Читать книгу: «Чей труп? Лорд Питер осматривает тело», страница 2

– Боюсь, я мало что могу рассказать. Это одно из тех простых дел, где не за что уцепиться. Сэр Рубен Леви поужинал вчера вечером с тремя друзьями в «Ритце». После ужина друзья отправились в театр. Он отказался пойти с ними, сославшись на некую встречу. Мне пока не удалось установить – с кем, но в любом случае он вернулся домой, на Парк-лейн, девять «А», в двенадцать часов.

– Кто его видел?

– Кухарка, которая как раз поднималась к себе, чтобы лечь спать, видела его на крыльце и слышала, как он вошел. Повесив пальто на крючок в холле и сунув зонт в подставку – вы же помните, какой дождь лил прошлым вечером, – он поднялся наверх. В спальне разделся и лег в постель. А наутро его там не было. Вот и все, – закончил Паркер, махнув рукой.

– Не все, не все! Папочка, давай дальше, это еще даже не половина истории, – шутливо заканючил лорд Питер.

– Нет, это все. Когда камердинер вошел, чтобы разбудить его, в комнате никого не было. По внешнему виду кровати можно было сказать, что в ней спали. Пижама и вся одежда были на месте, единственная странность состояла в том, что вещи в беспорядке валялись на оттоманке, приставленной к изножью кровати, а не были аккуратно сложены на стуле, как всегда делал сэр Рубен, – выглядело все так, будто он был очень взволнован или плохо себя чувствовал. Из чистой одежды ничего не пропало: ни костюма, ни обуви. Ботинки, которые были на нем прошлым вечером, как обычно, стояли за дверью, в гардеробной. Он умылся, почистил зубы и совершил весь обычный вечерний туалет. Горничная начала убирать в холле в половине седьмого и клянется, что после этого времени никто не выходил и не входил. Поэтому приходится предположить, что респектабельный еврейский финансист средних лет то ли сошел с ума между полуночью и шестью часами утра и тихо вышел из дома прямо в ноябрьскую ночь в чем мать родила, то ли был во плоти похищен призраками, как та женщина в «Легендах Инголдсби»¹¹, оставив лишь кучу мятой одежды.

– Входная дверь была закрыта на засов?

– Вот! Вам этот вопрос сразу пришел в голову, а мне понадобился час, чтобы до него додуматься. Нет, вопреки обыкновению дверь была заперта только на йельский замок. С другой стороны, несколько горничных получили выходной, чтобы пойти в театр, и сэр Рубен мог оставить засов незадвинутым, полагая, что они еще не вернулись. Такое случалось и прежде.

– И это действительно все?

– Да, все. Если не считать одного совсем незначительного обстоятельства.

– Обожаю совсем незначительные обстоятельства, – сказал лорд Питер с детским восторгом. – Сколько народу отправилось на виселицу из-за совсем незначительных обстоятельств! Так что за обстоятельство?

– Сэр Рубен и леди Леви, будучи неразлучной парой, всегда спят в одной комнате. Леди Леви, как я уже говорил, сейчас находится в Ментоне, где поправляет здоровье. В ее отсутствие сэр Рубен спит в их общей спальне, как обычно, и неизменно на своей – внешней – половине кровати. А прошлой ночью он сложил обе подушки и лег посередине постели или, во всяком случае, ближе к стене, чем всегда. Горничная, очень сообразительная девушка, заметила это, когда пришла складывать постель, и с поистине детективным чутьем сама не стала ни к чему прикасаться и никому не позволила, хотя это было гораздо раньше, чем послали за полицией.

– В доме был еще кто-нибудь, кроме сэра Рубена и слуг?

– Нет. Леди Леви уехала с дочерью и своей горничной. Камердинер, кухарка, горничная, прислуживающая в столовой, горничная, работающая по дому, и помощница кухарки – только они были в доме и, полагаю, уже часа два судачили на кухне, когда я приехал в десять часов утра.

– И что вы стали делать?

