Читать книгу: «Город Навь», страница 3

Вода в чайнике закипела и паренек, достав с полки металлические кружки, налил чая. Подав Глебу одну из чашек, сел обратно, взял в руки миску и продолжил есть.

– Иногда мне кажется, что я здесь всегда, – сказал он наконец, отставляя опустевшую миску в сторону. – Но я помню школу. Только-только закончился учебный год. Третий класс. Еще неделя и нас бы увезли в летний лагерь. Но я не с радостью вспоминаю те годы. Хотя нет – вру. Сейчас я думаю по другому, но тогда… Я плохо помню родителей – они погибли. И тетка – отцова сестра, которая не любила меня, но все же забрала к себе – умерла. А мне было плевать. Мне казалось, что они бросили меня, и от этого злости на них становилось только больше. А воспитателям в детском доме было плевать на всех нас. Они как были чужими, так и остались. Они смотрели на детей как на мебель. Хотя нет, мебель же не доставляет проблем. А от меня проблем было немало. Тогда-то мне и стало понятно, что семья это…

Голос паренька сорвался и он замолчал. Поднявшись, он отправился к полке, где лежали столовые приборы, и принялся перебирать там что-то, шурша пакетами. Когда пару минут спустя вернулся, подал Глебу шоколадный батончик в выцветшей почти до бела упаковке и сел на своем место.

– А потом у меня появилась семья… здесь. Меня подобрали, дали крышу над головой, и пищу. Научили всему, чтобы выжить: когда можно выходить, когда нельзя, что можно есть, как и чем топиться, чтобы сварить или согреться, где бензин взять, как машину завести, как отремонтировать. Всему-всему. И много чего рассказали о своей жизни здесь. Рассказывали, что когда-то здесь было восемь кроватей, в три яруса. И на многих из них спали по двое. Это было до меня. А о прошлых жизнях они не говорили. Но они у них были, – это точно. У каждого своя. Потому что они тоже подолгу сидели, задумавшись, вспоминая. А потом мама… – голос его сорвался, – не вернулась. Меня не было с ними, и я не знаю, что случилось. Она не вернулась. Папа один приехал. Плакал. Может потом она и возвращалась. Они… они приходят сюда, не все – только шустрые, поэтому скоро нужно будет лечь спать, или хотя бы просто молчать. Если будет тихо, они не будут всю ночь пытаться забраться сюда. Они конечно не смогут, но, когда кто-то всю ночь скребется над головой, уснуть сложно.

Глеб, теребя шоколадный батончик, боялся открыть его, чтобы шумом не спугнуть собеседника.

– Папа не смог, – голос паренька стал совсем жалким, а на щеках в свете свечи блестели слезы, – не смог без мамы. Меня опять все бросили. Он ушел посреди ночи. С полгода уже прошло после того, как мама… С тех пор… с тех пор…

Несколько минут он сидел молча, уплетая батончик.

– Не знаю, сколько точно прошло с тех пор. Но точно не меньше, чем до того. Зимой, пусть ненадолго, выпадает снег. На двери отмечено, сколько раз он с тех пор выпадал. Когда снег, я сижу здесь безвылазно.

Глеб встрепенулся. Поднявшись, он подошел к пологу, закрывающему дверь и поднял его. От двери ощутимо тянуло холодом. На подернувшемся ржавчиной металле были нарисованы снежинки.

– Семь, – пробормотал Глеб.

И еще примерно столько же паренек прожил здесь с приемными родителями. Значит он куда старше, чем показалось сначала.

– Семь, – согласился собеседник. – Мои родители много о чем рассказали мне, но не все. Кое что они не заметили. Или не посчитали нужным сказать мне. Даты на продуктах, – он поднял упаковку от батончика, – срок изготовления, срок годности – они меняются год от года. Поэтому наверное я не считаю дни… Стоит взглянуть на любую упаковку, и все становится ясно. Даже если… даже если это все пролежало здесь на полке пару тройку лет.

Отойдя от двери, где он долго не мог оторвать взгляда от кривовато нарисованных снежинок, Глеб приблизился к пареньку и взял в руки упаковку с макаронами, покрутил немного, присел на корточки, чтобы рассмотреть ее в свете свечи. И действительно дата там стояла такая, будто эта пачка была изготовлена всего пару месяцев назад, и годна до нового года.

