Читать книгу: «Квартирный вопрос. Серия «Город». Книга 1», страница 2

2

На следующий день я приехала в галерею, встретилась с Калининым и пропала окончательно. Он снова устроил мне экскурсию, теперь уже лично для меня, рассказывал какие-то невероятные истории, говорил о моём будущем, а я смотрела на него, затаив дыхание, и только кивала в такт его словам, совершенно не вникая в суть. Чувствовала себя рядом с ним девчонкой несмышленой. Пару раз ловила его заинтересованный взгляд, и тут же заливалась румянцем и отворачивалась.

Меня мучили угрызения совести, как без них? Постоянно напоминала себе, что у него жена, ребёнок, а я лишь любовница. Разлучница. Но каково это было – влюбиться впервые в жизни. До этого великое чувство как-то обходило меня стороной, выскальзывало из рук, как я не пыталась за него ухватиться, стараясь не прослыть синим чулком и привередой. Но упорно видела в своих поклонниках одни недостатки. Хотя, если на чистоту, толпы поклонников, как например, у Соньки, у меня не было никогда. Под окнами моими не бродили влюблённые, с букетами не поджидали у подъезда, и не убеждали, что жизни без меня не мыслят… У Соньки как-то был такой поклонник, чрезвычайно романтичный молодой человек, она с ним здорово намучилась, даже цветы подаренные в окно выбрасывала ему на голову… Тогда цветы, теперь гитару… странное увлечение.

А я вот до двадцати трёх лет ни разу влюбиться не сумела, уже мысленно рукой на себя махнула, и недоумевать перестала. И, видимо, чем-то мужчин от себя отталкивала, наверное, недоверием, которое во взгляде моём появлялось. Если слышала комплимент, то невольно начинала подозревать человека во всяческой корысти. Хотя, что, собственно, с меня взять?

А вот в Димку влюбилась и совершенно потеряла голову, как только он сделал первый шаг. Он говорил, что долго искал ко мне подход, а я считала это бахвальством с его стороны. Какой подход, когда я слова ему поперёк сказать не могла? Он говорил о выставке – я согласно кивала, приглашал на обед – я кивала, попросил разрешения поцеловать – я так же безмолвно кивнула и только таращилась на него совершенно глупо. А потом удивлялась тому, что он мог найти в безмолвном, одуревшем от свалившегося на него счастья, создании.

Чувство восторга пошло на спад, когда угрызения совести дали о себе знать. А когда я пыталась поговорить о сложившейся ситуации с Димой, тот неизменно вздыхал и смотрел на меня умоляюще.

– Нам обязательно говорить об этом сейчас?

– А когда? – всё-таки рискнула удивиться я спустя полгода. – Ты постоянно отмахиваешься от меня.

– Я от тебя отмахиваюсь? Вот прямо сейчас?

Он завязывал галстук, аккуратно поправил узел и обернулся на меня.

– Ева, ты несправедлива ко мне, – Димка посмотрел с укором. – Я каждую свободную минуту тебе уделяю. Иногда в ущерб сыну. Тебе не на что жаловаться.

Стало стыдно.

– Не на что. Но… надо что-то решить. Я устала от серьёзных разговоров с дядей, которые теперь, как по расписанию случаются.

– Я знаю, я ему не нравлюсь.

– Дима, ему не нравится ситуация, а не ты.

– А какая ситуация его устроит? Что я брошу сына и женюсь на его племяннице? Тогда всё будет правильно?

– Я не прошу тебя на мне жениться, я просто хочу быть уверена…

Димка нервничал, я уже жалела, что в очередной раз завела этот разговор, и, унижаясь, пытаюсь обратить на себя его внимание. Просто поговорить со мной. Не только о любви и искусстве, а о чём-то насущном и возможно даже скучном, но важном для меня, о нашем будущем. Я всё-таки надеюсь, вот уже два года надеюсь, что будущее у нас есть.

Димка говорил, что есть. Неустанно уверял меня в этом, а я верила и старалась понять его позицию.

– Я не могу бросить сына сейчас, он слишком мал. А это мой сын, я не хочу, чтобы его воспитывал чужой человек. Но я ведь для тебя всё делаю, я тебя люблю. На что ты жалуешься?

