Неночь

Глава 4
Доброта

Капитан Лужица любил свою Мию.

В конце концов, он знал ее с тех пор, как был котенком. Еще до того, как он успел позабыть тепло крошечных тел своих братьев и сестер, она носила его на руках и целовала в маленький розовый носик, и кот знал, что девочка всегда будет центром его мира.

Поэтому, когда судья Рем нагнулся, чтобы схватить ее за запястья по приказу консула, Капитан Лужица зашипел сквозь оскаленные желтые зубы, вытянул когтистую лапу и расцарапал лицо судьи от глаза до губы. Мужчина взревел и схватил храброго Капитана одной рукой за голову, а другой – за тельце и, почти отточенным движением, скрутил его.

Звук напоминал треск влажных палок – слишком громкий, чтобы Мия смогла его перекричать. После этого жуткого хруста в руке судьи повисла безвольная черная тушка; теплая, мягкая тушка, с которой Мия засыпала каждую неночь и которая уже никогда не замурчит.

В тот момент девочка утратила самообладание. Она выла, царапалась, во что-то впивалась ногтями. Чуть погодя она смутно осознала, что другой люминат забросил ее на плечо. Судья прижал ладонь к кровоточащей ране на лице и достал меч, вспыхнувший пламенем вдоль всего лезвия; сталь засияла ослепляющим мучительным светом.

– Не здесь, Рем, – осадил его Скаева. – Не марай руки.

Судья заорал на своих людей, мать Мии вскричала и начала брыкаться. Девочка звала маму, но тут ее сильно ударили по голове, и Мии потребовались все силы, чтобы не упасть в черноту под ногами. Крики донны Корвере затихали вдали.

Черная лестница, спиралью идущая вниз. Проход вдоль Хребта – не восхитительный холл из полированной белой могильной кости с хрустальными люстрами и костеродными^[23] во всей красе, а тускло освещенный и очень узкий туннель, ведущий наружу. Мия, прищурившсь, взглянула вверх – на Ребра, дугой тянущиеся к выбеленным небесам, на величественные здания Совета, библиотеки и обсерватории. А потом мужчины затолкали ее в пустую бочку, накрыли бочку крышкой и бросили в запряженную тележку.

Послышался удар хлыста, и тележка сдвинулась с места, грохоча колесами по брусчатке. Люминаты сидели рядом с девочкой, но она не разбирала их слов, еще не оправившись от воспоминаний об изувеченном Капитане Лужице, лежавшем на полу, и ее матери, закованной в цепи. Мия ничего не понимала. Дерево бочки царапало ей кожу, щепки цеплялись за платье. Она чувствовала, как тележка переезжает один мост за другим, дымка полусознания так истончилась, что девочка начала плакать, всхлипывая и икая. По бочке стукнул чей-то грубый кулак.

– Заткнись, соплячка, или я дам тебе повод для рыданий!

«Они убьют меня», – подумала Мия.

По ней пробежал озноб. Не от мысли о смерти, прошу заметить; по правде говоря, каждый ребенок считает себя бессмертным. Озноб был физическим ощущением, вытекающим из темноты внутри бочки и сворачивающимся вокруг ее ног; холодным, как ледяная вода. Мия почувствовала чье-то присутствие – или, скорее, отсутствие. Похожее на чувство опустошения после длительных объятий. И тогда она поняла, твердо и уверенно, что в бочке вместе с ней кто-то есть.

Наблюдает.

Ждет.

– Кто здесь? – прошептала она.

Рябь в черноте. Бесшумное чернильное землетрясение. И там, где секунду назад ничего не было, что-то блеснуло в лучиках света, пробивающихся сквозь крошечные щели в крышке бочки. Что-то длинное и острое, какой может быть только могильная кость с рукояткой в форме вороны в полете. Последний раз Мия видела ее под занавесками, после того, как консул Скаева отмахнулся от руки ее матери и заговорил о мольбе и обещаниях.

Стилет донны Корвере.

Она потянулась, чтобы достать кинжал из-под ног. Девочка могла поклясться, что на долю секунды увидела свет, мерцающий, как бриллианты в океане черноты. Мия ощутила столь безграничную пустоту, словно падала в бездну – вниз, вниз в изголодавшуюся тьму. А затем ее пальцы сомкнулись на обжигающе холодной рукоятке кинжала, и она крепко за нее ухватились.