– Пытался выяснить, с кем сэр Рубен встречался накануне, поскольку, если не считать кухарки, лицо, с которым он встречался, было последним, кто видел его до исчезновения. Могло ведь существовать какое-то очень простое объяснение, хотя будь я проклят, если хоть какое-нибудь приходит мне в голову в данный момент. Черт побери, обычно не бывает так, чтобы человек пришел домой, лег спать и ушел снова в чем мать родила посреди ночи.

– Может, он замаскировался?

– Я думал об этом. В сущности, это кажется единственным возможным объяснением. Но это чертовски странно, Уимзи. Серьезный человек из Сити, накануне важной сделки, не сказав никому ни слова, исчезает из дома посреди ночи, замаскировавшись до неузнаваемости, оставив часы, портмоне, чековую книжку и – самое загадочное и знаменательное из всего – очки, без которых он шагу ступить не может, потому что у него очень сильная близорукость. Он…

– Это действительно важно, – перебил его Уимзи. – Вы уверены, что он не прихватил запасную пару?

– Его камердинер уверяет, что у него есть всего две пары: одна – та, которую мы нашли на туалетном столике, другая – та, что лежит, как обычно, в выдвижном ящике.

Лорд Питер присвистнул.

– Сдаюсь, Паркер. Даже если бы он сбежал, чтобы совершить самоубийство, очки он должен был взять с собой.

– Разумеется – иначе первый же переход дороги мог бы закончиться для него самоубийством. Однако я не исключил и такой возможности, поэтому просмотрел все сводки сегодняшних происшествий и положа руку на сердце могу сказать, что ни в одном из них сэр Рубен не участвовал. Кроме того, он взял с собой ключ от парадного входа, что выглядит так, будто он собирался вернуться.

– Вы опросили людей, с которыми он ужинал?

– Я нашел двоих из них в клубе. Они сказали, что он был в добром здравии и хорошем настроении, говорил о том, что собирается скоро присоединиться к леди Леви, вероятно на Рождество, и с большим удовлетворением упоминал об утренней деловой сделке, в которой один из этих двоих, по фамилии Андерсон, проживающий в отеле «Уиндхэм», тоже должен был участвовать.

– Значит, как минимум до девяти часов вечера он не имел никакого намерения исчезать и не ожидал ничего подобного.

– Никакого – если только он не гениальный актер. Что бы ни заставило его передумать, это должно было случиться либо на загадочной встрече, которая была у него запланирована после ужина, либо пока он спал, между полуночью и пятью тридцатью утра.

– Ну, Бантер, а вы что об этом думаете? – спросил лорд Питер.

– Это не по моей части, милорд. Могу лишь отметить ту странность, что джентльмен, который был слишком возбужден или нездоров, чтобы, как обычно, сложить одежду, не забыл почистить зубы и выставить за дверь обувь. Это две вещи, о которых очень часто забывают и в обычных обстоятельствах, милорд.

– Если это камешек в мой огород, Бантер, – сказал лорд Питер, – то могу лишь назвать это недостойным выпадом. Это наши маленькие домашние проблемы, Паркер. Послушайте, не сочтите, что я бесцеремонно вмешиваюсь в ваше дело, но мне очень хотелось бы завтра повидать его спальню. «Не то чтоб я тебе не верил, но посмотреть хотел бы сам. Налей-ка бренди, раскури «Вилар»¹² и не скупись, открой свой ларь», – пропел он шутливо.

– Разумеется, вы можете прийти и осмотреть ее – вероятно, вы заметите кучу деталей, которые я прозевал, – невозмутимо ответил Паркер, с удовольствием откликаясь на предложение.

– Паркер, дорогой, вы – гордость Скотланд-Ярда. Когда я смотрю на вас, Сагг представляется мне мифом, сказкой, мальчиком-идиотом, порождением изощренного поэтического воображения в полнолуние. Кстати, что он говорит насчет тела?