Я всегда на что-то жаловалась, и меня саму это раздражало. Вроде, не собиралась, но начинала говорить и неизменно скатывалась на претензии и жалобы. А Дима старался меня понять.

– Наверное, тебе со мной не повезло, – говорил он, приводя этими словами меня в отчаяние. – Вот такой тебе достался человек… Но мне кажется, что быть любимой женщиной намного интереснее, чем женой. Ева, слышишь ли?

– Слышу, – отзывалась я и выдавливала из себя улыбку.

– Ведь интереснее?

– Я бы предпочла быть любимой женой.

Дима смеялся и гладил меня своей большой ладонью по щеке, как маленькую.

– Фантазёрка ты. Барышня романтичная.

Когда он разговаривал со мной тихим, доверчивым тоном и смотрел чуть снисходительно, я начинала чувствовать себя капризной и неблагодарной, не желающей понять любимого мужчину, то, что для него жизненно важно, а я только ультиматумы выдвигала и что-то требовала, а Дима терпел и продолжал уговаривать меня, не повышая тона.

– Зря ты его слушаешь, – говорила Сонька, которая за полчаса до этого говорила моему дяде о том, что я имею право на личную жизнь. А личная жизнь на то и личная, чтобы самому её выбирать. – Димка твой – мерзавец знатный. Везде поспевает.

– Как тебе не стыдно?

– А что, я серьёзно. И перед женой крутится и перед тобой.

– Он сына любит.

– Жизнь хорошую он любит. Хотя, в этом, конечно, ничего предосудительного я не вижу. Сама до жути меркантильна бываю, сама знаешь. Просто я о том, что когда живёшь с женой из-за сына, не являешься с ней на все банкеты под ручку и голову не наклоняешь, чтобы она тебе с игривой улыбкой на ушко что-то нашёптывала.

– Сонь, ну прекрати! Ты специально, что ли?

– Не специально. Если бы специально, я бы про него ещё не то сказала. Котяра умытый.

Сонькина манера награждать людей всякими несуразными прозвищами иногда меня жутко раздражала. Особенно, когда она о Димке говорила. Ведь, это на самом деле моя личная жизнь и никто мне не может запретить любить человека. Женат он или у него куча других недостатков (интересно, в какой момент я стала считать брак – недостатком?), я ведь люблю и по желанию от этого чувства избавиться нельзя. Надо любить. Пока тебе дано такое счастье, надо любить.

Следующий день меня измотал. Мало того, что мы с Сонькой ходили по мебельным магазинам большую часть дня, измучили себя и всех продавцов, которым не повезло с нами связаться, так вечером ещё привезли ту самую спальню, которую присмотрела для меня Сонька, с кроватью-мечтой гигантских размеров. Довольно спать на диване, разбирать-собирать его каждый день и прятать постельное бельё в шкаф. Теперь у меня есть спальня, в которой можно уместить любую кровать, даже мечту. А почему бы и нет? Можно немного похвастаться, пусть и перед самой собой

Покупке спальни я радовалась, но пережить вечер в компании грузчиков и мастера по сборке мебели, было трудно. Но зато, когда, наконец, осталась в одиночестве, легла на кровать и руки раскинула, почувствовала себя почти счастливой. Всё потихоньку налаживалось, вставало на свои места, и жизнь уже не напоминала один огромный переезд с коробками, выстроенными в ряд вдоль стены, в которых хранилось всё то, что я называла своей жизнью. И даже собственная мастерская с прекрасным видом из окна у меня будет. Ещё бы любимого человека сюда, чтобы было с кем разделить свою радость, но приходится довольствоваться малым.

За три дня с покупкой мебели, по крайней мере, самой необходимой, я управилась. Разобрала коробки с вещами, навела в квартире хотя бы видимый порядок, а в кухонных шкафах появились тарелки и чашки в нормальном количестве, а не по две-три штуки. Расставила книги и расстелила ковёр. Квартира стала похожа на мой дом, и это безмерно радовало.

Я ждала Димку. Накрыла стол, приготовила его любимое блюдо – телятину с баклажанами, купила бутылку вина и с нетерпением ожидала вечера. А пока ожидала, напекла пирогов, стараясь тем самым унять всколыхнувшееся волнение. Из-за чего разнервничалась, не знаю. Словно, в первый раз за два года ждала его из отпуска или командировки, словно никогда раньше не скучала и не страдала в одиночестве, ожидая его звонка. Всё это было, и не раз, но я всё равно волновалась. Он задерживался, заехал куда-то по делам, а мне казалось, что он никогда уже не приедет. Что не скучал, не вспоминал и вообще забыл обо мне за прошедшие две недели.