Мия почувствовала нечто во мраке вокруг себя.

Медный привкус крови.

Пульсирующий поток ярости.

Тележка подпрыгивала на кочках, живот девочки крутило, пока, наконец, колеса не замерли. Бочку вытащили из тележки и с такой силой кинули на землю, что Мия чуть не откусила себе язык. Она вновь услышала голоса и на сей раз смогла разобрать слова:

– Меня уже тошнит от этого, Альберий.

– Приказы есть приказы. Люминус инвикта, помнишь?^[24]

– Отвяжись.

– Хочешь разозлить Рема? Скаеву? Спасителей гребаной республики?

– Спасители, как бы не так! Ты никогда не задумывался, как они это провернули? Схватили Корвере и Антония прямо посреди вооруженного лагеря?

– Нет, Пасть тебя побери! Лучше помоги мне.

– Я слышал, что это была магия. Черная аркимия. Скаева в сговоре…

– Хватит блеять, как овца! Кого волнует, как они это сделали? Корвере был гребаным предателем и получил по заслугам.

С бочки сняли крышку. Мия, заморгав, посмотрела на мужчин в темных плащах, надетых поверх белых доспехов. У первого руки были размером со ствол дерева, а ладони – с тарелку. У второго – красивые голубые глаза и улыбка человека, который душил щенков на досуге.

– Зубы Пасти! – выругался первый. – Ей же не больше десяти.

– До одиннадцати она не доживет, – пожал плечами второй. – Не дергайся, девочка. Скоро все закончится.

Душитель щенков взял Мию за шею и достал из-за пояса длинный острый нож. И там, в отражении на полированной стали, девочка увидела свою смерть. Было бы куда проще закрыть глаза и ждать. В конце концов, ей всего десять лет. Одинокая, беспомощная и напуганная. Но правда заключается в том, дорогие друзья, что не важно, сколько солнц в вашем небе. Их количество сути не меняет. В этом мире, как и в любом другом, живут два типа людей: те, кто бежит, и те, кто борется. Существует много определений для описания свойств людей второго типа. Берсеркер. Инстинкт убийцы. Сила есть – ума не надо.

Несмотря на непродолжительное знакомство с юной Мией, вы вряд ли удивитесь, узнав, что перед лицом опасности в виде головореза с ножом, в тот момент, когда воспоминания о казни отца были так свежи в ее памяти,

никогда не отводи взгляд

никогда не бойся

она, вместо того чтобы сдаться и расплакаться, как поступила бы любая другая десятилетняя девочка, вцепилась в стилет, обнаруженный во тьме, и ткнула им прямо в глаз душителя щенков.

Мужчина закричал, прикрыв лицо руками, и упал, между пальцами хлынула кровь. Мия выбралась из бочки, ослепленная ярким светом после долгого пребывания в темноте. Девочка почувствовала, как нечто выползло вместе с ней, свернулось в тени, тянуло ее за ноги. Мию привезли к какому-то безымянному мосту над узким каналом, забитым мусором; все окна в окрестных домах были заколочены.

Глаза мужчины с руками-стволами округлились под громкие завывания напарника. Он достал солнцестальный меч, на кончике которого плясало пламя, и шагнул к девочке. Но его внимание привлекло какое-то движение у ее ног, и, опустив взгляд, он увидел, как тень Мии зашевелилась. Она извивалась и царапалась, словно живая, и протягивала к нему свои голодные ручищи.

– Упаси меня Свет, – выдохнул он.

Меч задрожал в руке головореза. Мия попятилась по мосту, в трясущемся кулаке был зажат окровавленный кинжал, нечто по-прежнему отталкивало ее в сторону. Когда душитель щенков с трудом поднялся на ноги, с лицом, окрашенным кровью, девочка сделала то, что сделал бы любой на ее месте, – и лети оно в бездну, выражение «сила есть – ума не надо».

– …Беги!.. – прошептал тоненький голосок.

И она побежала.

У двеймерца состоялась та же беседа с Жирным Данио, что и у Мии^[25], но выдержал он ее с невозмутимым достоинством.

