Бункер

МАО

За пару кварталов до места назначения Тайный советник Мао ступил на мостовую и небрежным жестом отпустил рикшу восвояси. Ему так редко представлялась возможность просто так пройти своими ногами по улицам, было бы расточительно не пользоваться ею, когда она выпадает. В это время суток, на закате, Вечный Город был особенно красив. Багровое небо окрашивало величественные вершины гор на западе, сотни парящих в небе фонарей цвета Империи и закатного солнца освещали не менее величественные стены и башни дворца на востоке. Между вершинами гор и вершинами башен раскинулся город, который постепенно таял в закатных сумерках.

Предместье Си находилось на пологом холме, и отсюда открывался вид на всю долину. Еще сто лет назад здесь были луга, на которых паслись овцы и козы, еще через сто городу станет тесно в долине, и он полезет вверх по склонам гор. Дома по обеим сторонам широкой улицы были нарядными и разноцветными, позолоченные крыши отражали красное закатное небо. Мао никогда не любил этот модный район – прибежище столичных бездельников и разбогатевших лавочников, стремящихся выставить напоказ свой достаток. То ли дело Ксианг, чьи аскетичные белоснежные стены помнили времена, когда доблесть ценилась выше богатства, а показная роскошь считалась недостойной дворянина.

С другой стороны, кто же из тех, кто жил там по праву рождения, сдал бы – за любые деньги – свой дом большеносой обезьяне?

Дом, который был целью его путешествия, был очень простым, светло-серого цвета без лишних украшений и безвкусной лепнины. Створки толстых дверей были распахнуты настежь, дверной проем был закрыт легкой, но непроницаемой шторой. Под ногами, касаясь края мостовой, лежал светло-серый ковер, простой и скромный, если не знать, сколько стоит каждый моток уйгурской шерсти, из которой он был соткан. Особый тип показной роскоши, которой тычут в глаза только тем, кто способен понять…

Он вошел в просторный холл, не разуваясь и оставляя следы дорожной пыли на дорогом ковре, это было вопреки приличиям, но он решил, что не было нужды оказывать этому дому излишнее почтение. Обстановка внутри была на удивление простой – белые стены, мягкий полусвет от затененных прозрачной тканью окон. Мао с неожиданным для себя раздражением подумал, что не имея возможности поселиться в Ксианге, чужак воссоздал его интерьер здесь, в этом пошлом районе. Он услышал тихие шаги за спиной и обернулся.

Большеносый был высок даже по меркам своего племени. У него были длинные незаплетенные волосы, не такие длинные, как у женщины, а скорее такие, какие носят кочевники-могулы. Его щеки, подбородок и пространство вокруг рта были покрыты растительностью, что делало его еще больше похожим на обезьяну. Мао часто бывал в Джанчжоу и других портовых городах, где большеносые время от времени появлялись, и знал, что это обычная для них практика.

И он был поразительно молод, этого не могла скрыть ни полутьма, ни волосы на лице. Наверное, не больше тридцати. Иные в этом возрасте все еще ждут синей ленты, не до конца простившись с юношеством. Сам Мао, когда ему было тридцать, только начинал карьеру при дворе, вернувшись из двухлетнего джи-дао, и сменив цвет ленты на красный.

– Господин Шанг’рэн, – сказал Мао, удостоив своего собеседника еле заметным кивком головы.

– Господин Тайный советник Мао, – Шанг’рэн поклонился в ответ, глубже чем Мао, но явно не так, как того требовала разница в их положении. – Признаюсь, я очень удивлен увидеть вас здесь, в моем скромном жилище. Я могу чем-то вам помочь?

Он говорил на патанге без акцента, но с легким северным говором, как будто вырос среди долин.

– «Шанг’рэн», – сказал задумчиво Мао, – «чужак» на изначальном языке. Признаюсь, я прочитал о вас все отчеты и записки, которые у нас есть, но все равно так и не понял, кто вы, и как оказались в столице.