Всё-таки у меня куча комплексов, иначе, откуда все эти мысли берутся?

Дима выглядел усталым, но довольным. Посматривал на меня и улыбался, потом разлил оставшееся вино по бокалам.

– Замечательный ужин.

– Спасибо, я старалась. Я так по тебе соскучилась, Дима, – вдруг призналась я.

– Две недели – это много, – согласился он. – Зато это полезно.

– Что полезно?

– Временные расставания. Отдохнули друг от друга, зато ты рада меня видеть.

– А ты меня нет?

Дима рассмеялся.

– Очень рад. Зачем ты спрашиваешь?

Он взял бокал и вышел на крышу.

– Прекрасный вид, – сказала я, обнимая его сзади. – Правда?

– Да. Это не детский сад, который только и было видно из окон твоей бывшей квартиры. И дети больше не орут.

– Это было меньшим из зол, – рассмеялась я. Оторвалась от него и подошла к мольберту. – Посмотри.

Как всегда с беспокойством ожидала его мнения, а Димка пил вино небольшими глотками, придирчиво разглядывал картину, а потом вдруг сказал:

– Тебе не надоел этот город?

Я удивлённо посмотрела.

– Что ты говоришь?

– А что? Маленький, провинциальный городишко.

– Какой же он маленький, Дим?

– Всё равно. Я в Москву хочу.

– В Москву, – повторила я за ним с улыбкой, сняла картину с мольберта и отнесла её в комнату. Тут же вернулась и нырнула под Димкину руку. – Москва – это хорошо, Димочка. Но только кому мы там нужны? Здесь ты фигура, у тебя самая крупная картинная галерея в городе, а там ты кем будешь? Одним из многих?

Он недовольно поджал губы и на меня не посмотрел.

– Ты просто трусишь.

– Да, трушу, – не стала скрывать я. – Потому что делать мне там совершенно нечего. Меня никто там не ждёт.

Дима убрал руку и отошёл от меня. Подошёл к бортику крыши и посмотрел вниз.

– А здесь тебя кто ждёт? Дядя?

Я насторожилась.

– Дима, ты что, уже решил? Ты уезжаешь в Москву?

Он больше минуты стоял, смотрел вдаль, и мне вдруг на самом деле стало страшно. Но затем Калинин обернулся и насмешливо взглянул.

– Кто ж меня отпустит, Ева? У меня здесь семья.

Я присела на стул и вздохнула.

– У тебя что-то случилось?

Дима безразлично пожал плечами.

– Да нет. Всё как всегда.

– Какие-то странные разговоры. Ты никогда такие темы раньше не поднимал.

– Просто мне надоел этот город.

Я поднялась.

– Город или то, что тебя в нём держит?

Калинин посмотрел на меня, глаза сверкнули, а потом ещё и улыбнулся.

– Тебя бы я забрал с собой.

В свете закатного солнца, на фоне темнеющего неба, высокий, темноволосый, в белоснежной рубашке, удачно оттенявшей загорелую кожу, Димка был невероятно красив. Я невольно засмотрелась и даже пропустила соблазнительные, многообещающие нотки в его голосе. Оглядывала его, а потом вдруг задохнулась, когда заметила откровенную насмешку в его взгляде. Почему-то мелькнула мысль, что он прекрасно знает, какое впечатление производит и вовсю этим пользуется. Снова с лёгкостью увёл разговор от опасной темы, которая могла привести к очередной неприятной размолвке, и заставить меня забыть обо всех возникших вопросах.

Он подошёл, заглянул в глаза и пальцем приподнял мой подбородок.

– Ты поедешь со мной?

Я молчала, да он и не ждал от меня ответа, так мне показалось. Целовал меня, а я ощущала странную горечь, осевшую на душе. Понимала, что Дима принял какое-то решение, и мой отказ вряд ли его остановит. Никогда не останавливал.

