Читать книгу: «Портрет в черепаховой раме. Книга 2. Подарок дамы», страница 3

Шрифт:

– Да… И заблудился!

– Идёмте! Я провожу вас!.. Вам куда?

* * *

Великий Князь Константин Павлович сидел за столом в своём кабинете и, тихо насвистывая мелодию строевого марша кавалергардов, внимательно разглядывал лежавший перед ним фолиант последнего берлинского издания. На раскрытой странице была красочная иллюстрация, изображавшая хмельных сатиров в обнимку с весёлыми вакханками.

В дверь постучали.

– Да, да! – произнёс Константин, прикрывая рисунок листком бумаги.

Дверь медленно растворилась, и показалась бесцветная физиономия Сипягина.

– Вызывали, Ваше Высочество?

– Да. Входи, Сипягин!

Сипягин вошёл и остановился у двери.

– Дверь прикрой! И подойди поближе! – приказал Константин.

Сипягин приблизился, бросил быстрый взгляд на фолиант, что лежал на столе, и осклабился:

– Есть поинтересней книжица! Нынче получили-с!

– Откуда?

– Из самой вотчины бонапартовой, из Парижа то есть. Весьма прелюбопытные картиночки-с!

– Принеси!

– Слушаюсь! – и Сипягин повернулся к двери.

– Потом! – остановил его Великий Князь. – Сначала дело!.. За дверью никого?

Сипягин выглянул:

– Никого-с!

– Тогда слушай! – Константин подождал, пока Сипягин подойдёт поближе, и продолжил вполголоса. – Будем приступать!

– Когда-с?

– Чем скорее, тем лучше!

– Будем как…? – Сипягин щёлкнул пальцами, изображая выстрел из пистолета. – Или…?

– Шуму – поменьше!

– Значит…, – и Сипягин изобразил удар кинжалом. – Жих!.. Есть у меня один человечек. Бывший унтер-офицер.

– Брут? – Константин задумался. – Брут – нежелателен! Толки ненужные пойдут.

– А как же тогда? – удивился Сипягин.

– Французы предложили миру иной способ. В образе…

– Кого? – с интересом насторожился Сипягин.

– Шарлоты Корде.

– Той, что… Марата? В ванной? – спросил Сипягин и вновь изобразил кинжальный удар. – Жих!

– Тс-с-с! – повысил голос Константин и добавил вполголоса. – Она самая… И никаких толков! Дама мстит за поруганную честь.

– Мудрый оборот, Ваше Высочество! Мудрый! Шарлотки знакомые у нас тоже имеются! – ухмыляясь, затараторил Сипягин и засеменил к двери.

– Стой!

Сипягин обернулся.

– Что ещё-с?

– Как что? Книга!

– Какая книга, Ваше Высочество?

– Из вотчины бонапартовой.

– А-а-а! – вновь осклабился Сипягин. – Это мы мигом!

* * *

В доме на окраине Санкт-Петербурга в бедно обставленной комнате ужинали мужчина средних лет в потёртом халате и женщина неопределённого возраста с растрёпанной причёской. Мужчина читал «Санкт-Петербургские ведомости».

– «Желает определиться учителем»! Ишь ты!

– Кто желает?

– Молодой человек.

– Сколько лет?

– А шут его знает!.. За учителя!

– За учителя!

Выпили по рюмке вина. Мужчина добавил из графинчика новые порции и снова уставился в газету.

– «Немка Катерина Гольм желает определиться ключницей». Нам ключница не нужна?

– Сколько лет?

– Темнит немка, не выдаёт возраста! Так нужна?

– Сначала ключи бы приобрести неплохо, а там уж и ключницу искать! Под размеры ключей!

– Значит, за ключи?

– И за ключницу тоже!

Выпили. И тотчас в дверь застучали.

– Кого это на ночь глядя черти несут? – недовольно спросила женщина.

– Сейчас поглядим! – ответил мужчина и, засучивая рукава, пошёл открывать.

Женщина привстала, бросила взгляд в зеркало и на всякий случай поправила причёску.

В комнату вернулся мужчина, ведя за собой Сипягина.

– О, какие гости пожаловали! – приветствовала вошедшего женщина. – Милости прошу! Пожалуйте к столу! Чем Бог послал!

– Спасибо, в другой раз! – ответил Сипягин, усаживаясь на стареньком диване.

– Чем обязаны, ваше благородие? – спросил мужчина, возвращаясь на своё место у стола.

