Читать книгу: «Чей труп? Лорд Питер осматривает тело», страница 3

– Прошу прощения, – сказала она. – Боюсь, мы не можем вмешиваться никоим образом. Дело чрезвычайно скверное, мистер… простите, не расслышала вашего имени, и мы всегда предпочитаем не иметь дела с полицией. Разумеется, если Типпсы невиновны – а я уверена… я надеюсь, что это так, – то это для них большое невезение, но должна сказать, что обстоятельства кажутся мне, и Теофилусу тоже, весьма подозрительными, и я бы не хотела, чтобы потом говорили, что мы помогали убийцам. Нас даже могут счесть сообщниками. Вы, конечно, еще молоды, мистер…

– Дорогая, это лорд Питер Уимзи, – мягко перебил ее Теофилус.

На нее это не произвело особого впечатления.

– Ах вот как, – сказала она. – Полагаю, вы дальний родственник моего покойного кузена, епископа Карисбрукского. Бедняга! Вечно он становился жертвой всяких мошенников, так и умер, не научившись их распознавать. Кажется, вы унаследовали от него это качество, лорд Питер.

– Сомневаюсь, – ответил Уимзи. – Насколько мне известно, он доводится мне всего лишь свойственником, хотя «мудр тот ребенок, который знает, кто его отец»²⁴. Поздравляю вас, дорогая леди, с тем, что вы принадлежите к другой половине рода. Надеюсь, вы простите мне вторжение посреди ночи, хотя, как вы заметили, это семейная привычка. Тем не менее я благодарен вам за возможность лицезреть вас в этом наряде, который вам очень к лицу. Не беспокойтесь, мистер Эпплдор. Думаю, лучшее, что я могу сделать, это отвезти старую даму к моей матери и устранить для вас помеху в ее лице, иначе в один прекрасный день христианские чувства возьмут над вами верх, а нет ничего хуже, чем христианские чувства, нарушающие домашний уют. Доброй ночи, сэр… Доброй ночи, дорогая леди… Я просто в восторге от того, что вы позволили мне к вам заглянуть.

– Ну уж! – сказала миссис Эпплдор, когда дверь за ним закрылась.

– «Спасибо, Господи, за милость, что день мой первый улыбкой осенила»²⁵, — промурлыкал лорд Питер, – и научила меня быть несдержанно наглым, когда мне это нужно. Язва!

В два часа пополуночи лорд Питер Уимзи в машине друга прибыл в Денвер-хаус – за́мок Денвер – в обществе глухой старой дамы с допотопным чемоданом.

– Я очень рада видеть тебя, дорогой, – сказала вдовствующая герцогиня как ни в чем не бывало. Она была пухлой невысокой женщиной с совершенно седыми волосами и изящными руками. Внешне она настолько же отличалась от своего второго сына, насколько была похожа на него характером; ее черные глаза весело блестели, а отточенность манер и жестикуляции выдавали непоколебимую решительность. На плечах у нее была очаровательная пелерина из «Либерти»²⁶. Герцогиня сидела и наблюдала за тем, как лорд Питер поглощает холодную говядину с сыром так, словно его приезд в столь неурочный час, да еще и в нелепой компании, был самым что ни на есть обычным явлением, что в случае с ее сыном соответствовало действительности.

– Вы уложили старую даму? – спросил лорд Питер.

– Да, дорогой. Какая поразительная женщина, не правда ли? И такая отважная. Она мне сказала, что раньше никогда не ездила на машине. Но она считает тебя очень славным молодым человеком, дорогой, и, что очень мило с ее стороны, ты напоминаешь ей ее сына. Бедный мистер Типпс. Что заставило твоего приятеля инспектора предположить, будто он способен кого-то убить?

– Мой приятель инспектор… нет-нет, матушка, спасибо, больше не нужно… решительно намерен доказать, что незваный гость в ванне Типпсов это сэр Рубен Леви, который таинственно исчез из дома прошлой ночью. Он рассуждает так: с Парк-лейн исчез джентльмен средних лет без одежды; в Баттерси появился джентльмен средних лет без одежды – следовательно, это один и тот же человек. Что и требовалось доказать. И он упек Типпса в тюрьму.

– Ты излагаешь слишком общо, дорогой, – мягко сказала герцогиня. – Почему надо арестовывать мистера Типпса, даже если это один и тот же человек?