Он оставил меня в постели, на шикарных шёлковых лиловых простынях, которые я купила специально для сегодняшнего вечера, надеясь на какое-то волшебство, и совершенно не думала о том, что останусь на них одна, в который раз наблюдая, как любимый человек не спеша одевается, собираясь уехать от меня к другой. И даже то, что она его законная жена и, по сути, жгучую обиду должна чувствовать она, не отрезвляло.

Я сидела на постели, завернувшись в одеяло, и наблюдала за Димкой. Он застегнул рубашку, потом прошёлся по спальне, оглядывая стены.

– Давай я тебя покормлю? – предложила я, не зная, чем ещё его удержать.

Он криво усмехнулся.

– Ева, ты ещё пирогов мне предложи.

– А что? – обиделась я. – У меня и пироги есть.

– Не сомневаюсь. Что у тебя за страсть всех кормить?

– Не кормить, а готовить. Ты же знаешь, меня это успокаивает.

Калинин подошёл ко мне, наклонился, даже одним коленом на постель привстал, и поцеловал меня.

– А я слежу за своим весом, ты же знаешь.

Отчего-то померещился скрытый намёк в его словах, и я незаметно подтянула на груди одеяло. Значит, заметил. Не сказал, конечно, никогда бы открыто не сказал, но понять дал достаточно ясно, а мне теперь хоть голодом себя умори, но в форму войди, и желательно ещё до следующей встречи.

Когда Димка из спальни вышел, прихватив свой пиджак, я торопливо вскочила, суетливо накинула на себя халат, бросила быстрый взгляд в зеркало, пригладила волосы, и вышла следом за ним.

– Дима, мы так с тобой и не договорили.

– О чём?

– О Москве.

Он выразительно поморщился.

– Ева, давай не сейчас. Не подходящий момент.

– Значит, ты что-то задумал всё-таки, я права?

Калинин даже ухом не повёл, словно и не расслышал моего вопроса. Подошёл к круглому столу и вознамерился открыть мою папку с набросками. Я ещё не разбирала их, и, заметив Димкин интерес, замерла. Димка тесёмки развязал, открыл, и стал с интересом наброски разглядывать. Вынимал один за одним, а я с каждой секундой всё больше вжимала голову в плечи, ожидая неминуемой развязки.

– Вот это совсем не плохо, – сказал он, указывая на вечерний пейзаж. – Мне нравится.

Я кивнула, но тут Димка замер, заметив то, чего в принципе быть не должно было.

– Это что такое?

Я кинулась к нему и попыталась папку закрыть. Надо признать, что Калинин противиться не стал, ему хватило и увиденного.

– Ева, – повторил он, а я вздохнула.

– Глупости это, Дим. Мне скучно было.

– И поэтому ты забавляешься вот этим? – пренебрежительно фыркнул он.

– Я просто книжку прочитала… – пряча глаза, ответила я.

– Ты читаешь детские книжки?

– Она не детская! – выкрикнула я, но тут же стушевалась. – Ну, или не совсем детская.

Димка только головой покачал. Клюнул меня в щёку и отодвинулся.

– Прекрати ерундой заниматься, тебе к выставке готовиться надо, а не гномиков рисовать.

– Это не гномики, это тролли.

– Есть разница?

Я опустила глаза и промолчала.

– Проводи меня, – попросил Калинин, и я отправилась вслед за ним в прихожую. Босая, постоянно стягивая халат на груди, и несчастная. – Не дуйся, – попросил Димка уже в дверях. – Ты же знаешь, что я прав. – И видимо стараясь загладить свою резкость, притянул к себе и страстно поцеловал. У меня, если честно, от волнения и неожиданности, даже колени подогнулись. – Люблю тебя, – шепнул он напоследок и скрылся за дверью. А я продолжала стоять и ловить ртом горячий воздух.

##############

В течение следующей недели Димка, как мог, меня успокаивал, а скорее попросту отговаривался пустыми фразами, всякий раз, когда я заводила разговор о Москве. Меня это беспокоило, а он беспечно отмахивался и раз за разом со смехом спрашивал:

– Так поедешь со мной?

Довёл меня практически до истерики. Я уже не знала, что и думать. Но ясно было одно – эта затея крепко-накрепко застряла в его голове и так просто он не отступится. А у меня никак не получалось донести до него всю бредовость его идеи. Ну, куда он поедет и зачем? С чего вдруг его на приключения потянуло? Чего не хватает? От всех этих мыслей настроение было хуже некуда.

