Читать книгу: «Сад чудес и волшебная арфа», страница 3

Она искала. Снова и снова. За минувший год Лаванда осмотрела сарайчик с инструментом, галерею в саду, чердак, проверила каждую щель в половицах, каждую стеклянную консервную банку и кувшин в кладовой, но все безрезультатно. Она скрупулезно исследовала даже мамину подставку для арфы, все еще стоявшей в гостиной, нет ли там какого-нибудь потайного ящичка. Увы. Никакие заговоры на самые мелкие гребешки в округе не помогли отыскать материнскую заначку. Призрак нищеты все приближался, но идей, где мама могла припрятать деньги, у Лаванды больше не было. И если бы пришлось пойти по миру, то миссис Роуз непременно напомнила бы: «А я ведь предупреждала, что лучше бы тебе найти мужа!»

Лаванда понимала, что от беспокойства в любом случае толку мало, и пообещала себе активизировать поиски. Она будет изобретательной, как плющ, и упорной, как молочай. Материнский подарок должен обеспечить ее будущее. Мать хотела, чтобы оно у нее было. «Ах, малышка моя, ты будешь обеспечена», – сказала однажды Амариллис Фитч, срывая грушу с садового дерева, которое посадила в 1832 году в честь рождения Лаванды. Мать произнесла эти слова, когда Лаванда была совсем маленькой, лет пяти, и тогда они не задержались в ее детском сознании.

Внезапно налетевший из ниоткуда дождь хлестнул по саду водяными струями.

Лаванда заспешила в дом, стискивая кусок мяса, завернутый в плотный коричневый пергамент. Хорошо бы Арло Снук уже вернулся после поиска работы, ведь так много нужно рассказать ему – как в тот день шла торговля на привокзальном рынке, об изуродованном, но великолепном джентльмене, который экстравагантным жестом унес в объятиях все ее цветы. А в кармане – саше с тысячелистником.

Но Арло Снука дома еще не было.

Ливень закончился так же внезапно, как и начался.

В доме царила тишина, только сверху слышалась неторопливая капель дождевой воды, срывающейся в ведро с дырявой крыши.

Кап-кап-кап.

Шлеп.

Кап-кап-кап.

Плюх!

Надо напомнить Арло, когда он вернется, чтобы вылил ведро. Заходить в комнату, где мать испустила последний вздох, Лаванде было мучительно, но мальчик, к счастью, избавлял ее от горестных переживаний, справляясь с рутинной работой.

Каким бы кратким ни был этот неожиданный ливень, но от него в доме стало заметно прохладнее. Лаванда разожгла на кухне огонь для жаркого. И еще один – в гостиной, где надеялась вечером, после пира, уговорить Арло сыграть на концертине. И расспросить паренька, слышал ли он что-нибудь о недавно прибывших Траутах и кем они могут приходиться друг другу. И известно ли ему о каком-то мистере Уитмене, может, священнике? Потому что слова Роберта у цветочной тележки запали Лаванде в голову: «А завтра, что бы ни случилось, вы услышите божественные слова мистера Уитмена».

Проповедь слушать Лаванда вовсе не рвалась (если этот Уитмен действительно священник), но жаждала получше изучить книгу лица Роберта, ту самую, наполовину сгоревшую, извлеченную из неведомого пожара. Так много в ней было написано, от пучин страдания до высот экстаза и глубокой врожденной чувствительности, необходимой, чтобы молиться – по его собственным словам – на цветочную тележку, увидев в ней то, чего никогда не замечали другие: передвижной храм природной красоты. Лаванда еще ни разу не встречала человека, который до такой степени понимал бы важность и красоту цветов, емкую и безупречную, хоть и преходящую. Это было похоже на встречу с родственной душой. Близкий по духу, Роберт при этом словно свалился с какой-то далекой звезды, облачившись в лучшие одежды. Девушке прежде никогда не доводилось видеть похожих на него.

«Завтра вы услышите». Завтра. Где? Когда? Он не уточнил.

Вскоре в гостиной ярко разгорелся камин. По кухне разлилось тепло. Лаванда очень проголодалась. Надо еще нарезать луковицу, но сперва девушка взглянула на свое отражение в зеркале. Боже, блузка застегнута криво, а юбка испачкана! Ее пронзил стыд. Трауты-то были одеты безупречно, а она в этот день выглядела просто какой-то жалкой замарашкой.

