Читать книгу: «Куда светит Солнце. Поэмы и пьесы», страница 11

Глава 7. У каждого черта своя кочерга

У каждого черта своя кочерга

Комедия

Папа Римский – Павел III.

Кардинал – Джованни Пиетро Караффа.

Слуга Папы Римского.

Слуга кардинала.

Милорд.

Харчевник – хозяин трактира.

Федерико – немой бездомный.

Марта – жена харчевника, его служанка.

Незнакомец.

Первый и второй незнакомцы.

Полицейский.

Священник.

Духовенство.

Палач.

Тюремщик.

Голова.

Губошлёп.

Блоха.

Амбруаз-Дикобраз.

Карга.

Ублюдок.

Сёстры.

Стража.

Толпа.

Другие.

Действие первое

Папа Римский.

Кардинал.

Слуга Папы.

Ватикан. Рабочий кабинет Папы Римского. Заходит немного погулявший и выпивший слуга, что категорически запрещено слугам (употреблять яд Диониса, яд язычников), но, как известно, божественные слуги этим иногда пренебрегают.

Слуга:

– Книги… моль,

Он нищий что ль?

Мне нечем поживиться

Здесь!

Какая-то гремящая смесь

Из предметов старины.

Видать, не здесь растут маслины

И сады!

Ни шиша,

Ни гроша

Паршивого,

И нечем тут напиться,

Но надо ль мне в его норе уединиться?

Хотя б какой-нибудь и чёрствый сухарь

Попался, но нет, у нас он важный царь!

Мне суждено носить подносы,

И убирать за ним подроты⁹³,

Так требую я для себя,

Немного счастья и вина,

Покуда жизнь моя мелка́ и так проста,

Что не приносит мне доходы.

Искать я буду иные подходы,

Вкушать и с барского стола отходы.

Вести подземные подкопы,

И проводить сырые проходы

В любовные окопы,

Против юных служанок,

И прихожанок

По воскресеньям!

В этот божий день добьюсь

Я от любви разрешения

Войти в закрытые двери,

Какие держат по будням на затворе.

(За дверью слышатся чьи-то шаги).

Слуга:

– Кто-то идёт,

Это он!

А я тут,

Найдёт – то мне каюк!

Прячусь,

В тень занавески обращаюсь!

(В кабинет входит кардинал. Осматривается и начинает его обыскивать).

Кардинал:

– Никого?

Вот повезло!

И дверь, как ни странно

Открыта.

Один лишь мусор,

Нет никаких интриг,

И нитей нет сомнительных,

Связей подозрительных.

А он, видать, предусмотрительный,

Что тщательно скрывает

Теневую жизнь.

И не за что мне ухватиться,

Прямо-таки, он не чает

В благодетельности изъяна.

Меня зависть связала

С сетями рыбаков,

Ловящих истину из тайников.

Этого дьявольского лицемера

Не смерит мера

И вера

Его скупа

На дела.

Презрение –

Его изгнание,

И есть его признание

Семьёю кардиналов!

Опорочить репутацию,

Способна лишь мутация

Общественного начала,

Что надобно начать с начала

Искать и рыться мне

В нижнем и грязном его белье.

Любовницы,

Или кладовые делишки?

Мне принесли после слежки

Бездомные мальчишки

Много интересного,

Но здесь, нет ничего!

Известно, что суждено

Мне отыскать чего-чего,

А самое то!

Ведь люди находят часто

Не то, что нужно,

А то, что ищут.

Сыны дорогу мне расчистят

Для преступления

Против запустения.

Но ждать соизволения случая -

Скучно!

А ненависть, как мигрень ползучая,

Расползается и давит.

Охотничьи ищейки рыщут,

В поиске и славу ищут.

Её и их громогласно Герн⁹⁴ славит,

В погоне за вепрем диким нас он не оставит!

Но слышу шум,

Ворчанье голоса,

Шуршанье ног.

Наверное, хозяин кабинета

Переступил порог!

И обстоятельства

Велят мне скрыться

За вот этой занавеской,

Откуда я подслушивать готов,

И замысел лгуна раскрыть.

Он опозорится, и будь таков!

(Кардинал прячется на занавеской и подслушивает. Входит Папа Римский.

По разные стороны занавеса стоят кардинал и слуга).

Слуга в сторону:

– О, некая оказия, надобно за ним проследить,

А то он может и наблудить,

Шелудивый!

Смогу за это я деньжата получить,

Когда раскрою замысел

Врага,

Узнав получше умысел

Ведь правда – дорога!

Папа Римский:

– Объять необъятное!

Намного может быть приятнее

Уложить в тесную кладовую,

В свой Пандоры ящик,

Мысли, чтоб не кутить напропалую,

И не сыграть в него досрочно, как тот ямщик,

Который гнал безумно лошадей,

Всё быстрей и быстрей!