– Саггу надо арестовать хоть кого-нибудь, – ответил лорд Питер, – и он уцепился за одно незначительное доказательство, которое очень отдаленно подтверждает его версию, только оно разлетится вдребезги перед свидетельством моих собственных глаз. Прошлым вечером, примерно в четверть десятого, некая молодая особа, дефилировавшая по Баттерси-парк-роуд с целью, известной только ей самой, увидела джентльмена в меховом пальто и цилиндре, медленно шедшего под зонтом, вчитываясь в названия улиц. Он выглядел несколько растерянным, поэтому не страдающая особой робостью девушка подошла и поприветствовала его. «Не могли бы вы мне сказать, – обратился к ней загадочный прохожий, – ведет ли эта улица на улицу Принца Уэльского?» Девушка ответила утвердительно и шутливо спросила, каковы его планы на вечер и все такое, – впрочем, эту часть их беседы она передала лишь в самых общих чертах, поскольку изливала душу перед Саггом, а ему благодарное отечество платит за поддержку чистоты и возвышенности идеалов. Так или иначе, незнакомец сказал, что не может в данный момент уделить ей внимание, потому что спешит на некую встречу. «Мне нужно идти, меня ждут, дорогая» – так она передала его слова. И прохожий зашагал по Александра-авеню к улице Принца Уэльского. Девушка с удивлением все еще смотрела ему вслед, когда к ней подошла подруга и сказала: «Не трать время попусту. Это Леви. Я знавала его, когда жила в Вест-Энде. Девочки называли его неподкупным простаком». Имя приятельницы она скрыла, учитывая подтекст ситуации, но готова была поручиться, что подруга именно так и сказала. Она и думать забыла об этой встрече, пока молочник утром не принес новость о событиях в квартале Королевы Каролины. Тогда она отправилась туда, хотя обычно избегает общения с полицией, и спросила у какого-то официального лица, были ли у мертвого джентльмена борода и очки. Узнав, что очки есть, а бороды нет, она невзначай обронила: «Ну, значит, это не он». «Не кто?» – поинтересовался ее собеседник, схватив ее за шиворот. Такова ее история. Сагг, разумеется, пришел в восторг и засадил Типпса в тюрьму на этом основании.

– Боже мой! – воскликнула герцогиня. – Надеюсь, у бедной девушки не будет из-за этого неприятностей.

– Не думаю, – ответил лорд Питер. – Кому действительно достанется, так это Типпсу. Кроме всего прочего, он сделал глупость. Я вытянул это из Сагга, хотя он скрывал эту информацию от меня до последнего. Похоже, Типпс запутался с поездом, на котором возвращался из Манчестера. Сначала сказал, что приехал домой в десять тридцать, потом полицейские нажали на Глэдис Хоррокс, и та призналась, что хозяин вернулся только без четверти двенадцать. Тогда Типпс, которого попросили объяснить расхождение, запинаясь и путаясь, сообщил сначала, что опоздал на поезд. Сагг отправился на вокзал Сент-Панкрас и выяснил, что он оставил дорожную сумку в камере хранения в десять. Типпса снова попросили объяснить несовпадение. Он, еще больше запинаясь, сказал, что просто гулял несколько часов, встретил приятеля, кого именно, не может сказать, потом – что никакого приятеля он не встречал и не помнит, что делал все это время, почему не забрал сумку из камеры хранения, когда на самом деле вернулся домой и откуда у него синяк над глазом. По сути дела, вообще ничего не мог объяснить. Снова допросили Глэдис Хоррокс. На этот раз она сказала, что Типпс вернулся в половине одиннадцатого, а потом призналась, что не слышала, как он вошел в дом. Почему не слышала, не знает. И почему первый раз сказала, что слышала, тоже не может сказать. Потом разрыдалась. Из-за этих противоречивых показаний подозрения у всех только усилились. Обоих посадили за решетку.

– Судя по тому, что ты рассказываешь, дорогой, – сказала герцогиня, – все это выглядит очень запутанно и не слишком достойно. А бедного мистера Типпса всегда так расстраивало любое проявление недостойного поведения.

– Хотел бы я знать, что он делал все это время, – задумчиво произнес лорд Питер. – На самом деле я не верю, что он мог кого-то убить. А кроме того, этот тип был мертв к тому времени уже сутки, а то и двое, хотя слишком полагаться на свидетельство врача не стоит. Весьма занятная задачка.

