Читать книгу: «Тайна Сада каменных ангелов», страница 2

Глава 3

Я гадала, кто придет за мной: лиса или мышка.

Явилась мышка.

Видимо сначала она постучала в дверь моей комнаты, а не получив ответа всполошилась. Я слышала ее неуверенные шаги в коридоре. Туда-сюда. Мышка металась. Ручка двери, ведущая в классную несколько раз опускалась, но так и не завершала движения. Отчего же Мэг не хватало духу войти сюда? Наконец она решилась и, распахнув дверь будто самоубийца, бросающийся в глубокий омут, ринулась внутрь. Лицо женщины было решительным и суровым. Казалось, она намеревалась столкнуться с призраками прошлого и не отступать ни на шаг.

Увидев меня, она резко остановилась, вновь съежилась, привычно опустила голову. Тихая, покорная Мэг.

Но я успела увидеть. В памяти запечатлелся ее горящий, полный муки и раскаяния взгляд.

Еще одна тайна Грейстоуна. Еще одна печать, которую мне придется сорвать. Не сейчас. Позднее. Нужно быть терпеливой.

Итак, меня вызвали. Меня хотели оценить.

Мышка провела меня в Малую гостиную, в ней мы не были, когда миссис Филимор знакомила меня с замком, и я быстрым взором окинула помещение.

Комната утопала в полумраке, несмотря на дневной свет, проникавший в высокие окна. Стены, обитые пурпурной тканью и бархатные портьеры цвета переспелой сливы, поглощали солнечные лучи, превращая их в мерцающую дымку, придававшую гостиной налет таинственности.

У камина находился низкий столик – фарфоровый чайный сервиз на нем казался светлым пятном в этом царстве мрачных тонов. С каминной полки на меня взирали два печальных фарфоровых ангела с позолоченными крыльями.

Место первой встречи с Аддерли. Поле боя.

Отец и дочь стояли возле камина, пурпурные тени, казалось, клубились вокруг них, превращая Эдуарда в неподвижную скульптуру, а Фелицию – в призрачное видение в ее слишком темном, слишком мрачном для ребенка платье и черных туфельках.

Лицо девочки было чрезмерно бледным, а глаза…Боже, эти серые, бездонные глаза. Они словно видели меня настоящую, видели сквозь маску гувернантки, сквозь время между нами, сквозь все мои тщательно выстроенные защитные стены.

На краю дивана, чинно сложив на коленях руки с тонкими, почти прозрачными пальцами, сидела девушка приблизительно моего возраста. Вид у нее был слишком скромным и серьезным, чтобы быть естественным.

Личико – правильное, но лишенное ярких красок – напоминало куколку, которую годами держали в шкафу: бесцветные ресницы, тонкие губы, гладкие каштановые волосы, собранные в тугой узел.

Ее светло-голубые глаза сверлили меня с болезненным любопытством, которое она тщетно пыталась спрятать за маской чопорности.

Но ее взгляд, не мог идти ни в какое сравнение с горящим взором пожилого джентльмена, расположившегося в массивном кресле у камина. Глаза графа Элмора – темные провалы в угольной шахте – впились в меня как клещи, изучая каждую черточку лица, каждую складку на платье.

В нем не было ни капли той неуверенности, что выдавала его подопечную Ромильду Брент. Только безжалостная проницательность, словно он уже раскрыл все мои тайны и теперь ждал, когда я сама запутаюсь во лжи.

Блики пламени отражались в его взоре, превращая обычное наблюдение в молчаливый допрос. Он не двигался, но одно только присутствие Уильяма Аддерли, графа Элмора и виконта Честертона, подавляло всех, кто находился в комнате.

– Мисс Грэнтэм? – полувопросительно произнес он, и его голос, глухой, замогильный, заставил меня непроизвольно выпрямиться.

Ромильда робко потупилась. Миссис Филимор, которую я не сразу заметила из-за тяжелой портьеры, за которой та укрылась как за щитом, напряженно смотрела перед собой.

Никто не решался вмешаться в нашу немую дуэль.

А граф продолжал жечь меня взглядом, будто проверяя, сколько времени мне потребуется, чтобы дрогнуть.