Поднявшись на ноги, паренек подхватил миски и кружки и скрылся за пологом, оставляя гостя разглядывать упаковки от шоколадных батончиков. Вернувшись несколько минут спустя, поставил посуду на полку и подошел к кровати, заваленной подушками, часть из которых тотчас попросту скинул на застеленный шубами пол. Расстелил постель.

– Лучше как следует укрыться. Под утро становится совсем холодно. Тут особо не натопишь – он указал на диковинную печь.

– Понятно.

– А там умыться можно, – он подошел к пологу и приподнял его. – Только свечки потом надо будет потушить. Показать?

– Я… разберусь.

– Там в умывальнике теплая вода. Ее должно быть достаточно. Но если что, можно долить из ведра. Ковш…

– Понятно.

Помещение за пологом оказалось примерно такого же размера и было сплошь заставлено стеллажами, заваленными до самого верха. Здесь ковров почти не было – только один угол был ими завешан. Туда-то, судя по всему, Глеб и направлялся. Осмотревшись, он поднырнул под очередную брезентовую занавесь. Санузел оказался сколоченной из досок кабиной, освещенной несколькими свечами и накрытой сверху тряпьем – видимо для сохранения тепла. На удивление здесь имелся унитаз, пусть и без бачка, и раковина, над которой висел металлический умывальник. Бочка, наполненная водой до половины, стояла в углу. В другом углу стоял табурет, на нем – таз.

На раковине, сразу под умывальником, стояло несколько свечей. На полу между раковиной и унитазом громоздилась целая конструкция из керамических горшков и свечей, увенчанная пятилитровым металлическим ведром, от которой поднималось ощутимое тепло. Вода в умывальнике и правда была теплая, как и в ведре.

Усмехнувшись, Глеб уставился на свое отражение. В полутьме, хоть глаза давно уже привыкли к скудному освещению, сложно было хоть что-то разглядеть. После валяния на асфальте джинсы и куртка, которую он так и не снял, были в пыли. На локте выдран клок. На руках ссадины, как в детстве после чересчур активной прогулки.

Оставив свечу у зеркала, Глеб вернулся в комнату за сумкой, которую забрал из машины. Там была сменная одежда. По крайней мере в другом мире была. Не заглядывая внутрь, он вернулся к умывальнику.

Когда Глеб, умывшись и переодевшись в джемпер и спортивные штаны, вернулся, паренек укрытый несколькими покрывалами, спал на своей кровати. Свеча, все в той же железной кружке, стояла на полке между кроватями. Рядом лежал спичечный коробок. Поставив свою свечу рядом, Глеб забрался под одеяло.

*** 3 ***

Глеб проснулся среди ночи. Ничто не нарушало темноты. И тишины. Кроме размеренного посапывания под боком. Анжелика. Как же она утомила своими перепадами настроения и потребительским отношением. И зачем он только поддался уговорам старшего коллеги, посоветовавшего жениться для скорейшего продвижения по карьерной лестнице? Тяжело вздохнув, Глеб перевернулся на другой бок и тотчас вскинулся, ощутив, что кровать непривычно жесткая, а подушки пахнут не приторно-сладким парфюмом, а хозяйственным мылом и дымом.

– Доброе утро, – послышался чуть хрипловатый высокий голос. Женский, но точно не Анжеликин.

Рядом в постели никого. В абсолютной темноте не было ориентиров, хотя должен быть виден испещренный далекими огнями города силуэт окна. Чиркнула спичка, неожиданно ярко осветив помещение. На мгновение четко высветился грубо оштукатуренный низкий потолок. А перед глазами поплыли события вчерашнего дня. Голова закружилась.

Подхватив одну из свечей, паренек – хозяин убежища – поспешно скрылся за пологом. Послышался плеск воды. Чуть погодя, вернувшись со вчерашним котелком, он растопил печь и принялся готовить на стол.

А Глеб все не мог прийти в себя.

– Завтракать… иди. Светает уже и нужно… жить дальше.

– Спасибо.

Выбравшись из постели, Глеб отыскал галоши и присел на лавку. Перед ним уже стояла миска с разогретым вчерашним супом. Рядом лежала еще не вскрытая пачка соленых сухариков. Чайник, нагреваясь, шумел.

– А как ты узнал… – заговорил Глеб, но запнулся, встретив внимательный взгляд хозяина жилища. – Как тебя зовут?

– Саша.

– А я Глеб. Как ты узнал, что уже утро? У меня телефон не работает. Часы и те остановились, – он приподнял левую руку, показывая хромового цвета браслет. – Они новые. В магазине обещали, что батарейка десять лет проработает.