– Очень любопытно, дорогой. Но как печально то, что случилось с сэром Рубеном. Я должна написать несколько строк леди Леви; когда-то я была хорошо с ней знакома, в Хэмпшире, когда она была еще девочкой. Тогда ее звали Кристиной Форд, и я помню, какой скандал разразился, когда она вышла замуж за еврея. Это было еще до того, как он сколотил состояние в нефтяном бизнесе в Америке. Семья хотела, чтобы она вышла за Джулиана Фрика, который впоследствии сделал отличную карьеру и был связан с их семьей, но девушка влюбилась в этого мистера Леви и сбежала с ним. Он был очень красив тогда, надо признать, дорогой, на этакий иностранный манер, но у него ничего не было за душой, и семье не нравилось его вероисповедание. Конечно, в нынешние времена мы все в некотором роде евреи, и семья не возражала бы так бурно, если бы он притворился кем-то другим, как тот мистер Саймонс, с которым мы познакомились у миссис Порчестер и который всем говорил, что его нос имеет истоки в Италии эпохи Ренессанса, потому что он якобы ведет свой род от Ла Белла Симонетта²⁷ – так глупо, дорогой, как будто кто-то ему верил. Но я не сомневаюсь, что среди евреев есть очень хорошие люди, и лично я уважаю их веру, хотя, конечно, некоторые обычаи кажутся странными: то, что они не работают по субботам, делают обрезание бедным маленьким детям, что все у них связано с новолунием, и это необычное мясо, которое они едят и которое называется словом, похожим на жаргонное, и то, что они никогда не могут съесть кусочек бекона на завтрак. Тем не менее брак был заключен, и для девушки это обернулось к лучшему, раз она его так любила, хотя молодой Фрик был ей очень предан, и они до сих пор остаются добрыми друзьями. Не то чтобы у них была настоящая помолвка – только некое взаимопонимание с ее отцом, но он так и не женился, знаешь ли, и живет один в том большом доме рядом с госпиталем, хотя теперь он очень богат и знаменит, и я знаю, что многие хотели заполучить его, например леди Мейнуоринг для своей старшей дочери, хотя, помню, тогда было много разговоров о том, что едва ли стоит ожидать, что хирурга примут в такой напыщенный дом, – люди всегда находят повод посудачить.

– Видно, леди Леви обладала особым даром привораживать людей, – сказал лорд Питер. – Вот и «неподкупный простак» Леви попался.

– Истинная правда, дорогой, она была восхитительной девушкой, и говорят, что ее дочь пошла в нее. Я упустила ее из виду после ее замужества, и ты знаешь, что твой отец не слишком жаловал деловых людей, но все говорили, что они стали образцовой парой. На самом деле вошло чуть ли не в поговорку, что сэра Рубена свои любят так же, как ненавидят чужие. Я не имею в виду иностранцев, дорогой, – просто иносказательное выражение вроде «в людях ангел, а дома черт», только наоборот, напоминает «Путешествие Пилигрима»²⁸.

– Да, – согласился Питер, – рискну предположить, что одного-двух врагов старик себе нажил.

– Десятки, дорогой. Такое ужасное место этот Сити, не правда ли? Скопище Исмаилов – хотя не думаю, что сэру Рубену понравилось бы это сравнение, как ты считаешь? Это ведь, кажется, означает «незаконный» или «неправильный» еврей? Я всегда путаю всех этих персонажей Ветхого Завета.

Лорд Питер рассмеялся и зевнул.

– Думаю, я посплю часок-другой, – сказал он. – Мне нужно быть в городе к восьми – Паркер придет на завтрак.

Герцогиня взглянула на часы, показывавшие без пяти три.

– Я распоряжусь, чтобы тебе принесли завтрак в половине седьмого, дорогой, – сказала она. – Надеюсь, у тебя в комнате все в порядке. Я велела положить в постель грелку – эти льняные простыни такие холодные. Можешь вытащить ее, если будет мешать.

4

– Итак, Паркер, – сказал лорд Питер, отодвигая кофейную чашку и раскуривая традиционную после завтрака трубку, – возможно, вы считаете, что вас это к чему-то ведет, а вот мне кажется, что я ничуть не продвинулся со своей «ванной» загадкой. Вы что-нибудь там еще делали после того, как я ушел?

– Нет. Но я побывал на крыше сегодня утром.