Трактирщик сообщил ему, что одна девушка уже спрашивала о богине Ночи, затем показал на ее столик – по крайней мере, на столик, за которым она сидела раньше. К тому времени Мия уже прокралась по лестнице и слушала их разговор из-за угла, не издавая ни звука, как итрейский железный священник^[26].

Пробормотав слова благодарности, двеймерец спросил, есть ли в заведении свободные комнаты, и заплатил монетой из хиленького мешочка. Он уже направлялся к лестнице, когда один из местных игроков, джентльмен по имени Скаппс, остановил его вопросом:

– Ты один из увальней Волкоеда?

Юноша ответил мягким баритоном:

– Я не знаю никакого Волкоеда.

– Он не член экипажа «Кавалера». – Мия узнала голос Лема, брата Скаппса. – Глянь, какой низенький. Парень едва достает до яиц Волкоеда!

Смех.

– Может, в этом и смысл?

Снова смех.

Двеймерец подождал, не последует ли дальнейших издевок, после чего продолжил подниматься по лестнице. Мия скользнула к себе в комнату и стала наблюдать через замочную скважину, как он идет к своей двери. Его шаги были не громче шепота, хотя Мия знала, что половицы пищали, как семейка резаных мышей. Юноша оглянулся через плечо на дверь ее комнаты, принюхался и скрылся в своей каморке.

Мия сидела на кровати и размышляла, стоит ли познакомиться с ним или просто покинуть Последнюю Надежду в конце перемены, как и было запланировано^[27]. У них определенно одна цель, но незнакомец вполне мог оказаться хладнокровным психопатом. Вряд ли у большинства послушников, ищущих Красную Церковь, были такие же альтруистические мотивы, как у нее.

Едва городские часы отбили неночь, как Мия услышала, что юноша спускается вниз – тихий, как бархат. Ее тень зашевелилась и вытянулась, иллюзорные когти зацарапали половицы.

– …Если я не вернусь к утру, передай маме, что я люблю ее…

Девушка фыркнула, и кот из теней скользнул под дверь. Она ждала долгие часы, читая при свечах, вместо того чтобы поднять ставни и впустить солнечный свет. Если она хочет покинуть город в эту перемену, ей придется дождаться двенадцатого удара часов, когда происходит смена караула. Так будет легче украсть жеребца. Мысль, что она может просто купить какую-нибудь старую клячу, тянула руку в конце воображаемого класса, но на нее тут же шикнула другая мысль: Мия отправится в пустыню только на лучшем коне из арсенала этого города^[28].

Внезапно она ощутила волну озноба, чувство опустошенности, и в этот момент кот из теней запрыгнул к ней на кровать. Моргнул глазами, которых не было. Безуспешно попытался замурчать.

– Ну?

– …Он поужинал, в процессе наблюдая за теми, кто его оскорблял, а затем последовал за ними домой…

– И убил?

– …Написал в их бочку с водой…

– Значит, не кровожадный. А потом?

– …Забрался на крышу конюшни. С тех пор он наблюдает за твоим окном…

Мия кивнула.

– Так и думала, что он заметил меня, когда пришел.

– …Умный парень…

– Давай проверим насколько.

Мия собрала вещи, положила связку книг в маленький непромокаемый мешок и закинула его за спину. Девушка надеялась, что сможет уйти незамеченной, но раз этот двеймерец наблюдает за ней, то вопрос со знакомством решен. Осталось придумать, чем оно закончится.

Она тихо вышла из комнаты и прокралась по скрипящим половицам, которые не издали ни звука. Скользнув к пустовавшей комнате напротив ее двери, достала две отмычки из тонкого портмоне. Затем приступила к работе и через пару минут услышала тихий щелчок. Мия вылезла из окна и помчалась по крыше, чувствуя, как солнечный свет обжигает обветренное небо, а адреналин покалывает в пальцах. Было приятно снова заняться делом. Снова преодолевать испытания.

Мия метнулась по проулку между «Империалом» и соседней пекарней, ее ботинки не издавали ни шороха на дороге. Не-кот брел впереди, осматриваясь вокруг своими не-глазами.

Как когда-то за окном палача, Мия потянулась и схватила тени вокруг себя. Словно искусная рукодельница, она ловкими пальчиками сплетала нити тьмы в плащ. Плащ, который незаметен для несведущих глаз.