– Надобность небольшая возникла, – Сипягин жестом изобразил всаживаемый кинжал. – Жих!

– Кого в этот раз? – поинтересовался мужчина.

– В офицера одного.

– Сколько лет? – спросила женщина.

– Двадцать шесть.

– Цыплёнок совсем! Дороже будет такого молоденького-то!

– За ценою не постоим, милая моя! – самодовольно ответил Сипягин.

– Что-то не вижу! – мрачно проронил мужчина.

Сипагин вынул из кармана тугой бумажник, извлёк из него пачку ассигнаций, отсчитал некоторую сумму и положил на стол.

– Вот это другой разговор! – обрадовано встретил появление денег мужчина.

– Всего лишь разговор! Не более! – недовольно заметила женщина. – Цыплёнок стоит гораздо дороже!

– Это задаток! – успокоил Сипягин. – Остальное – потом!

– Когда надо-то? – осведомился мужчина, пододвигая деньги к себе.

– Чем скорее, тем лучше!

– Лучше кому? – спросила женщина, двинув деньги в свою сторону.

– Всем! – ответил Сипягин. – Вам, мне и тому, кого следует… Жих!

* * *

Гостиную дома княгини Голицыной было не узнать – так преобразилась она после того, как алые тона заменили на светло-голубые и зеленоватые.

Голубовато-зелёную гостиную заполнили гости – родственники и ближайшие знакомые княгини собрались на музыкальный вечер. Отзвучала пьеса, исполненная на скрипке Николаем Гончаровым под аккомпанемент Евгения Рунича. Последовали дружные аплодисменты.

Со стула поднялся Давид Иванович Будри и громко произнёс:

– А теперь, дамы и господа, попросим наших музыкантов исполнить что-нибудь по желанию уважаемой публики!

Все оживились, стали вполголоса переговариваться. Послышались голоса:

– Может, из Моцарта?

– Гайдна или Гуно!

– Из екатерининской поры!

– «Гром победы раздавайся»!

Но тут вдруг начали бить часы. И заиграли менуэт.

– Вот! – воскликнул Борис Голицын. – Божественная тема!

– Отличная мысль! – принял предложение Будри. – Сейчас будет исполнен менуэт времён государыни Екатерины! Тех, кто помнит те незабвенные годы, просим, как говорится, тряхнуть стариной! И показать молодым, как веселились в ту достопамятную пору!

Будри повернулся к музыкантам:

– Прошу вас, господа!

Гончаров и Рунич заиграли менуэт.

– Борис Владимирович, вам начинать! – объявил Будри.

Князь Голицын встал и обратился к матери:

– Разрешите, сударыня?

Голицына царственно кивнула, поднялась с места и, протянув руку сыну, с улыбкой вступила в танец. К ним присоединились ещё несколько пар. Остальные разом встали с мест и стали с интересом наблюдать за танцующими.

– Господа! – подал голос Будри. – Переда вами – эпоха, увы, ушедшая, государыни Екатерины! И самая яркая танцевальная жемчужина той поры – божественный менуэт!

Голицына и её сын в танце приблизились к музыкантам. Взгляды княгини и Гончарова встретились.

– А у вас, господин Гончаров, – с улыбкой спросила Голицына, – нет желания стать обладателем жемчужины?

Гончаров улыбнулся и ещё нежнее заиграл мелодию танца.

* * *

По тёмному служебному коридору одного из санкт-петербургских театров шаркающей походкой шёл сторож с фонарём в руке. Он освещал дорогу шедшим за ним Сипягину и двум его спутникам, чьих лиц было не разобрать в потёмках.

– Тута вот! – сказал сторож, подходя к двери и отпирая замок. Прошу!

Все трое вошли в гримёрную комнату.

– Сейчас посветим! – произнёс сторож и стал зажигать свечи.

Комната осветилась. И сразу бросились в глаза гвардейский мундир и богато отделанная дамская накидка, разложенные на диване. Рядом находились другие костюмы.

– А здесь, извольте взглянуть, разная волосатость! – и сторож показал на парики, усы и бороды.

Спутница Сипягина подошла к столу и примерила парик. Мужчина тоже нахлобучил лохматый парик и приложил к подбородку бороду.

– Как?

– Нет! – покачал головой Сипягин.

– Подберём что-нибудь другое! – сказал мужчина и сменил бороду на усы.

Женщина тоже поменяла парик.

