Читать книгу: «Она умерла как леди», страница 3

– Но у нас есть машина, – вспомнил он. – Целых две машины. Можно доехать и…

– Именно так мы и поступим, если вам это по силам.

Тут в сонной тишине кухни загудел электрический холодильник, и мы оба вздрогнули. Алек, повернувшись к источнику шума, впервые заметил под бокалом клочок бумаги с карандашной надписью. Он отставил бокал в сторону и взял записку в руки.

– Я в норме. Просто еще не верится. Все это… – Но его глаза все же наполнились слезами.

Мне пришлось искать его шляпу – в таких делах Алек беспомощен как дитя – и плащ, на тот случай, если дождь возобновится. Он настоял на том, чтобы осмотреть «Прыжок влюбленных» в свете еще одного фонарика, но смотреть было не на что. Просто отпечатки подошв и маячивший перед нами обоими образ Риты.

Несмотря на его физическое состояние, Алек держался молодцом. Лишь когда мы, направляясь к машине, вернулись в прихожую, он грохнулся в обморок возле стойки для шляп. Его рука разжалась, ключик с именем «Маргарита» и узлом верности упал на паркет, и тут я впервые понял, как сильно Алек любил Риту. Я поднял ключик, сунул его в карман жилета, а затем с трудом потащил Алека наверх.

Тела Риты Уэйнрайт и Барри Салливана обнаружили двумя днями позже. Их вынесло на галечный пляж в нескольких милях от утеса, и какие-то мальчишки сбегали за полицией. Но лишь после вскрытия мы узнали истинную причину их смерти.

Глава пятая

В тот день я впервые увидел сэра Генри Мерривейла, а обстоятельства его появления в городе надолго останутся в памяти жителей Линкомба.

Война войной, но в деревне только и говорили что о двойном самоубийстве Риты Уэйнрайт и Барри Салливана. Это меня нервировало. Почти никто не проявлял сострадания к ним, в особенности к Рите, и лейтмотив был таков: «Ну естественно, напоследок эта чертова дура устроила театральное представление».

С другой стороны, Алека тоже не особенно жалели.

– Вот если бы он поколачивал ее хорошенько, – сказал Гарри Пирс в баре «Упряжка», – ничего этого не случилось бы.

Как по мне, в этих словах недоставало логики. Кроме того, о битье жен обычно рассуждают те, кому недостает духа как следует прикрикнуть на свою благоверную, а в случае мистера и миссис Пирс дело обстояло именно так. Все это страшно меня раздражало, тем более что обморок Алека повлек за собой куда более серьезные последствия, чем я предполагал. Днем и ночью за ним присматривала дипломированная медсестра, а дважды в день его состояние проверял мой Том.

В понедельник утром, незадолго до обеда, я, по строжайшему наказу Тома не покидавший придомовой территории, принимал солнечные ванны в саду, и тут в гости к нам заглянула Молли Грейндж. По тропинке меж высокими синими шпорниками она вышла на площадку под деревом, где стояли плетеные стулья:

– Как вы себя чувствуете, доктор Люк?

– Спасибо, я в полном порядке. Что вам наплел мой придурковатый сын?

– Что вы… перенапряглись.

– Чушь!

– Доктор Люк, – Молли села на соседний стул, – ужас-то какой…

– Ясное дело, – подтвердил я. – Вы же знали Барри Салливана, верно? Ведь именно вы познакомили его с…

Я прикусил язык, надеясь, что не пробудил неприятных воспоминаний. Но Молли, похоже, была не против поговорить на эту тему. С первого взгляда мало кто понимал, насколько она привлекательна, наша Молли. Подобно большинству голубоглазых блондинок, которые не пользуются косметикой, чтобы их лица отличались маркировкой, как морские корабли, Молли казалась самой заурядной девушкой.

– Я почти не знала его. Мы были едва знакомы. – Она подняла тонкую руку и стала рассматривать пальцы. – Но все равно это чудовищный случай. Доктор Люк, ничего, что я завела этот разговор?

– Нет, вовсе нет.

– Ну так что же там случилось? – Молли распрямилась.

– Разве Том не рассказывал?