А Димка всё твердил:

– Поедешь?

– Да никуда я не поеду! – кричала я в ответ, а он лишь пренебрежительно усмехался.

– Боишься?

– Господи, как же я устала от всех этих разговоров, – уже тише проговорила я. – Дима, я не понимаю, откуда такая идея взялась? Да ещё так внезапно!

– Да ничего не внезапно! Или ты думала, что я так всю жизнь и собираюсь здесь прожить? До Москвы всего ничего, а мы здесь… словно от жизни настоящей оторваны.

– Что за глупости? – покачала я головой.

– Ева, это шанс, понимаешь? И он мне не просто так достался. Я несколько лет лазейку искал, а теперь, когда она нашлась, ты меня отговариваешь?

– Нет, не отговариваю, просто… А как же сын?

– А что сын? Он с матерью остаётся. Что ты ищешь проблему там, где её нет?

Я смотрела на него, видела, как подёргивается вена на его щеке, и всё равно не понимала. Несколько лет искал лазейку? И всё ради того, чтобы уехать?

– Да не уехать! – окончательно разошёлся он, когда я всё-таки решилась спросить его напрямую. – А добиться чего-то большего! Большего, для нас с тобой!.. – Он так резко замолчал, что мне поневоле показалось, что он проглотил какое-то оскорбительное слово. В последний момент успел. Зато посмотрел так, что и договаривать не пришлось. Я обиделась. Димка тяжко вздохнул, будто я его своей непонятливостью и несговорчивостью жутко измотала. – Ева, пойми, здесь нам покоя не будет. Мы ведь думали с тобой, мечтали…

– Но не о Москве, Дим. Я не хочу уезжать.

Он резко отвернулся от меня.

– Ну, вот что ты упрямишься?

– Да потому что я не хочу уезжать! Мне и здесь хорошо!

Димка обернулся и смерил меня пренебрежительным взглядом.

– Тебе хорошо? А что у тебя хорошо? Вот скажи мне!.. Сидишь, как мышь, выглянуть боишься!

– Дима!

– Ну что Дима? – выкрикнул он в ответ, но тут же взял себя в руки и заговорил уже спокойнее. – Пойми, там у тебя есть шанс, мы можем попробовать.

Я вытаращила на него глаза.

– Ты о чём сейчас говоришь?

Он стоял передо мной, смотрел сверху вниз и от этого я ещё больше занервничала. Ладони тут же повлажнели, и пришлось сжать руки в кулаки. Потом отчаянно замотала головой.

– Нет, Дим, я не могу. Я не готова.

– Я лучше знаю – готова ты или нет, – отрезал он. – Или ты собираешься всю жизнь ждать веления свыше и гномиков по углам рисовать?

– Да это не гномики, я же тебе говорила, – забормотала я, понимая, что говорить об этом сейчас уж точно не стоит, но нервничала, вот и болтала, остановиться не могла.

Калинин присел передо мной на корточки и положил ладони на мои колени.

– Ева, ты готова, – сказал он, стараясь быть как можно более убедительным.

– Дима, меня дядя не отпустит, – привела я последний аргумент, и Димка тут же вскочил, только глянул зло.

– Ты думаешь, что говоришь? Как он может тебя не отпустить? Тебе что, десять лет?!

– Не кричи, пожалуйста.

– Не кричу, – отмахнулся он. Постоял немного в стороне, а потом снова вернулся ко мне. – Обещай, что подумаешь, – попросил Димка, беря меня за руку. – Это важно, Ева. Это наше с тобой будущее.

Я только вздохнула.

– Я не знаю, Дим. Я не знаю, как мне жить в Москве. Я её даже не люблю, вот честно!

– О Господи, Ева, ну при чём тут это? Люблю, не люблю… Разве об этом надо думать? Неужели тебе не хочется, чтобы о тебе узнали? Чтобы твои картины висели в лучших галереях, чтобы их покупали?

Я моргнула.

– Ты говоришь такие вещи…

– О которых ты никогда не думала? Нельзя быть такой скромной, дорогая. Ты талантлива, я тебе об этом не раз говорил. Если лениться не будешь, то у тебя всё получится. У нас получится. Мы с тобой уедем…

Я встала, и отошла от него.