* * *

Рассеянным, не режущим глаза светом светило осеннее солнце. По тротуару сновали прохожие. У подъезда дома стояли Будри и Гончаров. Француз держал в руках газету, его спутник прохаживался взад-вперёд.

– Вот, господин Гончаров, специально для вас! – воскликнул Будри, потрясая газетой. – «Франц Фишер, уроженец Саксонии уведомляет через сие, что с прежней своей квартиры он съехал и живёт ныне близ Каменного моста в Гороховой улице в доме под номером 100 господина надворного советника в нижнем этаже»!

– Ну, и пусть себе живёт! – пожал плечами Гончаров. – Мне-то до этого какой интерес?

– Самый прямой! – уверил Будри. – Потому как сей саксонский Фишер уведомляет, что он «получил из‐за моря разных сортов новые скрипки, виолончели, гитары и прочее».

– Это другое дело! – оживился Гончаров.

– А также, – продолжал читать Будри, – английские концертные роги, кларнеты, флейты и прочее. Венские новые фортепиано, сделанные наподобие флигелей и клавикордов в последнем вкусе». Как?

– Всё бы купил! – мечтательно произнёс Гончаров. – Располагай я свободными средствами.

– Вот и воспользуйтесь жемчужным предложением! Фортуна сама вам в руки идёт!

– Жемчужным? – не понял Гончаров. – Что вы имеете в виду, Давид Иваныч?

Не успел француз ответить на вопрос, как из дома вышел мужчина итальянской внешности.

– Мсье Будри! – закричал итальянец. – Какими судьбами?

– О, Гаэтано, bonjour, bonjour! – приветствовал француз.

– Bon matin, Давид! – ответил Гаэтано.

– Permettez-moi de vous prėsenter monsieur Гончаров, – представил Будри своего спутника.

– Доброе утро! – кивнул Гончаров. – Давайте по-русски, господа!

– С удовольствием! – отозвался Гаэтано. – Рад приветствовать таких уважаемых гостей! А почему не заходите? Милости прошу!

– Ожидаем даму! – ответил француз.

– О! Тогда будем ждать! У меня ведь столько нового! Есть император Бонапарт в полный рост. Людовик XVI-ый, Мария-Антуанетта. Светлейший князь Григорий Потёмкин. Генералиссимус Суворов. Жан-Жак Руссо. И даже граф Феникс Калиостро!

– Что мне все эти графы и князья? – перебил итальянца Будри. – Ты мне скажи, Гаэтано, я у тебя есть?

Будри повернулся к Гончарову и объяснил:

– Я давно прошу его поместить в комнате меня. Это же незабываемое впечатление – встреча с самим собой!

– Увы, Давид, пока порадовать нечем! – сказал Гаэтано. – Зато есть твой брат!

– Жан-Поль?

– И не один! А рядом с Шарлоттой.

– Корде?

– С нею. Тет-а-тет. Он возлежит в ванной, а она с занесённым кинжалом!

– Какая жуть! – тихо произнёс Гончаров.

– Публика в восторге! – успокоил Гаэтано. – Специально приходят их посмотреть.

Показались Сипягин и сопровождающие его бородатый мужчина в партикулярном платье и женщина, одетая на европейский вкус.

– Комната открыта? – осведомился Сипягин.

– Да, да! Прошу вас! – засуетился Гаэтано. – Милости прошу!

Когда дверь за посетителями затворилась, Гончаров негромко сказал:

– Колоритная компания!

– Хоть сейчас в Комеди Франсез! – согласился Будри.

Зацокали копыта, подъехал экипаж. Дверца приоткрылась, и показалась княгиня Голицына.

– Вот и я, господа! Добрый день!

Будри и Гончаров бросились к экипажу, помогая княгине сойти.

– И где же тут ваши восковые фигуры? – весело спросила Голицына.

– Милости прошу, сударыня! – воскликнул тотчас появившийся Гаэтано. – Фигуры ожидают вас!

Галантно распахнув входную дверь, итальянец пропустил посетителей и затем последовал вслед за ними.

Очень скоро дверь распахнулась снова, выпустив на улицу Сипягина и его спутников.

– Ну как Шарлотта? – спросил Сипягин. – Жих и готово!

– Нам к этому не привыкать! – хмуро ответил мужчина.

– Дело привычное! – согласилась женщина.

– И главное, в глаза не бросаетесь! Стало быть, за дело пора!