– Говорит, что покойный умер от удара по затылку, – стал подробно передавать версию Сагга Паркер. – Это ему сообщил врач. Говорит, что человек мертв уже день или два. Это тоже ему сообщил врач. Говорит, что тело принадлежит зажиточному еврею лет пятидесяти. Ну, это ему всякий мог бы сказать. Говорит, что смешно предполагать, будто тело могли протащить в окно без того, чтобы в доме кто-то что-то об этом знал. Говорит, что покойный, вероятно, вошел в квартиру через парадную дверь и был убит кем-то из домашних. Он арестовал девушку, потому что она маленькая, хрупкая и беззащитная, хотя совершенно очевидно, что она никак не могла бы ударить по затылку высокого и крепкого мужчину даже длинной кочергой. Он бы и Типпса арестовал, да вот только Типпс два предыдущих дня провел в Манчестере и вернулся только вчера поздно вечером. Вообще-то он все равно собирался его арестовать, пока я не напомнил ему, что трупу уже сутки или двое, а малыш Типпс никак не мог прикончить его раньше половины одиннадцатого вчерашнего вечера. Но если завтра он арестует его как соучастника, а вместе с ним и старую даму с вязаньем, я не удивлюсь.

– Ну, я очень рад, что у нашего малыша есть алиби, – сказал лорд Питер. – Хотя, если вы основываете свои выводы только на внешнем виде трупных пятен, степени трупного окоченения и прочих внешних признаках, вы должны быть готовы к тому, что какой-нибудь чертов скептик-обвинитель в два счета растопчет ваши медицинские доказательства. Помните, как Импи Биггс выступал защитником по делу об убийстве в кафе-кондитерской в Челси? Шесть бубнящих лекарей, противоречащих друг другу на свидетельской кафедре, и старина Импи, разглагольствующий о необычных прецедентах, описанных Глейстером¹³ и Диксоном Манном¹⁴, до тех пор, пока у присяжных глаза на лоб не полезли. «Готовы ли вы поклясться под присягой, доктор Как-бишь-вас, что начало rigor mortis¹⁵ совершенно безошибочно указывает на час наступления смерти?» – «Исходя из собственного опыта могу сказать, что в большинстве случаев…» – начинает врач в сильном напряжении. «О! – перебивает его Биггс. – Здесь у нас суд, а не парламентские дебаты, доктор. Мы не можем не учитывать и малочисленных особых случаев. Закон, доктор Как-бишь-вас, уважает права меньшинства, как живого, так и покойного». Кто-то смеется, и старина Биггс, выпятив грудь, принимает внушительный вид. «Господа, смех здесь неуместен. Моего клиента – честного и уважаемого джентльмена – обвиняют в преступлении, караемом смертной казнью. Смертной казнью, господа! И задача обвинения – доказать его вину; если удастся – без тени сомнения. Доктор Как-бишь-вас, спрашиваю еще раз: можете ли вы торжественно поклясться, без малейшей тени сомнения, что эта несчастная женщина умерла не раньше и не позже вечера четверга? Вы говорите: допустимая вероятность. Но господа, мы не иезуиты, а честные англичане. Мы не можем просить присяжных, таких же честных английских граждан, осудить человека на основании «допустимой вероятности». Бурные аплодисменты.

– Подзащитный Биггса, тем не менее, был виновен, – заметил Паркер.

– Конечно, был. Но все равно его оправдали. И, следовательно, то, что вы только что сказали, можно считать клеветой. – Уимзи подошел к книжной полке и снял с нее том «Судебной медицины». – «Время наступления rigor mortis можно установить лишь весьма приблизительно, очень многие факторы влияют на вывод». – Осторожничает, подлец. – «В среднем, однако, окоченение начинается – с шеи и челюсти – на пятый-шестой час после смерти…» – М-м-м. – «И чаще всего завершается через тридцать шесть часов. При определенных условиях, тем не менее, оно может начаться необычно рано или же необычно поздно». – Очень полезные сведения, Паркер, вы не находите? – «Броун-Секар¹⁶ утверждает… три с половиной минуты после смерти… В некоторых случаях не раньше, чем через шестнадцать часов после смерти… продолжается до двадцати одного дня». – Боже мой! – «Влияющие факторы… возраст… состояние мышц… лихорадочные заболевания… высокая температура окружающей среды». – Он отбросил книгу. – Вернемся к фактам. Что вы можете сказать относительно трупа?

