, хотите, возьмите мою видеокамеру, – предложила я. – Она у вас все равно без дела среди вещдоков валяется, а так хоть послужит на благо украинского государства».

Следователь недовольно засопел, а сотрудник прыснул смехом и быстро удалился, наверное, дальше искать камеру. Но через некоторое время его фигура опять замаячила в дверном проеме: «А флешку на четыре гига, может, найдете?» «У меня точно нет. Ничем не могу помочь», – уверенно ответила я, а следователь, подняв на него голову, недовольно отрицательно помотал. Я попросила маркер, чтобы подчеркнуть кое-какие места в документах, которые могут мне понадобиться. Следователь поискал на своем, а потом и на чужом столе, еле отыскав оранжевый пожеванный маркер. «Нда, не любит вас руководство. Ни видеокамеры, ни флешки, ни маркера у вас нет», – «пожалела» я следователя.

В этот момент зазвонил его телефон, и он пошел встречать адвоката. Когда появилась Лиля, мы пошли с ней пошептаться в коридоре в углу (свободного кабинета для беседы с защитником опять не оказалось). Обсудив, какие каверзные вопросы может задать на допросе следователь и как на них лучше отвечать, мы вернулись в кабинет. Главная установка – ни в чем не признаваться.

Следователь зачитал фабулу протокола, включил видеокамеру, и мы приступили к допросу. Признаться, не могу утверждать, что его вопросы были какие-то сложные или с подвохом. Может, конечно, я этого просто не заметила, но отвечать на них мне не представляло никакой сложности.

С – Как вы попали на съезд ДНР 16 мая?

Я – Сотрудник пресс-службы по телефону сообщил мне, что там будет какое-то мероприятие.

С – А как вы прошли в здание, где проходил съезд?

Я – По журналистскому удостоверению.

С – А кроме вас, там, в зале были еще журналисты?

Я – Судя по тому, что велась съемка, были камеры, то да, журналисты были.

С – А как вы раньше получали информацию, что в ОГА будет какое-то мероприятие?

Я – Приходила рассылка от пресс-службы по электронной почте.

С – Где обычно находились журналисты во время заседаний?

Я – Когда еще была обычная Донецка облгосадминистрация, то все журналисты находились в пресс-центре, расположенном рядом с залом заседаний на втором этаже.

С – А почему вы тогда 16 мая не были в пресс-центре?

Я – После захвата здания ОГА 6 апреля это помещение не работало. Я не знаю, что с ним произошло. С того момента я там больше ни разу не была.

Ну и так далее в течение часа. Видела лидеров ДНР, не видела, знаю кого-нибудь из ДНР или не знаю. Конечно, кое-кого видела и знаю, я же журналист, на пресс-конференции ходила, фиксировала, снимала видео, фото.

С – И последний вопрос. Ваше мнение о той ситуации, которая сложилась в стране.

Я – Я мирный человек, мирной профессии – журналист. И то, что я сейчас вижу, это ужасно. Идет война, погибают люди, простые люди, дети, старики. Разрушаются дома, бомбят города – это ужасно. Это большая трагедия.

Следователь выключил камеру. Признаться, за этот час я очень устала, не потому, что боялась подвоха от следователя, а потому, что за этот короткий промежуток времени пришлось вспомнить события последних месяцев, таких трудных, непростых, страшных месяцев войны.

Записав это увлекательное видео, следователь стал его перекачивать с камеры на компьютер. Согласно данным программы, на это должно было уйти около часа. Воспользовавшись тем, что все равно необходимо дождаться, когда все видео скопируется на ПК, следователь предложил заодно сдать тесты для графической экспертизы.

Не могу утверждать, что это очень уж интересное занятие, но, как говорит молодежь, прикольно. Всего было 24 теста, поделенных на три вида:

1) необходимо поставить свою подпись около десяти раз на листе белой не расчерченной бумаги:

– сидя, листок лежит на столе;

– сидя, листок лежит на десяти листах;

– стоя, листок лежит на столе;

– стоя, листок лежит на десяти листах бумаги;

потом – то же самое на расчерченном листе;

2) написать фразу по той же схеме;

3) написать цифры от 1 до 100 по той же схеме.

