Отзывы на книгу «Дж. Д. Сэлинджер», страница 2, 17 отзывов

Любое герметичное произведение, а к таковым мы (в порядке частного случая) отнесем те, что не получили от своих авторов ни единой строчки толкования, будь то косвенно или напрямую, является своего рода игровой площадкой для умов, не остеснявшихся капалабхатически сверкнуть черепом и исчезнуть в омуте безгласия, где поймать большую рыбу не легче, чем найти жемчужину в слое ила. Диалог с таким произведением напоминает беседу с черной дырой, впрочем, беседу ли? Как ницшеанская бездна, смотрит она на вас молчаливо, состоявшись, утягивая ваши реплики куда-то за горизонт событий.

Кто такой Холден Колфилд? Этого не знаем мы, не знает он сам. «Не знаю», - вот что нам говорят страницы «Ловца». Сам Колфилд: «О том, что тебе интересно, узнаешь лишь тогда, когда рассказываешь, что тебе неинтересно». Так и сам он постигается апофатически; не зная, кем является герой, мы узнаем, кем он не является. Отрицание есть путь к самопознанию, поскольку по-настоящему отрицать человек может только внешнее, отрицать же самого себя невозможно. Те, что нашли много общего меж ду собой и Колфилдом, попали впросак: персонажа как такового нет, не читатель смотрит на текст, а текст на читателя, и здесь снова вспоминается Ницше. Фигура Холдена постоянно от нас ускользает.

Подростковые терзания: вот как обычно характеризуют книгу читатели. Взросление, неприятие общественных стандартов, любовные переживания. Но это книга не о подростке, она о неопределенности – состоянии, когда у тебя нет конечного восприятия мира, раз и навсегда расставленных оценок. Ребенок – тот, кто не ставит миру окончательного диагноза, тот, кто смотрит на мир непосредственно, уходя от однозначных определений. Навешивая на мир ярлыки, мы искренне полагаем, что мир послушно устремляется вслед за словом, принимая его форму. Отчасти это так. Однако постигая его таким образом, мы попадаем в ловушку ментального восприятия, которое, в противовес восприятию сущностному, вынуждает нас вновь и вновь совершать ошибку диалектического миропонимания. В этом смысле Колфилд более всего похож на ум, старающийся сломать границы между собой и реальностью и таким образом эту реальность постичь. Однако он по-прежнему упирается в главное средство ментального восприятия – язык.

Язык Сэлинджера – это язык разрушения. Нервный, прыгающий – полная противоположность канонам классической литературы. Это разрушение барьеров. То же делали Берроуз и Керуак – руководствуясь, думается, схожими мотивами. Колфилд стремится полностью уничтожить барьер между собой и описываемым миром, и звучит это в высшей степени антилитературно.

Слово – это некоторая законченность. Называя предмет, вы не оставляете для него иного пространства кроме того, в котором он вынужден жить, ступая след в след вашему логосу. «Но ведь истина не какой-то законченный, однородный предмет». Она складывается из множеств, которые способна уловить лишь божественная интуиция. Ум – рациональный – противостоит интуиции. «Ловец на хлебном поле» - история не мальчика, это история ума, стремящегося восстановить непосредственное восприятие мира.

Сколько лет эта книга висела в моей внутренней очереди к прочтению, сколько раз брался - за "классическкий" перевод, разумеется, - и скатывался по ровной, без единой царапини, глади безэмоционального стиля Райт-Ковалёвой (из-за него, видимо, многие и воспринимают книгу как историю о том парне, который лялся, пил, курил, захотел убежать, да не убежал, конец). Однажды даже взял себя в руки, но бросил, дойдя до фразы

Египтяне были древней расой кавказского происхождения

Если кто не знает, перевод слова caucasian (европеоидная раса) как "кавказский" - один из классических признаков переводческого непрофессионализма.

Впрочем, хватит о Райт-Ковалёвой, скажу о Немцове. Книгу в его переводе найти оказалось непросто: пять лет назад новую версию закидали камнями (в основом даже не читая), и собрание с тех пор не переиздавалось. На моё счастье, несколько экземпляров всё же нашлись в чьих-то сусеках и приехали ко мне из Москвы.

Читать оказалось непросто - Колфилд Немцова говорит не просто разговорным языком, но языком, во многом переизобретённым переводчиком, собранным по крупицам из реального молодёжного слэнга, нашего и американского, цитат, эвфемизмов, слов-паразитов и брани. Сбивчивый ритм, повторения, ругательства - первый десяток страниц приходится пробиваться через них с киркой и такой-то матерью, да даже не через них, а через свою привычку к гладкому, выверенному и подчас не менее косному литературному языку. Но по мере прочтения недостатки оборачиваются достоинствами, а за дымкой языка начинает проглядываться огонёк сигареты Колфилда - настоящего, живого человека, вступающего во взрослый мир, не только осознавшего, что мир этот не всегда дружелюбен, но и понимающего, что исправить его не удастся, но нужно пытаться. Колфилда, с трудом подбирающего слова - но за каждым словом стоит его честность и прямота, пусть и наивная, прямота всегда немного наивна. Колфилда, сбивающегося с "важных" вещей на "второстепенные", потому что не всегда очевидно, что же важно на самом деле. О, как он ошибается, как он нелеп и порою труслив - но он принимает свои ошибки, свою нелепость и трусость, не отрекаясь от них. А вот доброта его, наоборот, не очень видна, но читается между строк: Колфилд просто не знает, что он хороший человек, и это тоже важно в его характере.

Текст в переводе Немцова плотный, эмоциональный, и потому, прожив роман до середины, мне пришлось взять перерыв на неделю-другую, отдышаться и продолжить уже в новом году, в котором мне понадобилось лишь два стремительных рывка, чтобы дослушать историю Холдена до конца.

Впрочем, не всё идеально, и Немцова порою заносит: без пары "пердаков" и "надристать" роман не стал бы хуже, хотя это можно списать на естественную непропорциональную агрессивность героя, которая в этом возрасте порой прорывается там, где не ждали.

"Ловец на хлебном поле" - искренний как пощёчина монолог о юности, взрослении, честности, любви - обо всём, что невозможно, казалось бы, уже описать, не соскользнув в пошлость. Есть только один вариант - плюнуть на обиняки и литературность, говорить своми словами, какие только и имеют цену.

Мне очень не понравился перевод "Ловец на хлебном поле" ("Над пропастью во ржи"). Хоть и говорят, что он более точен к оригиналу, мне он показался черезчур грубым... А еще обилие курсива очень затрудняет чтение. Рассказы переведены более читабельно. Но, думаю, если бы эта книга попалась мне во время первого знакомства с произведениями Сэлинжера, то я была бы очень разочарована и даже не стала дочитывать (4 из 5 поставила только из уважения к самому произведению, переводу бы дала не больше 1 )

К чему это всё было… Может лучше придумать новое философское направление… Много всего не по теме. Сплошное восхищение собой и своей семьёй.

Такое чувство, что перевод делал человек, который копирует речь слабоумного маргинала. Именно копирует, потому что авторский текст очень искусственный. Жаль, если кто-то будет читать это, как свой первый вариант перевода великого романа классика

настоящая классика. Примечательно, что в книге много рассказов известного автора. Для расширения кругозора, можно прочесть для того, чтобы понять, чем тогда жили люди

думаю, что Сэлинджер устарел. перечитала, не тронул совсем. американским классиком он, может, и стал, а вот мировым вряд ли. вообще, не понятен ажиотаж вокруг него.