– Ну, – ответил детектив, – вообще-то весьма немного. Честно признаться, я был озадачен. Я бы сказал, что это богатый человек, но «сделавший себя сам», и что богатство пришло к нему совсем недавно.

– А, значит, вы тоже обнаружили мозоли у него на руках! Я знал, что вы их не пропустите.

– Обе ступни у него сильно натерты – он носил тесную обувь.

– И ему приходилось много ходить в ней, – подхватил лорд Питер, – чтобы так стереть ступни. Вам это не показалось странным для человека, явно состоятельного?

– Я не знаю. Эти волдыри у него двух- или трехдневной давности. Он мог застрять вечером где-нибудь в пригороде – возможно, последний поезд ушел, а такси нигде не было, и ему пришлось идти домой пешком.

– Возможно.

– По всей спине и на одной ноге у него маленькие красные пятнышки, происхождение которых я определить не смог.

– Я их видел.

– И что вы о них думаете?

– Я скажу вам позже. Продолжайте.

– У него была большая близорукость – необычная для человека его возраста, такие очки обычно носят старики. Кстати, на его пенсне – очень красивая и примечательная цепочка, состоящая из плоских звеньев, украшенных гравировкой. Я даже подумал, что по ней можно отследить хозяина.

– Я только что разместил объявление в «Таймс» насчет нее, – вставил лорд Питер. – Продолжайте.

– Это пенсне он носил довольно долго: его дважды ремонтировали.

– Прекрасно, Паркер, прекрасно. Вы понимаете, как это важно?

– Боюсь, не особенно. А почему?

– Ладно, не обращайте внимания. Дальше.

– Вероятно, он был человеком раздражительным и вспыльчивым: ногти у него обточены под самый корень, словно он привык их грызть, и пальцы искусаны. Он много курил, не пользуясь мундштуком. Весьма следил за своей внешностью.

– А ванную комнату вы обследовали? У меня не было возможности.

– Что касается отпечатков пальцев, то я мало преуспел. Сагг и компания истоптали все вокруг, не говоря уж о малыше Типпсе и горничной, но я заметил четко выраженное пятно под изголовьем ванны – как будто там стояло что-то влажное. Хотя отпечатком это едва ли можно назвать.

– Вчера вечером шел сильный дождь.

– Да. А вы заметили, что в саже на подоконнике остались какие-то отметины?

– Да, – ответил Уимзи, – я тщательно их рассмотрел с помощью вот этого своего маленького помощника, – он достал монокль и вручил его Паркеру, – но мне ничего не пришло в голову, кроме того, что там что-то лежало.

– О, какое мощное увеличительное стекло.

– Да, – согласился Уимзи, – и к тому же весьма полезное, когда хочешь что-нибудь рассмотреть украдкой, сохраняя при этом чертовски невинный, глуповатый вид. Правда, его нельзя носить постоянно: люди начинают говорить: «Боже мой! Какое же у него, должно быть, плохое зрение в одном глазу!» Тем не менее вещь полезная.

– Мы с Саггом осмотрели землю у задней стены дома, – продолжил Паркер. – Но никаких следов не нашли.

– Это интересно. А крышу вы осмотрели?

– Нет.

– Сходим туда завтра. Водосточная труба проходит всего в нескольких футах от окна. Я измерил своей тростью – vade mecum¹⁷ джентльмена-скаута, как я ее называю, – ею можно делать измерения с точностью до дюймов. Порой бывает чрезвычайно полезной. Внутри нее есть лезвие, а в набалдашнике – компас. Сделана по спецзаказу. Что-нибудь еще?

– Боюсь, что нет. Давайте послушаем вашу версию, Уимзи.

– Что ж, я думаю, что вы отметили все важное. Осталось лишь несколько маленьких противоречий. Например, человек носит дорогое пенсне в золотой оправе, причем довольно давно, исходя из того, что его дважды пришлось чинить. И в то же время его зубы не только пожелтели от табака, но и сильно разрушены, они выглядят так, будто он никогда в жизни их не чистил. Четыре моляра отсутствуют с одной стороны и три – с другой, а один передний сломан пополам. Тем не менее этот человек тщательно следил за своим внешним видом, о чем свидетельствует ухоженность волос и рук. Что скажете?