Поверьте, для нас, людей избалованных техническим прогрессом, персональными компьютерами, ноутбуками, планшетами и прочей оргтехникой, пройти эти тесты – целое испытание. К завершению этой муки у меня даже пальцы болели на правой руке. Но делать нечего, надо было писать и оставлять свои образцы почерка. Тем более что и следователю сотоварищи было что почитать и сравнить, например записи в моем рабочем блокноте. Правда, как они будут разбирать мои каракули, я не представляю. Я сама порой их с трудом разбираю.

В промежутках между тем, как я заполняла тесты, садилась, вставала, писала, мы уже по-свойски беседовали с адвокатом, следователем, периодически в разговор вступал и охранник (когда следак выходил из кабинета), при этом, правда, оглядываясь на дверь, чтобы его никто не услышал, ведь ему по службе вообще нельзя с заключенными общаться. Команды отдавать можно: «Стоять, идти», – не более того. «Да понятно, что кому-то просто выгодно разделить страну, рассорить народы, чтобы мы поубивали друг друга. Кто-то о своих капиталах и нефтедолларах думает, при этом, заставляя идти брат на брата, – возбужденно говорил молодой конвоир. – Вот там, на Майдане, тоже так было. С одной стороны стояли беркутовцы, с другой – молодежь, а потом вдруг кто-то третий начал стрелять и в одних и в других, и между ними началась бойня».

Я, конечно, согласилась с парнем, он абсолютно прав. Но вот про себя подумала, что он лишь мне это говорит так, будто делится сокровенным, о чем не может сказать другим, видно боится говорить правду. Чего он боится? Может, того, что услышат его мнение, не совпадающее с официальной точкой зрения нынешней власти. Естественно, это не понравится его руководству, не дай Бог, его заподозрят в симпатии к бывшей «злочинной владе Януковича» и к сепаратистам, а там и с работы выгонят с волчьим билетом. И такой вариант вполне возможен.

Может, конечно, я чего-то в этой жизни не понимаю, но у государства, в котором даже представители силовых структур боятся вслух говорить правду, будущего нет. Я в этом твердо уверена. Вот именно с таких перешептываний по секрету и начинается новая диктатура. Причем, она по сути своей еще и тем цинична, что прикрывается интересами народа и нации. Ах, вам не нравится государственное устройство, децентрализацию и самостоятельность на местах вам подавай, а может, вы потом и федерацию свою захотите, а затем еще и отделиться решите? Так вы – сепаратисты, зрадныки, террористы и государственные преступники, которых надо уничтожить. Всех и срочно! Но во имя блага народа Украины! Слава Украине! Героям слава!

Вам эта схема ничего не напоминает? Кажется, это уже где-то когда-то проходили. Но, видимо, кто-то очень плохо учился в школе и особенно плохо изучал историю. Жаль, очень жаль. Вот теперь из-за этих двоечников страдает и погибает целая страна.

А по завершению истории про первый допрос, расскажу немного о хорошем. Как я уже говорила, одной из проблем заключения является ограничение в обычной воде. Бутилированную нельзя передавать заключенным, а закупка товаров проходит два раза в месяц и то с большим трудом. Зато во время работы со следователем можно попросить воды и пить ее столько, сколько влезет. Заканчивалась процедура допроса и взятия образцов моего почерка, а я еще не допила бутылочку «Боржоми», которую мне принесла Лиля. И, о чудо! – мои конвоиры позволили мне забрать ее с собой, но по дороге в СИЗО выпить в машине, и выкинуть бутылку перед входом в изолятор.

Когда мы подъехали к воротам изолятора, молодой охранник тихо предупредил, чтобы я допивала воду, а при выходе из машины сам взял пустую бутылку и незаметно для начальства выкинул в урну. Все-таки и он тоже неплохой парень, просто работа у него сволочная.