Но я продолжала спокойно стоять, сохраняя на лице выражение вежливой учтивости. Мои руки, сложенные перед собой в спокойном ожидании, не дрожали. Губы привычно сложились в ничего не значащую полуулыбку. Этакая толстокожая, невозмутимая особа, приученная сносить капризы знатных семейств.

– Итак, вы прибыли к нам из Морли, что в Западном Йоркшире? – наконец процедил граф, и в его голосе прозвучали нотки раздражения – моя первая победа. – Вы учились в Данхерстской школе-пансионе, частном заведении для юных леди и там же затем остались в качестве преподавательницы?

– Все верно, лорд Элмор! – я слегка поклонилась

– Леди Уинтер высоко оценивает ваши способности! Вы согласны с ее мнением? Как я слышал, она весьма взыскательна – этой даме непросто угодить.

– Я благодарна леди Уинтер за столь лестное суждение обо мне, милорд. Что до ее требовательности, то я могу сказать одно – леди Уинтер действительно строга, но вместе с тем и справедлива. Эти качества помогают ей обеспечивать соблюдение дисциплины в школе.

– Дисциплина…. Да, это то, чего не хватает Фелиции.

Граф Элмор пренебрежительно хмыкнул, и его сердитый взгляд метнулся в сторону сына с немым укором, который повис в воздухе – тяжелый, как запах коньяка.

Эдуард Аддерли не отреагировал, но по тому, как напряглись мускулы его челюсти, будто сдерживая поток гневных слов, я поняла, чего тому стоило сдержаться.

Он не был равнодушен к происходящему вокруг.

Он был скован молчанием – как приговоренный притянут цепью к позорному столбу. Но в его глазах я видела нечто… тревожащее. То же, что видят охотники у лесных волков перед их смертельным прыжком.

Граф тоже заметил его реакцию и словно древний вампир удовлетворенно скривил губы в торжествующей усмешке, после чего отвернулся, словно сын перестал для него существовать.

Мне казалось, что кровь вскипает у меня в жилах, и я молилась, чтобы она не прилила к лицу, выдав охватившую меня ярость. Я вспомнила, как Розамунд описывала все придирки, язвительные, а порой и оскорбительные замечания графа и поняла, как тяжело приходилось моей сестре в этом осином гнезде.

«Берегись, чудовище» – подумала я, оставаясь внешне невозмутимой.

Я встретила взгляд Уильяма Аддерли – надменный и иронический, взгляд человека, презирающего всех и вся, – и внутренне оскалилась.

Если гибель сестры – твоя вина…

Мои ногти впились в ладони, но я продолжала смотреть перед собой с тупым равнодушием терпеливой прислуги.

… я сдеру с тебя шкуру.

Не ножом. Собственными ногтями. Методично, как сдирают износившуюся обивку со старого кресла, обнажая труху под ней.

Чего бы мне это не стоило.

Держись, Амариллис. Главное, остаться в Грейстоуне.

– Я надеюсь, вы сумеете научить девочку необходимым манерам, мисс Грэнтэм, – фыркнул старик. – Кстати, у вас есть родственники в Уэймуте? Помнится, я слышал о Джордже Грэнтэме, владельце Хейзелфорд-Мэнор, расположенном, кажется, вблизи Мидлстауна….

Я почувствовала, как мои внутренности буквально замерзают. Проклятье! Дядя Джордж…. Неужели старый негодяй все знает? Осторожнее, Амариллис. Ты ступаешь на тонкий лед.

Я услышала свой собственный голос – безмятежный, размеренный:

– Нет, милорд! В графстве Дорсет у меня нет родственников. Во всяком случае, я о таких не знаю. Мой отец – викарий в небольшом приходе Фернкомб-Грин. Мать моя умерла. Я – единственный ребенок в семье.

– Значит, вы скромны, благочестивы, образованы и не обременены семейными узами. Идеальное сочетание! Что ж, мисс Грэнтэм, можете приступать к обязанностям. Сдается, нашей юной мисс Аддерли не терпится познакомиться с вами. Подойти сюда, Фелиция.

Повинуясь повелительному жесту старого графа, девочка осторожно приблизилась, внимательно разглядывая меня серыми глазами.

Глазами Розамунд. Глазами моей матери. Моими.