– Вам два очка – какой вы активный, черт возьми! Слушайте, Паркер, я думаю, эта наша кооперативная схема отлично работает. Гораздо легче делать чужую работу, чем свою, – дает восхитительное ощущение того, что ты вмешиваешься не в свое дело, раздаешь ненужные приказы, да еще и блаженствуешь оттого, что есть на кого спихнуть свою работу. Ты мне – я тебе. Удалось что-нибудь найти?

– Не много. Конечно, я искал следы ног, но, естественно, после такого дождя ничего не осталось. Разумеется, будь это детективный роман, то дождь прошел бы вовремя, за час до совершения преступления, и мы имели бы прекрасный комплект следов, оставленных между двумя и тремя часами утра. Но поскольку здесь – реальная жизнь, происходящая в Лондоне в ноябре месяце, то с таким же успехом мы могли бы искать следы в Ниагарском водопаде. Я обследовал соседние крыши и пришел к веселенькому заключению, что любой человек из любой чертовой квартиры в этом чертовом ряду домов мог это сделать. Все лестничные клетки открываются на крышу; крыша довольно плоская, по ней можно гулять, как по Шафтсбери-авеню. Тем не менее я нашел кое-какое доказательство, что труп протащили именно таким способом.

– Что за доказательство?

Паркер вынул из кармана записную книжку, извлек из нее несколько растрепанных обрывков ткани и стал показывать их партнеру.

– Вот этот зацепился за держатель водосточной трубы прямо над ванной Типпса. Этот застрял в щели каменной ограды прямо над ней. И последний – из металлической опоры дымохода. Что вы об этом думаете?

Лорд Питер внимательно изучил лоскутки с помощью монокля.

– Интересно, – произнес он, – чертовски интересно. Бантер, вы уже проявили снятые пластины? – обратился он к своему сдержанному помощнику, принесшему корреспонденцию.

– Да, милорд.

– Есть что-нибудь, заслуживающее внимания?

– Не знаю, милорд, заслуживает ли это внимания, – неуверенно сказал Бантер. – Сейчас принесу снимки.

– Несите, – сказал Уимзи. – Ага! А вот и наше объявление в «Таймс» насчет золотой цепочки. Выглядит очень мило: «Напишите, позвоните или зайдите по адресу Пикадилли, дом сто десять “А”». Вероятно, безопасней было бы указать номер почтового ящика, но я всегда считал, что чем откровенней ведешь себя с людьми, тем легче их обмануть: в современном мире так редко встречаешь руку, протянутую с искренним дружелюбием, и бескорыстное сердце, правда?

– Но вы же не думаете, что тип, оставивший цепочку на теле, выдаст себя, явившись сюда за ней?

– Не будьте олухом, Паркер, – ответил лорд Питер с непринужденной вежливостью истинного аристократа. – Конечно, не думаю. Я пытаюсь найти ювелира, который изначально продал эту цепочку. Понимаете? – Он указал на абзац, гласивший: «Цепочка практически новая, почти неношеная». – А, спасибо, Бантер. Посмотрите сюда, Паркер, это отпечатки пальцев, которые вы вчера заметили на саже, покрывающей подоконник, и на дальнем бортике ванны. Я их проморгал, так что заслуга принадлежит вам безраздельно. Снимаю шляпу, падаю ниц, готов принять имя Уотсон, и вам даже нет нужды говорить то, что вы собирались сказать, потому что я все принимаю априори. А теперь мы… Так-так-так!

Трое мужчин уставились на фотографии.

– Преступник, – с горечью сказал лорд Питер, – лазил по мокрым крышам и, что естественно, испачкал пальцы в саже. Поместив тело в ванну, он стер все свои следы кроме двух, которые любезно оставил нам, чтобы мы не трудились впустую. По грязному пятну на полу мы узнали, что на нем была обувь на каучуковой подошве, а по восхитительному комплекту отпечатков пальцев на бортике ванны – что пальцев у него столько, сколько положено, и что на руках у него были резиновые перчатки. Вот что это за человек, джентльмены. Мы зря потратили время.

Он отложил фотографии, вернулся к изучению лоскутков и вдруг тихонько присвистнул.

– Вы составили мнение об этом, Паркер?

– Мне показалось, что это волокна какой-то грубой хлопчатобумажной ткани – может быть, простыни или импровизированной веревки.