– О, эти люди, поднявшиеся из низов, не очень заботятся о зубах и до смерти боятся дантистов.

– Это правда, но один из моляров имеет такой острый скол, что у него на языке должна была быть рана. Это ужасно больно. И вы хотите сказать, что человек терпел бы это, если вполне мог позволить себе хотя бы подпилить скол?

– Ну, у людей бывают разные странности. Я знавал слуг, которые были готовы терпеть адскую боль, только бы не переступать порога зубного кабинета. А как вы узнали о состоянии его зубов, Уимзи?

– Заглянул ему в рот. Электрический фонарик. Удобное маленькое устройство. Выглядит как спичечный коробок. Впрочем, пустяки. Я просто хотел обратить ваше внимание на эту особенность. Второй пункт: джентльмен, чьи волосы пахнут пармской фиалкой, ногти наманикюрены и все такое прочее, никогда не чистит уши. Они забиты серой. Отвратительно.

– Сдаюсь, Уимзи, я всего этого не заметил. Тем не менее старые дурные привычки изживаются с трудом.

– Хорошо. Допустим. Пункт третий: джентльмен с маникюром и набриолиненными волосами… страдает от блох.

– Боже милостивый! А ведь вы правы! Укусы блох. Мне это и в голову не приходило.

– Можете не сомневаться, мой друг. Укусы слабые и старые, но безошибочно узнаваемые.

– Ну конечно! Теперь, когда вы сказали… Однако это может случиться с каждым. На позапрошлой неделе я видел такое же мерзкое чудовище в лучшем отеле Линкольна. Надеюсь, оно укусит следующего постояльца.

– Да, все это может случиться с кем угодно – в отдельности. Пункт четвертый: джентльмен, который пахнет пармской фиалкой и так далее, моет тело забористым карболовым мылом – настолько забористым, что запах держится около двадцати четырех часов.

– Карболовым мылом пользуются, чтобы избавиться от блох.

– У вас на все есть ответ, Паркер. Пункт пятый: на руках у тщательно ухоженного джентльмена ногти наманикюренные, хоть и обгрызены, а вот на ногах, кажется, годами не были стрижены, и под ними – черная грязь.

– Опять же привычка, как и вышеуказанные.

– Да, знаю, но какие это привычки! И пункт шестой, последний: этот джентльмен с непоследовательными джентльменскими привычками прибывает – предположительно через окно – ночью, во время проливного дождя, будучи мертвым уже двадцать четыре часа, одетый не по сезону только в пенсне, и спокойно укладывается в ванну мистера Типпса. При этом ни один волосок на его голове не потревожен; волосы его подстрижены так недавно, что много коротких обрезков осталось на шее и на бортиках ванны; и побрит он был так недавно, что на щеке засохла полоска мыла…

– Уимзи!..

– Одну минутку. И высохшее мыло есть у него во рту.

Бантер встал и мгновенно очутился рядом с детективом – воплощение почтительного слуги.

– Еще бренди? – промурлыкал он.

– Уимзи, – сказал Паркер, – у меня от ваших рассказов волосы шевелятся. – Он допил свое бренди, посмотрел на бокал так, будто его удивило, что он пуст, поставил его на стол, встал, подошел к книжному стеллажу у противоположной стены, развернулся, прислонился к нему спиной и сказал: – Уимзи, вы начитались детективных романов и несете чушь.

– Отнюдь, – преспокойно произнес лорд Питер. – Кстати, прекрасный сюжет для детективной истории, не правда ли? Бантер, мы с вами ее напишем, и вы проиллюстрируете ее фотографиями.

– Мыло во рту – вздор! – сказал Паркер. – Это было что-то другое, что вызвало обесцвечивание слизистой.

– Нет, – возразил лорд Питер, – там еще и волосы были. Похожие на щетину. У него была борода.

Он достал из кармана часы и вынул пару длинных жестких волосков, которые лежали между внешней и внутренней крышками.

