Читать книгу: «Улица Сумасшедшего Аптекаря», страница 3

Валери вдруг присела на низкий подоконник.

– Тебе плохо?

– Пылью надышалась. Сейчас пройдет.

Через минуту она поднялась.

– Пойдем.

* * *

Артем собирался посадить Валери в такси, но та решила прогуляться. Провожать француженку не входило в его планы, но и оставить девушку показалось неудобным.

Васильевский остров в конце зимы вряд ли бы сумел показать себя с лучшей стороны. Первое, что приходило на ум: пятьдесят оттенков серого. Серый мышиный асфальт, мрачноватые серые фасады, серый оцинкованный профиль на крышах, даже проезжавшие мимо машины в большинстве своем были серыми – от «светло-серебристого» до «мокрого асфальта». Погода тоже испортилась: серое небо над головой угрожало прорваться мокрым снегом. Но желание клиента – закон.

Они неспешно брели в сторону Среднего проспекта.

– Почему ты работаешь гидом? Или я вмешиваюсь не в свое дело?

– Ну почему же не свое… – растерянно усмехнулся Артем. Петербургская деликатность наткнулась на европейскую прямолинейность и спасовала. – По городу люблю гулять, – наконец нашелся он.

Сколько раз ему приходилось отвечать на подобные вопросы. Почему, закончив исторический факультет Университета, он водит туристов по городу? Почему не занимается наукой? Хотя, что можно ожидать от человека, который отказался от стажировки в Сорбонне из-за болезни бабушки. Порой он и сам спрашивал себя: не пора ли заняться чем-то более серьезным? И всегда отвечал на него одинаково: не сейчас. Пока его все устраивало, и прежде всего то, что сейчас он был сам себе хозяин.

– Почему в этой части города улицы просто пронумерованы?

Пришлось рассказать расхожую байку о том, как Петр Первый задумал на Васильевском острове вместо городских улиц проложить каналы – очень уж царю нравились Амстердам и Венеция. Однако реализовать проект не удалось, начавшееся рытье каналов остановило наводнение – при западном ветре Нева разлилась так, что затопила почти весь остров. Набережные несостоявшихся каналов превратились в улицы, но сохранили нумерацию вместо названий. Но кое о чем Артем умолчал: Васильевский остров стал для него особым местом. Не только потому, что за пять лет учебы в Университете «Васька» была исхожена вдоль и поперек. Здесь находились его любимые места, например, кафешка в самом начале Среднего проспекта – дешевая, с колченогими столиками, но зато с отличным кофе. Хотя кофе – дело десятое, главное – люди, которые там собирались. Там было весело, интересно, познавательно. Совсем другие, тяжелые воспоминания связывали его с Университетской набережной, где он был ранен.

Среди улиц Васильевского острова были любимые и те, которые Артем старался обходить стороной. В юности он даже давал им названия. Вторую линию он назвал улицей Первого Поцелуя. После того, как на первом курсе его забрали в отделение полиции за выпитую бутылку пива во дворике на скамейке, Пятая линия стала улицей Первого Привода. Седьмую линию он назвал улицей Сумасшедшего Аптекаря, потому что там находилась аптека доктора Пеля – врача и ученого, ему приписывали занятия алхимией и прочие странности. Во дворе аптеки до сих пор стоит старая кирпичная труба с цифрами. Некоторые старожилы Васильевского острова до сих пор верят, что на этой трубе записан Код Вселенной, расшифровав который можно путешествовать во времени. Чушь конечно, но городской фольклор всегда хорошо заходил туристам.

Валери выслушала историю о каналах с вежливой улыбкой и кивнула на показавшийся впереди остроконечный купол Михайловского собора:

– Не думала, что в России можно встретить готику.

– Собор лютеранский, – пояснил Артем. – До революции этот район считался немецким, соответственно и церковь лютеранская.

Болтая о пустяках, они пересекли Большой проспект.