– Да, – сказал лорд Питер, – да. Вероятно, это была ошибка – наша ошибка. Как вы думаете, эти тонкие волокна достаточно крепки, чтобы выдержать вес человека?

Он замолчал, его продолговатые глаза превратились в узкие щелки за пеленой табачного дыма.

– Чем вы предлагаете заняться сегодня утром? – поинтересовался Паркер.

– Что ж, – ответил лорд Питер, – кажется, настала пора мне поучаствовать в вашем деле. Давайте-ка навестим дом на Парк-лейн и посмотрим, какие жаворонки разбудили сэра Рубена Леви прошлой ночью.

– А теперь, миссис Пемминг, если вы любезно дадите мне одеяло, – сказал Бантер, входя в кухню, – позволите занавесить простыней нижнюю часть этого окна и вот здесь поставить ширму, чтобы исключить любые блики, мы приступим к работе.

Кухарка сэра Рубена Леви, с трудом оторвав взгляд от фигуры благовоспитанного Бантера, облаченной в прекрасно скроенный костюм, поспешила предоставить все необходимое. Посетитель поставил на стол корзину, в которой были бутылка воды, щетка для волос в серебряной оправе, пара ботинок, небольшой рулон линолеума и книга «Письма торговца-самоучки своему сыну»²⁹ в изящном сафьяновом переплете. Потом вынул из-под мышки зонт и добавил его к коллекции, после чего установил громоздкую фотокамеру рядом с кухонной плитой, застелил газетами чисто выскобленную светлую столешницу, закатал рукава и надел хирургические перчатки. Вошедший в этот момент камердинер сэра Рубена Леви, найдя его за этими занятиями, потеснил судомойку, глазевшую на происходившее «из первого ряда», и критически обозрел фотокамеру. Бантер приветливо кивнул ему и откупорил флакон с серым порошком.

– Странная птица ваш хозяин, – небрежно заметил камердинер.

– Уникальная, это правда, – согласился Бантер. – А теперь, милая, – с обаятельной улыбкой обратился он к горничной, – не будете ли вы добры посыпа́ть этим порошком предметы, которые я буду держать? Сначала бутылку… теперь ботинок – вот здесь, вверху. Спасибо, мисс… как ваше имя? Прайс? Нет, у вас ведь кроме фамилии есть еще и имя, не так ли? Мейбл? О, это имя, к которому я неравнодушен. Вы прекрасно справляетесь, у вас твердая рука, мисс Мейбл. Видите? Это отпечатки пальцев – три здесь и два здесь, к сожалению, те и другие смазаны. Нет-нет, не трогайте, милая, а то вы сотрете рисунок. Отставим их в сторону, пока они не будут готовы позировать для портрета. Теперь возьмем щетку. Миссис Пемминг, не будете ли вы любезны очень аккуратно поднять ее, держа за щетину?

– За щетину, мистер Бантер?

– Если не трудно, миссис Пемминг. И положите ее сюда. А теперь, мисс Мейбл, продемонстрируйте нам еще раз ваше искусство, пожалуйста. Нет, на этот раз мы возьмем ламповую сажу. Отлично. Я бы и сам лучше не сделал. О! Прекрасный комплект отпечатков. На этот раз несмазанных. Это заинтересует его светлость. А теперь книжечка – нет, ее я возьму сам, в перчатках, как видите, за края. Я аккуратный криминалист, миссис Пемминг, не хочу, чтобы там остались мои отпечатки. Мисс Мейбл, посыпьте ее порошком, так, теперь с этой стороны, вот так, прекрасно. Куча отпечатков, и ни одного смазанного. Все по плану. О, прошу вас, мистер Грейвз, это нельзя трогать никому, кроме меня.

– И часто вам приходится проделывать такую работу? – поинтересовался мистер Грейвз с оттенком превосходства.

– Нередко, – ответил Бантер со вздохом, призванным тронуть сердце мистера Грейвза и вызвать его на откровенность. – Если вы будете так добры, миссис Пемминг, возьмите, пожалуйста, этот кусок линолеума за один конец, а я возьмусь за другой, а мисс Мейбл будет выполнять свою часть работы. Да, мистер Грейвз, это тяжелая жизнь: выполнять обязанности камердинера днем и проявлять снимки ночами, – утренний чай в любое время, начиная с половины седьмого до одиннадцати, и криминальные расследования в любой час суток. Удивительно, что́ только не приходит в голову этим богатым людям, которые не знают, чем себя занять.