Плащ из теней.

Называйте это как хотите, дорогие друзья. Чудотворство. Аркимия. Механика. Магия. Подобно любой силе, она требует жертв. Когда Мия оплела себя тенями, свет померк перед ее взором. Как обычно, ей стало трудно видеть сквозь вуаль тьмы, но и ее было трудно увидеть за ней. Мир размылся, помутнел, завесился чернотой – ей пришлось идти медленно, чтобы не споткнуться и не упасть. Но, обернутая в свои тени, она незаметно продвигалась дальше под сердитым взглядом неночи – просто акварельное пятно на холсте мира.

Мия дошла до боковой стены конюшни и начала наощупь карабкаться по водосточной трубе. Забравшись на крышу, она прищурилась в своем мраке и заметила в тени дымохода двеймерца, наблюдающего за окном ее спальни. Девушка осторожно двинулась вперед, ступая по черепице и мысленно возвращаясь в сарай старика Меркурио – по полу разбросаны засохшие листья, горло горит от жажды после трех перемен без питья, вокруг графина с кристально чистой водой спят четыре бешеных пса.

Мотивация была жизненным кредо старика, неоспоримым и истинным.

Уже близко. Мия не знала, говорить или действовать, начинать или кончать. Где-то в двадцати шагах от него увидела, как юноша напрягся и повернул голову. А затем перекатилась по крыше под залпом из трех ножей, пущенных с молниеносной скоростью и сверкнувших в свете треклятого солнца. Будь сейчас истинотьма, он уже был бы у нее в кулаке. Будь сейчас истинотьма…

Не смотри.

Она вскочила на ноги и достала стилет, ее тени извивались по черепице и тянулись к юноше. Двеймерец выхватил ятаган, в другой его руке были зажаты еще два кинжала. Темные дреды качались у него перед глазами. Таких отвратительных татуировок Мия еще не видела – словно их нарисовал незрячий во время приступа эпилепсии. А вот само лицо…

Парочка, разглядывая друг друга, застыла, они были бездвижны словно статуи; казалось, что прошли не секунды, а часы, пока над ними завывал шторм.

– У вас очень хороший слух, сэр, – наконец произнесла она.

– Но ваша поступь лучше, Бледная Дочь. Я ничего не слышал.

– Тогда как?

Юноша улыбнулся, и на его щеке появилась ямочка.

– От вас воняет сигарилловым дымом. Гвоздика, кажется?

– Это невозможно. Я стою против ветра.

Двеймерец взглянул на тени, извивающиеся, как клубок змей, у его ног.

– Похоже, в этих краях невозможное в порядке вещей.

Мия уставилась на него. Крепкий, резкий, гибкий и быстрый. Рапира в мире палашей. Меркурио читал людей лучше, чем кто-либо другой, и научил ее делать выводы в мгновение ока. Кем бы ни был этот парень, каковы бы ни были причины, которые побуждали его искать Церковь, он не психопат, не из тех, кто совершает убийство ради убийства.

Любопытно.

– Вы ищете Красную Церковь, – сказала она.

– Тот толстяк отказался брать мое подношение.

– Как и мое. Думаю, нас испытывают на прочность.

– Я тоже так подумал.

– Возможно, они покинули эти места. Я собиралась отправиться в пустыню и поискать их.

– Если хотите умереть, есть более гуманные способы, – юноша указал за стены Последней Надежды. – Да и с чего вы начнете?

– Я планировала идти по запаху, – Мия улыбнулась. – Но что-то мне подсказывает, что лучше довериться вашему чутью.

Двеймерец внимательно на нее посмотрел. Холодный, изучающий взгляд карих глаз прошелся по телу Мии. Затем скользнул по кинжалу в ее руке. По теням у его ног. По шепчущей пустыне за спиной.

– Меня зовут Трик, – представился он, пряча ятаган за пояс.

– …Трик? Вы уверены?

– Уверен ли я в своем имени? Так точно.

– Я не хотела вас оскорбить, сэр, – ответила Мия. – Но если мы отправимся в Пустыню Шепота вместе, то должны по крайней мере быть честны друг с другом и использовать настоящие имена. А вас не могут звать Триком.