Паркер покрутил волоски, посмотрел их на свет, изучил под лупой, передал бесстрастному Бантеру и сказал:

– Вы хотите, чтобы я поверил, Уимзи, что человек может, – он хрипло рассмеялся, – сбрить бороду с открытым ртом, а потом куда-то пойти и дать себя убить со ртом, набитым волосами? Вы сумасшедший.

– Я так не говорил, – ответил Уимзи. – Вы, полицейские, все одинаковы – у вас в голове помещается только одна идея. Будь я проклят, если понимаю, как вас вообще берут в полицию. Его побрили после смерти. Мило, не правда ли? Очень веселая работка для парикмахера. Послушайте, сядьте и не топчитесь без толку по комнате. На войне случаются вещи и похуже. Это всего лишь дурацкий шиллинг-шокер¹⁸. Но вот что я вам скажу, Паркер: мы имеем дело с преступником – незаурядным преступником, настоящим артистом своего дела, наделенным богатым воображением. И это убийство – настоящее законченное художественное произведение. Меня это вдохновляет, Паркер.

3

Доиграв сонату Скарлатти, лорд Питер остался сидеть за роялем, уставившись на свои руки. Пальцы у него были длинные и сильные, с широкими плоскими суставами и квадратными кончиками. Когда он играл, обычно строгий взгляд его серых глаз смягчался, между тем как мягкие линии широкого рта становились более жесткими, как будто для равновесия. Лорд Питер никогда не питал иллюзий насчет своей внешности, его лицо портили длинный узкий подбородок и высокий лоб с залысинами, который подчеркивали гладко зачесанные назад волосы цвета пакли. Лейбористские газеты, смягчая книзу подбородок, изображали его как карикатуру на типичного аристократа.

– Превосходный инструмент, – сказал Паркер.

– Да, неплохой, – согласился лорд Питер, – но для Скарлатти нужен клавесин. Рояль для него слишком современный инструмент – все эти трели и обертоны… Для нашей с вами работы, Паркер, не годится. Вы пришли к каким-нибудь выводам?

– Человек в ванне, – методично начал излагать Паркер, – не был состоятельным человеком, следившим за своим внешним видом. Он был трудягой, безработным, но потерявшим работу лишь недавно. Он бродил в поисках работы и тут-то нашел свой конец. Кто-то убил его, вымыл, надушил, побрил, чтобы сделать неузнаваемым, и положил в ванну Типпса, не оставив следов. Вывод: убийца – сильный мужчина, поскольку убил его одним ударом по затылку; человек хладнокровный и чрезвычайно умный, поскольку проделал свое мерзкое дело, не оставив ни следа; человек богатый и утонченный, поскольку располагал необходимым набором для изысканного туалета; человек со странным, почти извращенным воображением, о чем свидетельствуют две чудовищные детали: то, что он поместил труп в ванну, и то, что он «украсил» его дорогим пенсне.

– Да, в своем преступном деле он своего рода поэт, – согласился Уимзи. – Кстати, ваше недоумение по поводу пенсне разъяснилось. Очевидно, что пенсне никогда не принадлежало покойному.

– Это только ставит перед нами новую загадку. Едва ли убийца любезно подбросил его нам в качестве подсказки для выяснения его личности.

– Да, это вряд ли. Боюсь, этот человек обладает тем, чего недостает большинству преступников, – чувством юмора.

– Довольно мрачного юмора.

– Это правда. Но человек, который может позволить себе шутить в подобных обстоятельствах, это страшный человек. Интересно, что он делал с телом между убийством и экспонированием его в ванне Типпса? А это влечет за собой другие вопросы. Как он его туда доставил? И зачем? Было ли оно внесено в квартиру через дверь, как полагает наш любимый Сагг, или через окно, как думаем мы, основываясь на не слишком убедительных следах, оставленных в саже на подоконнике? Был ли у убийцы сообщник? Действительно ли в деле замешаны Типпс или девушка? Нельзя сбрасывать со счетов эту версию только потому, что к ней склоняется Сагг. Даже идиоты порой случайно высказывают истину. А если нет, то почему именно Типпса выбрали для такого гнусного розыгрыша? Кто-то имеет на него зуб? Кто живет в соседних квартирах? Надо это выяснить. Может, Типпс играет на пианино по ночам над чьей-то головой или наносит ущерб репутации подъезда, приводя к себе дам сомнительного поведения? А может, какие-нибудь неудачливые архитекторы жаждут его крови? Черт возьми, Паркер, должен же быть какой-то мотив. Не бывает преступления без мотива.