Глава 3

Завтра заявило о себе плаксивым воркованием горлиц. Лаванда проснулась, из последних овсяных хлопьев сварила кашу и, черпая ее ложкой, принялась размышлять о везении. Счастливый случай – как ухватить его за легкое крыло? На кухне еще витал пикантный аромат вчерашнего жаркого. Вечером Лаванда с Арло просто великолепно поужинали. Его глаза оживились, когда девушка рассказала о своей сказочной удаче, как у нее на вокзале купили все цветы сразу. Выручка от этой распродажи наполнила их тарелки теплым дымящимся мясом и соусом. Смазывая мясо хреном, Лаванда рассмеялась над главной тревогой мальчика: где же мистер Траут найдет столько ваз и вообще какой-нибудь тары для такой массы цветов, если учесть, что он только что приехал в Бельвиль.

– Твои опасения, Арло, совпадают с моими. – Затем девушка поинтересовалась, не слышал ли он, бродя по улицам в поисках работы, чего-то о Траутах.

– Чего-то? – Мальчик вилкой собирал с тарелки все хрящики, а кусочком хлеба – остатки подливки: он явно намеревался не оставить ни крошки. – Да в деревне почти об этом только и говорят, даже больше, чем о скором приезде принца Уэльского. «Леди духовидица просто загляденье, на нее стоит посмотреть» – вот как про нее говорили!

Лаванда тоже не собиралась оставлять на тарелке ни крошки, ни капельки. Ей это было необходимо до крайности. Она исхудала так, что юбка почти спадала с костлявых бедер.

– Арло, а что насчет ее спутника, того мужчины, который скупил все мои цветы?

– О, говорили, на него тоже стоит посмотреть.

Вот и все, что парнишка мог сказать.

– Возможно, пророчица напророчит явление емкостей для всех этих цветов, – добавил он.

Лаванда улыбнулась.

– Возможно. Если заставит мертвых материализоваться в той или иной форме, может, урны или вазы тогда и не станут проблемой. Но не знаю, есть ли у Аллегры Траут в хозяйстве такие обычные предметы домашнего обихода, а судя по тому, что я заметила, цветы она ценит мало.

Но Арло был уже сосредоточен на мисочке с лакричными конфетами возле своей тарелки и не слышал ее замечаний. Иногда мысли его перепархивали с предмета на предмет, словно птички с ветки на ветку. Такое вот было у парня свойство характера, к которому Лаванда, впрочем, относилась с любовью.

Когда Арло, сонно хлопая глазами, вышел из своей комнаты, горлицы еще ворковали. Лаванда оставила ему немного овсянки, он положил кашу в тарелку и сел за кухонный стол напротив нее. Девушка не могла представить себе дом без Арло. Мальчик был таким доброжелательным, искренним. Выливал ведро с набравшейся водой. Приносил и складывал дрова. Помогал в саду. Пек миндальные пирожные, когда было из чего. Развлекал ее своей концертиной. И был ей как брат. Должно быть, при мысли, что когда-нибудь этот названый брат уйдет, лицо Лаванды затуманилось. Арло спросил, что ее огорчило. Разве же она все еще не радуется вчерашней цветочной удаче?

– Да, – ответила Лаванда. – Конечно, радуюсь. Хотя много ушло на давнишний долг гробовщику. Но еще немного осталось на чай и овсянку. И я собираюсь все это купить. Кстати, узнай, не повезет ли мне еще раз – оказаться поблизости от места, где произнесет речь некий мистер Уитмен.

Глядя на нее с недоумением, Арло проглотил овсянку.

Лаванда продолжила:

– Все, что деревенский комитет по декорированию заказал у меня в саду к приезду принца Уэльского, готово. Но нужно прополоть бордюр с амарантом. И еще накопать картошки на ужин.

– Я все сделаю, – пообещал Арло. – Ты иди. А я отдохну от поисков работы. Похоже, никто не хочет нанимать хромого парня. Признаться, это печально.