– …Ты назвала меня лжецом, девочка?

– Я никак вас не называла, сэр. И буду очень благодарна, если вы перестанете называть меня «девочкой», как если бы это слово было родственным тому, в чем вы испачкали подошву ботинок.

– …Странный у тебя способ заводить друзей, Бледная Дочь.

Мия вздохнула. Взяла свой гнев за ухо и опустила его на колени.

– Я читала о двеймерском обычае давать ритуальные имена. Их придумывают по заданному шаблону. Сначала существительное, потом глагол. Например: Спинолом, Волкоед, Свинолап.

– Свинолап?..

Мия моргнула.

– Свинолап был одним из самых презираемых двеймерских пиратов на свете. Наверняка вы о нем слышали.

– Я никогда не любил историю. За что же его презирали?

– За то, что лапал свиней^[29]. На протяжении почти десяти лет он был грозой фермеров от Стормвотча до Донспира. За его голову обещали награду в триста железных. Ни одна свинья не чувствовала себя в безопасности.

– …И что с ним случилось?

– Люминаты. Их мечи сделали с его лицом то же, что он делал со свиньями.

– А-а-а.

– Поэтому вас не могут звать Трик.

Юноша осмотрел ее сверху донизу со странным выражением на лице. Но, когда он заговорил, в его голосе послышалась железная твердость. Оскорбленное чувство достоинства. Укрощенная, пожизненная злость.

– Меня зовут Трик, – повторил он.

Мия, прищурив глаза, бросила на него быстрый взгляд. Не парень, а сплошная загадка. А она всегда питала слабость к загадкам.

– Мия, – наконец представилась девушка.

Двеймерец медленно и уверенно зашагал к ней по черепице, не обращая никакого внимания на тени под ногами. Затем протянул руку. Пальцы в мозолях, на указательном – кольцо в форме трех змеевидных морских драков, сплетенных вместе. Мия снова оценивающе посмотрела на юношу, на шрамы и безобразные татуировки, на оливковую кожу, широкие и мускулистые плечи. Облизала губы и почувствовала солоноватый привкус пота.

Тени покрылись рябью под ее ногами.

– Рад знакомству, донна Мия, – сказал он.

– И я, дон Трик.

И, улыбнувшись, она пожала ему руку.

Глава 5
Комплименты

Девочка промчалась по узким улочкам, пересекла мост и ринулась вниз по ступенькам. На ее руках засыхала алая кровь. Нечто следовало за ней, темной лужицей неслось по пятам, шустро отскакивая от разбитых плит. Она понятия не имела, что это и чего хочет, – знала лишь то, что оно помогло ей, и без этой помощи она была бы такой же мертвой, как отец.

глаза открыты

ноги дергаются

из горла раздаются булькающие звуки

Мия подавила слезы, сжала руки в кулаки и побежала. Позади слышались крики и ругань душителя щенков и его приятеля. Но девочка была ловкой и быстрой, она ужасно боялась; страх даровал ей крылья. Она летела по кривым проулкам и над замусоренными каналами, пока наконец не сползла по стене в каком-то закутке, схватившись за бок.

В безопасности. Пока что.

Подобрав под себя ноги, Мия пыталась сдержать поток слез, как учила ее мама. Но они были гораздо сильнее и рвались наружу, пока она не сдалась. Икая и вздрагивая всем телом, она прятала зареванное лицо в красные от крови руки.

Отца повесили как предателя под надзором самого верховного кардинала. Мать заковали. Владения семьи Корвере передали тому ужасному судье Рему, скрутившему шею Капитану Лужице. А Юлий Скаева, консул итрейского Сената, приказал утопить ее в канале, как какого-то ненужного котенка.

Весь ее мир разрушили за одну перемену.

– Дочери, спасите меня… – выдохнула девочка.

Мия увидела, как тень под ней зашевелилась. Пошла волнами, словно поверхность воды, в которую бросили камешек. Как ни странно, она не боялась. Казалось, страх вытекал из нее, просачиваясь через кожу на ее ступнях. Она не ощущала ни угрозы, ни детской боязни чего-то неизведанного, притаившегося под кроватью, от которой раньше бросало в дрожь. Но она вновь ощутила то присутствие – или, скорее, отсутствие, – свернувшееся в ее тени на каменных плитах.