– Я думаю, что сейчас Фелиция должна подняться к себе, пообедать и отдохнуть после поездки. После чего, я смогу оценить ее умения и определить тактику дальнейшего обучения.

Я вопросительно посмотрела на графа Элмора. Он кивнул, не сводя с меня изучающего взгляда. Как кот подстерегающий добычу.

Я поняла, что встреча окончена.

Я принята. Я остаюсь в Грейстоуне.

В классной комнате, куда нас провела Мэг, на столе уже ждал обед, простой и сытный. По крайней мере, голодом в замке никого не морили.

Я заставила Фелицию проглотить все до кусочка, между делом рассказывая ей о некоторых фактах из своей биографии и стараясь расположить к себе девочку. Вначале она вела себя замкнуто и угрюмо, отвечая на мои расспросы односложными фразами, но я была терпелива и, в конце концов, сумела преодолеть барьер отчуждения, сообщив ей, что мы будем не только разучивать предметы, но и читать сказки, гулять на свежем воздухе и заниматься верховой ездой.

– Дядя Родерик учит меня ездить верхом на мистере Дикси – это мой пони! Но сейчас его нет в замке. Он в Лондоне.

Я услышала в голосе девочки пробивающуюся как росток нежность. К кому только? К дядюшке? А может к домашней лошадке? Как бы ни было, Фелиция была одинока и заброшена. Мне следовало действовать осторожно, чтобы завоевать ее доверие.

Значит, Родерик Аддерли, виконт Честертон уехал в столицу по делам и еще не вернулся. Он тоже был здесь, когда умерла Розамунд. Как и его мать – леди Элмор. Я знала, почему она практически не покидает западного крыла. Графиня страдала душевным недугом и была подвержена приступам черной меланхолии. Моя сестра считала, что причина ее болезни скрыта в глубоком прошлом – Амелия пережила тяжелое потрясение, которое отразилось на ее рассудке губительным образом.

Мне еще предстояло встретиться с ними.

Я напомнила девочке о необходимости отдохнуть, и она без всяких возражений позволила себя уложить. Когда я закрывала дверь ее комнаты, то услышала вздох. Тяжелый, горестный.

Бедное отвергнутое всеми дитя!

– Что случилось, Фелиция? – я тревожно застыла на пороге

Она ответила не сразу. Но ответила.

– Ничего. Просто я вспомнила о маме – она ушла к ангелам и мне так одиноко без нее в этом огромном замке. Дедушка запрещает мне говорить о ней, а я скучаю…. А вы… похожи на мою маму. Правда. Я когда увидела вас в окне, решила, что это она. Но ваши волосы светлее. К тому же, Глэдис сказала, что мама больше не придет. Никогда. Мертвые не возвращаются. Я просила папу позволить мне отнести ей цветок, но он не разрешил…

Мое сердце сжалось от жалости. Я увидела лежащую на стуле увядшую красную розу. Вернувшись, я склонилась над девочкой и осторожно погладила ее по волосам:

– Мне очень приятно, что я напомнила тебе маму, Фелиция. Я видела ее портрет в галерее – она очень красивая. Увы, я не могу похвастаться таким обаянием. Лучше тебе не упоминать о нашем сходстве – это может разозлить твоего дедушку, и кто знает, как он отреагирует. Взамен я обещаю, что мы выберем время и навестим твою маму. Ты обязательно отнесешь ей цветы…

Она заверила, что никому не скажет, и я шагнула за порог.

Мертвые не возвращаются. Не могут за себя постоять.

Но живые – могут.

Ощутив болезненные уколы, я медленно разжала пальцы. В ладони лежала роза – маленькая, тщедушная, поникшая. Засохший бутон рассыпался по вощеному полу ворохом алых лепестков, напоминавших кровавые пятна. Там где крохотные шипы впились в мою кожу, проступила красная роса, как напоминание.

Мщение – тоже дело живых.

Глава 4

Нужно ли говорить о том, что я полюбила Фелицию всей душой?

Мне кажется, это было неизбежно. Даже если бы она не была моей племянницей. Я обратила на девочку все то, что годами копилось в душе – нежность, которую испытывала к сестре, заботу и внимание, что так и не получила от собственной матери, даже ту родительскую ласку, что предназначалась для моего будущего ребенка.