– Удивительно другое – как вы это выдерживаете? – отозвался мистер Грейвз. – У нас тут нет ничего подобного. Спокойная, упорядоченная домашняя жизнь, мистер Бантер, имеет все преимущества. Трапезы всегда в одно время, к ужину приглашаются только приличные, уважаемые люди – никаких размалеванных женщин; и никаких ночных обязанностей у камердинера, такая жизнь гораздо предпочтительней. Как правило, я не имею дела с евреями, мистер Бантер, и, разумеется, я понимаю, что вы можете находить преимущества в том, что служите в титулованном семействе, хотя в наши дни на это уже не так обращают внимание, но я вам скажу, что сэра Рубена, несмотря на то что он всего достиг собственным трудом, никто не сможет назвать вульгарным, а уж миледи вообще знатного происхождения. Мисс Форд, так ее звали в девичестве. Она из хэмпширских Фордов. И оба они очень деликатные люди.

– Совершенно с вами согласен, мистер Грейвз. Его светлость и я никогда не симпатизировали ограниченным людям… да, конечно, моя дорогая, это отпечаток подошвы. Этот кусок линолеума вырезан из-под умывальника. Хороший еврей может быть хорошим человеком, вот что я всегда говорю. А что касается постоянного распорядка дня и деликатных манер, то этому можно лишь позавидовать. Наверное, у сэра Рубена очень простые вкусы? Я имею в виду – для такого богатого человека.

– Да, очень простые, – вклинилась кухарка. – Блюда, которые я готовлю, когда они едят одни, только с мисс Рейчел… знаете… если бы они не приглашали к обеду гостей, для которых накрывается роскошный стол, я бы растеряла свой талант и забыла все, чему меня учили. Понимаете, мистер Бантер?

Бантер добавил к своей коллекции ручку от зонта и стал с помощью горничной прикреплять простыню к окну.

– Замечательно, – сказал он. – Теперь, если вы позволите мне застелить стол этим одеялом, а другое повесить на вешалку для полотенец или на что-нибудь в этом роде, чтобы создать фон… Вы очень добры, миссис Пемминг… Ах, как бы мне хотелось, чтобы его светлости никогда ничего не требовалось по ночам. Сколько раз я сидел до трех-четырех часов и снова вставал рано утром, чтобы разбудить его и нестись с ним на другой конец страны, изображая Уотсона при Шерлоке Холмсе. А уж сколько грязи остается после этого на его одежде и обуви!

– Как это обидно, мистер Бантер, – сочувственно сказала миссис Пемминг. – Я бы даже сказала, недостойно. Полицейская работа – неподходящее занятие для джентльмена, не говоря уж о лорде.

– К тому же это добавляет столько хлопот, – подхватил Бантер, ради благого дела великодушно жертвуя репутацией своего работодателя и собственными чувствами, – ботинки зашвырнуты в угол, одежда валяется на полу…

– Люди, родившиеся с серебряной ложкой во рту, часто ведут себя именно так, – сказал мистер Грейвз. – А вот сэр Рубен, он неизменно придерживается хороших старомодных манер. Одежда всегда аккуратно сложена, ботинки выставлены в гардеробную, чтобы слуга забрал их утром. Это облегчает работу.

– Однако он забыл все это сделать позапрошлой ночью.

– Не все. Одежду не сложил, да, а туфли выставил. Сэр Рубен всегда думает о других. Ах, как я надеюсь, что с ним ничего не случилось.

– Да, бедный джентльмен, – подхватила кухарка. – А что до сплетен, будто он исподтишка сделал что-то, чего не до́лжно, так я в это нипочем не поверю, мистер Бантер, даже если бы пришлось жистью своей поклясться.

– О, – сказал Бантер, приспосабливая свои дуговые лампы и подсоединяя их к ближайшей розетке. – Далеко не все из нас могут так отозваться о тех, кто нам платит.

– Пять футов десять дюймов, – сказал лорд Питер, – и ни дюймом больше. – Он с сомнением осмотрел вмятину на постели и измерил ее снова своим vade mecum джентльмена-скаута. Паркер записывал параметры в свой аккуратный блокнот.

– Полагаю, – сказал он, – что мужчина ростом в шесть футов два дюйма мог оставить вмятину длиной в пять футов десять дюймов, если лежал, свернувшись калачиком.