Лаванда поблагодарила его, добавив:

– Тебе не придется работать после того, как мне заплатят за цветы для королевского визита. На эти деньги мы сможем несколько месяцев хорошо питаться, если будем экономными.

Губы Арло изогнулись в задумчивой улыбке.

– Это хорошая новость, но еще чуть-чуть денег не будут лишними. Я хочу внести свой вклад, Венди. Кроме того, мне нравится выходить на люди. А теперь иди, наслаждайся прогулкой. Я позабочусь о посуде.

– И вылей ведро наверху, ладно?

– Договорились, – сказал он.

Господи, благослови этого мальчика!

Лаванда размышляла, стоит ли переодеваться ради призрачной вероятности встретиться с Робертом Траутом и подробнее разобраться в его… ситуации. Припомнив криво застегнутую блузку, она ощутила новый прилив досады. Следует подучиться шитью, раз Роберт Траут отнесся к ней серьезно, как к думающему человеку, очевидно, высоко оценив ее цветы. Вот как человек думающий, а не просто цветочница, она и жаждет его знаний о мире, которые, вне всякого сомнения, огромны. С каждым мгновением мысли Лаванды подливали масла в огонь ее интереса к Роберту и Аллегре. Они же наверняка много где побывали: каково это – путешествовать и жить в походных условиях вдвоем? И правда ли, что с мертвыми можно связываться, и часто ли Аллегра это делала?

Расчесывая и закалывая волосы, Лаванда считала, сколько же прошло со дня смерти отца. Больше года. Не пора ли покончить с трауром? Как же хочется цвета! В саду росла и переливалась настоящая радуга, но при всей красоте цветов, к человеку их палитру применять не стоит. К тому же более жизнерадостная одежда отвлечет внимание от ее изможденного тела.

Она порылась в сундуке. Платья кобургского, да и более позднего периода теперь болтаются на ней как на вешалке. Много лет красивые платья матери без пользы висели в спальне наверху. Теперь Лаванда собралась с духом, на цыпочках вошла в эту источающую горе комнату и принялась рассматривать материнские наряды. Платья почти двадцатилетней давности наверняка вышли из моды, но главным был цвет, и Лаванда ухватилась за повседневное платье, сшитое из розовато-лиловой парчи. Пелерина тоже была скорее вчерашним днем, но наряд все еще оставался элегантным; Лаванда вспомнила, как мать надевала его, собираясь на свои концерты в саду. Однако, каким бы прекрасным ни было материнское платье, ничто не могло сравниться с роскошным розовым одеянием и струящимся алым плащом, в которых сошла с поезда Аллегра Траут.

Тем не менее сиреневое платье было лучшим вариантом, и, присмотревшись, Лаванда поняла, что оно подойдет. Парчу покрывал тонкий слой пыли, и девушка хорошенько встряхнула наряд. Матушка отличалась необыкновенной стройностью, и платье, конечно же, подошло. Чего нельзя было сказать об изящных туфельках. Ступни у Лаванды были отцовские, широкие, «мужицкие», ну разве только не такие длинные. Придется надеть старые ботинки со шнуровкой. Они хоть и здорово поношены, но все же лучше отцовских веллингтонов. А поскольку погода еще достаточно теплая, вполне можно надеть соломенную шляпу.

Осматривая спальню матери, Лаванда поняла, что в тщательных поисках припрятанных денег кое-что все-таки упустила из виду. Могла мать засунуть их в карман какого-нибудь жакета, фартука, платья или пальто? Или меховую муфту? Лаванда так старалась избегать материнской спальни, что на протяжении многих лет материнский гардероб оставался практически нетронутым. Почему она не рассматривала эту возможность? Девушка взглянула на портрет Хильдегарды Бингенской над кроватью. Мать восхищалась познаниями Хильдегарды в медицине и музыке, и теперь проникновенный взгляд мудрой аббатисы, устремленный на Лаванду, явно подтверждал «гипотезу кармана».

Она принялась лихорадочно, но досконально обшаривать все до единого карманы маминой одежды. С каждым следующим карманом ее охватывала сладость надежды, которая затем сменялась горькой пилюлей разочарования. Старые кружевные носовые платки, одна или две шпильки – вот и все, что она обнаружила в этих раскопках.