Так гнать коней мне невозможно

Под старость лет,

Таких сил у старика давно уж нет!

Но можно

Исторг унять,

И окунуться в детство,

Повернуть всё вспять!

Хоть я ношу́ священную рубаху,

Угодить на сердобольную кривую плаву

Народной вековой молвы,

На суд домашней суеты

Словесной,

И отзывов повсеместно

Нелестных

В мой адрес, могу!

И вряд ли этого избегну!

В ворчливых голосах я утону.

Народу нужно потакать,

Его словами не унять,

Мистерия⁹⁵ толпе необходима,

Она ему так дорога,

Она им так любима!

Словно, свежая травка для быка,

Как для овец пасущихся широкие луга.

Им травки дай,

Они и веселей!

Им огненной воды налей,

Озолотиться водолей!

Им проповедь пропой,

Нагорную, или другую какую,

Ту, о которой так тоскует

Вольный барашек,

В воображении рисует

Истину на траве всё краше.

Наш храм великой правды устоит,

Его незыблемы устои,

Не нужно ль нам умы простых

Оставить в архаическом покое?

Иль их, как Бог над глиною играл,

Нам суждено промять -

Умы и тела́ пройдох мирских

Обнять и этим обуять?

Среди наук божественных, морских,

Да выстроить к душе канал

И по нему купцов пускать,

Чтоб души покупать и покупать!

Задаром, за бесценок,

Не существует ведь

Душевных и божественных расценок!

Солнце светит для всех,

Иногда, оставляя без игривых утех

Слепых или слепцов,

А иногда и ватиканских

Высокостатусных отцов.

Пора звезду зажечь

И сжечь

Проклятый Вифлеем!

Но перед тем, пойду поем!

Время к обеду,

Откинем прочь мы старчества диету!

(Уходит).

(Выходит кардинал).

Кардинал:

– Можно загнать лошадь

В воду, но пить её не заставишь,

Пока не загоняешь

В мыло!

От чего б она брыкалась так сердито.

Чтоб я оглох,

Будь я олух,

Если не воспользуюсь

Предубеждениями высокопочтенного

Мужа́, и сумбуром

И фарсом не наслажусь

Я вдоволь!

На то моя молодцевата удаль!

Вот будет потеха!

Не обойдётся и без смеха!

Вот будет соль

Ему на язык, на то сгожусь,

Сыграю закулисную я роль!

За нос водить глупца,

Уважаемого отца,

Есть великая благодетель,

А паповодец – гениальный, по сути,

Государственный деятель!

Тот ещё получится злодей.

(Уходит).

(Выходит слуга).

Слуга:

– Ах, мракобесие,

Засилье бесчестия,

Этому алале я не позволю

И не дозволю

Осмеять и осрамить отца,

Из его потрохов выйдет

Отличная венгерская колбаса!

Негодник!

Змей!

На каждого хитрого лиса,

Найдётся свой хитрый охотник!

Для каждого вьючного ишака,

Найдётся свой груз книг.

На каждого лазутчика,

Найдётся свой везунчик.

На каждую…

А, ну хватит, хватит,

Нужно со своим языком длинным ладить!

Праведный гнев,

Разразится над головой

Этого израильтянского осла.

Думает он лев,

Как раскроет зев –

Обычный вол!

Так прослежу за ним,

Покуда над моею головой

Ещё сияет нимб

Святой,

Держащийся на глади пьянства.

Побегаю за ним рысцой.

Неуловимые души

Плывут по волнам,

А нам –

Тел недуги,

От коих так страдают вечно слуги.

Им меня разрази,

Этим недугом, пока океан спокоен,

Развесить стоит уши

Па всем сторона́м суши!

Padre он готовит осмеяние,

Хочет выставить на порицание

Толпы, в памяти потомков,

Чтоб имя его всплывало

И от него становилось им неловко,

И дурно, всё то он придумал ловко!

Но только этот болтун,

Или трепло, находка для шпиона,

Ты погоди, участь тебя ждёт Иона!

Теперь пойду,

Все нужные мне

Вещи соберу!

(Уходит).

Действие второе

Хозяин трактира.

Федерико.

Марта.

Незнакомец.

Первый и второй незнакомцы.

Полицейский.

Другие.

Кабак "Три звезды".

В кабаке тихо, сумрачно и грязно.

Хозяин:

– По всей Европе едва ль найдутся смельчаки,

Иль хотя б какие-никакие мастаки,

Рискнувшие повыпускать на волю языки

Из-за зубов,

И мысль свою из толстокожих и дубовых лбов.

В противном случае, они с лёгкостью

Могут их лишиться безвозвратно.

Язык, как известно, обратно не приставишь, это вряд ли.

Марта:

– Везёт тем,

У кого язык онемел.

Посмотрим на Федерико,

Его дивное пьяное лыко велико!