* * *

А в Зимнем дворце в комнате для фрейлин Наталья Кирилловна Загряжская вела разговор с племянницей Натальей Загряжской.

– И чем же он тебя с глазу на глаз порадовал?

– Цветок подарил! – фрейлина кивнула на подоконник, на котором в изящной вазочке стояла роза.

– И это всё?

– Про портрет слова говорил.

– Про какой портрет?

– Маменькин, – фрейлина кивнула в сторону портрета. – Назвал её чудом. Сказал, что из её глаз струится счастье.

– Ну, а главное?

– Что главное, тётушка?

– О судьбе вашей ничего не говорил?

– Говорил.

– Что же ты молчишь?! И что же?

– Сказал, что это очень опасно, когда служба зависит от Амуров.

– А дальше что?

– Дальше – ничего. Оля Протасова вошла.

– Подслушивала! Стало быть, уже всё известно Марии Фёдоровне!

– Что известно?

– Весь двор судачит о розочках, которые вчера раздавал твой Алёша.

– Раздавал?

– Да, милая моя! Маше Нарышкиной, государыне и тебе.

– Как? – воскликнула Наталья и, закрыв лицо руками, зарыдала.

– Не плачь, Ташенька! Слезами делу не поможешь! Теперь я стану устраивать твою судьбу! Мы нос-то ему утрём!

– Кому?

– Этому штабс-ротмистру!

* * *

В доме графини Екатерины Владимировны Апраксиной, кавалерственной дамы, старшей дочери княгини Голицыной, давали бал.

Хозяйка дома, тридцати семи лет от роду, была очень хороша собой, имела прекрасный профиль, большие глаза и стройную фигуру. Но черты её лица были довольно резкие, поэтому Екатерина Владимировна выглядела суровой, за что парижане времён Людовика XVI называли её разгневанной Венерой. Но сегодня вместе с мужем, военным губернатором города Смоленска графом Степаном Степановичем Апраксиным, она встречала гостей, поэтому изо всех сил старалась выглядеть повеселее.

Апраксины прибыли из Смоленска в Санкт-Петербург ненадолго, и одной из первых в их доме появилась княгиня Голицына.

– Катенька! Стёпа! – заговорила она, пока дочь чмокала её в щёку, а зять прикладывался к ручке. – Если б не это корсиканское чудовище, я бы сказала: Bonsoir! Je suis contente de vous voir! Vous avez tous bien?

– Спасибо, маменька, всё хорошо! – ответила графиня.

– Мы тоже очень и очень рады вас видеть! – добавил граф.

– Детки как?

– Хорошо, маменька!

– Пойду навещу! Соскучилась!

И княгиня отправилась разыскивать внуков.

А в большом просторном зале уже рассаживались по местам музыканты. Гости собирались группками и тихо переговаривались.

– Да, всё забываю спросить, – обратился Гончаров к Руничу. – Чем та история с князем завершилась?

– Какая история?

– С князем Волконским.

– А! – усмехнулся Рунич. – Как Павел в Сибирь его сослал?.. Поехал он с семьёю проститься. Мать сразу в обморок упала. А князь заспешил обратно во дворец. По пути встретил нескольких посланцев, требовавших как можно скорее явиться к императору… Павел уже лежал в постели, когда вошёл Волконский. «Что я наделал! – воскликнул государь. – Прости меня, Христа ради!». Он приподнялся с постели и поклонился.

– А что же князь?

– Князь попросил: «Позвольте, Ваше Величество, мне на минуту к своим вернуться? Там у меня мать без памяти». «Что я наделал! – повторил Павел, вновь поклонился и сказал. – Передай этот поклон от меня своей матери! И попроси её, чтобы она меня простила!».

Со стороны парадной лестницы донеслись громкие возгласы – встречали Дмитрия Васильчикова, полковника кавалергардского полка.

– Дмитрий Василич, милости просим! – с торжественной радостью произнёс граф Апраксин.

– И вальс вас уже поджидает! – с лукавостью добавила графиня и громко крикнула. – Маэстро!

Оркестр заиграл вальс.

– Что за интрига с вальсом? – удивился Гончаров.

– Забавная была история! – улыбнулся Рунич. – Император Павел, вальсируя с Лопухиной, споткнулся и упал. И тотчас был издан приказ, запрещавший впредь кому бы то ни было вальсировать на балах.

– А Васильчиков тут причём?

– Притом, – начал отвечать Рунич, – что стал ухаживать за Лопухиной…

– … не боясь навлечь гнев императора! – закончила фразу внезапно появившаяся Голицына. – Добрый вечер, господа!