Если бы только мать могла поговорить с ней «оттуда», шепнуть подсказку.

Лаванда постояла мгновение, переполненная чувством безысходности от очередной неудачи, затем принялась готовиться к походу за припасами и размышлять о счастливой случайности, благодаря которой сможет больше узнать о Роберте Трауте, мистере Уитмене и большом мире.

Ей всегда казалось достаточно сада. Это был ее мир. Но в последнее время, сама того не сознавая до этого самого момента, девушка жаждала распахнуть двери, раздвинуть границы мира. Ведь стены, даже самые уютные и любимые, могут сомкнуться над человеком. И похоронить его.

И вот, наконец, она готова. Когда Лаванда проходила мимо Арло Снука, все еще сидевшего за кухонным столом и что-то писавшего, парень поднял голову и восхищенно присвистнул.

– Я вижу, что ты сняла траур, Венди, – заметил он.

– По крайней мере, внешне, – отозвалась девушка. Потом взяла корзинку и помахала парню рукой.

Подумав, прихватила еще зонтик и двинулась в путь.

Освободившись от траурных одежд, Лаванда почувствовала себя свободнее и легким шагом направилась в центр деревни. Хотя воздух уже посвежел, еще стояло лето, и люди заполнили улицы. Мимо пронеслась стайка мальчишек. Все свидетельствовало о подготовке к предстоящему визиту принца Уэльского. Рабочие деловито натягивали гирлянды между фонарными столбами, покрикивая друг на друга. Церемониальные арки – целых десять штук! – были установлены еще несколько недель назад и стояли по стойке смирно, ожидая, пока их украсят цветами из сада Лаванды.

Имелось в Бельвиле и множество признаков присутствия знаменитой духовидицы. В витринах магазинов висели объявления, что там принимают заказы на «платья, сшитые вручную по последней моде в оттенках розового и стиле Прорицательницы. А также на красные бархатные накидки». Рядом с объявлениями были прикреплены нарисованные от руки цветные эскизы. Дамы толпились у витрины модистки и вывешенного там плаката, поясняющего, что в ближайшие дни из Америки ожидается поставка «шляпок наподобие той, что носит Прорицательница». Лаванда шла вперед, перекинув через руку корзинку, на дне которой прятался зонтик. В обувной лавке тоже шумели, и гомон явно усиливался. Скопировать уникальные сапожки Аллегры Траут наверняка будет сложно, но для этих дам, похоже, мир рухнет, если у них не будет такой же пары. Духовидица только что прибыла, а уже породила нешуточный ажиотаж среди тех, кто имел дело с тканями, мехами и кожей. Дамы трепетали и умоляли привезти им модные вещи к визиту принца Уэльского, но это, понятное дело, было совершенно нереально.

Одна из дам, что покупали у Лаванды цветы на привокзальном рынке, оторвалась от витрины модистки и приветствовала девушку:

– Какое у вас интересное платье, мисс Фитч. Приятное своей старомодностью.

Ни одну из стильных вещей, выставленных на продажу, Лаванда себе позволить не могла. Отправившись в чайную лавку Блэклока, она сосредоточилась на самом необходимом: чае и овсянке. После платы гробовщику ее кошелек заметно потощал. Девушка остановилась перед витриной чайной лавки, чтобы отдышаться, и напомнила себе проявлять сдержанность. В искушениях у Блэклока недостатка не было. Но стоило ароматам дальних стран проникнуть в ноздри, как самообладание вырвалось из-под контроля, и хозяин, мистер Блэклок, понял, что эту покупательницу легко поймать на крючок. Окно, в котором отражалось костлявое тело Лаванды в воздушном наряде, украшала прекрасная коллекция чая, кофе, сахара и бренди.

Внезапно позади появилась другая, более высокая фигура, словно взявшая ее в темную рамку.

Высокое отражение звучным голосом произнесло:

– Вы порекомендовали бы это заведение, мисс Фитч?