– Он не самый красноречивый рассказчик, и все его истории заканчиваются фразой: «Проклятье, женщина, ты что, человеческого языка не понимаешь?» – Она улыбнулась, но тут же снова помрачнела. – Насколько мне известно, вы собирались ехать в полицию, но тут мистер Уэйнрайт потерял сознание.

– Совершенно верно.

– Вы отнесли его наверх, уложили в постель…

– И это нисколько мне не повредило.

– Том говорит, что могло повредить. Но вот чего я не понимаю. Том сказал, что из «Монрепо» вы вернулись пешком. Больше четырех миль прошли по темноте…

– Не сказал бы, что темнота была кромешной. Когда закончился дождь, выглянули звезды.

– А когда вернулись, – продолжила Молли, не обратив внимания на мой аргумент, – позвонили в полицию Линтона. И это произошло ближе к полуночи. Уж никак не раньше половины двенадцатого. Но в «Монрепо» было по меньшей мере два автомобиля. Почему вы не взяли один из них?

– Потому, – ответил я, – что в машинах не оказалось бензина.

Молли пришла в замешательство, а воспоминания о походе в гараж – и о том, что я в нем увидел, – сказались на моем настроении самым неблагоприятным образом.

– Дорогая моя Молли, кто-то слил из обоих баков все горючее. Даже если забыть о том, что топливо сейчас в дефиците, не вижу в таком розыгрыше ничего смешного. Только не спрашивайте, для чего это сделали! Или зачем перерезали телефонный провод. Примите это как факт. В общем, я оказался в затруднительном положении. Более того, из «Монрепо» я унес сувенирный ключик, которым Алек по некой причине безмерно дорожит, и пришлось отдать его Тому, чтобы тот вернул ключ владельцу. Алека я оставил в ужасном состоянии, но надо же было позвать на помощь, так что за неимением рации или почтовых голубей…

– Да, розыгрыш чрезвычайно глупый, – признала Молли. – Особенно по нынешним временам. И вы не знаете, кто мог это сделать?

– Да кто угодно. К примеру, этот демонический Джонсон.

– Джонсон?

– Садовник, которого уволил Алек. Но какой в этом смысл?

– Их… Риту и мистера Салливана… еще не нашли?..

– Нет. Повсюду воцарился хаос. И у вас тоже, кстати. Почему вы сегодня не в Барнстапле? Как дела в машинописном бюро?

Молли крепко сжала губы и провела кончиками пальцев по виску. Впервые от нее повеяло неуверенностью. Ноги она поставила ровно, как по линейке, и это наводило на мысль о безупречном порядке в ее бухгалтерских книгах.

– Машинописное бюро, – уведомила она меня, – день-другой обойдется без присмотра. Мне тоже слегка нездоровится. Нет, я не больна. Просто… – Она уронила руку на колено. – Доктор Люк, я очень волнуюсь. Знаете, мне никогда не нравилась Рита Уэйнрайт.

– Вам тоже?

– Прошу, дайте закончить. Я говорю искренне, честное слово. И хочу кое-что вам показать, а не затевать очередной спор. – Она помолчала. – Вы не могли бы зайти к нам на пару минут? Прямо сейчас. Хочу, чтобы вы кое-что увидели.

Я оглянулся на свой дом. В одиннадцать Том закончил прием пациентов и отправился на утренний обход. Пожалуй, я смогу выйти и войти так, чтобы меня никто не заметил.

Когда мы с Молли проследовали в палисадник, на Хай-стрит царило безмятежное спокойствие. Эта улица, из вежливости получившая название Главной, по сути дела, и является таковой. Хорошая асфальтовая дорога тянется к небольшому пригорку, где исчезает за поворотом у бывшей кузни Миллера. Вдоль нее стоят магазины и жилые домики, и сегодня Хай-стрит дремала на солнце под журчание голосов, доносившихся из открытых дверей «Упряжки». Мистер Фрост, наш почтальон, разносил почту, а миссис Пайнефор, имевшая лицензию на продажу табака и сладостей, подметала крыльцо своей лавки.

Но спокойствие продлилось недолго.

– Это еще что?!