– Так в окошке видно.

Поднявшись с лавки, он подошел к стене, за которой был гараж и щелкнул чем-то. Прямо в стене появился небольшой, размером с пару спичечных коробков, голубой прямоугольник.

– Это труба вентиляции. Рядом дублирующая зачем-то. Так вот они высоко над Кучей поднимаются. В этой зеркала как-то хитро стоят – в них небо отражается.

Позавтракав, они отправились разгружать машину. Саша, то и дело приглаживая растрепанные волосы, вдвое чаще бегал взад и вперед, и распоряжался, что и куда положить. Остатки мебели – на полку, перегораживающую помещение. Разного горючего хлама там было полно, и пришлось постараться, пристраивая обломки стульев. Но, по словам Саши, это топливо и его никогда не бывает много. В крайнем случае снаружи можно сложить, а зимой все сгодится. Набросанные на пол машины консервы и упаковки с сушеной рыбой и колбасными нарезками отнесли к дальней стене, в противоположный от санузла угол – там в специально выкопанной яме метровой глубины, прикрытой сверху обитой войлоком крышкой, было холоднее всего. Прочие съестные продукты – на полку перед печкой или к той же яме, только в тумбу, если это крупы или макароны. Газировку туда же. Бутылки с простой водой, явно заводские – на отдельную полку. Дождевую воду из пары старых пятилитровых бутылок – в бочку. Несколько книг – на единственную фабричную полку, висевшую над кроватями – единственное развлечение здесь – почитать книгу. Канистру с бензином – под ближайшую к двери полку. Эта оказалась третья по счету. Правда две другие не были такими большими. Единственную имеющуюся пустую канистру закинули в багажник. Потом принялись прилаживать пассажирское кресло обратно. В итоге решили поставить только сиденье от него.

Когда они отправились в город, оставив ворота гаража настежь открытыми, солнце было уже высоко, но до зенита еще не добралось. Небо было ярко голубым, а солнце – обычным желтым.

– То место, где мы вчера встретились, – заговорил Глеб, когда они ехали через поле к объездной дороге. – Если я пройду тем же путем, которым вчера попал сюда, может я вернусь домой? Может, там проход?

– Может быть. Но туда ехать нельзя. Они будут ждать там. И нелюди, и шустрые. Они опасны. Они сильные, и у них хороший нюх. И слух тоже. И они довольно умные. И другие тоже там будут. Те, которые могут ждать на одном месте несколько недель. Мы даже на полном ходу до туда не доедем…

Выехав на объездную, они повернули к восточной окраине города и меньше чем через час были на месте. Саша, крутя вихрастой головой, свернул с магистрали на широкую улицу, которая вскоре изогнулась и устремилась на запад.

– Меня учили, что нужно всегда въезжать с востока и ехать на запад. Двигаться с солнцем. Каждый день в новом месте. Подальше от вчерашнего маршрута. Эти… они за ночь сползаются к той улице, на которой накануне шумели и… Мне рассказывали, что раньше об этом не знали, и тогда много людей гибло. Сейчас… сейчас и гибнуть-то некому. Мне не хочется сюда ездить, но тогда еда закончится, топливо и дрова тоже. Топливо в первую очередь. Не получается у меня его много добыть, хотя весь город машинами заполнен. Да и на заправках наверняка как-то можно его выкачать. Эх, может быть можно жить по другому, но я не знаю как. А здесь каждый день дорог и некогда учиться на ошибках.

Свернув с дороги на просторную парковку перед торговым центром, Саша сделал по ней круг, остановил машину носом к выезду и заглушил автомобиль.

– Это чтобы шума меньше было. А то эти и днем начинают сползаться. Иногда мне кажется, что у них под всем городом понарыты тоннели, и они там прячутся, пока не вылезут где-то прямо перед машиной. Так что будь начеку и держи под рукой что-нибудь тяжелое. От одного двух легко можно отбиться, если только тебя на схватят. Тогда будут держать, пока остальные не подоспеют. Если конечно шустрые не придут. Но те днем не показываются – глубже в тень залазят. Эти на солнце только дымятся, а те почти сразу вспыхивают.

Выбравшись из машины, Саша положил кривой стартер так, чтобы его легко было достать и открыл багажник, где лежали канистры и пластиковые бутылки.

– Начнем с бензина. Им же я обычно и заканчиваю. Это самое важное, – сказал он, когда Глеб подошел к нему.

– Да, я понял. Что делать?