– «Шанг’рэн» – это еще и «странник», – ответил большеносый с легкой улыбкой в уголках светло-голубых и круглых, как у кота, глаз, одновременно прозрачных и непроницаемых. – У меня очень хороший чай, мне привез его друг из Хинду.

Чужак мягкой походкой прошел к низкому столику в углу и наполнил две чашки из тонкого фарфора, одну он протянул Мао, вторую взял себе. Мао взял чашку в руку, но не стал пробовать. Прислушавшись, он обратил внимание, что в доме абсолютно тихо, не было никакого чуть слышного шума, который производят домашние или слуги, как бы тихо они себя не вели. Похоже, что они были здесь одни. Мао подумал, что хозяин дома очень смелый человек – жить вот так, в одиночестве, в открытом настежь доме, когда один твой ковер под дверью стоит столько, сколько зарабатывает хороший ремесленник за год…

– Вы, возможно, догадываетесь, почему я пришел? – наконец начал Мао и не дожидаясь ответа продолжил. – Мне поручили разобраться с исчезновением господина Ли. Я знаю, что в последние полгода перед тем, как пропасть, он часто бывал в вашем доме. При этом положение господина Ли вряд ли допускает возможность, что…

– …Что мы были друзьями? – заполнил за него паузу Шанг’рэн. – Вы правы. Мы не дружили, хотя и приятельствовали, насколько это возможно между людьми настолько разного круга. Но да, господин Ли не приходил сюда для того, чтобы выпить чаю и провести вечер за интересной беседой. Господин Ли был одним из моих пациентов.

Тайный советник поднял бровь, сделав вид, что удивлен. На самом деле, первое, что он сделал, когда начал разбираться в этом деле – это попросил узнать судьбу его векселей, поэтому знал, сколько советник Ли платил за каждую встречу. Суммы поражали воображение.

– Тогда, – продолжил Мао, – мне хотелось бы знать, какого рода помощь вы ему оказывали. Только прошу вас, не говорите ничего про врачебную тайну, такого рода ответ я не приму.

Последняя фраза прозвучала несколько жестче, чем он хотел.

…Мао вспомнил, как первый раз увидел те самые злосчастные две папки, оказавшиеся у него на столе. И вспомнил, как менялись его эмоции. От досады на то, что в канцелярии Службы Безопасности творится бардак с документами, до легкого удивления, потом изумления, и в конце концов – этого неприятного холодка, пробежавшего по спине, когда он чувствовал, листая эти страницы, как под его пальцами рвется сама ткань привычной реальности…

– Хорошо, – кротко ответил большеносый тем временем. – Я постараюсь объяснить, чем я занимаюсь, только попробую подобрать верные слова. Я не знаю в пананге слов, которые подходили бы точно. Многие зовут меня доктором, но я не лечу болезни, которые поражают тело. Это скорее болезни души. В месте, где я вырос, таких как я принято называть психоаналитиками.

Шанг’рэн усмехнулся, и в этот момент Мао на секунду пожалел, что не послушал совета Чжан’ши, и их разговор не проходил сейчас в одном из подвалов Службы Безопасности Его Императорского Величества – возможно, там большеносому не захотелось бы над ним смеяться.

– Я хотел бы услышать более ясное объяснение, – спокойно сказал Мао, взяв себя в руки.

– Простите, господин Тайный советник. Эта шутка из разряда тех, что понятна только мне, – сказал Шанг’рэн примирительно. – Я просто пытаюсь понять, с чего начать… Скажите, вы когда-нибудь совершали необратимые поступки?

– Все поступки – необратимы, – пожал плечами Мао, – мы все время совершаем поступки, и они что-то меняют, всегда – навсегда. Или не совершаем поступков, и тогда необратимо только время.

– Все так, – кивнул Шанг’рэн. – Но были ли в вашей жизни поступки, необратимость которых вам бы хотелось изменить?