– И снова здравствуй, – прошептала Мия.

Она почувствовала это неосязаемое нечто. В своей голове. В груди. Девочка знала, что оно улыбалось – дружелюбная улыбка, которая отразилась бы и в глазах, имейся они у этого создания. Мия нащупала в рукаве окровавленный стилет, полученный с его помощью.

Подарок, спасший ей жизнь.

– Кто ты? – прошептала она в черноту у своих ног.

Ответа не последовало.

– У тебя есть имя?

Оно вздрогнуло.

Выжидая.

Вы-жи-да-я.

– Ты хороший, – объявила девочка. – Так что нужно подобрать тебе хорошее имя.

Очередная улыбка. Черная и нетерпеливая.

Мия тоже улыбнулась.

Решено.

– Мистер Добряк, – подытожила она.

Согласно табличке над стойлом, жеребца звали Рыцарем, но Мия довольно быстро узнала, что на самом деле он просто Ублюдок.

Сказать, что она не питала теплых чувств к лошадям, все равно что сказать, что мерины^[30] не питают теплых чувств к ножам. Прожив почти всю жизнь в Годсгрейве, она редко нуждалась в этих животных, да и путешествовать на них, честно говоря, не самое большое удовольствие, что бы там ни говорили ваши поэты. Запах лошадей сродни меткому удару в уже сломанный нос, филейные части всадника часто бывали отмечены волдырями, а не просто синяками, не говоря уже о том, что копыта ненамного быстрее ног. И все эти минусы усугубляются, если у коня есть чувство собственной важности. К сожалению, у бедного Рыцаря оно имелось.

Жеребец принадлежал гарнизонному центуриону, костеродному воину легиона люминатов по имени Винченцо Гарибальди. Породистый, черный, как легкие трубочиста^[31]. Получая лучший уход (и еду), чем большинство людей Гарибальди, Рыцарь не терпел никого, кроме своего хозяина. Посему, столкнувшись со странной девушкой в своем стойле, он раздраженно фыркнул и стал опорожнять мочевой пузырь, стараясь обрызгать максимально возможное количество квадратных метров вокруг.

Однако Мия, прожившая несколько лет рядом с рекой Розой, не потеряла сознание от вони конской мочи, а лишь быстро засунула жеребцу в пасть удила, чтобы заткнуть его. Девушке пришлось отсидеть трехнедельный срок на лошадиной ферме по «просьбе» старика Меркурио и, как бы она ни ненавидела этих тварей, за это время она хотя бы узнала, что уздечка надевается не на задницу^[32]. Тем не менее, когда Мия накинула на Рыцаря попону, тот заметался по стойлу, и лишь спешный прыжок верхом на калитку уберег ее от неминуемой участи быть расплющенной в тонкий блинчик.

– Ради вздымающихся буферов Трелен, заставь его умолкнуть! – прошипел Трик, стоя у входа в конюшню.

– …Ты серьезно только что выругался, упомянув «буфера» богини?

– Забудь об этом, просто заткни его!

– Я предупреждала, что лошади меня не любят! И богохульство на тему груди Леди Океанов никак нам не поможет. Скорее, приведет к тому, что ты утонешь, извращенец.

– Меня, без сомнений, ждут долгие годы заключения в каком-то обоссанном подобии тюрьмы этого отстойника, чтобы покаяться в грехах.

– Попридержи исподнее, – прошептала Мия. – Отстойник будет занят какое-то время.

Трик недоумевал: о чем толковала эта девчонка? Но стоило ей скользнуть в стойло Рыцаря для очередной попытки его оседлать, как с гарнизонной башни раздался чей-то вой, молитвы к Всевидящему и вспышка столь красочной брани, что ее можно было подкинуть в воздух и назвать радугой. Ветер принес с собой такой едкий смрад, что у юноши заслезились глаза. Пока Мия осыпала тихими проклятиями голову Рыцаря, Трик решил разведать, из-за чего поднялась буча.

Мистер Добряк сидел на крыше конюшни и изо всех сил пытался изобразить любопытство, присущее настоящим котам. Он наблюдал, как двеймерец подкрадывается к башне и лезет по стене. Трик заглянул через окно внутрь, и его лицо под безыскусными татуировками позеленело. Затем он бесшумно приземлился на землю и вернулся в конюшню как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мия оседлала Рыцаря с помощью нескольких украденных кубиков сахара.