Дитя, осиротевшее дважды – сначала потеряв мать, затем и отца, пусть тот ходил и дышал, – потянулось ко мне, как росток к редкому лучу солнца. Она впитывала щедро проливаемые на нее чувства, будто иссохшая земля дождь.

По вечерам, когда замок скрипел и стонал под напором северного ветра, мы сидели у камина в классной комнате и читали сказки, а иногда днем вместо занятий шили кукол из разноцветных лоскутков. Я старалась научить ее не только хорошим манерам, но и обычным человеческим радостям – всему тому, чего бедная девочка была лишена в этом доме холодных стен и не менее ледяных взглядов.

Когда Фелиция обнимала меня перед сном, я задумывалась – а что будет с ней, если я исполню свой план? И я начинала колебаться в своей жажде мести, которой противостояла детская доверчивость дочери Розамунд и Эдуарда. Я боялась разрушить ее хрупкое счастье.

А Эдуард…

О, Эдуард Аддерли представлялся мне тенью, блуждающей по замку. Без цели, без смысла. Хотя пока старший брат был в отъезде, ему вменялось в обязанности следить за землями, которые Элморам удалось сохранить за замком. Если мы случайно сталкивались, он вел себя безукоризненно вежливо, но отстраненно не только в отношении меня – гувернантки, но и собственной дочери. А в те редкие дни, когда мистер Аддерли появлялся в классной комнате, он казалось, сам не понимал, куда и зачем пришел.

– Мисс Грэнтэм, – кивал он мне и усаживался на стул у двери, чтобы молча следить за нашими занятиями.

– Папа… – шептала Фелиция, но его взгляд равнодушно скользил мимо нее, как по поверхности пруда

Однажды ночью я услышала, как он бьет кулаком в стену своей спальни – по странному совпадению помещения, отведенные им с Розамунд, находились рядом с комнатой гувернантки. Этот звук, а также его шаги, похожие на метания дикого зверя в клетке, выдавали, что под маской равнодушия еще теплится что-то человеческое.

Но к утру он снова становился статуей скорби – красивой, холодной и совершенно недоступной для робкой и доброй девочки, так нуждавшейся в отце.

В такие минуты я вспоминала своего отца, изо всех сил старавшегося компенсировать нехватку материнского внимания своей любовью. Мне хотелось схватить Эдуарда за воротник и как следует встряхнуть, вырвать из оцепенения и заставить посмотреть на дочь.

Он не мог не заметить растущей между нами близости. Однажды, когда мы гуляли на улице и случайно столкнулись с ним, я поймала его взгляд, устремленный на нас – не гневный, а…. тоскливый. Словно мистер Аддерли вдруг увидел призрак того, что могло бы быть, если бы Розамунд не умерла. Я не знала, какую роль он сыграл в случившейся с ней трагедии, и поэтому не могла себе позволить жалеть этого человека.

Пробыв в Грейстоуне месяц, я так и не смогла выяснить подробностей смерти сестры. Каждый день, пытаясь вырвать из обитателей замка хоть крупицу правды, я наталкивалась на стену молчания, возведенную между мной и трагедией, произошедшей с Розамунд.

Миссис Филимор в своем черном одеянии передвигалась по дому точно призрак, отдавая скупые приказы слугам и к ней было не подступиться.

Иногда во время прогулок мне попадалась мисс Брент, но она едва завидев меня, стремилась упорхнуть. Если же я оказывалась быстрее, то Ромильда замирала передо мной как заяц в ожидании выстрела охотника – ее бледные губы сжимались в тонкую линию и никакие ухищрения не могли заставить ее раскрыть рта. Стоило мне отвести взор, и она трусливо бежала, оставляя после себя легкий запах розовой воды и ощущение повисших в воздухе несказанных слов.

Мэг тоже была боязлива – своими расспросами я могла ее спугнуть. Однажды я застала ее вытирающей пыль с портрета Розамунд, но на мой вопрос о гибели покойной миссис Аддерли, я получила странный ответ. Служанка бросила на меня торопливый, испуганный взгляд и прошептала:

– Правда может убить. Лучше оставить мертвых в покое.