Хотя он им и не вяжет никогда,

Ведь он немой совсем и это, право,

Ему к лицу,

Он пропивает деньги с пользой,

И, не чешет языком как ты,

Ты только посмотри,

И откуда он берёт гроши?

Хозяин:

– Стыдись, о нищих говорить!

Его с пелёнок не любила мать,

Она и знала, что стегать

Нерадивого глупого ребёнка,

А сама бегала от жеребца к жеребёнку!

Мать умерла,

И мучить его начала́

Мачеха!

В словах дерзновенных искусная пала́чиха!

Федерико рос молчуном,

Но всё же был он миленьким сынком.

Маменькин гнев учил его держать рот на замке,

И даже в темноте, в чулане, наедине

С самим собой, ему воспрещалось

То, что другим разрешалось -

Играть, петь, говорить,

Иначе – ведьма начинала бить и бить и бить!

Подзатыльники колотить,

Словно колотит град

Спеющий виноград.

Итак, Федерико научился лишь

По делу высказывать слова,

И намёка не показывать

На то, что у него за сердцем кроется,

Ни то мачеха, узнает, и набросится

С лихвой наказывать!

Ребёнок был один в семье,

Остался сиротой,

К тому же и немой.

И лишь с соседским псом

Случался разговор,

И то не долгий,

Похожий на блошиный говор.

Меж тем росли долги,

За поместье,

И его выперли за предместье,

Просить милостыню,

Не отдали на ночь и простыню,

Погреть мотню!

И с этой самой скамьи "просвещения",

Ни нотки страха иль удивленья

Из него выманить не могли

И выбить,

Да сколько б ни старались, колотить

Не смогли молчанье перебить.

Учился жизненным уроки справно,

Исправно получал награду за учёбу,

Что в пору, малолетства, славно.

Жил с беспризорниками он ладно.

Марта:

– Известна той поры награда,

Как выбраться из круга ада,

Отведать плёток и розги́,

Тем и вышибли несчастному мозги.

Хозяин:

– Не перебивай,

Слово дай!

Баба!

Терпел, молчав, и награду и наказанье.

Но дорого обошлось его учение мачехе,

И накопилась сумма уже кругленькая,

Да стали с неё спрашивать,

И векселя пихать под нос,

Кто сколько смог, столько и унёс,

И ветер перемен его поместье в пух разнёс.

Она, старуха и вдова,

На лысине чьей прорастала седина,

Решила продать Федерико в рабство,

Туземное какой-то царство,

К диким маврам,

Каким-то динозаврам,

Толи кентаврам.

Не важно!

А важно, то, что его не продали,

Он и маленькие слуги сбежали,

Скрывались и побирались,

И до Рима, как-то раз, добрались.

Здесь золотое дно

Пока оно видно,

Для нищих милостыня есть.

Сдаётся, есть что съесть,

И на что пить,

Пока есть что налить!

Марта:

– Продолжай,

Но смотри, беспутный,

Не понасобирай

Чего лишнего!

И осади своего длинного бесстыжего!

Хозяин:

– Из здешнего

Арсенала,

Федерико самый малый.

Но пьёт за двоих,

Хотя двоих и тяжелее напоить!

Марта:

– А что за воспитательные меры?

Они что очертенели

Продавать плоть

Людскую, каким-то аборигенам,

Ссылаясь на экономическое дело?

Иль это выгода такая,

Или судьба, старуха, злая?

Хозяин:

– А я по чём знаю?

А, баба? Судьбу не предрекаю!

(Входит незнакомец).

Незнакомец:

– Налейте мне какой-никакой браги,

Набраться мне отваги

Стоит перед боем.

Мы славно бранью кроем

Врагов напористые лбы,

О нет, они не глыбы,

Чтоб стоять непоколебимо,

Они не рыбы – чтоб молчать!

Могли бы вы налить мне стаканов пять?

Солдат я, иду гулять.

Хочу повеселиться,

Ведь перед дорогой к чёрту

На кулички нужно надраться

И желательно подраться!

Язык немеет уж во рту,

От вожделения к спиртному.

Каждая секунда на дорогом счету,

А поваляться перед чьим-то порогом,

Не шевеля ни пальцами, ни рогом -

Есть самая лучшая забава, какая по нутру

Каждому солдату в отпуску́.

Хозяин шепотом Марте:

– Какой-то подозрительный солдат,

Мундира нет, и сапоги похоже на гвозде висят

В казарме, на улице, где расположена тюрьма.

Сейчас, наверное, начнётся кутерьма,

Если какой болван пустит слух,

Накормит сплетнями всех агентов вокруг.

Марта шепотом хозяину:

– Стоит ему надраться,

И он забудет всё,

Нам смелости набраться

Велит пророк забродившего сока

Виноградного,

Избавиться от незнакомца праздного

Необходимо и легко!