– Ну, если только преступник сумасшедший… – неуверенно заметил Паркер.

– Чье помешательство основано на какой-то чудовищной логике. Он не допустил ни одной ошибки – ни одной, если не считать ошибкой волосы, оставленные во рту покойного. Ну, во всяком случае, это не Леви, тут вы правы. Но надо признать, приятель, что ни в вашем деле, ни в моем почти не за что зацепиться, не так ли? И мотива, похоже, не просматривается ни тут, ни там. К тому же нам не хватает двух комплектов одежды, пропавших за прошлую ночь. Сэр Рубен дал тягу, прикрывшись разве что фиговым листком, а таинственная личность объявилась у Типпса, имея на себе только пенсне, чего явно недостаточно для соблюдения приличий. Черт побери! Если бы только я мог найти вескую причину, чтобы официально взять это дело…

Зазвонил телефон. Молчаливый Бантер, о присутствии которого двое других почти забыли, тихо подошел и снял трубку.

– Это пожилая дама, милорд, – сказал он. – Похоже, она глуха – сама ничего не слышит, но спрашивает вас, ваша светлость.

Лорд Питер схватил трубку и так заорал в нее: «Алло!», что от этого звука, казалось, сама эбонитовая трубка могла расколоться. Несколько минут он слушал с недоверчивой улыбкой, которая постепенно становилась шире, пока все его лицо не засияло от восторга. Некоторое время спустя, несколько раз прокричав: «Хорошо! Хорошо!», он повесил трубку.

– Бог мой! – воскликнул он, продолжая сиять. – Вот бойкая старушка! Это миссис Типпс. Глухая, как пень. Никогда прежде не пользовалась телефоном. Но решительная – что твой Наполеон. Несравненный Сагг сделал некое открытие и арестовал малыша Типпса. Старая дама осталась в квартире одна. Последним, что прокричал ей Типпс, было: «Сообщи лорду Питеру Уимзи!» Старушка не дрогнула. Сразилась с телефонной книгой, потом с телефонисткой. Отказов не принимала (она их и не слышала) и добилась своего. Мне она сказала, что готова сделать все, что может, и что под покровительством настоящего джентльмена будет чувствовать себя в безопасности. Ох, Паркер, Паркер! Я готов расцеловать старушку, именно так, как говорит Типпс. Нет, лучше я ей напишу. Впрочем, к черту, Паркер, едем! Бантер, берите свою адскую машину и магний. Заключаем соглашение о сотрудничестве – объединяем два дела и работаем над ними совместно. Сегодня я покажу вам своего покойника, Паркер, а на вашего «вечного жида» взгляну завтра. Я так счастлив, что вот-вот взорвусь. О, Сагг, Сагг, о тебе самом впору складывать сагу! Бантер, мои туфли. Послушайте, Паркер, а ведь ваши, как я догадываюсь, не на резиновой подошве. Нет? Ай-ай, так вы не можете идти. Мы одолжим вам пару. Перчатки? Так. Моя трость, мой фонарик, ламповая сажа, пинцет, нож, коробочки для пилюль – все взяли, Бантер?

– Разумеется, милорд.

– О, Бантер, не обижайтесь. Я в вас не сомневаюсь, я полностью вам доверяю. Какие деньги у нас есть? Хорошо, подойдет. Я был знаком с человеком, Паркер, который упустил знаменитого во многих странах отравителя, потому что турникеты в метро принимают только монеты достоинством в пенни. В билетную кассу стояла очередь, а контролер задержал его, и пока они спорили насчет пятифунтовой банкноты (других денег у него не было), которую он был готов отдать за двухпенсовый проезд до «Бейкер-стрит», преступник благополучно запрыгнул в поезд кольцевой линии и в следующий раз объявился в Константинополе под видом пожилого священника англиканской церкви, путешествующего с племянницей. Ну как, готовы? Вперед!