Лаванда повернулась. Это был Роберт Траут. Он запомнил ее имя. Девушка огляделась и не увидела поблизости никаких признаков его рослой спутницы под вуалью, знаменитой духовидицы. Мужчина, даже не путешествуя, сохранял привычку превосходно одеваться. Твидовый костюм выглядел новым, как и шляпа-цилиндр. Шею охватывал пластрон с широкими, как у шарфа, концами, скрепленный золотой булавкой, – совершенно нехарактерная для Бельвиля вещь. В руках у Роберта была книга в кожаном переплете, тоже необычное явление для их деревни. Лаванда никогда не видела, чтобы кто-нибудь ходил с книгой. Из нагрудного кармана Роберта выглядывал карандаш. Может, для записи сообщений от усопших?

– Мисс Фитч?

Он ведь задал вопрос. Припомнив вчерашнюю перекошенную блузку, Лаванда на мгновение онемела, хотя не была уверена, что Роберт Траут это заметил. И решила вести себя как ни в чем не бывало.

– Рекомендовать? – пробормотала она. – Почему бы и нет. Весьма. – Нет, слишком неопределенно. Надобно уточнить. – У Блэклока лучший чай в Бельвиле, если вы ищете именно чай. У него еще и французский бренди продается. – Последнее она добавила, дабы показать, что их деревня не чужда столичных веяний, а здешние духи, возможно, поддерживают заезжих спиритистов.

Она раскрыла зонтик, чтобы создать видимость уединения, а Роберт Траут придвинулся. Они стояли под зонтиком, словно под крышей шатра, отделенные от остального мира. Эта крыша просвечивала, отбрасывая мягкий свет и смягчая изуродованную сторону лица мужчины. Он листал страницы книги, погрузившись в глубокие раздумья.

Тишина тяжело ударила Лаванде по ушам.

– Полагаю, вы находите нашу деревню скучной, – осмелилась нарушить молчание она, – ведь вы и Аллегра люди светские, искушенные. – Лаванда подозревала, что называет его напарницу слишком фамильярно, но не знала, как к ней обращаться: мисс, миссис, мадам, госпожа или еще как-то?

Ее слова, задуманные как безобидное замечание, вызвали тень у него на лице, и девушка пожалела, что завела разговор об этом.

– Мы здесь собираемся работать, – ответил он глухим, тоскливым голосом. Как будто работа не доставляла ему радости.

Дамы с похожими корзинками, подзадоренные видом Лаванды, беседующей с приближенным к провидице, начали проявлять явное любопытство.

Девушка наклонила зонтик, чтобы прикрыть их обоих от дотошных взглядов.

– Наверное, вы имеете в виду общаться с мертвыми, мистер Траут?

– Да, я буду помогать Аллегре, – ответил тот. И больше ничего. Он всегда такой скрытный?

Нет уж, она его додавит.

– А могу я спросить, сэр: вы сказали тогда на вокзале, что мы станем свидетелями чудес Прорицательницы «до того, как выпадет снег». Но сейчас только начало сентября. Обычно, за редким исключением, снег выпадает только в ноябре. Почему мы должны ждать так долго, чтобы увидеть ее чудеса? Что она будет делать все это время?

Опять эта скорбь. Где вчерашний оживленный, пылкий джентльмен, готовый молиться на ее цветочную тележку? Последний вопрос Лаванды его либо утомил, либо разозлил: она не понимала.

– Главное действо Аллегры требует тщательного изучения и длительной подготовки, – сухо пояснил Роберт. – А все это время она будет на вокзале гадать желающим на картах Таро, а также на чайных листьях. Это разожжет в людях аппетит и подогреет интерес к ее способностям пророчицы. К тому же подобное общение помогает ей уловить психический пульс общества, понять, куда мы попали. Аллегра считает гадание на Таро и чаинках важной вспомогательной работой. – Он тяжело вздохнул. Тень на лице стала глубже, и он решил сменить тему. – Вчера вы были в трауре, мисс Фитч. А сегодня от него не осталось и следа. Что случилось?

– Я решила, что пора его снимать, – заявила Лаванда. Чуть не добавив – «и даже заплатила гробовщику».

– Кого вы потеряли? Если мне будет дозволено поинтересоваться.