– Паркер, в вас есть шотландская кровь? – с досадой поинтересовался его коллега.

– Насколько мне известно, нет, – ответил Паркер. – А что?

– А то, что из всех осторожных, мелочных, неблагодарных и хладнокровных малых, каких я знал, вы – самый осторожный, мелочный, неблагодарный и хладнокровный. Я тут иссушаю свои мозги, чтобы внести по-настоящему сенсационный эпизод в ваше унылое и сомнительное полицейское расследование, а вы не выказываете ни малейшего энтузиазма.

– Я просто считаю, что не следует торопиться с выводами.

– Торопиться? Да вы не доползли даже до того, чтобы строить предположения, не говоря уж о выводах. Не удивлюсь, если вы, поймав кошку с головой, перепачканной сливками, сочтете вероятным, что сливочник был пуст, когда кошка в него залезла.

– Но такое действительно вероятно, не так ли?

– Да идите вы к черту, – выругался лорд Питер. Он ввинтил в глазницу монокль и склонился над подушкой, тяжело сопя носом. – Вот! Дайте мне пинцет, – сказал он наконец. – Господи, да не дуйте вы так – прямо как кит, выбрасывающий фонтан. – Он взял пинцетом с подушки что-то почти невидимое.

– Что это? – спросил Паркер.

– Волосок, – мрачно ответил Уимзи, и его взгляд сделался еще тяжелее. – Пойдемте осмотрим шляпы Леви. И позовите того парня с кладбищенской фамилией³⁰, пожалуйста.

Явившись на звонок, мистер Грейвз обнаружил, что лорд Питер Уимзи сидит на корточках на полу гардеробной перед выложенными в ряд шляпами внутренностями вверх.

– А, вот и вы, – бодро приветствовал его аристократ. – А у нас тут, Грейвз, соревнование в отгадывании загадок – в некотором роде хет-трик³¹, если воспользоваться спортивной метафорой. Вот девять шляп, в том числе три цилиндра. Вы подтверждаете, что все эти шляпы принадлежат сэру Рубену Леви? Да? Отлично. У меня есть три попытки, чтобы угадать, в какой шляпе он был тем вечером, когда исчез. Если угадаю правильно, я выиграл. Если нет – победа за вами. Поняли? Готовы? Начали. Кстати, я думаю, что вы знаете ответ.

– Верно ли я понял? Ваша светлость спрашивает, в какой шляпе был сэр Рубен, когда уходил в понедельник вечером?

– Нет, вы ничего не поняли, – ответил лорд Питер. – Я прошу, если вы это знаете, не говорить мне, я должен догадаться сам.

– Да, я знаю, ваша светлость, – укоризненно сказал мистер Грейвз.

– Итак, – начал лорд Питер. – Если он обедал в «Ритце», на нем должен был быть цилиндр. Перед нами три цилиндра. У меня три попытки, чтобы найти нужный, так? Но это не слишком азартно. Я беру одну попытку. На нем был вот этот. – Он указал на цилиндр, лежавший ближе к окну. – Правильно, Грейвз? Я завоевал приз?

– Да, милорд, это тот самый цилиндр, – равнодушно ответил мистер Грейвз.

– Благодарю, – сказал лорд Питер, – это все, что я хотел узнать. Попросите Бантера подняться сюда, пожалуйста.

Мистер Бантер явился с расстроенным видом, его обычно гладко зачесанные волосы были взъерошены – он только что вылез из-под накидки фотоаппарата.

– А, Бантер, вы здесь, – сказал лорд Питер, – посмотрите сюда.

– Я здесь, милорд, – ответил Бантер с уважительным укором, – но, если позволите заметить, милорд, мне следовало быть внизу, где полно молодых женщин, которым не терпится пощупать улики.

– Прошу вас великодушно простить меня, – сказал лорд Питер, – но я уже безнадежно поссорился с мистером Паркером, сбил с толку достойного Грейвза, а мне нужно знать, какие отпечатки вы нашли. Я не успокоюсь, пока не узнаю, так что не будьте ко мне слишком строги, Бантер.