– Добрый вечер, Наталья Петровна! – в один голос произнесли молодые люди и раскланялись.

– Так вот о Мите Васильчикове! – продолжала княгиня. – Как-то на балу Лопухина призналась ему, что ей очень хочется повальсировать.

– Она не знала о приказе императора? – спросил Гончаров.

– Знала или не знала, не в этом суть! – ответила Голицына. – Желание дамы – закон для кавалера! И наш Митя смело подошёл к оркестру и объявил якобы от имени государя, что велено играть вальс.

– И оркестр заиграл?

– Да, – с улыбкой произнесла княгиня. – И наш Васильчиков вместе с Лопухиной стал вальсировать. Но тут появился Павел.

– Случился скандал? – предположил Гончаров. – Кавалера в Сибирь сослали?

– Нет. Император нашёл, что пара отлично вальсирует, и похвалил их. С тех пор о запрещении вальса и помина не было! – закончила Голицына свой рассказ и добавила, глянув на Гончарова. – Сей танец мне тоже по душе!

– Желание дамы – закон для кавалера! – негромко произнёс молодой человек.

И закружился с княгиней в вальсе.

* * *

А в театре на Невском проспекте закончилось представление. Публика направилась к поджидавшим её экипажам.

За углом театрального здания в густой тени Сипягин тихо сказал:

– Ну, с Богом!

Стоявшая рядом с ним дама с вуалью на шляпе и мужчина в чёрном цилиндре, надвинутом на самые глаза, смешались с толпой.

Из театра вышли штабс-ротмистр Алексей Охотников и поручик Егор Краснов.

– Пожалуй, ещё успеем к Апраксиным! – сказал штабс-ротмистр.

– В самый раз! – согласился поручик.

– Последний холостяцкий бал? – с улыбкой осведомился Охотников.

– Как бы княгиня его не испортила! Вдруг заявится?

– Entschuldigen Sie mir bitte! – раздался вдруг голос, и перед кавалергардами появился мужчина в цилиндре, надвинутом на самые глаза, говоривший с сильным акцентом. – Простите меня, господа! Я совершенно случайно слышать. Вы говорить: бал, Апраксин. Я тоже должен туда ехать. Но я совсем не знать дорога.

– Это совсем рядом! – любезно обнадёжил незнакомца Краснов.

– Рукой подать! – добавил Охотников.

Сзади к кавалергардам приблизилась дама с вуалью на шляпе.

– Ich heisse baron Franz Berger! – представился мужчина и поклонился.

– Алексей Охотников!

– Егор Краснов!

– Охотников? – радостно переспросил мужчина. – Я не ошибайт?

– Нет, нет! – ответил штабс-ротмистр. – Охотников.

– Какая удача! – воскликнул мужчина.

В руке женщины, стоявшей за спинами кавалергардов, блеснул кинжал, и Охотников стал медленно оседать на тротуар.

– Алексей, ты что? – удивлённо спросил Краснов, подхватывая друга. – Боже, что это?

Краснов отвёл руку в сторону – с неё капала кровь.

– Я знаю… это награда… за наслаждения, – с трудом проговорил Охотников. – Скорее домой!.. Может… я ещё… выживу…

* * *

А в доме Апраксиных бал продолжался. Гостей заметно прибавилось. Среди них была и Наталья Кирилловна Загряжская с племянницей фрейлиной Натальей Загряжской.

– Значит, он императору нравился, раз он его в графы пожаловал? – спросила фрейлина.

– Нравился, да так, что Павел решил женить новоиспечённого графа Кочубея!

– На ком?

– На своей фрейлине Лопухиной. Вызвал Кочубея к себе и объявил ему своё высочайшее решение. Но граф тоже был молодец не промах! Не моргнув глазом, он объявил Павлу, что уже помолвлен и явился-де за государевым благословением. Император пришёл в ярость неописуемую! Но благословление дал.

– Но вы-то ничего об этом не знали?

– А что делать-то? Попавший в опалу граф покинул покои императора, пулей полетел к нам и упал в ноги: не погубите, дескать! И попросил руки Машеньки.

– А она что?

– Машенька, как оказалось, давно была к Кочубею сердцем расположена. В ноябре свадьбу сыграли. И тайком укатили в Дрезден. От гнева государева прятаться.

– Ой, смотрите, тётушка! – зашептала вдруг Наталья.