– Нет, – тут же ответил Мао. – Нет никакого смысла желать того, что не в силах сделать, как и жалеть о том, что не в силах изменить. Все, что сделано, имеет свои последствия, можно пытаться вернуть все назад, но даже сделав круг, ты не вернешься в ту же точку, потому что время необратимо, и того места, откуда ты ушел, больше нет.

– В месте, где я вырос, говорят: «нельзя войти в одну реку дважды». Потому что вода, в которую ты входил, уже утекла…

– Поэтому верный путь, – продолжил Мао, не обращая внимания на то, что большеносый его перебил, – продолжать идти к выбранной цели, не тратя время на сожаления о несбывшемся.

– Вы очень мудрый человек, господин Тайный советник, – ответил Шанг’рэн. – Но не у всех и не всегда получается быть такими же мудрыми, иногда – редко, но так бывает – тот совершённый поступок, поменявший жизнь в неправильную сторону, не позволяет человеку жить дальше. И тогда этот человек приходит ко мне.

– И что вы в таком случае делаете?

– Я, – Шанг’рэн ненадолго замолчал, но и Мао молчал, не перебивая и не торопя. – Я просто рассказываю истории.

…Если быть до конца точным, советник Ли никуда не исчезал. Просто, однажды вдруг оказалось, что советника Ли, отслужившего при дворе добрых двадцать лет и слывшего одним из, наверное, десяти наиболее влиятельных вельмож Империи, никогда не существовало. Точнее, старший сын адмирала Ли’чжэня, наследник одной из самых древних, хоть и не самых богатых семей сгинул где-то во льдах Большого Северного моря двадцать лет назад, так и не вернувшись из своего джи-дао. Человек, которого разыскал Чжан’ши, и который сопровождал сына адмирала Ли’чжэня в этом походе, рассказал, что они похоронили его в ледяной пещере на одном из бесчисленных безымянных островов за три дня до его двадцатипятилетия. В тот момент Мао еще полагал, что все это – спланированная кем-то умелая мистификация…

– Господин Шанг’рэн, – сказал Мао очень спокойным тоном, однако в его голосе появились ледяные нотки, – давайте, я буду с вами максимально откровенен, чтобы уже сократить эту затянувшуюся прелюдию. У меня есть все основания считать, что вы имеете непосредственное отношение к тому, что произошло с советником Ли. Мои коллеги отговаривали меня от встречи с вами, они считали, что вас следует арестовать и допросить в, скажем так, традиционной форме. Но я решил сначала нанести вам этот визит вежливости.

– Я очень благодарен вам за это решение, господин Тайный советник, – ответил Шанг’рэн.

Мао не был уверен, не прозвучали ли нотки иронии в этих словах, но продолжил, не обращая на них внимания.

– В качестве ответной любезности с вашей стороны я рассчитываю на то, что вы ответите на мои вопросы, по возможности без сложных метафор и хождения вокруг да около.

– Хорошо, – кивнул Шанг’рэн.

Мао обратил внимание, что все еще держит в руках чашку с остывшим чаем. Он подошел к столику и поставил ее на место.

– Вы сказали, что советник Ли был вашим пациентом, и у меня есть доказательства того, что это так. Я встречался с людьми, которые хорошо его знали. Я сам, – он умолк на секунду, размышляя, как лучше сформулировать, – помню, что был с ним знаком, и много раз с ним встречался. При этом, никакого советника Ли никогда не было при дворе, человек с таким именем никогда не поступал на государственную службу, более того, его нет на этом свете более двадцати лет. Вы можете это как-то объяснить?

– В месте, где я вырос, это называют «эффектом Манделы». Когда разные люди помнят одни и те же события, которых на самом деле никогда не происходило. Принято считать, что это просто ложные воспоминания, которые почему-то одновременно сформировались у многих людей, но некоторые думают, что это память о прошлом, которое раньше было верным, но в какой-то момент изменилось.