Молли устремила взгляд в сторону кузни Миллера, откуда доносилось ритмичное «тук-тук-тук» какого-то транспортного средства. По самой середине дороги размеренно и энергично катилась инвалидная коляска, а в ней, вцепившись обеими руками в рычажок, соединенный с передним колесиком и задающий направление движения, восседал широкоплечий и корпулентный человек в белом льняном костюме. Его лысина сверкала на солнце, очки сползли на кончик широкого носа, а на плечи, как это принято у больных и инвалидов, была накинута шаль. Даже с такого расстояния я заметил, что лицо ездока имеет нечеловечески зловредный вид. Напряженно подавшись вперед, упитанный здоровяк сосредоточил внимание на дороге, и мотор, набирая обороты, затарахтел громче прежнего.

Следом из-за поворота вырвался, тяжело дыша, художник Пол Феррарз.

За ним галопировал мой сын Том.

Четвертым номером бежал полисмен.

– Сбавьте скорость! – возопил Феррарз так, что в окнах появились любопытствующие лица. – Спуск круче, чем кажется! Бога ради, сбавьте…

На лице человека в инвалидном кресле появилась высокомерная ухмылка. Будто не испытывая сомнений в собственном мастерстве, он грациозно, как бывалый фигурист, направил каталку левее, а затем правее, но даже тогда, по заверениям Тома, все могло бы закончиться куда лучше, если бы не собаки.

Псы Линкомба, как правило, не отличаются дерзкими повадками. Они понимают, что такое автомобиль. Что такое телега или велосипед – они тоже понимают. Но вид угонщика инвалидной коляски, оборудованной электрическим мотором, не укладывается в их картину мира и, как следствие, бередит собачью душу. Словно по волшебству псы материализовались в палисадниках, выскочили на дорогу и бросились в бой.

Тарахтение кресла перекрыл звонкий лай. Скотчтерьер Андерсонов, по кличке Вилли, так разволновался, что крутанул в воздухе сальто-мортале и шлепнулся на спину. Эрдель Лейнзов отважно бросился под колеса, и человек в кресле, отринув академическое глубокомыслие, нанес ответный удар. Он подался вперед и скорчил собакам рожу – признаться, столь чудовищную, что штурмовики из робкого десятка с неистовым лаем бросились наутек, но так называемый манчестерский терьер выскочил на дорогу прямо перед креслом и попытался вонзить зубы в управляющий механизм.

В ответ на это озлобленный инвалид энергично взмахнул костылем, вселив в терьера неописуемый ужас, но просчитался с тактикой, поскольку степень контроля над рулевыми системами кресла-каталки уже оставляла желать лучшего, и транспортное средство с поистине обескураживающей скоростью и грацией выскользнуло на подъездную дорожку Хикса, а оттуда на тротуар – в тот самый миг (увы, но это истинная правда), когда наша достопочтенная прачка миссис Макгонигл задом наперед выходила из калитки с охапкой недельной стирки, – после чего, пользуясь съездом у лавки миссис Пайнефор, снова вырулило на асфальт.

– Мотор выключайте! – кричал за спиной ездока Феррарз. – Бога ради, выключайте мотор!

Совет был уместный, но последовать ему инвалид то ли не смог, то ли не захотел. В окружении собак кресло-каталка, набирая скорость, пронеслось мимо нас с Молли, застывших у калитки. Наконец оно запнулось об асфальтовый надолбыш и, описав широкую дугу, магическим образом исчезло в открытых дверях салун-бара «Упряжка», в то время как его пассажир, несмотря на все эти происшествия, умудрялся сохранять все тот же зловредный вид.

Следом бросились собаки, за ними Феррарз, за ним Том, а последним к финишу пришел констебль, на бегу вынимавший из кармана записную книжку.

– Это еще что?! – вновь осведомилась Молли.

– Как видно, джентльмену не терпится промочить горло, – констатировал почтальон.

И действительно, из бара донеслись звуки, свидетельствующие, что алкоголик уже перемахнул через стойку, стремясь добраться до бутылок. Звон разбитого стекла, грохот стульев и собачий лай смешались с богохульством протестующих мужчин, чье пиво оказалось пролито в тот самый миг, когда кружку уже подносили к губам.