– Нужно осмотреть машины. Если бак открыт, значит ловить нечего. Его уже давно опустошили. Если бак закрыт…

– Понятно.

– Если машина заперта, то нужно разбить стекло, – он подал монтировку. – Лучше обернуть чем-нибудь, так шума меньше. Канистра всего одна. Будет круто, если мы не только ее заполним, но и еще пару штук раздобудем. Правда нужно постараться, чтобы их найти. Канистры чаще попадаются в машинах вроде моей. А в этих, красивых, почти никогда не бывает. Только таких машин почти и нету. А вообще стоит заглянуть в багажники даже в тех машинах, в которых баки пусты. Канистры для бензина будем брать все.

– Я понял, что это самое важное, – вздохнул Глеб.

Подхватив канистру и монтировку, они отправились к стоявшим в отдалении автомобилям. Многие из них оказались уже опустошенными, и почти у каждой из машин был вскрыт багажник. Но все же они за час с небольшим заполнили две канистры, одну из них новую. И еще одну пластиковую нашли в одном из автомобилей заполненной. Саша был очень доволен. Загрузив канистры в багажник, они отправились к торговому центру.

– Можно пройти только по тем отделам, где есть окна.

– Я понимаю.

Обойдя небольшие магазинчики по внешнему периметру торгового центра и заполнив едва ли два небольших пакета, причем в основном снеками и сладкой водой, они вернулись к машине. В сам торговый центр даже не пробовали заходить. От одного только упоминании об этом Саша побледнел и попятился. На поиски снеди ушел еще час.

Выехав со стоянки, они направились к центру города. Вскоре остановились у расположившейся вдоль дороги длинной жилой пятиэтажки с низким цоколем. Почти все окна на первом этаже были разбиты, а кое-где даже выломаны рамы.

– В квартиры за разбитыми окнами тоже можно заглянуть, но скорее всего там уже ничего нет, – сказал Саша, заглушив двигатель. – Лучше всего – целые окна. Там в первую очередь нужно брать мебель. Стулья проще всего. Полки. Также обязательно нужно проверить кухонные шкафчики – там найти что-то съедобное куда вероятнее, чем в магазинах. Те же крупы. Одежду тоже можно брать. Книги. В глубину помещения ходить нельзя. Даже на пару шагов. Там могут быть… эти. Где потемнее.

Глеб убедился в правдивости слов Саши за первым же разбитым окном. Пришлось отбиваться от двух медлительных нелюдей. Вывалившись из окна, мужчина на полусогнутых ногах добрался до машины, опустился рядом с ней на бордюрный камень и больше получаса не мог прийти в себя. Потом собирал выброшенные Сашей из окон деревянные стулья и табуреты, и даже столы и рамы от картин и разламывал их на части. Продукты, сложенные до того на подоконниках, Саша собрал сам, еще раз пройдясь вдоль дома.

Загрузившись, они поехали дальше.

Обследовав еще пару многоэтажек и заполнив салон автомобиля разломанной мебелью до самого верха, на перекрестке свернули на улицу чуть пошире. Саша, остановив автомобиль посреди проезжей части, осмотрелся.

– Сейчас воду будем добывать, – сказал он, трогаясь и продолжая вертеть головой.

– По магазинам пойдем?

– Нет. Для мытья воду. Дождевую.

– А, вот для чего пустые бутылки в багажнике.

Оказалось, что по городу под водосточными трубами расставлены всевозможные бочки и ведра. Почти все они были полны дождевой водой, разве что частенько лежали на боку или были сломаны. Тогда приходилось ставить их на место или чем-то заменять.

После пообедали снеками и газировкой, найденными утром, и поехали дальше.

Когда до заката оставалось меньше четверти небосвода и солнце начало раздуваться и краснеть, поехали к выезду из города. Вернулись к Куче засветло и поэтому включать фары не пришлось. Вечер прошел почти так же, как накануне, разве что на ужин была гречневая каша, но все с той же тушенкой. И следующий день прошел так же, как и день накануне, только утром не нужно было прикручивать пассажирское кресло, и в город, пусть и все так же с востока, они заезжали с другой трассы.

Следующий день был похож на предыдущий. И следующий. И следующий…

На пятый или шестой день, незадолго до того момента, когда распухающее в предзакатных сумерках солнце начинало стремительно падать за горизонт, Глеб выронил из рук заполненную до половины канистру с бензином, с которой спешил к Волге, и сам обессиленно опустился рядом на колени.