– Отца. Чуть больше года назад. Что же касается призвания мисс Аллегры, – Лаванда рискнула все-таки говорить о пророчице как о незамужней. Если это не так, ее поправят, – в этих краях у нее не будет недостатка в работе, потому что, хоть у нас уже давно не было вспышек холеры, поминальные звоны церковных колоколов все равно слышны часто. Это вполне может надолго задержать и мисс Аллегру, и вас здесь, в Бельвиле. А мы все с нетерпением ждем новостей из потустороннего мира.

Вроде речь шла о смерти. Но Роберт не поправил Лаванду, так что, похоже, Аллегра ему не жена. Зато сказал:

– Даже самым прекрасным цветам, мисс Фитч, суждено превращаться в нечто вполне материальное.

Это что, такая загадка? Возможно, Роберт намекал на ее букеты с вокзала. Лаванда подумала, нашел ли он, куда их все расставить. Интересно, что он сделал с пакетиком тысячелистника. Вручил какой-нибудь молодой леди? Или отдал Аллегре? Лаванде хотелось нанизать все его слова на нитку и спрятать, чтобы потом доставать, перебирать и обдумывать, поэтому она изо всех сил старалась внимать его изысканным речам. Ведь ей давно уже не доводилось слышать столь изящных высказываний: с тех самых пор, как расстроилась помолвка с человеком, любившим выражаться утонченно. С Арло Снуком они общались на сугубо домашние темы абсолютно просторечным языком; с миссис Клемент Роуз все беседы за чаем с пирожными сводились к обсуждению завидных холостяков, кои были хоть и весьма прагматичны, но напрочь лишены даже намека на утонченность и поэтичность.

Лаванда стремилась соответствовать красноречию Роберта.

– Но, мистер Траут, ведь материя порождает еще больше цветов. – Это наблюдение Лаванда почерпнула из книги мисс Эдгартон и чудесных сезонных превращений в собственном саду.

– Какая очаровательная чувствительность, – заметил Роберт.

Лаванду смутила его манера обрывать нить разговора, которому она пыталась придать более глубокий смысл.

– А вы с мисс Аллегрой уже приступили к работе?

Нетронутая сторона лица Роберта потемнела, напомнив Лаванде о мелькнувшей чуть ранее неприязни к этой самой «работе». Девушка пыталась нащупать подход к нужной теме, лавировала, перепрыгивая с одной мысли на другую, словно ялик с волны на волну на заливе под сильным ветром. Ее даже потряхивало. Так ведь и зонтик можно ненароком вывернуть наизнанку. Нет, надо взять себя в руки. Она как раз вошла во вкус и хотела знать.

– А где вы, сэр, с мисс Траут ведете… работу?

Лицо мужчины вспыхнуло, стало настороженным, испуганным, напряженным. Похоже было, что он вовсе откажется отвечать. Но все-таки ответил, причем тем же звучным голосом, в котором тем не менее слышалась опаска.

– В разных местах. Мы много читаем газет и разных документов. Посещаем кладбища. Аллегра ходит туда подпитываться энергией усопших.

– А вы, сэр, сопровождаете ее?

Роберт пожал плечами.

– Иногда. Если нужно что-то записать или еще как-то быть полезным. На самом деле, я и сейчас направлялся на кладбище, но увидел, как вы созерцаете эту витрину, и понял, что пообщаться с вами куда более приятная перспектива, чем рассматривать унылые надгробия.

Вверху пролетела стая ворон, словно промелькнуло темное покрывало.

– Мисс Фитч, а не поговорить ли нам о каких-нибудь милых пустяках? Я так устал от мрачных, сложных тем, да и день необыкновенно хорош.

– А я знаю загадку, сэр… – вырвалось у Лаванды, словно из прохудившейся дамбы.

Слово «загадка» оказало на Роберта просто волшебное действие: поникший вид словно метелкой смело.

– Итак, мисс Фитч, вы сбрасываете траурные одежды, а с вашего языка готовы слететь загадки. Поведайте же их мне.

– Что и тебя, и меня надолго переживет и вовек не умрет? – Лаванда лихо наклонила зонтик. Она уже тысячу лет не беседовала с истинным джентльменом. Обмен фразами, когда у нее покупали цветы, не в счет. Мужчин, которых миссис Роуз, лелея радужные надежды, представляла Лаванде, тоже можно не учитывать. В этой скромной девушке всегда крылась кокетка? Она же никогда в жизни не загадывала загадок, даже юному Арло.