Cледующие пятнадцать минут были, пожалуй, самыми оживленными за время существования салун-бара Гарри Пирса. Затем одну за другой вышвырнули собак, и в баре воцарилось относительное спокойствие, хотя над всеми остальными звуками громом разносился могучий голос человека в инвалидной коляске. Наконец Феррарз вытолкал кресло на улицу. На физиономии пассажира читались невыразимые мучения.

– А теперь послушайте, летчик-испытатель, – говорил Феррарз, – эта штуковина – кресло-каталка…

– Ладно, ладно!

– …Предназначенное для транспортировки беспомощных людей. Не следует обращаться с ним как с новой моделью истребителя «спитфайр». Вы хоть понимаете, что мы никогда не погасили бы штраф за опасное вождение, не будь вы другом суперинтенданта Крафта?

На лицо зловредного джентльмена легла тень безнадежного и страстного непонимания.

– Послушайте-ка меня, – сказал он, – гори оно все огнем, я лишь хотел узнать, сколько это кресло выдает на прямой и ровной дороге. И что случилось?

– Вы, черт побери, едва не разнесли всю деревню! Вот что случилось!

– Вы хоть понимаете, что я чудом жизни не лишился? – взвыл обездвиженный джентльмен. – Ехал себе спокойненько, никому не причинял никакого зла, и тут не меньше полусотни обозленных дворняжек как налетели на меня и давай кусаться…

– И куда же они вас укусили?

Инвалид ответил свирепым взглядом.

– Не ваше дело куда, – мрачно изрек он. – Вот подхвачу бешенство, и в скором времени сами все узнаете. Меня обрекли на одиночество и приговорили к домашнему аресту из-за серьезнейшей травмы пальца. Подумать только, нельзя уже подышать свежим воздухом и чинно-мирно прокатиться в инвалидном кресле без того, чтобы все окрестные шавки не бросились на больного человека, намереваясь загрызть его до смерти!

Перед нами, разумеется, сидел не кто иной, как великий и прославленный Г. М., о котором все мы были весьма наслышаны. Почти сразу мы с Молли привлекли его внимание, но самым неудачным образом.

Во время блистательного проезда по деревне мы могли лишь с оторопью наблюдать за происходящим, но теперь оказалось, что Молли уже не в состоянии сохранять серьезную мину. Она сдавленно фыркнула, наморщив милый носик, и отвернулась, крепко взявшись за прутья калитки.

Сидевший у дверей паба сэр Генри Мерривейл поправил очки, устремил взгляд в нашу сторону, зловеще указал на Молли пальцем и произнес:

– Вот я о чем.

– Тише, тише! – настойчиво зашептал Феррарз.

– Ну почему мне никто никогда не сочувствует?! – осведомился Г. М., обращаясь в пустоту. – Почему я всегда оказываюсь изгоем? Случись такое с кем-то еще, с кем угодно, и все запричитают и заклохчут: «Господи боже мой, ну и трагедия!» Но когда нечто подобное происходит с больным стариком, все только и делают, что надрываются от хохота. Когда меня будут хоронить, сынок, не удивлюсь, если священник потеряет дар речи из-за смеха, а когда возьмет себя в руки, поминальщики с дружным гоготом попадают со скамеек!

– Это мои друзья, – сказал Феррарз. – Давайте я вас представлю.

– Что, можно запускать моторчик? – с надеждой спросил Г. М.

– Нет, нельзя. Я вас подвезу. Сидите смирно.

Хай-стрит понемногу успокаивалась, если не считать нескольких собак, что щетинились из-за углов, с глубочайшим подозрением наблюдая за неподвижным креслом-каталкой. Том, оставивший машину чуть поодаль от кузни Миллера, чтобы присоединиться к погоне, отбыл по новому вызову, а Г. М., величественно положив руку на управляющий рычажок и пытаясь принять изящно-небрежную позу, не без помощи Пола Феррарза проследовал в нашу сторону.

Стоило креслу прийти в движение, как собаки разразились оглушительным лаем. Несколько вражеских бойцов вынырнули из укрытий, и их пришлось отогнать прочь.

– Вы уже догадались, кто это, – сказал Феррарз, когда Г. М. перестал размахивать костылем. – Доктор Люк Кроксли, отец Тома. А юная леди, что смеялась, – мисс Грейндж.