– Ева…

– Мне подумать надо! Я не могу решить всё за две минуты, Дим. Это слишком серьёзно. – Вот тут я растерялась. – Я никогда таких серьёзных решений сама не принимала.

Он выразительно закатил глаза.

Вот так мы и поговорили. Я окончательно расстроилась, все эти разговоры о переезде мне упорно не нравились, даже не смотря на то, что в случае моего согласия, всё то, о чём я так давно мечтала – сбывалось. Димка говорил о нашем – нашем с ним! – будущем, о том, что мы уедем, и не расстанемся больше. Правда, оставалось непонятным, как всё это будет. Как он решится, как я решусь, как потом в глаза смотреть буду людям… Хотя, какая разница, как смотреть, если мы уедем?

Я настолько потерялась во всех этих размышлениях, что почувствовала настоятельную потребность с кем-то это обсудить. А разговаривать о таких важных вещах надо с дядей. Можно, конечно, и с Сонькой, но с ней больше на «поболтать», посплетничать, совета попросить, а принимать решение надо с дядей. Правда, каждый раз, пытаясь представить его реакцию, вся гусиной кожей покрывалась, но лучше рассказать ему самой, чем дожидаться пока до него дойдут слухи о том, что Калинин решил покинуть наш гостеприимный город.

Предчувствуя тяжёлый разговор, я на следующий день встала пораньше, напекла пирогов (всем ведь известно, что сообщать мужчинам плохие новости лучше предварительно их хорошенько накормив), котлет нажарила, сложила всё в кастрюльки и отправилась к дяде. В его офисе по телефону ответил незнакомый голос, отнюдь не Сонькин, и сообщил, что «Борис Владимирович соизволили отправиться обедать домой». Куда соизволил отправиться его секретарь, я спрашивать не стала, решив, что это покажется совсем уж странным.

ДядьБорина машина и правда оказалась на стоянке перед его домом, я этому порадовалась, достала с заднего сидения большой пакет с кастрюльками, они иногда весело брякали, когда я случайно задевала пакет ногой. Я старалась идти аккуратно, потому что звук выходил хоть и весёлый, но крайне неловкий.

Дверь мне никто открыть не пожелал. Я немного потомилась, а потом достала из сумки ключи.

– Дядь Борь, ты дома? Это я!

Ответом мне послужила тишина. Я головой покрутила, ещё несколько секунд прислушивалась, надеясь услышать отклик, не дождалась, и ловко переступила через его ботинки, как всегда брошенные посреди прихожей. Мне даже не нужно было включать свет и видеть их, я просто знала, что они там, именно на этом месте. Если дядя входит домой, то обувь оставляет прямо тут же, одна из привычек закоренелого холостяка, которые уже много лет не меняются. Я пыталась приучить его убирать обувь, ставить на коврик под вешалкой, даже полку специальную купила, в которую он теперь с удовольствием суёт старые газеты, даже просто отодвигать ботинки ногой в сторону, чтобы другие люди не спотыкались, но он все мои призывы игнорировал. Как валялись ботинки посреди прихожей, так и валяются.

Так вот, я через ботинки переступила и отправилась на кухню, стараясь держать бренчащий кастрюлями пакет на расстоянии от себя. В какой-то момент мне показалось, что я услышала звук, похожий на громкий вздох, остановилась и в который раз прислушалась.

– Дядь Борь! Ты дома или нет?

Звук не повторялся, а я почувствовала себя достаточно глупо.

Кухня своим видом порадовала, даже грязной посуды в раковине не наблюдалось, что было очень-очень странно. Неужели домработницу путную нанял? А то последнее его приобретение в виде замотанной в шёлковый шарф женщины неопределённого возраста доверия не внушало. Женщина появлялась дважды в неделю, и толка от этих явлений было маловато. Я пыталась ему это объяснить, даже хотела сама приезжать, но дядя запретил. А вот сегодня приезжаю и вижу что-то совершенно странное – чистую кухню холостяка. Удивительное дело, надо вам сказать.

Уперев одну руку в бок, я кухню хорошенько осмотрела, к чему придраться не нашла, и задумчиво хмыкнула. Что-то не так. Вот прямо чувствую это, интуиция прямо бунтует.

Поставив кастрюли на стол, я всё-таки пошла в комнаты, не совсем понимая, куда дядя мог подеваться.