Роберт приподнял шляпу и почесал затылок, размышляя.

– Пожалуй, ответа мне не угадать, мисс Фитч. Лучше скажите его сами.

Лаванда пискляво, но весьма кокетливо хихикнула.

– Так книга же, например, та, которую вы сейчас трепетно прижимаете к груди. Этот томик наверняка переживет нас обоих.

Роберт широко улыбнулся. Более великолепных зубов она за свои двадцать восемь лет еще не видела. Надо почаще загадывать ему загадки.

Несколько покупателей зашли в «Блэклок», и над дверью прозвенел колокольчик.

– Как ни удивительно, мисс, но вы правы, – согласился Роберт. – Стихи мистера Уитмена вне времени, а их глубина бессмертна.

Ага, значит, вот каков у нас мистер Уитмен.

– И как называется столь замечательная книга, сэр?

– «Листья травы», – объявил Роберт с такой силой, с таким восторгом, что невредимая половина его лица побагровела почти так же сильно, как и поврежденная.

Листья? Травы? При мысли, что книга может иметь отношение к ботанике, сердце у Лаванды заколотилось.

– На вокзале вы заверили, что я услышу слова Уитмена, – напомнила девушка. – И я, – она опять позволила себе невиданную смелость, – настаиваю на этом.

– О, мисс Фитч, пожалуйста, обязательно настаивайте. Прямо сейчас на это, увы, нет времени, но я не желал бы ничего лучшего, как поделиться гением Уолта Уитмена. Ему необыкновенно удается тема смерти: среди множества других ее он излагает наиболее лирично.

И снова Лаванде захотелось законсервировать слова Роберта, как свеклу в рассоле, или сохранить: рисованным изображением на холсте либо новым изобретением – дагерротипом, парами ртути на серебряной пластине, чтобы позже обстоятельно обдумать.

Дальше по улице, через несколько магазинов раздался пронзительный женский вопль.

– Роберт! Поторопись!

Лаванда узнала голос Аллегры Траут. Это что, ее привычная манера постоянно тянуть его за собой, как медведя на цепи? Разве он не может позволить себе несколько праздных часов, дабы познакомиться с деревней, в которую недавно прибыл?

Да, там в своих остроносых сапожках стояла Аллегра. Не в алой накидке, а в длинном пальто цвета непроглядной тьмы и шляпке с вуалью. Ее увидели и другие. Несколько дам бросились к пророчице с маленькими книжечками в руках, вероятно, желая заполучить автограф знаменитости, предположила Лаванда. Это отвлекло Аллегру, она просияла, купаясь в лучах славы, и принялась подписывать протянутые книжечки.

Мимо молнией промелькнула ворона, спикировав так низко, что едва не задела крыльями перья на шляпке одной из поклонниц.

– Я должен идти, – сказал Роберт. – Но было бы просто упоительно, если б вы когда-нибудь удостоили меня еще одной загадкой: это привнесло бы в мою жизнь немного света – а свет нужен нам всем.

Лаванда никогда не считала себя светоносцем и чуть не рассмеялась.

– Я с нетерпением жду и листьев, и травы, и как можно больше… – начала она.

Но обратилась в пустоту, потому что высокая фигура Роберта уже отступила, присоединившись к Аллегре, и они оба повернули в сторону кладбища Святого Фомы.

Да, такова жизнь. Слов всегда больше, чем времени, чтобы их высказать. Лаванда глянула вниз. Пуговицы на платье, мамином платье, были застегнуты ровно.

Она закрыла зонтик и вошла в чайную Блэклока.

– Я уж думал, вы никогда не переступите через мой порог, мисс Фитч, – с озорным видом ухмыльнулся мистер Блэклок. – Похоже, вам с этим джентльменом нужно было многое обсудить. Я не мог не увидеть вас в окно. Может, он попросил вас сопровождать его на предстоящий бал в честь визита принца Уэльского?

Ах да, ведь зонтик-то был повернут в другую сторону и скрывал их от уличных зевак. Зато у мистера Блэклока имелась отличная возможность подглядеть пикантное зрелище. Нужно поскорее отвлечь его внимание.

