Читать книгу: «Как я провёл жизнь», страница 3

Я стартовала, как все. Пинком в моём случае послужила сильнейшая боль, которой мир угостил меня при встрече, и первые годы прошли в борьбе за право остаться в этом мире. В борьбе бессознательной, потому что я ещё не имела представления о смерти и принимала жизнь не как дар, а как неизбежность. Боль была неотъемлемой частью жизни, и я сносила её без страха, непосредственно, не задаваясь такими вопросами, как «за что?» и «почему?» Не вспоминала о ней, когда она заканчивалась, и не ждала её в будущем. Так переносят боль животные и маленькие дети, и это, несомненно, облегчает им страдания. Но образ чудища, «кнута», плохого, от чего надо бежать, довольно быстро сформировался у меня в голове. Значительно быстрее, чем образ «пряника», хорошего, именно куда бежать. Думаю, так происходит у всех.

Начало жизни представляет собой простое усилие по избавлению от текущего физического дискомфорта. Оно остаётся базовым. Кнут есть кнут. В руках судьбы он если не забивает до смерти, то заставляет отлично шевелиться, а это уже значит жить. Зачем жить? Конечно, чтобы съесть пряник – соединиться с объектом любви. Любовь – великая сила притяжения между беспредельными мирами – внутренним и внешним, между человеком и Богом, условно разъединёнными, но стремящимися к соединению. И опять всё начинается с телесных ощущений, с тяги к чувственному удовлетворению.

Обострённая чувствительность позволила мне довольно глубоко испытывать любовное волнение. Сначала к прянику, который нельзя было из-за болезни, к маме, которая всё-таки иногда понемножку давала пряник, к доброй бабушке, к хромому мальчику из сказки о цветике-семицветике и к игрушечному котёнку. Однажды я поняла, не знаю как, что ужасно влюблена в трёхлетнего Гену из нашей группы в детском саду. А вот первое осознанное потрясение от музыки: мамин ученик на домашнем пианино исполняет танец маленьких лебедей. Шлёпает по клавишам, а я стою за дверью не шевелясь, не дыша от восторга и любовного томления, вызванного звуковыми сочетаниями. Удивительно, какой малой искорки Гармонии порой довольно неискушённой душе, чтобы вспыхнула большая страсть! Тётушка моя рассказывала, как её крестник, шестилетний малыш, потерял сознание от восхищения, увидев букетик цветов, который сестра его как-то принесла с прогулки. Впоследствии он стал ботаником. Я не стала музыкантом, но все самые острые чувственные переживания с тех пор были связаны с музыкой.

Следующее открытие случилось в школе, на уроке литературы. Учительница читала поэму Ахматовой «У самого моря». Вдруг звуковой поток подхватил и увлёк будто в какие-то иные миры. Я ловила рифмы не ушами, а каждой клеточкой тела, не вдумываясь в смысл отдельных слов. Какое блаженство было бы вовсе раствориться в стихах, как кусок сахара в чашке чая! С тех пор музыка русского языка по-хозяйски вошла в мою жизнь и наполнила её новым смыслом. А вот красота цветов никак не давалась, несмотря на диплом о художественном образовании. Что поделаешь, не ко всякой гармонии одинаково открыта душа! Потребовалось несколько десятков лет жизни, прежде чем я оказалась способна не просто намалевать пейзаж, а проникнуться музыкой подвижных цветовых сочетаний, линий и форм. Не наблюдать со стороны действо природы, а стать его участницей, почувствовать, как мир отвечает едва заметными изменениями на каждый мой вздох.

Человек принимает мир и хочет быть принятым. Поэтому и пишет, вопреки здравому смыслу, сочинение о проведённой жизни. Но не все обожают играть словами или на пианино. Кто-то играет понятиями и формулами, кто-то на взаимоотношениях, кто-то на нервах, кто-то в футбол, а кто-то в войну. Жизнь – это игра до самозабвения, то есть до состояния абсолютной исполненности бытия, когда «я» как будто растворяется в совместном действии, словно сахар в чае. Тогда-то становится совершенно ясна невыразимая словами цель стремления всякой жизни.

Неисправимый романтик, я провела жизнь в мечтах. Почему так? Возможно к моменту моего рождения какая-то Аннушка уже разлила масло, акушерка уже вымыла окна, но не помыла руки, и её руки меня чуть не убили. Да мало ли, что ещё. Только я с детства бежала от реальности, обители чудища, которое всё время очень больно кусает и когда-нибудь сожрёт меня, это неминуемо. Я знала, что от него совсем не отвяжешься, и научилась с ним тактично ладить. Только взглянуть реальности в глаза у меня не было ни малейшего желания. И ни малейшей возможности, надо сказать. Среди людей я чувствовала себя неловко, как крот на вернисаже. Лишённая напрочь замечательной женской интуиции, я наблюдала за подобными себе, как за безликими тенями, загадочными и опасными. Будучи не в состоянии понять, что они чувствуют, и чувствуют ли что-то вообще, я и не пыталась это сделать, а только предпочитала держаться от людей подальше, как и от собак, кошек, у которых непонятно, что на уме. Кроме того нездоровье, постоянные запреты на удовольствия и обострённая чувствительность к боли и малейшему дискомфорту заставляли меня глубоко страдать даже там, где большинство людей не видят причин страдать.