Но каково

Красноречие!

В нём нет противоречия,

Какая-никакая рыба клюнет,

Его он и надует!

(Марта наливают незнакомцу. Незнакомец выпивает немного и подсаживается к разморённому от бражки Федерико).

Незнакомец:

– Мы не знакомы,

Скажу тебе я прямо.

Не сочти меня за хама,

Но пить один я не люблю,

Я угощу за гостеприимство,

И награжу

Тебя добротным пойлом,

На праздник существа души тебя зову!

И выпить тебя за здравие моё молю.

(Молчание).

Незнакомец в сторону:

– Кто вечно молчит,

Тому есть что скрывать,

Но нужно сыграть

На охмелении рассудка.

Уж, хитрости готова дудка,

Начнёт плясать он под неё,

Покуда желание моё

Всё выведать из него

Огромно – велико!

(Незнакомец наливает Федерико. И спаивает пьяницу).

Незнакомец:

– Пей, пей!

Сил на это дело не жалей!

Эй, хозяин! Ещё подлей.

(Марта подаёт ещё выпивки).

Незнакомец:

– Однажды,

Я поймал такого окуня́,

Имел тот огромные рога, как у оленя́,

Его жена была ему верна

Лишь до обеда,

А после уж, победу

Одерживал её сосед,

Хотя и был немного сед,

Его и вывели на воду

Чистую, а мужу спели оду

О том, как нужно смотреть в оба.

(Федерико пьяный падает на стол. И засыпает).

Незнакомец в сторону:

– Всё пропало!

Хорошо было начало,

А этот подлец уснул,

Хотя ему немного сунул

Под его поганый рот,

Чтоб сгинул его род!

Другие:

– Наш Федерико откинулся,

А ты чего накинулся?

Иль не знаком с его характером?

Не нужно быть и нанимателем,

Или актёром в театре на углу,

Для того, чтобы распознать нашего Федерико.

Его дело шито-крыто,

Налакаться и уснуть.

Во снах, пасётся на лугу

Уже давно, но погоди,

Проснётся он и уведи

Его, тогда немедля с наших глаз долой

Домой!

Тогда с ним и поговори!

(Смеются).

Незнакомец в строну:

– Ну погодите же,

Поймёте вы,

С кем имеете дело,

У меня имеется особое зелье

Для развязывания языков,

Без пыток и оков

И выжженных зрачков

Могу я обойтись,

А, ты, немой

Уж лучше богу помолись!

(Незнакомец незаметно достаёт флакон и подсовывает под нос Федерико. Вливает в рот. Федерико вскакивает).

(Из угла харчевни появляются ещё два незнакомца, и подходят ближе).

Первый незнакомец:

– О, его узнал я.

Сначала не признал.

Интересно, кто ему приказал

Явиться в этот гадюшник

В это гетто,

Покуда лучше уж на конюшне,

Состряпать какое тёмное дело.

Второй незнакомец:

– Сейчас узнаем,

Что принесло сюда

Агента полиции,

И что хорошего выйдет для нашего ордена,

Может быть продвинутся вперёд дела

По обузданию священного отца.

Федерико:

– Друзья мои,

Долго я молчал,

На весь белый свет душой кричал,

Но никто не слышал,

А я стонал всё тише и тише.

И мне это, собственно, наскучило.

И жизнь меня нахлобучила

Приняться за язык,

Пора!

Пока я не отвык

Его ворочать и держать

Под двадцатью солдатами

Во фронт!

И речь моя звучит набатами!

Между тавернами и хатами,

Меж слуг закона и мандатами

Выданными на поругание

И осмеяние

Бунтовщиков -

Гробовщиков спокойствия.

Хочу я изобразить

Это, ведь сердце всё моё в мазне

Густыми красками испачкано,

И столько времени на то потрачено,

Чтоб вымыть её от липкой грязи,

Но всё на мази́!

Худой конец мой разрази,

И погуби моё чело,

Если меня словесно понесло!

Поведаю о том,

Но было то – иль явлю, или сном,

Не могу судить.

Желаю объявить,

Что папу видел голым!

Не помню где, не помню как,

Я не слепой, я лишь немой!

А это не пустяк!

Этот стакан мой,

Или не мой?

(Федерико пьёт и вновь падает на стол).

Незнакомец:

– То, что мне и нужно,

А то уж стало скучно

Собирать все отстойники,

В которых все молчат, как покойники!

Хозяин:

– Не ожидал такого,

Не видел я лихого

От немого.

Пропали мы,

Пора бежать!

Но что это?

Нас окружили,

Весь район наш оцепили!

И нас с тобою обвинят!

Точно – нам вину внушат,

Хотя свидетели мы ненамеренные,

Вели себя всегда примерно

И намеренно

Чтили закон!