Что до болтливой Глэдис…

От лисы я сама старалась держаться подальше, опасаясь вызвать подозрения. Не внушал доверия и дворецкий, всегда разглядывавший меня так пристально, что казалось – еще немного, и он прожжет во мне дыру. От этих пытливых взглядов у меня даже стала болеть спина.

По воскресеньям все обитатели Грейстоуна отправлялись в церковь на службу. В замке имелась своя часовня, но она уже много лет стояла заброшенная.

Нам с Фелицией вменялось в обязанность присутствовать на церемонии. В церкви семейству Аддерли отводились почетные места. Всю службу я сидела между девочкой и миссис Филимор, сверля взглядом затылки старого графа Элмора и Эдуарда. Иногда последний поворачивался, и я видела его профиль – красивый как у статуи и такой же безжизненный.

Экономка сидела по правую руку от меня, прямая как палка. Черный шелк ее платья шуршал при каждом вздохе, напоминая, что она существо из плоти и крови – хотя порой я в этом сомневалась.

Сам граф Элмор и вовсе напоминал мне мертвеца – он не шевелился всю службу, будто врос в дубовую скамью, вырезанную с такой же безупречностью, как и лица самих Аддерли.

Фелиция ежилась рядом со мной, словно сидела на иголках, ее пальцы то и дело теребили мой рукав. Периодически я пожимала ее маленькую холодную ручку, стараясь передать ей свое тепло и молчаливо взывая проявить терпение.

Мне чудилось, что я нахожусь в царстве теней, и я была несказанно рада, когда эта пытка, наконец, закончилась и мы смогли вырваться наружу, к солнечному свету.

Хозяева Грейстоуна и слуги вернулись в замок, мы же с девочкой нарочно задержались, разглядывая витражи церкви из цветного полупрозрачного стекла. Я сказала, что мы намерены сходить на кладбище и отнести цветы к фамильному склепу. Девочке следует научиться почитать места захоронения предков – это ее обязанность как Аддерли.

Граф Элмор кивнул с таким величественным видом, словно одобрял не мое высказывание, а какой-то важный обряд.

Церковное кладбище встретило нас тишиной, слишком густой для такого ветреного дня. Даже листья не шелестели на старых вязах.

Дорога к склепу петляла между старых могил, поросших сухой травой, плющом и чахлым папоротником. Фелиция шла, не поднимая глаз, пока я не остановилась у серой гранитной плиты с резной розой – каменный ангел с отбитым лицом склонялся над надписью: «Здесь покоится слава Аддерли».

Захоронения здесь были более пышными – их украшали красивые надгробья и статуи – плакальщицы, застывшие в вечной скорби, крылатые вестники с печальными ликами, кто-то возвел даже целый мавзолей для горячо любимой и почитаемой тетушки. Под ними покоились многочисленные родственники Элморов, которые бы просто не уместились в каменных недрах фамильного склепа.

– Это… – начала я, но девочка перебила, вдруг оживившись:

– Я знаю! Это леди Маргарет. Папа рассказывал, она умерла от смеха. Прямо во время обеда, чем вывела из себя дедушку, которому доводилась двоюродной кузиной.

На мгновение я застыла. От смеха? Что ж, в Грейстоуне всякое могло случиться.

– Ну, миссис Филимор сказала, что вообще-то она подавилась булочкой. А дедушка рассердился оттого, что она завещала свои деньги не ему или дяде Родерику, а папе, о чем и сообщила за обедом.

Фелиция наморщила лоб, словно припоминая.

– Это было давно. До моего рождения.

Мы снова побрели мимо памятников и серых плит. В какой-то момент мне показалось, что тень скользнула между деревьями. Будто кто-то следил за нами. Я пригляделась, но никого не увидела.

– Вот здесь, – указала девочка на массивную дверь склепа, украшенную переплетенными буквами «А» и «Э». – Они все здесь – все умершие Аддерли.

Не все.

Потому что Розамунд здесь не было.

Я могла бы и не отыскать место ее погребения, если бы не Фелиция, которая провела меня сквозь высокую траву к могиле с уверенностью не раз бывавшего здесь человека.