– В конце-то концов! – разозлилась я, заметив его рубашку, небрежно брошенную на диван. – Мы в прятки играем или тебя похитили в чём мать родила?!

Послышалась какая-то отчаянная возня, и я в ожидании посмотрела на дверь ванной комнаты, потому что звуки доносились именно оттуда, никаких сомнений. Не прошло и десяти секунд, как дверь открылась, и из ванной выскользнул дядя. Именно выскользнул, поспешно прикрыв дверь и «позабыв» выключить за собой свет. Посмотрел на меня и широко улыбнулся.

– Привет, Женька! – бодро гаркнул он, затягивая пояс халата. – А я думаю, чудится мне, что ли?

Я разглядывала его, испытывая непонятную тревогу. Он подошёл, привычно поцеловал меня в лоб, и потянул меня за руку подальше от ванной.

– А ты чего приехала? Не собиралась же.

– Да так…

Я всё присматривалась к нему, но он вёл себя, как обычно, если не считать того, что неизвестно из-за чего схватился за бутылку коньяка. Плеснул немного в бокал и выпил залпом. Я подняла с дивана его рубашку, рассеянно оглядела её, потом принялась складывать. Наверное, молчала слишком долго, потому что дядя обернулся и поглядел на меня более пристально.

– Что случилось?

– Да ничего не случилось, – поспешила я его успокоить. – Пока.

– Очень многообещающе.

– Ты есть хочешь? Я котлеты привезла, горячие ещё.

Он задумался, а я снова насторожилась. Обычно предложение поесть таких раздумий у него не вызывало. А дядя улыбнулся и предложил:

– Ты иди на кухню, я сейчас оденусь и приду, будем обедать. Чайник поставь.

Я бы так и поступила, честно. Он произнёс это совершенно будничным тоном, едва ощутимо подтолкнул меня в сторону кухни, и я бы ушла, если бы в этот момент в ванной что-то с грохотом не свалилось на пол. И всё замерло, только напольные часы громко тикали. Я смотрела на дверь ванной, потом обернулась на дядю и успела заметить мелькнувшую на его лице досадливую гримасу, но она тут же исчезла, как только он встретил мой взгляд. Даже улыбнулся, поганец, как ни в чём не бывало. Я в негодовании взмахнула его рубашкой, которую всё ещё держала в руках.

– Да в чём дело?! Ты что, сразу не мог мне сказать, что не один? Я бы ушла. Устроил тут!..

– Женьк, ну ты не обижайся, я же не знал, что ты придёшь.

– А я разве что-то говорю? – удивилась я.

– А о чём поговорить-то хотела? – преувеличенно озабоченным голосом заговорил дядя. – Что-то серьёзное?

Я тихонько вздохнула.

– Наверное.

– Что это значит?

– То и значит. Я пока не решила – серьёзно или нет. Ты потом ко мне приезжай, ладно? Или завтра.

Я прошла мимо него в спальню, хотела рубашку на вешалку повесить, он ведь не догадается даже, а рубашка изомнётся, и тогда выглядеть будет отвратительно… Стоп. В общем, я пошла в спальню, дядя шёл за мной почти по пятам и буравил мне взглядом затылок. Я уже и не рада была, что призналась в том, что разговор будет серьёзный. Он ведь теперь не успокоится, душу всю вынет со своими беспокойствами.

Рубашку я повесила, обернулась и чуть не ткнулась носом в дядину грудь. Выразительно закатила глаза.

– Всё не настолько серьёзно. Можно и вечером поговорить. Или завтра.

– Честно?

– Ну, конечно! Когда у меня случалось что-то чрезвычайное?

– Всегда всё бывает в первый раз, – поучительно произнёс он.

– Не сегодня.

Он всё ещё с беспокойством таращился на меня, и я поспешила его обрадовать:

– Я ухожу.

Дядя кивнул.