Марта хозяину:

– С годами, закона аршин измерили

Мы, и оказался он короток,

Как судья, короток руками,

А писарь короток делами.

Хозяин:

– К худому исходу на старость лет

Мы Фдерико повстречали,

Лучше б его в детстве черти побрали!

И в клочья разметали!

Другие:

– Вот незадача,

Ведь правда наша,

Мы ни при чём,

Пусть будет крест на нём,

Но мы сидели пнём

И молчали за столом.

(Входит полицейский и полицейские ниже рангом).

Незнакомец:

– Полицейские!

Задержите всех,

И отправьте на допрос,

С них, со всех, огромный спрос!

А этого, пьянчугу,

Уволоките к сатане в лачугу!

Пусть вытянет из его суставов всё то

Что выпил он, вот ему награда -

Остаться без кро́ви и стакана.

Покуда суждено

Немого обернуть в болтливого говоруна,

Гореть начнёт от раскалённых

Клешней его облезлая спина!

Коварство бунтовщиков, покуда жив я,

Будет побеждено!

И та, скотская свинья,

Пойдёт за мной,

Со своею толстопузой женой!

Мы то жир выплавим калёной

Кочергой!

Хозяин:

– Но я не виноват!

Незнакомец:

– Нечего приют давать

Преступникам!

Отступникам,

Хулящим

И смердящим,

Не любящим Христа законы,

И церкви вселенской каноны!

Полицейский:

– А ну, собрались,

Что растерялись?

Иль не видали вы хорошее

И крепкое дубьё?

Жулики, ворьё!

(Полицейские уносят Федерико, уводят хозяина трактира и его Марту, уводят других. Незнакомцы показывают перстень и их оставляют в харчевне одних).

Первый незнакомец:

– После кабинета ни нашёл я ничего,

Но, как говорил я, суждено

Ответы мне найти в утробе суеты простой,

Ведь во дворце испытывал застой

Своей энергии, и от безделья

Не было и мыслей изобилья!

Но что слышал ты?

Юнец?

Когда-то оборванный подлец?

Ничего!

Меж тем,

Нам бог послал великий знак!

Развеять зловонный угар

Триумфа padre, наш действенный отвар -

Народное сказанье,

Вызвать на осмеянье

Голозадого короля!

Тогда устроим тра-ля-ля!

Пусть знает силу краля⁹⁶!

Второй незнакомец:

– Что имеете в виду, вы настоятель?

Первый незнакомец:

– Сойдут на землю, ведь я великий подражатель!

Коли умею подражать народной мудрости

В своем воображении лишиться скупости

На проделки и утайки!

Пора бы затянуть болты и гайки!

Как тянул их да Винчи,

И закрутить последний винтик,

В последствии стянуть крупнее фунтик

С лупоглазых и зевающих еретиков!

Тебе я прикажу,

Нанять проказу.

И долой с глаз!

Тогда и будет вылаз!

Пару словами и короче!

Ты соберёшь народ уж к ночи!

Всех плутов и воров, лгунов,

Поставишь в строй полков.

Нарядишь их в нищие обличье и лохмотья,

Из них отличные получатся уроды!

Тогда возымеют на свободе

От нас и золото и наставления,

А мы испытаем победы упоение!

Мы пустим слух,

Мы пустим байку!

И эту шайку

Направим на неподозревающего

В рясе блистающего

Padre, я сам выступлю в образе карги,

Нацеплю на ноги

Худые башмаки.

Весь мир калек

Узнает, как недалёк

Спасительный огонь,

Их быстрый конь

Пожиратель сплетен и надежд,

Созданных делами святых для невежд,

Устремится в даль,

Он уже, быстрее ветра прискакал!

Якобы прикосновение к голому телу

Padre излечивает любой недуг,

И вдруг!

Друг!

Объясню тебе по ходу пьесы,

А сами устроим допросы

Этих рыбацких шаланд!

Склонились в нашу сторону весы!

О, благодетели, покойные отцы!

(Уходят).

(Из под стола выползает слуга).

Слуга:

– Дьявол, переодетый в кардинала!

Вот начало!

А кардинал в лгуна и шельму,

Но урок преподнести дельцу

Необходимо, для наставленья

На путь добра и пораженья

Зла!

Бог шельму метит!

Его отметит,

Да так отметит,

Что надобно это отметить!

На каждого черта,

Найдётся кочерга!

(Слуга забирает полные бутылки с алкоголем и уходит).

Действие третье.

Кардинал.

Священник.

Палач.

Тюремщик.

Федерико.

Харчевник.

Марта.

Другие.

Явление первое

Кардинал.

Кардинал в застенках тюрьмы.

Кардинал:

– Вершитель зла,

Снуёт от угла

В угол, пытаясь

К злоключению прийти,

И ключ заветный к вожделению найти,

Насытиться сполна всевластием

И ароматным счастьем

Суда.