Должен признать, сегодня Пол Феррарз прямо-таки лучился человеческим теплом, что ему несвойственно, поскольку наш художник довольно-таки сардонический парень (или же был таковым), лет тридцати с небольшим, тощий, носатый и склонный читать нравоучения. Одевается он в заляпанные краской фланелевые брюки и старенькие кофты, а также срывается на крик всякий раз, когда собеседники рискнут завести речь о светотени.

– Мне очень неловко, сэр Генри, – искренне призналась Молли. – Я не собиралась смеяться над вами, и это было чрезвычайно грубо. Как ваш палец?

– Ужасно, – ответил Г. М., демонстрируя перебинтованную правую ногу, и его кислая физиономия слегка смягчилась. – Что ж, хоть кому-то достало порядочности поинтересоваться!

– Нам всем было очень жаль узнать об этом… Кстати говоря, как вы получили эту травму?

Г. М. сделал вид, будто не услышал вопроса.

– Он показывал нам, – тут же объяснил Феррарз, – как в девяносто первом году играл в регби за Кембридж.

– И по-прежнему считаю, что малый у меня за спиной нарушил правила. Еще бы доказать… – Г. М. умолк, шмыгнул носом и обратился к Молли с той обезоруживающей прямотой, о которой мне еще предстояло узнать: – Ну а дружок у вас имеется?

Молли окаменела.

– Знаете ли… – начала она.

– Слишком вы красивая, чтобы не было дружка, – продолжил Г. М., всего лишь делая ей комплимент в уплату за интерес к травмированному пальцу. – У вас, должно быть, полно дружков. В смысле, на такую благовидную и покладистую девицу они, наверное, слетаются как осы на мед.

Обычно в общении с молодыми людьми я выставляю себя полнейшим идиотом, но тут понял, что просто обязан вставить пару слов, а потому сказал:

– Стив Грейндж считает, что юной Молли рановато думать о замужестве. Хотя мы всегда надеялись, что однажды они с моим Томом…

Молли ахнула и немедленно приосанилась.

– В таком случае пусть Том говорит за себя, – довольно резко произнесла она. – И я не понимаю, с чего вдруг мы переключились на обсуждение моей личной жизни.

– Вы напрасно тратите время, Молли, – заметил Феррарз, отчего-то ставший похож на кота. – По натуре Том холостяк. Любое существо в юбке, по его мнению, надлежит водрузить на стол и… препарировать. Не стоит ли вам обратить свой интерес на кого-то другого?

– Это зависит, – с любопытством взглянула на него Молли, – от его опыта.

– Опыта? – насмешливо переспросил Феррарз. – И это слово я слышу из ваших уст?

На его длинноносом лице мелькнула едва заметная улыбка. Он перенес массу тела на одну ногу и сунул руки в карманы заляпанных краской брюк. Его тощие локти торчали в стороны, будто крылья.

– Может, вы и правы, – добавил Феррарз, и его лицо затуманилось. – Сейчас не лучшее время для обсуждения любовных дел, нынешних или будущих. В субботу вечером одна любовь уже закончилась. И, на мой вкус, финал был чересчур сентиментальным. Кстати говоря, что нового слышно об этом случае?

Пожалуй, вопрос был менее непринужденным, нежели тон, которым его задали, поскольку Феррарз – как и все мы – не мог не увидеть полицейский автомобиль, что ехал по Хай-стрит со стороны Линдона. Машина замедлила ход и остановилась возле моей калитки. Из кабины вышел суперинтендант Крафт. Этого долговязого мужчину с вытянутым лицом, стеклянным глазом и размеренным басовитым голосом я знаю уже много лет.

Неподвижный глазной протез придает суперинтенданту зловещий вид, отнюдь не соответствующий его характеру. Крафт – вполне общительный человек и любит пропустить пинту пива не меньше, чем любой из нас. Его управление находится в Барнстапле. В этом же городе Крафт и живет. И еще он изучил все полицейские инструкции на свете.

Суперинтендант направился прямиком к сэру Генри.

– Нельзя ли перемолвиться с вами наедине, сэр? – раскатисто попросил он. Затем смущенно помолчал, повернулся к нам стеклянным глазом и взвешенно добавил: – Мы обнаружили трупы.