Моя сестра не удостоилась ни места в семейном склепе, ни даже одинокого памятника. Ее могилу спешно вырыли у дальнего края кладбища Аддерли, где земля была хуже, а в соседях – некрещеные младенцы и самоубийцы.

Только скромный серый камень с надписью:

Р.М.

1884-1908

Ни фамилии Аддерли. Ни эпитафии.

Как будто ее стыдились даже мертвой.

Девочка присела рядом с могилой и прижалась лбом к шероховатой поверхности камня как к материнской щеке.

Я же отшатнулась, кусая губы, чтобы заглушить рвущийся наружу крик.

Не было никакого несчастного случая.

Розамунд покончила с собой.

Вот почему ее смерть укутали в покров забвения. Вот почему ее вышвырнули за порог склепа Аддерли, забросав землей как последнюю нищенку.

Моя сестра – самоубийца.

Мой помутившийся взор рванулся прочь от могилы, вслед за солнечным лучом скользя по надгробным плитам, и натолкнулся на взгляд Эдуарда. Уже не безжизненный как обычно. Внимательный, пытливый, понимающий.

Мистер Аддерли стоял в десяти шагах от нас.

В его руке он держал алую розу.

Глава 5

Несколько мгновений – а казалось целую вечность, длился наш молчаливый поединок взглядов.

Мы с Эдуардом замерли глядя в глаза друг другу подобно дуэлянтам, оценивающим противника перед выстрелом.

Внезапно налетевший ветер взъерошил его темные волосы и запутался в складках моей юбки, но даже он не мог сдвинуть нас с места – мы будто могильные памятники вросли в кладбищенскую землю.

«Он знает».

Мысль пронзила меня тысячей иголок. Мне казалось, что волосы на моем затылке становятся дыбом под шляпой, а холодная испарина, проступившая на коже, заставляет мелко дрожать, как травинку под холодными порывами вихря.

Эдуард знает.

Знает, кто я на самом деле.

Знает, зачем я прибыла в Грейстоун и отчего все ночи провожу с открытыми глазами, вцепившись в медальон с портретом Розамунд.

Он проводит их также, глядя на мою фотографию в медальоне.

Ему известно, что я единоутробная сестра покойной Розамунд Аддерли, в девичестве Морленд. Я – дурочка, если решила, что второй медальон покоится в земле и я в безопасности. Ошибка, которая может стоить мне….

Чего? Работы? Жизни?

Мистер Аддерли сдвинулся с места и, пройдя мимо меня, склонился над могилой, положив розу на серый камень.

Фелиция съежилась, сторонясь отца. Он протянул ей руку и девочка, испуганная и растерянная, осторожно вложила в его ладонь свои пальчики. Эдуард выпрямился и снова взглянул на меня:

– Вы идете, мисс Грэнтэм?

Я не ответила. Потому что внезапно поняла одну вещь.

Эдуард не опасается моей мести его семье.

Он ждет ее.

Мистер Аддерли, держа дочь за руку, двинулся по тропинке к замку, и мне не оставалось ничего другого как последовать за ними.

– Мисс Грэнтэм, вы не замерзли? – обратилась ко мне Фелиция, когда мы, наконец, покинули территорию кладбища. – Папа сказал, что нам всем следует подняться в классную комнату и выпить горячего чаю.

Я, не сдержавшись, метнула косой взгляд на Эдуарда. Тот чуть заметно усмехнулся. Я вспыхнула и посмотрела на высившийся перед нами Грейстоун.

Между кладбищем и замком лежал заброшенный розарий – алые цветы переплетались с сорняками в борьбе за существование. Именно там, среди чахлых кустов, я разглядела темную женскую фигуру.

Слишком далеко, чтобы разглядеть лицо. Но достаточно близко, чтобы ощутить недоброе предчувствие.

Мои пальцы сами собой ухватили мистера Аддерли за локоть, когда женщина в черном резко остановилась, увидев нас. Я ощутила, как напряглась его рука, но он не отстранился.

Некоторое время она стояла недвижимо, следя за нашим приближением. Выцветшее платье делало ее похожей на старую, облезлую ворону. На морщинистом лице выделялись хищные желтоватые глаза.

Мы сделали еще шаг, и она сердито плюнув в нашу сторону, стремительно зашагала прочь.