В забвении не остыть,

И принять

Вызов брошенный сверхчеловеку,

Обращенного в калеку

Всемирными писаниями

И иными сказаниями

О правоте и истине,

О морали стада и пастуха, поистине,

Рожденных в природном неистовстве

И утонувших в человеческом естестве.

Восхождение на Гималаи, к вершине

Просвещения и вере

В собственное превосходство,

А не в уродство

Тела и души!

Вот что нужно кардиналу

Инквизиции,

Мы покровители полиции,

Римские патриции!

Мы держим под собой

Пол мира и далекие провинции!

Вполне уж племя одичало,

Чтоб возродить исток с начала,

Не хватит сил и духа, а у любви причала,

Собьются туши захлебнувшихся дельфинов,

Какие нас покинув,

Успели надышаться воздухом прохладной ночи

Пред воплощением моим ужасным,

Прогноз мой точен!

Сулит он быть прекрасным!

В своём обители багрово-красном,

Надеяться напрасно

На спасение из трясины предательства,

Достоин ты лишь пресмыкательства

Перед моею волею,

И более

Того, теперь и на века,

Отжил, ты друг любезный, все свои года.

(Уходит).

Явление второе.

Харчевник.

Марта.

Федерико.

Священник.

Тюремщик.

Палач.

Другие.

Городская тюрьма. Казематы. Камеры с заключенными.

Камера пыток. В комнату, уставленную разными приспособлениями, приводят Федерико, харчевника и Марту.

(Марта и харчевник на дыбе).

Тюремщик в сторону:

– Пополнение нисходит с плеч.

Хотел я было уж прилечь,

Как приказали мне топить и печь

И рыть могилы

Для калек

Несчастных, доблестных, но жертв

Тирана всех божественных побед

Над душой.

Теперь, огражденных

От воздуха и свободы – тюрьмой.

Харчевник:

– Ни Богу свечка,

Ни черту кочерга.

Сознаюсь я,

Ведь нет в том греха

Чтоб заводить моей любимой жёнушке меха?

Палач:

– Для вас припас

Большой запас

Орудий и пыток, какие до темна

Продлятся, ночь долга!

Вас ждёт и ласковая дева,

И аист белокрылый,

Взлетающий до облаков за небо,

Ещё стоя́т и дожидаются костей дробила!

Харчевник:

– Недоразумение какое

Не оставляет нам покоя!

Я и Марта невиновны,

Мы лишь по́слухи,

Вернее – глухи.

В момент сей, конечно, услыхали

Всё, что говорил тот наглый еретик,

Хотя он и под выпивкой поник.

Еже ли он рот ранее раскрыл бы,

То настучали б и выгнали

Его с порога вон,

Туда ему дорога,

Кормить собою вшей и уличных клопов!

Марта:

– Молитву я прочту,

Ведь я святых всех чту!

Палач стражникам:

– Священника зовите,

Ему вы прикажите

Исповедовать сих грешников,

Дьявола рогатого приспешников!

(Входит священник).

Харчевник:

– О, милый настоятель!

Вы можете за правду постоять ли?

На отпущении же нашем настоять!

А мы, готовы в раскаянье две души вам-с отдать,

От ваших слов, и дела, для нас наступит благодать.

Священник:

– Дети мои,

Как завещали нам отцы,

Не врать и не лжесвидетельствовать,

Могу свободу вам я посулить,

Но вы, должны сказанье породить

О Федерике юродивом,

Который при народе, вот,

Смел рассуждать

И принижать

Могущество католической церкви,

Не думая на тот момент о жертве,

Оказанную в сквернословии и зверстве.

Марта:

– Клянёмся!

Мы с Федерико на очной ставке разберёмся!

(Священник молча кивает).

Палач:

– Стража, введите говоруна!

Из подворотни болтуна,

Бездомного лгуна.

На порицанье священника,

Помазанника божьего,

Конченого преступника и безбожника!

Введите,

И на колени усадите.

(Стража приводит Федерико).

Священник палачу:

– Прошу вас удалиться,

И дверь закрыть,

Хочу я с грешником молиться

О спасении его души,

А очи лишние, хочу я приглушить,

Чтоб не смущали блеском

И не манили лоском.

(Палач выходит).

Харчевник Федерико:

– Бес! Пёс беспутный!

Притворщик распутный!

Слышал всё я!

О, лепетал ты дивно!

Об padre рассуждал,

Но столкнулся с аппаратом репрессивным!

И вновь ты сделался пассивным!

А мы, невинные страдаем на дыбе,

Тонем от ужаса в воде,

И ждём мучения, от палача

Какой с утра уж заведён, и ждёт, навеселе!

Марта:

– Согласна,

Что ложь опасна!

Но не напрасно

Бог нас свёл в темнице,

Пора покаяться блуднице!

Я изменяла,

И не раз

Но, не двадцать раз враз.

Всё на него пеняла,

Мол, он и виноват,

Что потерял давно уж мужественный хват!

Харчевник:

– Марта, что ты?! О, сатана её поработи!

Уйди, уйди!

Не время чушь нести!

Нам предоставлен шанс,

И этот шанс спастись за короткий час,

Ведь может нас

Отец освободить!

А ты о бабьем подоле треплешь,

За столько лет, не уразумеешь!

И на подвязке не перестаёшь блудить!

Но я смогу тебя простить…

Священник:

– Довольно!

Закройте глаза, и повторяйте молитву,

Святые пошлют на ваши головы спасительные чудеса,

И с глаз ваших падёт роса

Раскаянья, и преткновения слеза,

Ею разделю я огонь и небеса.

(Харчевник и Марта закрывают глаза и молятся. Священник достает флакон и вливает в рот замученному Федерико. Федерико вскакивает).

Федерико:

– Какой воз,

Таков и привоз!

Какова свинья,

Таково и сало!

А у меня с усов бежала

Божья сладкая водья!

Прозрел я,

Чего тужи́ть

И ту́житься?

Если палач решил казнить,

Наша задача – его не утомить,

Ведь он чертей прислужник!

Священник в сторону:

– Интересное снадобье,

Побольше его надобно

Раздобыть,

Здесь весело, можно немного и побыть.

Священник:

– Вы, говорили в харчевне дерзкие речи.

Федерико:

– Ну что ж, прикажете дожидаться

Иной грядущей предтечи?

Люблю я надраться,

Это да!

Но правда моя!

А папу видел голым,

Когда ещё я был совсем сопляк,

И мог ходить под стол

Тогда от молока обмяк,

Я все преграды смёл,

И увидел как-то раз его,

А все остальные воспоминания – того,

Единственный фрагмент –

Его обвисший зад,

Воспоминания уж больше не вернуть назад.

Кардинал в сторону:

– Теперь уж мне всё ясно,

Повеселил меня во славу плут!

Ежели его я сам не отлуплю,

Назначу до вечера щекотки,

Чтоб все ощипа́ли щиколотки.

Теперь мораль ясна,

Как одинокая сосна,

Она возвеличивается над кустарниками,

И над самими садовниками,

Который есть я,

Даю отсюда трепака!

Священник палачу за дверью:

– Палач,

Вели пустить других!

И самых малых, и больших!

(Входит палач за ним приводят других заключённых).

Другие:

– О, Федерико,

Покуда был немой,

Хранила Эйрена наш покой.

Священник:

– Угомонитесь,

И посторонитесь!

(Все расходятся по камере. Священник показывает перстень палачу).

Священник:

– Властью, данной мне,

Этот день для вас пройдёт во сне

Утех и жарких смехолюдий!

Палач, прощекочи все пяты

Этих особ, ведь их грехи предвзяты.

Тогда на них не оставь ты кандалов,

Ни оков.

И пусть идут своей дорогой,

С богом!

Кто домой, кто в забегаловку,

И смотри, ни один волос не пророни

С их головы!

Будь аккуратен, жизни береги!

Харчевник:

– Святая Мария!

Такое перетерплю я!

Уж лучше, расшатанные нервы,

И спущенные шта́ны,

Чем расшатанный череп!

Надежде был я верен!

Заживут, душевные рваные раны…

Марта:

– А, как я рада!

Для уст моих услада,

Слова преподобного

Великородного

Дона!

Сеньора!

Федерико:

– Где родился, там и уродился!

Медным тазом накрылся

Весь заведомый успех

Утех

Палача,

Благодарю я, плача!

Палач:

– Скучные люди не любят веселья,

Для них щекотки униженье,

Большое пяточное раздраженье,

Когда под мышками луженье

Происходит от пера

Большого королевского гуся!

Священник:

– Прощайте!

Слова из Библии не забывайте!

(Священник выходит. Палач щекочет подопытных до упаду).

Действие четвёртое

Первый незнакомец.

Второй незнакомец.

Голова.

Губошлёп.

Блоха.

Амбруаз-Дикобраз.

Карга.

Сёстры.

Ночь. Улица. Подворотня. Вновь два незнакомца. Топчутся на месте.

(Двое незнакомцев стоят в дверном широком косяке переулка).

Второй незнакомец:

– Успел я проплатить,

Всем уличным шутам,

Немного и вина разлить,

По низкосортным кабакам.

Пустить сумел я слух,

Среди знакомых слуг,

Придворных и не очень,

В словесных поединках,

Уж был я очень точен.

Дыхание навета

Из нового завета

Мне очи прояснило,

Главенство, как трясина

Меня всосало,

Как-то болото Данте.

В ад, имея прейс-куранты⁹⁷,

Раздать билеты я всегда готов,

Хотя они блестят не серебром,

А золотом.