Глава шестая

На теплой улице вдруг стало очень тихо. Прислонив костыль к боковине кресла, Г. М. поднял на полисмена взгляд, лишенный всякого намека на энтузиазм, и проворчал:

– Вы о тех двоих, что бросились со скалы в субботу вечером?

– Совершенно верно.

– В таком случае зачем вы хотели со мной увидеться? Они мертвы, разве нет?

– Да, сэр, мертвее мертвого. Но все же обстоятельства этого происшествия вызывают некоторые сомнения. – Тут суперинтендант Крафт посмотрел на меня. – Хотелось бы поговорить еще и с вами, доктор, если вы не против. – Затем он со значением оглядел остальных. – Нет ли поблизости укромного места, где можно побеседовать?

– Почему бы не зайти ко мне домой? Или, что еще лучше, присесть под яблоней в саду?

– Меня это устраивает, доктор. Слово за сэром Генри.

Г. М. лишь хмыкнул. Феррарз, достав клеенчатый кисет и набивая трубку, взирал на обоих с искренним любопытством.

– Остальным вход воспрещен? – спросил он.

– Простите, мистер… – Крафт не знал, да и знать не хотел, его фамилии. – Простите, сэр. Официальное дело.

– В таком случае, – беззастенчиво продолжил Феррарз, – я просто отвезу эту важную персону в сад и вернусь через полчаса. Если наш гость будет настаивать на том, чтобы опять запустить свой инфернальный моторчик, я не сумею ему помешать, но провожу сэра Генри до фермы «Ридд» – на тот случай, если он снова попытается свернуть себе шею. Где вы нашли трупы, если не секрет?

– Сегодня поутру их выбросило на берег неподалеку от Счастливой лощины. Но чего мы ждем, сэр?

Не сказав ни слова, Молли Грейндж пошла прочь. Я вспомнил, что она хотела продемонстрировать мне нечто любопытное. Но, по всей вероятности, дело было не из срочных.

Не без скрипа, скрежета и протестующих возгласов Феррарз транспортировал сэра Генри по извилистой тропинке вглубь сада. Для инвалидской шали стало жарковато, и Г. М. запихнул ее за спину. Наконец мы втроем разместились под яблоней, и суперинтендант Крафт извлек из кармана записную книжку.

– Послушайте, – с примечательной кротостью пробасил Г. М., – мне надо кое в чем признаться.

– Слушаю, сэр.

– Старику скучно, – сообщил сэр Генри. – Такое чувство, что я несколько лет сижу без дела. В Лондоне я никому не нужен, – тут уголки его губ печально поникли, – равно как и где бы то ни было, так что я в растерянности и не знаю, к чему приложить руки. – (Любопытно почему. Ведь мне говорили, что он занимает большую должность в Военном министерстве.) – Так что, если дадите возможность пошевелить извилинами, я только за. Но для начала хочу задать один вопрос, сынок, и будьте крайне осмотрительны с ответом.

– Да, сэр? – насторожился Крафт.

Из внутреннего кармана льняного пиджака, являя свету объемистое брюхо, украшенное толстой золотой цепочкой для часов, Г. М. выудил пачку мерзейших черных сигар. Закурил одну, повел носом, будто нашел ее запах отвратительным – каким, в сущности, тот и являлся, – и пронзил Крафта острым взглядом маленьких глаз:

– Вам не приходило в голову, что со следами обуви дело нечисто?

– Нечисто? Боюсь, я не вполне понимаю…

– Ох, сынок! – угрюмо произнес Г. М. – По природе своей я весьма недоверчив.

– Так-так, сэр?

– У вас имеются следы двух пар обуви – побольше, оставленные мужчиной, и поменьше, оставленные женщиной. Они ведут к обрыву по мягкой почве, а затем обрываются. Никаких других следов там нет. Любой, у кого не семь пядей во лбу, незамедлительно придет к выводу, что мужчина и женщина прыгнули с утеса, верно? Но в этой шкатулке, – постучал по лысине Г. М., – предостаточно самых изощренных фокусов, и нельзя исключать, что вся эта история со следами – всего лишь подделка.