…Мао не был близко знаком с советником Ли, тем не менее, часто сталкивался с ним на встречах и совещаниях. Он хорошо помнил свои ощущения, когда он вдруг понял, что не может восстановить в памяти его лицо. И свою встречу с его лучшим другом, во время которой тот мучительно пытался вспомнить, о ком Мао его спрашивает. И как после очередного вопроса он, вспомнив, вдруг смертельно побледнел и уронил чашку чая на дорогой ковер…

– Что значит, «прошлое, которое изменилось»? – спросил Мао. – Как прошлое может измениться?

– Это не так просто объяснить. В нашем сознании поток событий непрерывен, от прошлого к будущему. Но на самом деле, с точки зрения вселенной все происходит одновременно. – Шанг’рэн подошел к книжному шкафу в дальнем конце комнаты и взял с полки книгу. – Вот, смотрите. Для людей на этих страницах события следуют одно за другим, прошлое неизменно, а будущее не определено. А мы с вами смотрим на эту книгу со стороны и можем открыть ее на любой странице, потому что она вся существует сейчас, от первых строк и до финальной сцены.

Все это звучало как бред сумасшедшего или фантазии схоласта, но Мао достаточно погрузился в эту историю что бы понимать, что все не так просто. Случай с советником Ли не был единственным, дотошный Чжан’ши раскопал еще несколько случаев, когда реальность начинала двоиться, люди, еще вчера было известно одно, оказывались другими, а окружающие путались в двух разных вариантах прошедших событий. Просто сейчас это коснулось одного из заметных в государстве людей, и поэтому обратило на себя внимание. А сколько было таких случаев на самом деле?

Это… существо – а Мао больше не думал, что имеет дело с человеком – которое сейчас делало вид, что смиренно отвечает на его вопросы, каким-то невообразимым образом меняло незыблемые законы самого существования привычного мира, разрывало на куски причинно-следственные связи, и вряд ли Мао мог что-то этому противопоставить, по крайней мере, он больше так не думал. Все что он мог попытаться сделать – это понять. И при этом не сойти с ума.

– Получается, задача – выбраться из книги и увидеть ее со стороны? – спросил он.

– Да, именно.

– И значит, вы не просто умеете это делать, но и можете взять книгу и переписать ее с любого места?

– Иногда, – ответил Шанг’рэн.

– Это умение может быть источником очень большой власти.

– Так кажется. Я действительно могу попытаться изменить одно событие и посмотреть, к чему это приведет. Но в большинстве случаев одно событие не меняет даже жизнь, в которой оно произошло, череда событий за ним быстро возвращает все в привычное русло. Люди вообще склонны преувеличивать значимость того или иного своего решения, ведь грядущее – это всегда результат суммы многих событий. Это – как круги на воде, каким бы большим не был брошенный камень, рано или поздно река успокаивается и продолжает течь как текла. Вселенная вообще не любит слишком многое в себе переписывать. И через какое-то время в памяти людей остается только одна версия прошлого, та, что является верной в текущий момент. Мне кажется, вам уже тяжело держать в памяти, что вы были знакомы с советником Ли, а пройдет немного времени, и вы не вспомните, кто это такой. Так всегда происходит.

– А что, если изменить событие в прошлом, которое поменяет так много, что мир после этого уже не сможет стать прежним? – спросил Мао.

– Есть гипотеза, – сказал его собеседник спокойным тоном, – что в этом случае мир, в которой мы все живем, исчезнет. Возможно, на его месте возникнет какая-то другая версия реальности, но никто из ныне живущих об этом уже не узнает. Именно поэтому, я никогда не пытался этого сделать.

Мао помолчал, пытаясь осознать только что услышанное.

– Спасибо, господин Шанг’рэн, – сказал он наконец. – Я думаю, что услышал все, что должен был услышать. У меня одна, самая последняя просьба, прежде чем я попрощаюсь. Расскажите мне историю господина Ли – с начала и до конца.

Шанг’рэн согласно кивнул. Но сперва он подошел к книжному шкафу и аккуратно поставил книгу обратно на полку.