– Покажите мне, пожалуйста, последнюю партию чая, – горделиво попросила Лаванда.

Обрадовавшись возможности услужить, мистер Блэклок повел ее к ящику¹⁴, в котором, по его словам, специально по заказу к королевскому визиту ему привезли прекрасный черный чай с заметным привкусом апельсина. Лаванда вдохнула пьянящий аромат чая, ощутив такое же сильное удовольствие, как от цветов. Она представила, как пьет его с хлебцами, соленьями, булочками, фруктовыми лакомствами. Осмелилась вообразить, что пьет его вместе с Робертом – совершенно безумная фантазия, – а он выпрашивает у нее еще одну загадку, и вся его легендарная жизнь, разворачиваясь в изящных словесных завитушках, вливается в ее жаждущие уши. Или между чтениями книги Уитмена.

– …это большой заказ, ящик полнехонек, но этот товар непременно разлетится с полок, как будто ему крылья приделают, – продолжал между тем мистер Блэклок. Продавцом он был непревзойденным, убедительным, красноречивым. Спросил Лаванду, не хочет ли она попробовать.

Лаванда отказалась, доверившись высокой репутации лавки. Отец, а прежде и мать, много лет были постоянными клиентами Блэклока.

– Я возьму весь, – заявила она купцу.

– Весь пакетик, мисс Фитч? – Блэклок уже держал наготове свернутую фунтиком бумагу.

– Нет, уважаемый, весь ящик.

Свет нужен нам всем.

Часть денег, полученных от Роберта Траута за цветы, до сих пор хранилась у нее в кошельке. Да и монарший визит должен принести какую-никакую прибыль за контракт на цветы, заключенный с сельским советом. Ей тоже нужно немного света. Почему бы хоть ненадолго не отбросить аскезу? И день для этого весьма подходящий: Лаванда сняла траурное облачение и заговорила со светским джентльменом. Слишком много времени она, если не была занята в саду, проводила, изнывая на обморочной кушетке в гостиной, охваченная унынием по поводу окончания цветочного сезона.

Штопать носки, варить яйца – в этом вся жизнь? Последние месяцы Арло Снук со свойственной ему мягкостью поддразнивал Лаванду за привычку валяться на обморочной кушетке, называл ее меланхоличной, как глициния, и пытался вернуть к жизни. «Венди, не хочешь сходить со мной за грибами?» Такой хитрый заход. «Или на рыбалку? Или за дикими яблоками?» Он то и дело уговаривал ее подняться с обморочной кушетки. И поступал правильно, встать было нужно! Зачем предаваться унынию? Гробовщику заплачено. Улицы Бельвиля уже увешаны гирляндами, а вскоре она получит хорошие деньги от комитета по украшению. Придется оголить весь сад. Печально, конечно, но это позволит остаться в живых и сохранить крышу над головой. А возможно, даже и отремонтировать ту самую крышу.

Лаванда погрузилась в какой-то пушистый сон наяву.

– Вы уверены, мисс Фитч? – мягко напомнил лавочник. – Это очень много, учитывая, что пить его будете в основном вы с мальчиком.

– Я беру все, сэр, – повторила девушка.

Смущение вскоре улетучилось из глаз мистера Блэклока, как будто старая дева, купившая целый короб чая, возможно, на всю оставшуюся жизнь, была совершенно обычным явлением. Он достал большой мешок, пересыпал в него чай и перевязал веревкой. Лаванда еще взяла пакетик лакрицы. Мешок с чаем был слишком велик и в корзинку не помещался, но Лаванда придумала, как утащить и его, и корзину, и зонтик.

Неся мешок по улицам мимо лавок жестянщика, сапожника, стекольщика, кузнеца, бочара, литографа и бакалейщика, Лаванда напрягала все извилины, стараясь оправдать трату. Миссис Клемент Роуз будет в восторге и станет чаще приходить. Небольшому пакетику на Рождество наверняка обрадуется Зилла Корделл, директриса Кобургской женской академии. Мисс Корделл продолжала интересоваться своими ученицами даже после того, как они оканчивали академию, и всегда рассылала им святочные открытки с написанными от руки мудрыми поучениями, наподобие: