Читать книгу: «Мы все неидеальны. Других людей на эту планету просто не завезли!», страница 2

Глава 2.

Все переменилось почти моментально и совершенно непредсказуемым образом. Максим Викторович, тогда уже возглавлявший убойный отдел, однажды зашел к ней в архив с запросом материалов уголовных дел за 1990 – 1999 годы по нераскрытым убийствам женщин с малолетними детьми, совершенным в Москве и Подмосковье. Пока Антонина такие дела ему подбирала, она поразилась как много их оказалось, хотя особо удивляться было нечему – временной период четко покрывал 90-е – время безудержного разгула криминала. К концу рабочего дня все папки с такими делами были сняты с полок и сложены в углу на полу, больше девать их было просто некуда. Груда дел смотрелась неаккуратно, а из убойного за ними все никто не приходил.

Антонина, никакой неаккуратности не любившая, от скуки решила дела эти хоть как-нибудь рассортировать, хотя совершенно не понимала по какому признаку их можно одно от другого отделить и классифицировать. Стала листать и очень быстро поняла, что львиная доля всех этих дел – это не нераскрытые дела в прямом смысле слова, это дела, в которых лица, совершившие преступление, были очевидны, ну, или не конкретные лица, а преступные группировки, по заказу которых было совершено убийство, но доказать ничего не удалось, а возможно, учитывая специфику работы милиции в 90-е, никто ничего доказывать особо и не стремился, вот и попали дела в архив в качестве нераскрытых. Да и в категорию дел по убийствам женщин с малолетними детьми эти дела тоже вписывались только по формальному признаку, ни в одном из них собственно женщины и дети объектами преступления не были, жертвами они становились или вместе с реальными объектами, чаще всего – своими мужьями или сожителями, или вообще случайно, пострадав от преступления, совершенного так называемым общеопасным способом, от взрыва машины, рядом с которой они случайно проходили в том момент, например.

Реально же нераскрытых дел по убийствам именно женщин с малолетними детьми, как объектов, непосредственно в отношении которых совершается преступление, оказалось всего семь. Антонина отложила их отдельно и принялась читать более внимательно, пытаясь уловить между ними хоть какую-то связь, найти в них хоть какую-то общую черту или характеристику. Читала вдумчиво, долго, даже окончание рабочего дня пропустила. Опомнилась около 23.00 и решила домой уже не ехать, возвращаться так поздно с Петровки в подмосковные Химки было совсем небезопасно, да и связь в делах никак не улавливалась, а уж очень хотелось ее найти. Антонина позвонила родителям и сказала, что останется на работе до утра. Это был первый раз в ее жизни, когда она ночевала не дома.

К четырем утра все дела были прочитаны, никакой взаимосвязи между ними Антонина так и не нашла, из-за чего довольно сильно расстроилась. Спать легла там же в архиве, сдвинув в ряд несколько стульев, и к 8.00 уже снова была на ногах.

В 7.55 в архив зашел Максим Викторович, он вчера совершенно закрутился и забыл поручить кому-нибудь из своих подчиненных забрать из архива подобранные Антониной дела, опомнился только с утра, вот и забежал за ними сам первым делом. Отдавая ему дела, Антонина нехотя пояснила, что вот те, которые в углу на полу, они только условно нераскрытые, а вот эти семь на стойке – именно нераскрытые и именно по убийствам женщин с малолетними детьми.

«Тоня, я так понимаю, Вы их всю ночь сортировали? У Вас вид уставший!» – спросил Максим Викторович.

Он, оказывается, имя мое знает, удивилась Тоня, а в слух ответила: «Условно нераскрытые я быстро отсортировала, я вот эти семь всю ночь читала, пыталась уловить между ними связь, понять почему Вы их запросили, что хотите в них найти.».

«Ну и что, нашли?» – спросил Максим, глядя на нее с видимым интересом.

«Ничего, к сожалению, то есть вот вообще ничего, ни одной общей черты!» – расстроено ответила Тоня.

«Тоня, да что же Вы расстраиваетесь, Вы же основную работу за нас проделали, всю шелуху ненужную отсортировали! Спасибо Вам огромное! А что общих черт не нашли, так их между этими семью делами и нет. Я связь не между этими делами собирался искать, а между теми, что у меня сейчас в производстве, и одним из этих. У нас серия преступлений, вот только мне кажется, что самого первого эпизода в этой серии в текущих делах нет. Этот первый эпизод я и хотел в старых делах поискать.».

После этих слов Максима Викторовича настроение Тони заметно повысилось, во-первых, ее не только по имени назвали, но и искренне похвалили, а во-вторых, оказывается ничего она в тех семи делах не упустила, просто искала то, чего там и не могло быть, вот и не нашла.

«С собой в отдел я только эти семь дел для изучения заберу, их выдачу оформляйте, а остальные – назад на полки, пусть там пылятся пока, когда-нибудь и до них руки дойдут, в итоге никто не уйдет от ответственности, я уверен.» – сказал Максим.

Тоня оформила выдачу, протянула Максиму бланк на подпись, он молча его подписал, сгреб дела в охапку и направился к выходу. И уже от двери вдруг обернулся: «Тоня, а пойдемте со мной, у меня сейчас как раз оперативка в отделе, будем всю имеющуюся информацию по текущим делам обсуждать, вдруг, услышите что-то такое, что будет связано с этими семью делами, Вы же их читали. Это на полчаса, не более, сможете из архива на это время уйти?».

«Конечно, с удовольствием!» – даже не ответила, а выдохнула Тоня, схватила ключ от архива, быстро заперла дверь и побежала вслед за Максимом, «А разве можно? Я же не сотрудник Вашего отдела, разве можно при мне текущие расследования обсуждать?» – спросила Тоня уже в коридоре.

«В принципе, нет, но некритично, Вы же, как сотрудник архива, допуски оформляли, так что разберемся.» – ответил Максим.

В убойном уже все опера собрались, когда вошел Максим, а за ним Тоня, встали, приветствуя, затем расселись вдоль длинного приставного стола, ожидая начала совещания. Максим кивнул Тоне на стул в углу, она тут же на нем и устроилась, и Максим передал ей дела, принесенные из архива.

Обсуждение информации, собранной операми по текущим делам за вчерашний день, шло, на удивление Тони, очень оперативно, короткий доклад, изредка – обмен мнениями, и указания от Максима на текущий день.

Когда начали обсуждать дела той самой серии по убийствам женщин с малолетними детьми, Тоня поначалу вообще ничего хоть как-то связанного с прочитанными ночью делами не услышала. И только ближе к концу Старшина сказал, что вчера, при повторном опросе соседей последней жертвы, ему, наконец, удалось встретиться с жильцами квартиры 46, которых ранее не было в городе. Так вот они рассказали, что как раз в день убийства рано утром уезжали в аэропорт на такси, сами они ничего подозрительного не заметили, но таксист, который их вез, спрашивал не живет ли в их доме какая-то «большая шишка», а то, пока он их ждал, вокруг их дома крутился какой-то мужик, похож на охранника, территорию осматривал, явно встречать кого-то собирался, потом, правда, куда-то ушел и больше не возвращался. На вопрос таксиста им ответить было нечего, дом самый обычный, никто известный в нем, вроде, не жил. Никакой прямой связи этого мужика с убийством, которое было совершено в этом доме в тот же день, но уже поздним вечером, не просматривалось, но Старшина дело свое знал, не поленился, таксиста того нашел и в тот же день не только опросил, но и фоторобот неизвестно мужика заставил составить. Этот фоторобот сейчас по очереди и рассматривали опера, сидящие за столом. Тоне его видно не было, она то сидела не за столом, а в углу.

«А почему таксист решил, что мужик – охранник?» – спросил Максим у Старшины, «В том смысле, почему именно охранник, а не воришка, или наркоман, или мелкий наркоторговец какой-нибудь, например, те ведь тоже территорию вокруг осматривают, чем таким он выделялся?».

«Да уж больно внешность, по описанию таксиста, у него примечательная.» – ответил Старшина, «Ростом под два метра, огромные руки, ноги, плечи, даже шея – и та размером с голову обычного человека, а волосы – чисто солома, светлые, прямые, подстрижены под горшок, еще и борода с усами имеются. Прям типичный русский богатырь, как из сказки!». В этот момент Тоня замерла, практически такое описание она вчера точно видела в одном из прочитанных ночью дел!

«Надо бы его найти, да непонятно пока как. Ладно, пока просто запомним, что есть такой колоритный фигурант, если еще где встретится, тогда и будем его предметно искать.» – подвел черту под обсуждением Максим.

Опера продолжили обсуждение, перейдя уже к другим вопросам, Тоня же тихонько стала перебирать дела, сложенные у нее на коленях, ища то самое, в котором видела похожее описание. Нашла, пролистала и заложила нужную страницу пальцем.

Примерно через пять минут Максим объявил, что совещание окончено. Опера уже задвигали стульями, стали вставать, собираясь уходить. Тоню никто ни о чем не спросил, а она даже не знала как привлечь к себе внимание. И просто подняла руку, прямо как школьница. Максим этот ее жест моментально заметил и сразу отреагировал, подав рукой операм знак оставаться на местах. Все тут же снова сели.

«Антонина Дмитриевна, у Вас есть что сказать?» – посмотрел на нее Максим, за ним и все опера тут же на нее обернулись.

«Он и отчество мое знает, не только имя!» – поразилась Тоня, «И называет при всех так уважительно: Антонина Дмитриевна, а не просто Тоня, как ранее в архиве!».

У Тони даже руки задрожали от волнения и такого неожиданного уважения, и дела, лежавшие на коленях, тут же посыпались, но нужное, заложенное пальцем, к счастью, осталось в руках. Собирать посыпавшиеся дела Тоня не стала, тем более на них никто и внимания не обратил, все смотрели прямо ей в лицо, заинтересовано ожидая ответа. Вот только ответить Тоня не могла, у нее горло от волнения перехватило, поэтому молча встала, подошла к Максиму Викторовичу и положила на стол перед ним дело, открыв его на странице, заложенной пальцем.

Максим быстро просмотрел показанную Тоней страницу, поднял на нее глаза и сказал: «Ну, Антонина Дмитриевна, да Вы же только что, считай, серию раскрыли! Слов нет, какая Вы молодец!».

Потом окинул взглядом оперов, сидящих за столом: «Слушайте, мужики, что Антонина Дмитриевна за вчерашнюю ночь нам в своем архиве нарыла!», и коротко пересказал им прочитанное в деле, которое ему дала Тоня.

Вкратце, такой пересказ сводился к следующему: в июле 1998 года в своей квартире в Капотне были обнаружены трупы малолетнего Ивана Рязанцева, четырех лет, и его матери – Веры Рязанцевой, 29 лет. Оба были задушены, причем, сначала убили ребенка, и только потом мать. Трупы обнаружил отец семейства, придя вечером с работы, он же заявил в милицию. На момент приезда милиции мать с сыном были мертвы уже точно больше трех часов.

Отец семейства – Кирилл Владиславович Рязанцев, 32 лет, внешность имел весьма приметную (в деле были не только его фотография, но и довольно подробное описание, сразу было понятно, что следователь тогда его на подозреваемого «примерял») – рост 198 см., крупного телосложения, волосы русые, прямые, размер обуви 48. С фотографии, которую Максим показал операм, повернув к ним раскрытое на нужной странице дело, прямо в объектив смотрел огромный мужик, богатырского телосложения, коротко подстриженные русые волосы, усы, правда, без бороды.

Под описание, несколько минут назад озвученное Старшиной, мужик на фотографии подходил просто идеально. Но дело тогда так и осталось нераскрытым: исходя из собранных по делу данных, убить жену и сына мог только сам отец семейства Кирилл Рязанцев – квартира не вскрыта, следов взлома нет, из квартиры ничего не пропало, никаких следов сопротивления жертв обнаружено не было (ладно, малолетний ребенок, он мог вообще ничего не понять и даже испугаться не успеть, но мать то что? Просто смотрела как душили сына и даже вступиться не попыталась, а потом сама покорно дала себя задушить, даже не вскрикнула ни разу, ведь никаких криков, слез, просьб о помощи никто ни из соседей ни из случайных прохожих, которых операм удалось найти и опросить также не слышал (на дворе был жаркий июль, окна в квартире открыты, а сама квартира на третьем этаже, прохожие, по любому, крики о помощи должны были услышать)). И задушены фигуранты были голыми руками, а для этого нужно недюжинной силой обладать, далеко не каждому взрослому мужику это под силу, поэтому обычно различные удавки и используют, но тут душили именно руками.

Но все собранные следователем улики были косвенными, для обвинения Кирилла Рязанцева в убийстве жены и сына их было явно недостаточно – экспертиза следов на телах жертв никакого результата не дала, потому что следов ДНК на теле жертв не было, а следы от удушения оказались настолько расплывчатыми, что по ним также ничего определенно заключить было нельзя.

По показаниям всех знакомых, семья считалась благополучной, дружной, никаких особых ссор, а тем более драк, между ними никогда не было. Под конец еще и у старшего Рязанцева алиби на время убийства нарисовалось, не стопроцентное, но все-таки алиби – видела одна старушенция крупного мужчину, под стать Рязанцеву, вечером, когда Рязанцев, по его словам, с работы шел, как раз в нужном месте и в нужное время, видела, правда, только со спины! Следствие приостановили «за неустановлением лица, подлежащего привлечению к ответственности за совершение преступления», и дело сдали в архив.

Вели это дело следователи и опера «на земле», а не с Петровки, хотя дело по убийству малолетнего вполне могли и в Главк (на Петровку) передать, но не стали, сочли «бытовухой» и оставили «на земле», поэтому никто из отдела Максима никогда до этого дня об этом деле даже и не слышал.

Глава 3.

Ровно через двое суток после такого памятного для Тони участия в оперативке Рязанцев был задержан.

За эти двое суток опера из отдела Максима не только раскопали улики, свидетельствующие о его причастности к убийствам текущей серии, но и доказали, что никакого алиби на первый эпизод по убийству его жены и сына у него нет.

Повторный опрос той самой старушенции, которая его якобы видела в день этого первого убийства идущим по пути с работы вечером, позволил установить, что время, когда она видела Рязанцева, в ее показаниях было определено неверно. При первом опросе, она показала, что видела его примерно в 19.00, так как как раз вышла прогуляться на время новостей, которые показывали ровно в 19.00 в перерыве между сериями ее любимого сериала, уж очень ей этот перерыв не нравился, предыдущую серию закончили на самом интересном месте, а новую только после новостей покажут, от переживаний за героев и неясности последствий очередного поворота их любовной судьбы у нее аж сердце закололо, вот и решила она прогуляться.

Эту информацию еще при первом расследовании опера проверили и подтвердили, в деле была справка о том, что сериал латиноамериканского производства с таким-то названием действительно демонстрируется в эфире ежедневно по рабочим дням по две серии – одна до девятнадцатичасовых новостей, вторая после.

При повторном опросе Максим своим операм поставил задачу период, за который свидетельница будет давать показания, существенно расширить, спросить, что делала за день до этого, а что на следующий, расспросить о содержании сериала – такая любительница «мыльных опер», как такие сериалы тогда называли, уж точно должна общую канву сюжета и через год и через два помнить.

Ответ старушенции про все дни был один – сериалы смотрела, я вообще целыми днями их смотрю, благо, показывают их сейчас много. А вот с вопросом про содержание сериала вышла нестыковка – свидетельница начала рассказывать, а потом сама же и остановилась, мол, ой, да нет, это же в другом сериале было! Очень скоро стало понятно, что из-за однотипности сюжетов и похожих имен героев (сериалы то ее любимые почти все были латино-американскими, героев много, вот и имена их довольно часто повторялись, только в одном сериале условный Луис Альберто был одним из главных героев, а в другом – второстепенным) старушенция просмотренные сериалы между собой путает.

Запросили телепрограмму за июль 1998 года повторно и выяснили, что сериалы каждый будний день показывали дважды, один в дневном эфире, второй – в вечернем, и оба сериала между сериями на новости прерывали, только первый – на новости в 15.00, а второй – в 19.00.

В третий раз следователь, принявший к своему производству всю серию, включая тот самый первый эпизод, свидетельницу уже сам допрашивал. Вызвал ее повесткой к себе в кабинет, предупредил об ответственности за дачу ложных показаний, старушка прониклась и на вопрос могла ли она прогуливаться не во время девятнадцати-, а во время пятнадцатичасовых новостей честно ответила, что совершенно не помнит, когда именно это было. Она одинокая, давно на пенсии, на часы практически не смотрит, просто незачем, живет от сериала до сериала, из дома выходит только когда в магазин нужно или вот как в тот раз прогуляться, если сердце прихватит. А сердце прихватить могло и во время дневного показа и во время вечернего, там же везде такая, ну такая, любовь!!!

Причастности Рязанцева к убийству семьи такие показания свидетельницы, конечно, не доказывали, но алиби на момент первого убийства у него уже не было, а в совокупности с собранными материалами по другим эпизодам серии его уже можно было задерживать и основательно допрашивать, что и сделали.

На допросе Рязанцев заговорил практически сразу, показания по каждому эпизоду давал подробные, следователь еле фиксировать успевал.

Из рассказа Рязанцева картина складывалась следующая: еще в конце 80-х – начале 90-х, когда на рынок сначала СССР, а потом новой России хлынул поток литературы сомнительного качества, но самых разнообразных направлений, Рязанцев увлекся книгами по философии, которые давали «новый взгляд», до того советской наукой не признаваемый и в литературе, соответственно, не упоминаемый. В чем состоял этот «новый взгляд» понять было сложно, уж больно много совершенно разных философских учений и течений, все и всех объясняющих, одномоментно стали доступны Рязанцеву со страниц ежедневно прочитываемых им книг. Постепенно Рязанцев стал понимать, что ни одно из этих многочисленных течений и учений, на самом деле, ничего не объясняет и объяснить не может, и, ища ответы, он обратился к религии.

Сначала к традиционной, но того самого одного, простого и все объясняющего ответа не нашел. Затем стал изучать менее традиционные религии, проповедников и адептов которых тогда со всего мира в Россию понаехало просто немеряно, а потом уже и вообще перешел к религиям, которые иначе, как альтернативными, и не назовешь. Но ответа все не находилось! И тогда Рязанцев понял, что для того, чтобы найти ответ, ему нужно самому создать свою собственную новую религию! Вот он выход из тупика непонимания и невежества, вот его собственный светлый путь к прозрению!

Непонятно, сошел ли с ума Рязанцев уже в этот момент или несколько позже, это предстояло установить профильной экспертизе, которую следователь уже точно принял решение по делу назначить, удивительно было другое – все эти трансформации в голове Рязанцева происходили как бы параллельно с течением его обычной жизни, до поры до времени никак на этой самой его повседневной жизни не отражаясь. За время своих исканий Рязанцев успел жениться на Вере, а в 1994 году у них родился сын Иван. На работу свою он также ходил исправно.

Суть новой религии Рязанцева была понятна, наверное, только ему одному, когда он на допросах основные ее постулаты следователю рассказывал, тот нить повествования терял моментально. В итоге, следователь, имевший отличное гуманитарное образование, понял только, что никакая это не новая религия, а безумный сплав из постулатов массы других религий, философских и около философских течений, постулатов, скрупулезно подобранных Рязанцевым под обоснование какого-то одного, только ему и понятного вывода.

Но главное для следствия было не в этом, необходимо было понять, доказать и закрепить мотив совершенных Рязанцевым убийств.

Такой мотив сам Рязанцев обозначил фразой, поначалу совершенно непонятной: «Очищение через молчание». Потом объяснил: «Все беды человечества, и каждого конкретного человека – от владения речью, недаром Бог никаких других живых существ речью не наделил! Звуками – да, но не речью. Речь – это проклятие, кара Божия, только вот люди совершенно этого не понимают, считают, безумные, что речь – это, наоборот, благо, и пользуются ею все более и более обширно. Сначала была только устная, а позже и письменная появилась, сначала только один пра-язык, теперь необъятное множество! За этой бессмысленной трескотней звуков не слышно, звуков, в которых вся Божья воля и выражается, которыми Бог со всеми живыми существами и общается!».

«Ты, вроде, неглупый мужик,» – обратился он к следователю (тот перебивать не стал, хотя подобной фамильярности со стороны подследственных на допросе раньше никогда и никому не позволял), «ты вдумайся, чем звук от речи отличается? Звук – он массу информации в себе несет, которую мы совершенно понимать разучились! Вот кричит раненый зверь! Что в этом звуке? Боль? Страх? Просьба о помощи? А может, вовсе и наоборот, не просьба о помощи, а мольба о смерти, как способе избавления от страданий? А может вообще все это сразу! Или ветер шумит – что в этом звуке? Какая информация и от кого? От самого ветра, от деревьев, от Бога? Слышать – слышим, да и то не всегда, а знать – не знаем!

Потому что слышим, но не слушаем, даже не пытаемся слушать! Слушать и слышать – это работа тяжелая, не хотим мы работать! Вот и придумали речь, с помощью которой, якобы, все объясняем! Говорим: мне страшно, мне больно, я голоден, ладно, когда про себя, тут еще хоть как-то можно предположить, что понимаем про что говорим, хотя все-равно уж очень примитивизируем. Что такое страшно? Спроси тебя – будешь долго пыжиться и с помощью речи объяснять, а все-равно до конца объяснить не сможешь, всего спектра испытываемых тобой ощущений в момент страха не опишешь! Да и ощущения эти, если брать их во всех оттенках и нюансах, у каждого свои, а ты взял и сказал просто «страшно», и думаешь, что все объяснил, а другой под «страшно» совсем другие ощущения понимает! Слышит от тебя «страшно», думает, что понял тебя, а не фига он не понял! Примитивно мыслим – примитивно объясняем! Но самое скверное, что реально думаем, что вот такого примитивизма достаточно для понимания!

Я, когда религии изучал, поразился просто – все: и христиане, и иудеи, и мусульмане, вот, буквально, все, говорят, что и в Библии, и в Торе, и в Коране одно и тоже написано, просто понимаем написанное мы по-разному, якобы, просто недостаточно пока наше понимание содержания этих книг, поэтому мы того, что во всех них одно и то же написано и не осознаем! Идиоты, ей Богу, просто клинические идиоты! Да эти книги не от Бога, они от главных его врагов, как этих врагов не назови, хоть бы и Сатаной с его прислужниками, хоть как по-другому, их там, в Преисподней придумали, и нам, дуракам, под видом донесения Божьей воли сюда закинули, чтобы мы тысячелетиями время тратили на их изучение, старались волю Божью через речь понять, а сама речь и есть главное препятствие к пониманию Божьей воли!

Знаешь, что такое эти книги – то, что разведчики называю «увод на негодный объект», тебе этот термин знаком?» – следователь кивнул (термин действительно был ему знаком, да и что Рязанцев с помощью этого термина хотел до него донести также понял – священные книги, смысл которых человечеству приходилось постигать тысячелетиями, и были, по мнению Рязанцева, тем самым «негодным объектом», на котором враги Бога специально внимание человечества сосредоточили, чтобы этому самому человечеству помешать истинную Божью волю понять и постичь).

«Я, когда до этого додумался,» – продолжил Рязанцев, «аж взвился весь внутренне, будто в бабу кончил! Да не в простую бабу, а в целку, которая до этого долго мне не давала, извела всего, а когда дала, еще и целкой оказалась! Взвился и стал думать что из этого моего понимания следует, как мне его теперь применить. И понял: молчание – вот ключ к постижению истиной Божьей воли!!! Очиститься через молчание от всей скверны, что через речь в жизнь мою вошла! А после очищения начать постепенно учиться слушать и слышать, надеясь, что Бог усилия мои оценит и понимание воли своей пошлет!

И так оно и произошло, стал я молчать по вечерам после работы и выходные, на работе мне этого, к сожалению, делать не давали, а есть то что-то нужно было, без работы как на еду заработать. Молчал упорно, ни слова ни звука себе не позволял, кто бы меня ни звал и о чем бы не спрашивал. Долго мне пришлось молчать, больше года прошло, пока от скверны очистился, очень уж необходимость на работе говорить очищению этому препятствовала, но добился, таки, своего, не только очистился, но и от Бога награду за свое упорство и послушание получил, постиг в чем его, Божья, в отношении меня воля!».

Глава 4.

Рязанцев перевел дух и попросил у следователя листок бумаги и ручку, тот молча протянул ему требуемое.

«Вот смотри», – продолжил Рязанцев после паузы, и написал в самом верху данного ему следователем листа А4 слово «Бог», от этого слова нарисовал совсем крохотную стрелку вниз и написал под ней, прямо там, куда она указывала «Я», потом нарисовал уже от этого «Я» еще несколько стрелок вниз, только уже очень длинных, ведущих в самый низ листа, и под ними написал: «Другие», и повернул листок к следователю.

«Видишь, насколько я к Богу приблизился!» – произнес Рязанцев самодовольно.

Следователь глянул на листок и кивнул, перебивать Рязанцева и возражать ему следователю не было никакого смысла, Рязанцев явно дошел в своем рассказе до того места, где собирался объяснить самое главное – мотив всех совершенных им убийств!

«А видишь, что я не только к Богу приблизился, но и между ним и остальными?» – продолжил Рязанцев.

Следователь в ответ опять кивнул.

«Так вот, воля Божья в отношении меня в том и состоит, чтобы я людям путь к очищению от скверны показал, тот путь, который сам прошел – через молчание! Вот только взрослым этот путь показывать бесполезно, они от Бога настолько далеки, скверной настолько замазаны, что не достучаться до них, не докричаться! Ну, да и фиг с ними, с ними Бог сам разберется, просто уничтожит всех разом, когда я миссию свою выполню, а миссия моя непростая – детей молчать научить, не дать им скверной проникнуться! Вот когда я смогу уже много детей от скверны защитить, когда станут они взрослыми, и сами к Богу приблизятся и смогут, за мной повторяя, волю Божью еще шире распространять и до все новых и новых детей доносить, вот тогда и уничтожит Бог разом всех оскверненных, и наступит на земле царство Божие, во всей его красе и великолепии!».

Рязанцев выразительно посмотрел на кувшин с водой, который стоял на тумбочке возле следователя, тот, все также молча, взял стакан, налил в него воды и протянул Рязанцеву. Рязанцев с жадностью выпил и вновь заговорил: «Вот только не знал я, что скверна в детей уж очень рано и очень быстро проникает, да так глубоко, что ее уже никак не выковырить!

Начал с сына своего Ивана, тому, вроде, всего четыре, да и говорить он начал поздно, когда ему почти три было, думал, легко мне будет его от скверны очистить! Сначала просто объяснял, замолчи, мол, не нужно тебе говорить, а он помолчит пару минут и опять за свое: «Мам, дай, хочу …». Я матери его все объяснил и строго настрого запретил на эти его «мамканья» откликаться, она даже, вроде, меня и послушалась, и сама стала молчать, и сыну помолчать приказывала, во всяком случае, при мне. Не помогло.

Я его побил пару раз, не сильно, так больше для острастки, да чтоб следов не осталось, скорее даже не побил, а поучил. Опять не помогло.

На следующий день с работы пришел, я молчу, жена молчит, он молчит, я даже обрадовался, все, думаю, пошло дело, а он возьми, да опять «мамкни». Я еще раз его поучил, да и жену свою заодно, думаю, пусть не только сам боль почувствует, но и на мать свою посмотрит, как она от боли извивается, может проникнется наконец.

Опять не помогло – вместо того, чтобы замолчать, он, наоборот, орать начал, мне аж от поучения матери его пришлось оторваться, чтобы рот ему заткнуть, а то мало того, что сам ничему не учится, еще и соседи на крик прибегут, придется мне с ним объясняться, то есть молчание уже свое прервать! А я и так, пока сначала ему, а потом жене своей объяснял зачем нужно молчать, свой обет молчания несколько раз нарушил, на что Бог мне тут же и указал – я тогда очень часто стал на улице спотыкаться, оступаться и падать, так Бог меня за нарушение обета через боль наказывал.

Так и жили несколько месяцев – я с работы прихожу, все хорошо, все молчим, жена ужин подает, сын в углу молча играет, благодать, а через полчаса-час Иван возьми, да и «мамкни», я его поучу, жену поучу, они хоть и извиваются и плачут от моего обучения, но молчат. Опять тишина наступает, и так до самого сна. Хорошо!

Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего – в полном молчании все-равно ни одного вечера не проходит, никак до конца скверна из сына моего не выводится!

И закралось у меня подозрение, что не просто так все это, решил я проследить как жена с сыном обет днем соблюдают, когда я на работе – если соблюдают, то непонятно почему до самого сна никак дотерпеть у сына не получается, давно бы уже должен был тогда привыкнуть без речи обходиться, а если не соблюдают, тогда в этом и ответ!

На следующий день я с работы пораньше ушел, около трех часов дня уже в сторону дома направился, подхожу, встал под окнами, стою, слушаю, благо июль, окна открыты, да и этаж у нас третий, если заговорят, по любому, услышу. И услышал, да такое, что просто озверел!

Жена моя Софья с сыном не только разговаривала, но и внушить ему пыталась, что отец у него идиот ненормальный, который совсем с катушек слетел со своим молчанием, и что потерпеть им совсем немного осталось, она себе другого мужчину приглядела, сейчас вовсю обхаживает, если сладится у них, то и от меня этот другой мужик их заберет и защитит!

Поднялся в квартиру, жена дверь открыла и обомлела, пришел то я невовремя, да и, видимо, почувствовала всю степень моего недовольства, если это можно так назвать, взгляд с меня на открытое окно перевела и сразу поняла, что я все слышал! Да и сын, при виде меня, испугался, хоть и малец, а понял, что спуску ни ему ни матери теперь не будет! Испугался и замолчал, и жена молчала, только тряслась вся и часто-часто сглатывала.