– Когда будущему советнику Ли было двадцать три, ему пришлось выбирать между любовью и карьерой. Чаще всего это просто красивый оборот, который так любят писатели и летописцы. Но в его случае выбор действительно стоял именно так. Это редко, но бывает. Тогда будущий советник выбрал карьеру…

– Как оказалось, еще и жизнь, – вставил Мао.

– Как оказалось, да…

…Его звали Ли’сяо, он был старшим сыном адмирала Ли’чжэня, влиятельного и уважаемого человека, но так и не заслужившего права отбросить нареченное имя и представляться только именем рода. Не достигнув вершин, адмирал таил надежду, что вершин достигнет старший сын. Ли’сяо получил самое лучшее образование, он был умен и проницателен, ему исполнилось двадцать три, и он – раньше всех своих сверстников – ждал свою синюю ленту. Отец приложил для этого все свои связи.

Когда то, в древние времена, откуда брала истоки эта традиция, джи-дао действительно была дорогой зрелости и мужества. Молодые люди вплетали в косу синюю ленту и садились на хрупкие суденышки, отправляясь к неизведанным берегам, и только те из них, кому удавалось вернуться, могли считаться по-настоящему взрослыми. Красная лента, вплетенная в волосы, говорила, что перед тобой мужчина и воин. Только обладатель красной ленты мог рассчитывать на государственный пост, так Империя собирала у своей вершины самых достойных. А потом это постепенно превратилось в пустой ритуал, инструмент дворцовых интриг и борьбы за места при дворе. Молодые люди отправлялись в двухлетнюю увеселительную прогулку по безопасным южным морям в окружении слуг и друзей. Мао допустил крамольную мысль, что такие вещи и приведут однажды к закату Великой Империи, когда ей на смену придет что-то более достойное ее места под солнцем.

Ее звали Льён’мэй. Ей не было и двадцати, и она была единственной дочерью бывшего Первого министра, отправленного в отставку молодым Императором. Первый министр Льён не смирился со своей отставкой, и готовил заговор, который был раскрыт за три дня до назначенного дня. Но у Первого министра было много друзей в Службе Безопасности, и он узнал о том, что Император приказал казнить заговорщиков и членов их семей, за несколько часов до ареста.

Эту историю Мао, конечно же, знал, но о том, что той ночью на пристани яхту Первого министра провожал молодой Ли’сяо, будущий советник Ли, Мао узнал только сейчас. Уже сам факт нахождения молодого Ли’сяо на пристани, если бы об этом стало известно, стоил бы ему карьеры и, скорее всего, отправил бы вместо джи-дао в каменоломни.

Шанг’рэн оказался удивительным рассказчиком, он говорил скупо и неэмоционально, но сам голос его заставлял Мао видеть происходящее, как будто он присутствовал там. На границе поздней ночи и раннего утра Ли’сяо и Льён’мэй стоят друг напротив друга, пока матросы грузят на яхту последние тюки, волны прибоя бьются о борт, Первый министр отходит к яхте, торопя матросов и давая дочери время проститься. Льён’мэй юна и красива, длинные иссиня-черные волосы и пронзительные глаза, сейчас полные слез. «Прощай» – говорит она чуть слышно, улыбалась сквозь слезы. Ли’сяо держит ее ладони в своих. «Мы обязательно встретимся, слышишь» – твердит он, как заклинание, но, кажется, сам в него не верит.

Дальше история разветвлялась. В одной ее ветви Ли’сяо смотрел вслед уходящему к горизонту кораблю, и в нем боролась любовь и чувство долга перед отцом и семьей, чувство самосохранения и мысль о том, что совершает сейчас предательство, но чувство долга победило. Через два месяца он отправился в свой джи-дао, а вернувшись, получил ожидаемое место при дворе. О бывшем Первом министре и его дочери больше никто не слышал, они сгинули где-то во льдах Большого Северного моря. Много лет спустя советник Ли разыскал капитана яхты, на которой они отплыли в ту ночь. Он рассказал, что похоронил Льён’мэй, умершую от морской лихорадки на одном из безымянных островов, и что ее отец умер от той же лихорадки тремя месяцами ранее.