Суперинтендант Крафт, нахмурив брови, положил на колено раскрытую записную книжку:

– Подделка? Это как?

– Допустим, по той или иной причине эти двое хотят лишь инсценировать свою смерть. Ну хорошо. Женщина выходит на кухонное крыльцо. В одиночестве шагает по мягкой почве до поросшего травой участка на краю обрыва, а в руке у нее мужские ботинки. Поняли?

– Да, сэр.

– Она останавливается, снимает туфли, надевает ботинки и возвращается к исходной точке задом наперед, оставляя мужские следы рядом с женскими. – Г. М. изобразил сигарой гипнотические пассы. – И теперь у вас два комплекта следов, свидетельствующих о том, чего не было на самом деле. Это же простейший фокус, сынок.

Тут он умолк и, еле сдерживая эмоции, смерил Крафта пылающим взором, поскольку суперинтендант рассмеялся.

То был мягкий, искренний, негромкий смех, выражавший неподдельную радость. Мрачное лицо Крафта оживилось, разительно контрастируя с неподвижностью стеклянного глаза, а подбородок сплющился, прижавшись к воротнику.

– Что вас так развеселило? – осведомился Г. М.

– Ничего, сэр. Версия обстоятельная, и она неплохо смотрелась бы в детективном романе, но могу заверить, что на самом деле такого не произошло. – Тут Крафт стал серьезным. – Видите ли, сэр, дело обстоит следующим образом. Не хотелось бы умничать, но следам обуви посвящена отдельная ветвь криминалистики и целая глава в работе Ганса Гросса. В противоположность распространенному мнению, подделать следы труднее, нежели большинство других улик. По сути дела, это почти невозможно – тем паче способом, о котором вы говорите. Ходить задом наперед пробовали и раньше. Подобные фокусы распознаются в два счета.

Если человек пятится, этого нельзя не заметить. Отпечатки обуви становятся короче, каблук повернут внутрь, вес тела распределен совершенно иным образом – то есть переносится на пятку, а не на носок. Кроме того, встает вопрос массы обоих ходоков.

Вам следовало бы взглянуть на гипсовые слепки следов, сделанные нами в субботу ночью. Эти отпечатки самые настоящие, и никакого фокуса тут нет. Одни, девятого размера, принадлежат мужчине ростом пять футов одиннадцать дюймов и весом одиннадцать стоунов десять фунтов, а другие, пятого размера, оставлены женщиной ростом пять футов шесть дюймов и весом девять стоунов четыре фунта. Что не вызывает сомнений, так это следующее утверждение: миссис Уэйнрайт и мистер Салливан вышли на край утеса и не вернулись.

Крафт умолк и откашлялся.

Забегая вперед, могу с уверенностью сказать, что его слова соответствовали истине.

– Ага, ну да, – проворчал Г. М., внимательно глядя на суперинтенданта сквозь клубы сигарного дыма. – Как погляжу, в этих краях весьма серьезно относятся к научной криминалистике.

– Так и есть, – заверил его Крафт. – Хотя мне нечасто выпадает шанс применить эти знания на практике.

– По-вашему, сейчас именно такой случай?

– Позвольте рассказать, что случилось, сэр. – Крафт обвел пространство застывшим взглядом жуткого стеклянного глаза и понизил голос: – Как я уже сказал, сегодня на рассвете трупы вынесло на берег близ Счастливой лощины. Миссис Уэйнрайт и мистер Салливан умерли в субботу вечером и с тех пор находились в воде. Думаю, не стоит вдаваться в неприятные подробности. Вы непременно подумали бы, что причиной смерти послужили травмы или утопление. Но это не так.

– Не так? – В глазах сэра Генри вспыхнуло живейшее любопытство.

– Нет, сэр. Обоих застрелили в упор, прямо в сердце, из мелкокалиберного оружия.

В саду стало так тихо, что можно было слышать, как через два дома от нас переговариваются соседи.

– Ну и что?! – прорычал Г. М. и жадно присосался к сигаре. Похоже, его терзали смутные подозрения. – Раз уж вы так чертовски увлечены наукой и техникой, позвольте сообщить, что в этом нет ничего странного или удивительного. Многие самоубийства, в особенности двойные, происходят именно таким образом. Люди, надумав лишить себя жизни, хотят удостовериться, что их славное вознесение увенчается успехом. Встают на краю обрыва; парень убивает девушку, и она падает в пропасть; затем он стреляет в себя и следует за девушкой. Вот, собственно, и все. Концы в воду.