Они покинули комнату, и Бантер педантично выключил все лампы.

Когда они вышли на Пикадилли, окутанную туманом, сквозь который мерцали огни, Уимзи вдруг резко остановился, воскликнув:

– Подождите секунду, мне кое-что пришло в голову. Если Сагг там, нас ждут неприятности. Нужно действовать в обход.

Он побежал назад, а спутники за время его отсутствия поймали такси.

Инспектор Сагг и подчиненный ему Цербер стояли на страже у дома пятьдесят девять квартала Королевы Каролины и были отнюдь не расположены допускать в дом неофициальных расследователей. Паркера так просто завернуть они не могли, а вот лорд Питер натолкнулся на суровые взгляды и то, что лорд Биконсфилд¹⁹ называл «искусным бездействием». Лорд Питер пытался сослаться на то, что миссис Типпс призвала его по просьбе сына, но на инспектора это никакого впечатления не произвело.

– Призвала! – хмыкнул инспектор Сагг. – Как бы ее саму не «призвали», если она не поостережется. Не удивлюсь, если она тоже окажется замешанной в этом деле, только она такая глухая, что толку от нее никакого.

– Послушайте, инспектор, – сказал лорд Питер, – какой смысл быть таким непреклонным? Лучше бы вы меня впустили, вы же знаете, что в конце концов я туда все равно войду. Черт побери, я же не выхватываю кусок хлеба изо рта ваших детей. Мне ведь никто не заплатил за то, что я нашел для вас изумруды лорда Аттенбери.

– Моя обязанность не пускать внутрь посторонних, – угрюмо ответил инспектор Сагг, – и я никого туда не пущу.

– Я и слова не сказал насчет посторонних, – возразил лорд Питер, усаживаясь на ступеньку, чтобы обстоятельней продолжить дискуссию, – хотя, не спорю, осторожность – вещь хорошая, если с ней не перебарщивать. Золотая середина, Сагг, как говорит Аристотель, уберегает от превращения в золотого осла²⁰. Вы когда-нибудь были золотым ослом, Сагг? Мне доводилось. Потребовался целый сад роз, чтобы расколдовать меня… «Ты – мой прекрасный розовый сад, роза моя единственная – это ты»²¹, – пропел он.

– Я не собираюсь тут больше с вами препираться, – сказал порядком измученный Сагг. – И так все плохо. Черт бы побрал этот телефон. Эй, Которн, пойди послушай, в чем там дело, если эта старая карга впустит тебя в комнату. Закрылась там у себя и воет – от одного этого хочется плюнуть на всю преступность и бежать отсюда без оглядки.

Вернулся констебль и доложил:

– Это из Ярда, сэр. – Он виновато кашлянул. – Шеф велел оказать лорду Питеру Уимзи всяческое содействие, сэр. – Констебль безучастно отошел в сторонку с непроницаемым взглядом.

– Пять тузов!²² – весело сказал лорд Питер. – Шеф – близкий друг моей матери. Хода у вас нет, Сагг, и нет смысла делать вид, что у вас на руках фулл хаус²³. Я собираюсь сделать ваш «полный дом» еще полнее.

Он вошел в подъезд вместе со своими спутниками.

Тело было увезено несколькими часами ранее, и когда ванная комната и вся квартира были обследованы невооруженным глазом и с помощью фотоаппарата компетентного Бантера, стало очевидно, что настоящую проблему представляет собой старая миссис Типпс. Ее сына и служанку забрали, а друзей, похоже, у них в городе не было, если не считать нескольких деловых знакомых Типпса, но миссис Типпс не знала даже их адресов. Остальные квартиры в доме занимали: семья из семи человек, уехавшая на зиму за границу; вернувшийся из Индии одинокий пожилой полковник с суровыми манерами, живший со слугой-индийцем; и на третьем этаже – весьма респектабельная семья, которую шум над их головами доводил до крайней степени возмущения. Муж, когда лорд Питер обратился к нему, еще выказал некоторую человеческую слабость, но миссис Эпплдор, внезапно появившаяся в теплом халате, выручила его из неприятного положения, в которое он чуть было не попал.