Враждебность старухи повисла в воздухе, подобно ядовитому туману.

Кто из нас вызвал ее? Я? Эдуард? Или …Фелиция?

– Кто эта женщина? – выдавила я

– Фелиция, – обратился к дочери мистер Аддерли. – Ступай вперед и прикажи Глэдис подать чай в классную.

Девочка послушно устремилась вперед и я с тоской посмотрела ей вслед. Мне вовсе не хотелось оставаться наедине с Эдуардом.

– Тетушка Флоренс, так мы ее называем! – произнес мистер Аддерли

– Что? – я только сейчас сообразила, что продолжаю цепляться за его локоть и поспешила разжать пальцы

– Вы спрашивали кто эта старуха. Ее зовут Флоренс Мартиндейл. Она – акушерка. Именно эта женщина в свое время помогла появиться на свет моему брату и мне. И… еще одному ребенку… Она принимала роды у первой жены моего отца и у моей матери.

Первой жены? Моей матери?

От изумления я споткнулась. Граф Элмор был женат дважды?

– А первая жена графа…. Она умерла в родах?

Мистер Аддерли покачал головой:

– Нет, с чего вы взяли. Но ее судьба была трагичной. Ребенок умер сразу после рождения, а через год после этого печального события она покончила с собой.

– Покончила с собой? – я в ужасе уставилась на своего собеседника

– Да, бедняжка Беатрис больше не могла иметь детей. Можете представить, какая жизнь ее ожидала рядом с моим деспотичным отцом, для которого получить наследника рода было первостепенной задачей. В конце концов, несчастная не выдержала его упреков, и однажды взяв одно из охотничьих ружей, ушла в лес. Ее муж отыскал ее, но слишком поздно. В Грейт-Торкомб до сих пор ходят слухи, что граф Элмор помог первой супруге покинуть бренный мир.

– Какой ужас! А ваша …. То есть нынешняя графиня Элмор… Она ведь…

Я осеклась и остановилась посреди заброшенного розария, не зная как продолжить…

– Умалишенная? – закончил фразу Эдуард. – Со мной вы можете говорить открыто, мисс Грэнтэм. Поверьте, в этом замке вам следует остерегаться не меня. Да, Амелия – моя мать и мать виконта Честертона – не здорова. Она практически не покидает своих покоев в западном крыле замка.

– Мне искренне жаль…

– Графиня Элмор сошла с ума сразу после рождения первенца, – тихо сказал он. – Пыталась украсть чужого младенца, чтобы вернуть своего. Она считала, что Родерик не ее ребенок. Что он – подменыш.

– Существо из легенд? – удивилась я

– Нет, конечно. Мать утверждала, что родила девочку, а Флоренс подменила ее мальчишкой по приказу графа Элмора, решившего отомстить жене за измену. С тех пор они с отцом отчаянно ненавидят друг друга. Да, мисс Грэнтэм, под крышей Грейстоуна развернулось немало драм. Иногда моя несчастная мать в минуты помутнения рассудка ускользает из мрачного убежища, бродит по коридорам и стучит в двери в поисках младенца. Думаю, миссис Филимор уже предупреждала вас, что отзываться на стук не следует. Но вам не стоит ее бояться. Графиня Элмор – не опасна. На приемах, которые проводились в замке до … несчастного случая с моей женой, она даже исполняла роль хозяйки.

Я ухватилась за его слова как утопающий за соломинку:

– Как … умерла миссис Аддерли?

– Покончила с собой, – спокойно ответил Эдуард. – Спрыгнула со смотровой площадки западной башни замка.

В его голосе не было сострадания или душевной муки. Только холодная ясность и решимость, как у человека, который слишком долго скрывал правду.

Он умолк, но я уже поняла. Что-то произошло с Розамунд два года назад. Что-то заставило ее пойти на отчаянный шаг. Что-то, о чем вероятно знает Эдуард. Я вижу это по его глазам.

– Но почему? – мои губы с трудом разлепились, чтобы задать этот вопрос

Мистер Аддерли посмотрел на меня, и в его глазах – впервые за все время мелькнуло что-то похожее на сожаление. Не гнев. Не боль. А именно сожаление.