Юноша помог ей вывести фыркающего жеребца из конюшни. Мия была низенькой, а породистый конь – огромным, поэтому запрыгивать в седло пришлось с разбега. Взбираясь на мерина, она заметила зеленоватый оттенок кожи Трика и поинтересовалась:

– Что-то не так?

– Что, бездна их побери, происходит в той башне?

– Казус.

– Что?..

– Три сушеных бутона лиизианской ежевики, треть чашки экстракта мелассы и щепотка сушеного древесного корня. – Она пожала плечами. – Казус. Также известный как «бич ассенизатора».

Трик уставился на нее.

– Ты отравила целый гарнизон?

– Ну, строго говоря, их отравил Жирный Данио. Он подавал ужин. Я лишь добавила специи. – Мия улыбнулась. – Это не смертельно. Они просто немного страдают от… кишечного расстройства.

– Немного? – Юноша бросил испуганный взгляд на башню, представляя стоны и размазанные ужасы, спрятанные внутри. – Слушай, не обижайся, но в будущем готовить буду только я, лады?

– Как скажешь.

Мия бросила взгляд на пустыню за границей Последней Надежды и, отсалютовав гарнизонной башне, ударила пятками Рыцаря по бокам. Увы, вместо того чтобы лихо помчаться навстречу горизонту, девушка подлетела в воздух, и ее короткий полет закончился приземлением прямо в кучу мусора на обочине дороги. Она перекатилась в грязи, потирая зад, и окинула ржущего жеребца уничижительным взглядом.

– Вот ублюдок! – прошипела Мия.

Затем посмотрела на Мистера Добряка, сидящего рядом.

– Ни. Одного. Гребаного. Слова.

– …Мяу…

Дверь гарнизонной башни распахнулась от резкого удара. На улицу, пошатываясь, вышел оскверненный центурион Винченцо Гарибальди, придерживая рукой расстегнутые штаны.

– Воры! – простонал он.

С сомнительным достоинством центурион люминатов вытащил свой меч. Сталь засияла ярче, чем солнца в небе. От одного его слова по краю лезвия запылали язычки пламени, и мужчина поплелся вперед с лицом, искаженным от праведного гнева.

– Именем Света, остановитесь!

– Ради персиков Трелен, уходим!

Трик запрыгнул в седло Рыцаря и перекинул Мию перед собой, как мешок с изрыгающей ругательства картошкой. А затем, после еще одного удара в бока острыми каблуками, жеребец поскакал, унося парочку прочь, навстречу неминуемой гибели^[33].

Отъехав на приличное расстояние, пара сделала крюк, чтобы забрать жеребца Трика – высокого каштанового коня с необъяснимым именем Цветочек, – прежде чем помчаться в пустыню. «Бич ассенизатора» сделал свою работу; погоня гарнизона Последней Надежды длилась недолго и была очень беспорядочной. Вскоре их преследователи исчезли из виду, и Мия с Триком замедлились до рыси.

Пустыня Шепота, как ее назвали, была пустошью, ничего мрачнее которой Мия еще не видывала. Горизонт, иссушенный ветрами, наполненными едва слышными голосами, покрывался коркой, как потрескавшиеся губы нищего. Второе солнце, целующее небо, как правило, предзнаменовало начало холодной зимы в Итрее, но здесь царила жгучая жара. Мистер Добряк, свернувшись в тени Мии, чувствовал себя таким же несчастным, как его хозяйка. Надвинув (украденную, а затем оплаченную) треуголку на лоб, девушка осматривала дорогу впереди.

– Скорее всего, церковники гнездятся на возвышении, – начал Трик. – Предлагаю начать с тех гор на севере, а потом свернуть на восток. После этого, вероятно, нас иссушат до смерти пыльные призраки или съедят песчаные кракены, так что нашим скелетам будет все равно, где им гнить.

Ублюдок слегка взбрыкнул, и Мия выругалась. Ее ноги болели от долгого сидения в седле, а зад готов был помахать белым флагом. Она указала на обломок одинокой скалы в десяти милях от них.

– Туда.