– Что?

– Княгиня-то как вальсирует!

– Батюшки мои! – разглядев Голицыну среди танцующих, тихо произнесла Загряжская. – Да с молодцем каким! Вот что такое княгиня Голицына! Захочет тряхнуть стариной, так гром – на всю Ивановскую!

* * *

Краснов и Лука Зыбин, слуга Охотникова, внесли штабс-ротмистра в комнату и осторожно уложили на кровать.

– Врача надо срочно, Лука! – произнёс Краснов.

– Никифор! – позвал Зыбин.

Из кухни вышел рослый парень и остановился в дверях.

– Лети за лекарем!

– Конрада… надо позвать! – еле слышно произнёс Охотников.

– Что, что? – не расслышал Краснов и склонился к Алексею.

– Конрада Стофрегена… Лейб-медика… Её Величества…

– Понял! – кивнул Краснов и повернулся к Луке. – Придётся тебе, Лука. Лети в Зимний. Спросишь Стофрегена. Собирайся, я записку напишу! Никифор, перо, чернил и бумагу!

Зыбин бросился собираться, Никифор принёс письменный прибор, Краснов сел к столу писать записку.

* * *

А в доме Апраксиных закончился очередной танец. Кавалеры принялись разводить дам по местам.

– Пойду, поздравлю княгиню с возродившейся молодостью! – пряча улыбку, произнесла Загряжская. – А ты, Наталья, не скучай! Вон, кажется, Оля Протасова!

И Наталья Кирилловна направилась к Голицыной. А фрейлина Наталья Загряжская бросила взгляд в сторону кавалера княгини. Издали хорошо было видно, как Наталья Кирилловна подошла к Наталье Петровне, что-то весело ей сказала, как Голицына рассмеялась и представила Загряжской своего кавалера. Женщины о чём-то оживлённо заговорили, а Гончаров, заметив фрейлину, направился к ней.

– Добрый вечер, мадемуазель!

– Добрый вечер, мсье!

– Я даже не знаю, как вас зовут.

– Наташа. Наташа Загряжская.

– А меня Николай. Николай Гончаров.

– Вот и познакомились!

– Спасибо его величеству!

– Кому?

– Его величеству Случаю! Ведь это же он толкнул меня дверью!

– В самом деле! – улыбнулась фрейлина. – И как поживает ваш ушиб?

Гончаров приподнял прядь волос со лба:

– И следа не найдёте!

Оба весело рассмеялись.

Вновь заиграла музыка.

– Николай! – раздался за спиной Гончарова голос княгини. – Вы что, не слышите?

– Что, простите? – встрепенулся молодой человек, поворачивая голову.

Перед ним стояли Голицына и Загряжская.

– Вы разве не слышите? – повторила княгиня. – Музыка! Танец!

– Да, да! – ответил Гончаров и повернулся к фрейлине. – Разрешите?

Наталья кивнула, и Николай повёл её в середину зала.

– Ах, вот оно как! – тихо ахнула княгиня.

– Такая нынче молодёжь пошла! – притворно вздохнула Загряжская. – На ходу подмётки срезает!

* * *

Лейб-медик Конрад Стофреген заканчивал перевязку Охотникова. Алексей застонал.

– Verzeihen Sie! Извините! – еле слышно произнёс доктор, продолжая бинтовать рану. – Ich wollte Ihnen nicht weh tun. Я не хотел сделать вам больно… Alles! Всё!

Строфреген взял руку Охотникова, пощупал пульс. Затем выпрямился и внимательно посмотрел в лицо кавалергарда. Тот находился в забытьи.

Лекарь перешёл в соседнюю комнату, где его с тревогой поджидали Краснов, Лука Зыбин и Никифор. Стофреген подошёл к тазику, чтобы обмыть руки. Никифор стал поливать из кувшина.

Все молчали.

Доктор вытер руки насухо, опустил закатанные рукава и сел к столу, чтобы написать заключение. И только тогда спросил:

– Значит, говорите, кто-то из толпы?

– Стояли, разговаривали! – начал вновь пересказывать подробности Краснов. – Вдруг сзади кто-то подкрался… Мы и не заметили, кто… И пырнул!

– Kaum möglich! – негромко произнёс Стофреген.

– Что? – переспросил Краснов.

– Маловероятно…

– Всё же на моих глазах!.. Многие видели…

– Ich zweifle!.. Я сомневаюсь…

– Почему?