Всегда найдётся тот смельчак,

Готовый на них, сходить

Напиться в низменный кабак:

Голова – дурья башка,

Губастый –

Губошлёп, тот ещё чёрт напористый!

Карга, и её сестра,

И сестра сестры,

Когда-то медсестра

Из богадельни.

Блоха –

Вроде не плоха, проказы шелуха.

Ублюдок –

Ест руками из любого блюда.

Не мытый и не бритый,

Бездомный паж,

Он тоже наш,

Устроит саботаж –

Амбруаз-Дикобраз.

Вот весь наш багаж,

Помимо них, ещё лиц

Со́рок,

Чтоб не ловили у собора соро́к,

Когда начнётся, я заплатил с лихвой,

Так громче будет вой.

Ещё пообещал зарок,

Отдать ещё в обещанный мной срок.

Первый незнакомец:

– Во славу духам и святым,

Когда я был слепым,

Ронял молитвы на мослы,

И не в карете проезжал мосты,

Не помышлял я путь пройти,

И от нищенства в монастыри уйти,

Но я вельможа ведь богатый,

И не люблю на то рогатых,

Какие безучастно ждут,

Пока плоды посева возымеет блуд.

Пусть голос мой и сух,

Средь приближенных слуг и сук,

Мы пилим сук,

И трон с грохотом провалится,

Унеся с собой и римского отца,

От удара судьбы тот развалится,

И сляжет в постель,

И наша канитель

Устроится

В дворце,

И возымеет силу в сердце

Каждого прихожанина,

Рима горожанина!

(Из тёмного угла выходят Голова, Губошлёп, Блоха, Амбруаз-Дикобраз, Карга и её сёстры).

Все:

– Здравствуйте господин,

Вы не один!

Но кто же с ним?

Сам принц, или король?

Какую он играет в пьесе роль?

Второй незнакомец:

– Инкогнито,

А вы лучше представьтесь,

Расспросы в сторону отставьте.

Все:

– Повинуемся,

За ваш каприз мы лишь волнуемся.

Губошлёп:

– У черта за пазухой,

Люблю я жить размашисто,

Ещё люблю болтать я беспросветно,

И всем известно,

Если меня понесло -

То можно сказать, словесно

В море унесло,

Где бушует океан страстей и дури,

Не скрыться там он адской бури

Череды букв и слого́в,

Как и от происков богов!

Блоха:

– Я всегда была мала,

Когда гуляла по миру молва,

О злой и яростной чуме,

Старухе рыскающей во тьме.

Болела оспой,

Какая изуродовав меня,

Оставила одну на разбитой улице,

И, как на дороге русской – ямы на лице.

Но подцепила я проказу,

Что поняла, не сразу.

Лишившись носа,

Я поняла, что нос совать, как та лиса

В чужой виноградник – не наберёшься зла,

От такого добра!

Голова:

– Рыцарство меня оберегало,

Пока меня не разуверило в обратном гало

Солнца, парящего среди лучей луны,

По голове своей я получил огромным буздыганом⁹⁸,

Когда сражался с мавританским ханом,

Не стало для меня Фортуны,

Ведь туп

Я и глуп,

Ношу теперь дырявый я тулуп,

Стал мелочен и скуп.

Амбруаз-Дикобраз:

– Держал пассаж,

Ещё имел богатый сад,

Но мой отец всё потерял,

И нас с сынами растерял,

Оставил в нищете,

И простоте,

Бултыхаться в вине

И грязной из ручья

Городского воде.

Французский был вельможа,

Теперь уж обросла та рожа,

Какая посещала и дворцы,

Поля,сады, полные статуй и зелёной травы.

Долги

Приходится платить и сыновьям,

Коль ты вечно пьян, и грубиян,

Раз не умеешь сохранить именье,

На то сноровка требует уменья!

Карга:

– Горб меня согнул,

И ветер гнул,

Испытывал на прочность,

Брала я ношу – сверхурочно

И днём и ночью я радела

Творить богоугодные дела.

Но как-то раз заря пропела,

И я противиться не смела,

Стала слаба и гнусава́,

За то и выгнали меня!

Сёстры:

– Мы вечные подруги

Побирушки мы, и слуги

Скупых господ,

На то велит Господь,

Просить у монастырей и церквей милостыню.

Не можем мы уйти в пустыню

И скитаться,

Питаться

Манною небесной,

Как проделывал то с рабами

Египетскими Моисей,

Нам вместе в трущобах веселей,

Наравне со вшами и клопами.

Второй незнакомец:

– Оставим

Это, Бог с ваши!

Займёмся завтра мы делами!

Все слухи подготовить вы поспейте,

И не подготовившись не смейте

Сунуть нос, у кого он есть,

На площадь, или рядом с нею сесть!

А мы, священные отцы,