– Потому что я вынудил ее это сделать, – твердо произнес он. – Это я убил Розамунд.

Мне показалось, что земля вздыбилась у меня под ногами, но я устояла. Только рука невольно потянулась к воротничку блузки, который вдруг сделался тугим, будто петля на шее приговоренного.

– Простите! Мне не следовало так говорить!

Сильная рука подхватила меня за локоть.

Рука Эдуарда. Рука убийцы?

– Вы с ума сошли!

Я вырвала свою руку.

– Нет, я рассуждаю вполне здраво. Вероятно я действительно своими действиями вынудил жену покончить с собой. Мои адвокаты готовились к бракоразводному процессу, и я намеревался бороться за опеку над Фелицией. Хотите сказать, что она не сообщила вам об этом?

О, боже! Развод?!

Развод, о котором никто в нашей семье не знал.

Я стояла оглушенная, онемевшая. Розамунд никогда не упоминала о разводе. В своих редких письмах она писала о тоске по дому, о любви к дочери, о странных обычаях Грейстоуна – но ни слова о разрыве с Эдуардом.

Почему?

Возможности крутились в голове, как клубок дерущихся охотничьих псов.

Она стыдилась? Не хотела нас волновать? А может ей угрожали? Развод мог губительно сказаться на репутации всех Аддерли, для графа Элмора занимавшего высокое положение в обществе подобное было неприемлемо.

Но тогда….

А была ли ее гибель самоубийством? На что готовы были пойти эти люди, чтобы устранить досадную помеху.

Граф всегда ненавидел Розамунд за ее происхождение – дочь викария в его глазах не была ровней Аддерли.

Но в чем причина развода? Другая женщина?

Последняя мысль меня покоробила. Я вспомнила, как Розамунд отзывалась о муже – в ее словах не было ревности, обиды или гнева. Хотя в какой-то момент в письмах стала явственно звучать печаль. Она была разочарована жизнью в Грейстоуне, и я понимала почему. С рождением дочери ситуация улучшилась. Но лишь до того момента, когда Аддерли стали возводить между ней и дочерью стену отчуждения.

– Ясно! – выдавила я. – Помнится, граф Элмор всегда выступал против вашей поспешной женитьбы на Розамунд, считая ее недостойной. Вы решили исправить ошибку и избавиться от женщины, к которой остыли. Вероятно какая-то аристократка или дочь денежного мешка, отчаянно рвущегося в высшее общество, показалась вам более подходящей на роль супруги Аддерли…

– Замолчите! Вы понятия не имеете, о чём говорите!

Слова Эдуарда ударили словно плеть – резкие, оставляющие после себя жгучую тишину. В них не было сомнений, только холодная уверенность, переходящая в презрение.

«Замолчите. Вы понятия не имеете, о чём говорите» – фраза, от которой воздух будто застывает. Она не оставляет места для возражений, только ощущение щелчка по носу словно зарвавшемуся котенку.

Интересно, что стояло за его холодным взрывом? Накопившееся раздражение? Желание прервать диалог? Или нечто более глубокое – например, ярость от того, что кто-то осмелился рассуждать о том, чего, по его мнению, не может понять?

Такие слова – граница. После них либо отступают, либо готовятся к бою.

Мое исстрадавшееся и жаждущее мщения сердце требовало напасть, но разум, возобладавший над чувствами, вновь усмирил его порыв.

Прежде всего, мне нужна была правда.

– Тогда скажите мне, мистер Аддерли? – я взглянула на него без вызова или гнева, но с холодной решимостью. – Почему вы намеревались оставить Розамунд и отобрать у нее дочь?

– Если бы Розамунд хотела, чтобы причина нашего развода стала вам известна, она бы сообщила обо всем в письме, – спокойно произнес он. – Но она не доверилась вам, предпочтя унести эту тайну с собой в могилу. Пусть все так и останется. Ваша сестра упокоилась в мире. Не стоит рыться в ее белье, мисс Грэнтэм. Ни к чему хорошему это не приведет.

Мистер Аддерли развернулся и зашагал прочь, показав тем самым, что разговор окончен. Выдаст ли он меня своему отцу? Возможно, мне стоило начать паковать вещи.