– Весьма похоже на дуэль…

– Вот истинный крест! – размашисто перекрестился Краснов. – Да у него и недругов нет. Одни друзья закадычные! С кем к барьеру-то выходить?

– Я всё же напишу – воспаление. Чтобы не было лишних разговоров. И ненужных подозрений…

– Это опасно, доктор? – спросил Зыбин.

– Es ist schwer zu sagen… Трудно сказать. Будем посмотреть… Если через три неделя рана затянется, будет жить.

– На всё воля божья! – вздохнул Зыбин.

– Да! – согласился лекарь. – Gott weiss! Бог знает!

– Но вы нам тоже помогите!

– Конечно… Ich werde mein Moglichkeit tun. Постараюсь сделать всё возможное! Wenn es in meiner Macht steht. Если это в моих силах… Если не возражаете, я проведу эту ночь здесь.

* * *

Поздно ночью в покоях вдовствующей императрицы горел свет. Мария Фёдоровна беседовала с сыном Константином.

– Mein Gott! Какой ужас!.. Как всё это произошло?

– Под покровом ночи, meine Mutter! – ответил Константин. – Обстоятельства пока неизвестны.

– Надо всё тщательно расследовать!

– Уже распорядился! Пока известно лишь, что поздним вечером доставлен к себе на квартиру истекающий кровью кавалергард. Рана колотая. Похоже на сабельный удар.

– Это что же дуэль?

– Пока неизвестно.

– А может быть, месть? – предположила императрица.

Константин пожал плечами.

– Известно много случаев, – продолжала Мария Фёдоровна, – когда таким образом мстили за поруганную честь, за нанесённую обиду. Нанимали какого-нибудь отчаянного повесу, сорвиголову. Сулили большое вознаграждение. И вкладывали в его руку оружие.

– Вы где-то читали об этом, maman? – Константин бросил взгляд на книжные полки.

– Да, где-то совсем недавно.

– Чего только не напишут! – воскликнул Великий Князь. – И что же было дальше?

– Наёмному убийце не удалось совершить задуманное. Он только ранил жертву.

– Как похоже на реальную жизнь! И что же?

– Там долгая история! Роман очень велик! Наёмный злодей и тот, кто его нанимал, переругались из‐за размера вознаграждения. Убийства-то не получилось!

– И что?

– Злодей вновь пустил в ход кинжал. Заказчик схватился за пистолет. В конце концов, оба отправились к праотцам.

– И все концы, стало быть, в воду?

– Вот именно.

– Какая поучительная история! – с улыбкой произнёс Константин. – Жаль, что мне не хватает времени книжки читать! Schade!

– Очень жаль, мой дорогой! Sehr schade!

* * *

Ночную тишину в квартире Охотникова нарушал лишь размеренный стук стенных часов. Луна заглядывала в окно, освещая чью-то грузную фигуру, спавшую в кресле.

Часы пробили три раза.

– Drei Uhr! – тихо проговорил спавший в кресле, открыл глаза, обвёл взглядом полутёмную комнату и уставился на пустую кровать. – O, mein Gott!

Мужчина вскочил на ноги, достал из кармана брюк спички, зажёг стоявшую на столе свечу и оглядел комнату. В ней никого не было. Конрад Стофреген – а это был именно он – вновь посмотрел на часы.

– Три часа! Hol’s der Teufel! Wo ist er?

И доктор отправился в соседнюю комнату.

Охотников лежал на диване и был явно без чувств.

– Was ist los? – пробормотал Конрад.

Он подошёл к лежащему, потрогал лоб, пощупал пульс. Охотников застонал и открыл глаза.

– Wie fűhlen Sie sich? Was fehlt Ihnen?

– Плохо мне, Конрад. Бок болит… Ist das gefährlich? Muss ich in Bett bleiben?

– Да, да. Надо лежать. Опасно ли это, покажет время.

– Это расплата, я знаю… За наслаждения! – произнёс Охотников и вновь застонал.

– А почему вы здесь? Вам нельзя ходить! Зачем вы покинули постель?

– Письмо! – еле слышно ответил Алексей.

– Что? – не понял Стофреген.

– Der Brief… Я написал письмо… Там… На столе.

Лекарь взял со стола конверт.

– Это?

– Да… Передайте, Конрад, Её Величеству!

– Хорошо.

– Её Величеству! – повторил Охотников и через паузу добавил. – Там ещё записка… Фрейлине Наталье.

– Наталье? Кто это?