– При всем уважении, Бледная Дочь, я сомневаюсь, что величайший анклав убийц в этом мире расположился в такой близости к вонючим свинофермам Последней Надежды.

– Согласна. Но мне кажется, что нам стоит разбить лагерь. Похоже, поблизости есть родник. И могу поспорить, что сверху открывается хороший вид на Последнюю Надежду и пустыню.

– Мне казалось, мы следовали за моим чутьем?

– Я предложила это лишь в интересах того, кто может нас слышать.

– Слышать?

– Мы же сошлись на том, что это испытание, верно? Что Красная Церковь проверяет нас?

– Да, – двеймерец медленно кивнул. – Но в этом нет ничего удивительного. Твой шахид ведь готовил тебя к предстоящим испытаниям?

Мия резко дернула за поводья, когда Ублюдок попытался развернуться в пятый раз за пять минут.

– Старик Меркурио обожал устраивать проверки на прочность, – ответила она. – Каждая минута могла быть неким замаскированным испытанием^[34]. Но дело в том, что он никогда не давал мне задач, с которыми я не могла бы справиться. Вряд ли Церковь чем-то отличается. Итак, какова наша единственная подсказка? Какая часть головоломки стала общей для нас?

– Последняя Надежда…

– Именно. Я сомневаюсь, что Церковь самодостаточна. Даже если они выращивают кое-что для пропитания сами, они нуждаются и в других припасах. Я копалась в трюмах «Кавалера» и обнаружила там товары, которые без надобности выродкам Последней Надежды. Думаю, у Церкви есть тут последователи. Может, они приглядывают за желающими вступить в их ряды, но, что важнее, они доставляют товары в крепость Церкви. Все, что нам нужно, это найти навьюченный караван, направляющийся в пустыню. И проследить за ним.

Трик осмотрел девушку с головы до ног и слабо улыбнулся.

– Мудрая Бледная Дочь.

– Не бойтесь, дон Трик. Я не позволю этому…

Двеймерец поднял руку и резко остановил Цветочка. Затем прищуренно посмотрел на бесплодные окрестности, сморщил нос и принюхался к шепчущему пустынному воздуху.

– Что такое? – Мия схватилась за свой кинжал из могильной кости.

Трик покачал головой, закрыл глаза и выдохнул.

– Незнакомый запах. Напоминает… старую кожу и мертв…

Ублюдок фыркнул и поднялся на дыбы. Мия вцепилась в седло и выругалась, как вдруг красный песок вокруг них взорвался, и из земли вырвалась дюжина щупалец. Шесть метров в длину, усеянные хваткими зазубренными когтями: они выглядели такими же иссушенными, как внутренности иглы черниломана.

Ублюдок испуганно заржал, когда один из кожистых отростков обвился вокруг его передней ноги, а второй сжал шею хваткой палача. Жеребец боролся, плюясь и брыкаясь, как дикое животное. Мия вновь взмыла вверх, перелетела через голову Ублюдка и покатилась к обладателю щупалец, вылезающему из песка и разевающему отвратительную крючковатую пасть. Воздух зазвенел от свистящего, гортанного ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-шипения.

– Песчаный кракен! – взревел Трик, хотя в этом не было особой нужды^[35].

Мия достала стилет и ранила щупальце, пытавшееся убрать ее с дороги. Брызнула маслянистая кровь, и земля задрожала от громоподобного рева. Мия прокатилась между двумя смертоносными конечностями, увернулась от третьей и с одышкой пригнулась, занимая боевую позицию. Мистер Добряк выступил из ее тени, глядя на воцарившийся ужас, и тихо не-вздохнул.

– …Симпатяга…

Трик вытащил ятаган, спрыгнул со спины своего жеребца и замахнулся на щупальце, обвившееся вокруг ноги Ублюдка. Со звуком, напоминавшим удар засаленного хлыста, зверь вновь громко заревел, глядя на свой искалеченный отросток. Его глаза стали круглыми, как блюдца, пыльные жабры вздулись. Отрезанная конечность извивалась по земле, обрызгивая Трика вонючей сукровицей. Ублюдок опять заржал от страха, на его шее показалась кровь там, где ее сдавливало щупальце.

– Отпусти его! – закричала Мия, атакуя другой отросток.