Оглянулась я уже от двери, снова натолкнувшись на дядино плечо. Пришлось из-за него выглянуть, чтобы увидеть заинтересовавшую меня деталь. А деталь была самая что ни на есть пикантная. На постели лежало женское бельё. По сути, ничего шокирующего в этом факте не было. О присутствии в этой квартире женщины в данный момент, меня в известность поставили. Да и вообще я не стала бы ахать и изумляться, если бы просто застала в этой квартире женщину. Дядя был известным ловеласом, хоть и отрицал это со всей горячностью, изображая из себя несчастного, в поисках великой любви. Но сейчас дело было совсем в другом. Дело было в том, что это бельё я знала. Не подумайте ничего плохого, просто неделю назад мы с Сонькой ходили по магазинам, и она купила себе это кружевное бельё. Мы долго выбирали, хохотали, я её подначивала, измучила вопросом кому этот подарочек предназначается, а она лишь отмахивалась и фыркала на меня. А сейчас это бельё лежало на кровати и поверить в то, что это лишь случайность, и какая-то другая дядина знакомая выбрала себе такое же бельё, а теперь оставила его на дядьБориной постели, я не могла. И ведь не сказать, что я слишком недоверчивый по натуре человек.

Заметив то, как я нахмурилась, дядя Боря нахмурился тоже.

– Что?

Я сжала руки в кулаки.

– Ничего, – процедила я сквозь зубы, а когда из спальни вышла, крикнула: – Сонька!

Дядя рядом вздрогнул и уставился на меня чуть ли не с ужасом.

– Женя, – начал он, а я ткнула пальцем в дверь ванной.

– Скажи ей, чтобы выходила!

Он почесал в затылке и выглядел смущённым.

– Соня! – снова повысила я голос, не дождавшись от него никакого действия.

Дверь открылась и показалась подружка, завёрнутая в полотенце.

– Ну и что ты орёшь? – ворчливо осведомилась она.

Дядя за моей спиной издал какой-то звук, нечто среднее между стоном и вздохом, а потом нахально заявил:

– Пойду, пожалуй, поем.

Я только руками развела.

– Вы оба сошли с ума, – пожаловалась я.

– Нашла, кого учить, – возмутилась Сонька за дядю Борю.

– Как вы могли мне врать?

– Интересно, а что, я должна была прийти к тебе и разрешения спросить, спать мне с ним или нет?

Я топнула ногой, в негодовании глядя на подружку. А дядя закрутил головой, не зная, куда спрятаться.

Сонька вышла из ванной, вся такая гордая, завёрнутая в коротенькое полотенце и толкнула любимого в плечо.

– Боря, не стой!

– Куда мне деваться-то?! – в отчаянии вскричал он. – Ты на меня рычишь, она смотрит так, словно убить задумала!

– Иди на кухню, – гаркнули мы с Сонькой на одном дыхании и недовольно друг на друга уставились. Дядя Боря широко ухмыльнулся.

Когда он ушёл, я села в кресло, сложила руки на груди и уставилась на подружку, которая вышла из спальни в одном нижнем белье и зачем-то полезла под стол. Я нервно мотала ногой, наблюдая за ней.

– Соня, ты с ума сошла? – не удержалась я от вопроса.

Она выбралась из-под длинной скатерти, сдула с лица мешавшуюся прядь волос, а когда выпрямилась, я увидела у неё в руках чулок с кружевной резинкой.

– О Господи, – простонала я, зажмуриваясь.

– Чего ты? – фыркнула Сонька. – Подумаешь… Да, чулки ношу!

– С каких это пор? – пренебрежительно скривилась я.

– С тех самых, – огрызнулась она и показала мне язык. – Ему нравится.

Я негодующе замахала на неё руками.

– Только попрошу без подробностей!

– Где юбка моя? Видела?

– А где ты раздевалась?

– Какая же ты бываешь язва, Женька, – посетовала подружка. – Никакого в тебе понятия.

– Да какое понятие? – прошипела я. Голос пришлось понизить, чтобы дядя с кухни ничего не расслышал. – Ты сдурела, да? Ты чем думала, скажи мне?

– Женька, отвали!..

– Я отвалю, – пообещала я, зловеще усмехаясь. – Только тебе от этого легче не станет! Ты для этого Вовку выгнала, да?

– Вовку я выгнала, потому что он мне надоел хуже горькой редьки, а Боря…

– Какой он тебе Боря?! Он тебе всю жизнь дядя Боря был, а сейчас Борей стал?

– А чего это ты за него так волнуешься?

– Да я не за него, дурёха, а за тебя! Соня, ты ведь не можешь не понимать… Ты ко мне придёшь и скажешь, что он сволочь, а что я тебе скажу? – Я всерьёз расстроилась.