– Наталья Загряжская… Передайте, Конрад!

– Хорошо, хорошо! Вам нужно спать, Алексей!

Охотников покорно закрыл глаза и забылся.

* * *

В своём кабинете Великий Князь Константин распекал генерала Уварова.

– Вы же прекрасно знаете, господин Уваров, что в мире происходит! С Турцией всё время воюем!

– Точно так, Ваше Высочество!

– В Европе неспокойно. Этот узурпатор, того и глядишь, двинет свои полки…

– Ляжем костьми, Ваше Высочество! Если надо, за родину постоим!

– Вот и я о том же – если надо! А наши славные гвардейцы без всякой надобности – когда совсем НЕ НАДО! – устраивают кровавые поединки. И где? На улицах города! Посреди мирно гуляющей публики!

– Поединки? Да ещё кровавые? – удивлённо встрепенулся Уваров. – Виноват, не слыхал, Ваше Величество!

– Вот тебе раз! А ваш штабс-ротмистр?

– Охотников? У него воспаление. Есть рапорт лекаря.

– Фёдор Петрович! – укоризненно произнёс Великий Князь. – Вам ли с вашими заслугами, боевыми наградами и с таким солидным опытом жизни верить лукавым эскулапам?

– Рапорт лейб-медик Стофреген подписал! Как же не верить, Ваше Высочество?

– Доверяй, но проверяй, Уваров! У них весь род буйный!

– У кого? – не понял генерал.

– У Охотников этих. Дуэлянт на дуэлянте сидит и дуэлянтом погоняет! Вспомните братца его, конногвардейца!

– Петра Охотникова?

– Его самого! Где жизнь окончил? На дуэли! В двадцать шесть лет!

– Пять лет уж как нет! – вздохнул Уваров и перекрестился.

– Теперь вот младший брат на ту же стезю ступил!

– Я распоряжусь, чтоб проверили.

Константин покачал головой:

– Лично, лично, Фёдор Петрович! Освидетельствуйте и доложите!

* * *

Лейб-медик Его Величества Джон-Самуэль Роджерсон, достав из шкафа увесистый фолиант Британского медицинского справочника, начал искать нужное ему место, когда дверь отворилась, и в комнату вошла Амелия Баденская.

– Роджерсон! – позвала она.

Доктор оторвался от книги:

– Я к вашим услугам, принцесса!

– Мне нужен совет.

– Садитесь, прошу вас!

Амелия села.

– Вы, надеюсь, слышали об этом ужасном происшествии?

– Ранение кавалергарда?

– Да.

– Конрад мне рассказывал. Случай серьёзный. И весьма.

– Раненый написал письмо. Моей сестре. И я не знаю, надо ли передавать его. И вообще сообщать императрице о случившемся.

– Ни в коем случае! Последствия могут быть самые печальные!

– Советуете подождать?

– Настоятельно рекомендую! Вот разрешится от бремени, окрепнет, а там, глядишь, и раненый встанет на ноги.

* * *

– Нет, он не встанет, не встанет! Он сам об этом пишет! – горестно вздохнув, проговорила фрейлина Наталья Загряжская и, закрыв лицо руками, зарыдала.

– Об этом судить не нам и не ему! – уверенным тоном заявила её тётушка Наталья Кирилловна Загряжская. – Я поговорю с Конрадом! А тебе, моя милая, вредно впадать в печаль! Прекрати сейчас же!

Наталья отняла руки от лица и вытерла слёзы.

– Ты не только о себе должна теперь думать! – напомнила тётушка.

– Но ведь он же…! – Наталья развернула зажатую в кулаке записку. – Прощения просит… И прощается!.. Навсегда…

– На всё воля божья! – смиренно произнесла Наталья Кирилловна и перекрестилась. – Все под ним ходим. И пути Господни неисповедимы.

– А как же я? – и молодая Наталья вновь приготовилась заплакать.

– Девочка моя, я же просила! – строго сказала старая Наталья.

Фрейлина попыталась улыбнуться и вытерла слёзы.

– Вы правы, тётушка! Никак не привыкну!.. Но мы-то как же? – спросила она и положила руки на живот.

– Были бы живы-здоровы! Это от небес зависит. А всё остальное – в наших руках! Женихов, моя милая, в Санкт-Петербурге – пруд пруди! И не у каждого за свадебным столом император с императрицей восседать будут!

– А у меня будут?

– Это уж моя забота, милая моя!