– Ваша светлость понимает, что я их еще не сфотографировал, но не буду отрицать, что они представляют интерес, милорд. На маленькой книжке, лежавшей на ночном столике, имеется только один набор отпечатков. На большом пальце правой руки есть небольшой шрам, что очень полезно для опознания. На щетке для волос, милорд, тоже комплект отпечатков только одного, того же самого человека. На зонтике, стакане для зубных щеток и на ботинках – по два комплекта: тот, что со шрамом, который, как я предполагаю, принадлежит сэру Рубену, милорд, и поверх него другой, смазанный, который, если ваша светлость позволит мне высказать предположение, может оказаться – или не оказаться – уже известным нам следом рук в резиновых перчатках. Я смогу сказать точней, когда напечатаю фотографии, чтобы отпечатки можно было измерить, милорд. А вот линолеум из-под умывальника оказался настоящей удачей, милорд. Помимо отпечатков ботинок сэра Рубена, на которые указал ваша светлость, там имеется след босой мужской ноги намного меньшего размера – я бы сказал, чуть-чуть больше десяти дюймов.

Лицо лорда Питера озарилось едва ли не религиозным восторгом.

– Оплошность, – выдохнул он, – маленькая оплошность, но он не должен был позволять ее себе. Когда линолеум мыли в последний раз, Бантер?

– В понедельник утром, милорд. Его мыла горничная и не забыла упомянуть об этом. Единственная ее реплика за все время нашего общения, но чрезвычайно полезная. Остальная прислуга… – На его лице отразилось пренебрежение.

– Ну, что я говорил, Паркер? Пять футов десять дюймов и ни дюймом больше. Щеткой для волос он воспользоваться не решился, а вот цилиндр надел. Прекрасно. Но он вынужден был рискнуть: джентльмен не может поздно вечером возвращаться домой под дождем без головного убора. Итак, Паркер, что вы думаете? Два комплекта отпечатков пальцев на всем, кроме книги и щетки для волос, два комплекта отпечатков ног на линолеуме и два вида волос в цилиндре!

Он поднес цилиндр к свету и пинцетом извлек из него улику.

– Подумайте, Паркер: не прикасаться к щетке для волос, но забыть про головной убор; все время помнить об отпечатках пальцев – и сделать один неосторожный шаг на предательском линолеуме. Вот они, видите? Черный волос и каштановый. Черные волосы в котелке и панаме, а во вчерашнем цилиндре – черные и каштановые. И чтобы уж точно убедиться, что мы на верном пути, один маленький каштановый волосок на подушке – вот на этой подушке, Паркер, которая лежала не на своем месте. Я сейчас распла́чусь от радости.

– Вы хотите сказать… – медленно произнес детектив.

– Я хочу сказать, – перебил его лорд Питер, – что прошлой ночью кухарка видела на крыльце вовсе не сэра Рубена. Это был другой человек, возможно, дюйма на два ниже ростом, который явился сюда в одежде Леви и открыл дверь его ключом. О, это смелый и хитрый дьявол, Паркер. Он надел не только ботинки Леви, но и всю его одежду вплоть до белья. Он ни разу не снял резиновых перчаток и сделал все, чтобы убедить нас, что прошлую ночь Леви проспал здесь. Он рискнул – и выиграл. Он поднялся наверх, разделся, даже умылся и почистил зубы, хотя не воспользовался щеткой для волос, опасаясь оставить в ней свои волосы. О том, что делает Леви с одеждой и обувью, ему пришлось догадываться, одна догадка оказалась правильной, другая – нет. Постель должна была выглядеть так, будто в ней спали, поэтому он надел пижаму жертвы и лег в нее. Потом, вероятно в самый глухой час ночи, между двумя и тремя часами, он встал, надел собственную одежду, которую принес с собой в сумке, и беззвучно спустился по лестнице. Если бы кто-нибудь проснулся – ему был бы конец, но это человек не робкого десятка, и он рискнул, зная, что, как правило, в это время люди спят крепко, – и никто действительно не проснулся. Он открыл входную дверь, которую, войдя в дом, не закрыл на засов, прислушался, нет ли поблизости случайного прохожего или полицейского патруля, выскользнул на улицу, тихо закрыл за собой дверь, запер ее на ключ и быстро ушел в туфлях на резиновой подошве – он из тех преступников, которые не расстаются с обувью на резиновом ходу. Через несколько минут он был уже на углу Гайд-парка, а дальше… – Помолчав, он добавил: – Он проделал все это и сорвал куш, что бы там ни стояло на кону. Либо сэр Рубен был тайно похищен ради какого-то глупого розыгрыша, либо человек с каштановыми волосами взял на душу грех его убийства.