– Да, это так, – мрачно подтвердил Крафт. – Более того, ранения типичны для самоубийц. Разумеется, ничего нельзя сказать наверняка, покуда не станут известны результаты вскрытия. Но коронер уже позвонил доктору Генкинсу, и тот произвел вскрытие сегодня утром.

Обе жертвы убиты пулей тридцать второго калибра. Как я уже говорил, в упор. Одежду опалило порохом. На ней, равно как и на краях раны, остались черные следы. То есть, – тут Крафт уставился на остро заточенный карандаш, – в кожу въелись несгоревшие частицы пороха, и это доказывает, что выстрелы сделаны с минимального расстояния. Двойное самоубийство.

– В таком случае что вас гложет? – спросил Г. М. – И зачем вы скроили такую странную физиономию? Ведь доказательства ясны как день!

И снова Крафт мрачно кивнул:

– Да, сэр, доказательства ясны как день. – Он помолчал. – Вот только эти двое не покончили с собой. Мы имеем дело с двойным убийством.

Конечно же, вы, те, кто читает эти строки, именно этого и ожидали. Ждали слова «убийство» и, наверное, задавались вопросом, когда же оно наконец прозвучит. Для вас это лишь подготовка к разминке для ума. Но для меня, вынужденного слушать тот рассказ, каждое слово Крафта было как ушат ледяной воды, и степень моего шока лучше предоставить вашему воображению.

Разговор об огнестрельных ранах и о том, что «в кожу въелись несгоревшие частицы пороха», и без того изрядно подействовал мне на нервы. Ведь речь шла о Рите Уэйнрайт. Мы сидели в саду под яблоней, а Рита грудой мертвой плоти лежала на столе в покойницкой. Но мысль об убийстве – о том, что некто возненавидел Риту и Барри Салливана настолько, что прикончил их обоих, – попросту не укладывалась в голове.

Г. М., разинув рот, смотрел на Крафта, и на лице у него читалось нечто вроде благоговейного трепета. Но сэр Генри не сказал ни слова.

– Теперь что касается оружия, – продолжил суперинтендант. – Сразу скажу, что это был самозарядный браунинг тридцать второго калибра. Если мистер Салливан застрелил даму, а затем застрелился сам – или, если угодно, наоборот, – следовало бы ожидать, что пистолет упал в море вместе с трупами. Верно?

– Я ничего не ожидаю, – заметил Г. М., продолжая смотреть на полисмена. – Это вы рассказываете историю. Так что не тяните.

– Или, – возразил сам себе Крафт, – пистолет мог остаться на утесе, поблизости от места падения тел. Но вы не стали бы, – тут он поднял карандаш, а заодно и кустистые брови, – не стали бы ожидать, что пистолет обнаружится на главной дороге в существенном отдалении от моря и в полумиле от дома Уэйнрайтов.

– И что дальше? – спросил Г. М.

– На этом моменте лучше остановиться подробно. Кто-нибудь из вас знаком с мистером Стивенсоном Грейнджем? Он солиситор, работает в Барнстапле, но живет здесь, в Линкомбе.

– Да, я хорошо его знаю, – ответил я, а Г. М. отрицательно помотал головой. – Та девушка, что недавно стояла со мной у дороги… Это его дочь.

Крафт переварил услышанное, а затем продолжил:

– В субботу ночью – вернее сказать, примерно в час тридцать воскресным утром – мистер Грейндж за рулем своего автомобиля возвращался домой из Майнхеда. Путь лежал мимо дома Уэйнрайтов, где в тот момент находились мы – то есть полиция, – но мистер Грейндж, естественно, ни о чем не подозревал.

Ехал он медленно и очень осторожно, как и следует ездить в наше время. Миновал дом Уэйнрайтов и проехал около полумили в сторону Линкомба, когда в свете фар заметил на обочине какой-то блестящий предмет. Будучи педантичным и основательным джентльменом, мистер Грейндж решил осмотреть находку.