Во второй ветви истории, в последний момент, когда яхта уже отходила от пристани, а Льён’мэй взглянула на него в последний раз так потеряно, он прыгнул с пристани на удалявшуюся палубу.

Их путь не был увеселительной прогулкой, Большое Северное море к ним не располагает. Ее отец умер в самом начале зимы от приступа морской лихорадки, она тяжело проболела всю зиму. Как он смог ее выходить в собранном на скорую руку зимовище на пустынном побережье одного из диких островов, было известно лишь ему одному.

К началу короткого северного лета из всей команды, отплывшей от пристани в ту ночь, остались лишь трое – он, Льён’мэй и молодой капитан яхты, всего на несколько лет старше Ли’сяо. В его косу была вплетена синяя лента, он получил ее за неделю до бегства. Он был сыном лучшего друга Первого министра, и, как и Ли’сяо, знал Льён’мэй с детства. Он не участвовал в заговоре, но именно его отец был тем, кто предупредил Первого министра об аресте. И он сам вызвался сопровождать их, как потом оказалось, по той же причине, что и Ли’сяо. Именно он стал их спутником в дальнейших странствиях, и именно ему суждено было встать между ними.

За неделю до дня, когда ему бы исполнилось двадцать пять, Ли’сяо сделал второй самый важный выбор в своей жизни. Та, которая была ему дороже жизни, и тот, кого она ему предпочла, стремглав бежали к шлюпке, а он обнажил меч и обернулся навстречу преследователям, прикрывая их отход. «Мы еще обязательно встретимся» – шептал он себе под нос, словно заклинание, в которое сам не верил.

Его истерзанное тело выбросило на берег пустынного острова, на котором они укрылись, спустя два дня, и они похоронили его в глубине ледяной пещеры в полумиле от этого берега.

Старый адмирал Ли’чжэнь не мог спасти сына от гибели, но его связи помогли ему спасти семью от позора измены. Все, включая Мао, которому по должности полагалось знать больше других, были уверены, что сын адмирала погиб, не вернувшись из джи-дао – так редко, но бывает и в наши времена. Если кто-то и знал правду, то он сохранил это в тайне. А приготовленный для него пост при дворе просто занял кто-то следующий в очереди.

Молодой капитан яхты вернулся в Империю несколько лет спустя, но не стал претендовать на положенное ему по праву место при дворе, а поселился в Джанчжоу и вел тихую незаметную жизнь. Там, вдали от столицы, никто не узнал в его молодой жене дочери мятежного Первого министра. И сам Мао, который нашел его там, когда пытался разгадать тайну советника Ли, обратил внимание только на то, что она все еще была очень красивой, несмотря на прожитые годы…

– Господин Шанг’рэн, – спросил Мао, когда его собеседник закончил свой рассказ. – А советник Ли понимал, чем закончится его новая история?

– В общих чертах, – ответил тот неопределенно.

– И он все равно пошел на это? Почему?

– Наверное, – ответил Шанг’рэн, немного подумав, – потому что прожить эти два года так ему было важнее, чем всю предыдущую жизнь по-другому…

Когда Мао покинул светло-серый дом, на город уже опустилась ночь. Уже не было ни багрового света над горами, ни огней над башнями императорского дворца. И горы, и башни сейчас чернели на фоне темно-синего ночного неба, а крыши домов между ними бледным светом освещала луна.

Мао увидел в двух домах от себя одинокого рикшу, которого прислал верный Чжан’ши, но прошел мимо, отпустив его восвояси небрежным жестом. Сейчас ему хотелось пройти по каменным мостовым Вечного Города своими ногами. Завтра нужно будет принимать решения, от которых, возможно, будет зависеть судьба Империи, оценивать риски и думать о последствиях.

Сейчас хотелось просто идти.