– Вот в том доме, – Артем показал на шестиэтажное здание с двумя эркерами на Седьмой линии, – раньше находилась знаменитая аптека доктора Пеля. Владелец аптеки Александр Васильевичи Пель был выдающимся человеком.

– Простой аптекарь – и выдающийся? Он изобрел панацею от всех болезней?

– Почти. Пель закончил Императорскую медико-хирургическую академию, был талантливым ученым – магистром фармакологии, химии и философии. Его научные труды были посвящены медицине, аналитической химии, бактериологии, судебной медицине. Он занимался теорией иммунитета, предложил новые методы асептики и антисептики при приготовлении фармацевтических препаратов. Еще он был удачливым предпринимателем. Аптека его процветала, Пель даже стал поставщиком Императорского двора. Помимо аптеки он открыл фармацевтическую фабрику и научную лабораторию, он даже упаковку и стеклянную тару для лекарств сам выпускал. Представляешь, он первым изготовил запаянную стеклянную ампулу! Ты не поверишь, но Россия во времена Александра Третьего и Николая Второго считалась флагманом фармацевтики. Кстати, во дворе этого дома находится та самая труба, на которой записан Код Вселенной. Кто и когда впервые написал эти цифры – по одной на каждом кирпиче – неизвестно, но, говорят, что сколько бы раз их ни стирали, они появляются вновь.

– Забавно.

Однако тон, каким было сказано это «забавно», говорил об обратном. Похоже, история аптеки не сильно заинтересовала Валери, но Артем уже не мог остановиться и зачастил:

– Отец Александра Васильевича, Вильгельм Пель, тоже был аптекарем, он увлекался алхимией, еще про него рассказывали, будто он разводил грифонов… Да-да, ходили такие слухи. Еще он был дружен с самим Менделеевым. Неужели не помнишь, кто это?.. Химик известный, наверняка же таблицу Менделеева в школе проходила. Сейчас в аптеке музей. Экскурсоводы у них свои, а меня приглашают в качестве переводчика. Сейчас как раз должны подъехать французские туристы. Хочешь послушать? Будет интересно.

– Даже не знаю.

– Правда, экскурсия заказана как индивидуальная, но я думаю, клиенты не будут против. Это, наверное, они…

Возле здания аптеки притормозил «бентли». Водитель в строгом сером костюме предупредительно открыл заднюю дверь. Первым на тротуар шагнул темноволосый молодой человек с резкими чертами лица. Водитель нагнулся, подавая руку следующему пассажиру, и из машины появилась старуха, неуловимо похожая на покойную английскую королеву. Цепляясь за локоть водителя «королева» засеменила ко входу в аптеку. Брюнет держался позади.

– Идем? – Артем повернулся к Валери, однако слева от него, где только что стояла француженка, никого не было.

Санкт-Петербург, 1900 год

Труп нашел дворник Анисим – он едва не споткнулся о тело – в самое поганое время перед рассветом, когда на пустых улицах города появлялась всякая нечисть – привидения или революционеры. С привидениями Анисиму встречаться не доводилось, он слышал лишь россказни стариков о первых строителях города – о том, что не лежится в болотистой невской земле погибшим за царскую мечту. Но если мертвяки могли лишь напугать, навести морок, то от карбонариев вред получался вполне ощутимый – наклеенная на стене дома листовка грозила обернуться большими неприятностями. Отыщет такую листовку городовой – не миновать штрафа. Поэтому как бы ни хотел Анисим остаться в это смурное время в дворницкой, поближе к самовару и оттоманке, пришлось выбираться в темноту.

День еще хранил летнее тепло, но ночами заметно холодало. Зябко передернув плечами, Анисим подтянул фартук и оглядел вверенную его заботам часть проспекта. Газовый фонарь лишь слегка разгонял ночную мглу, дома тонули в зыбком предутреннем тумане. Вдалеке слышались сонные взбрехи дворняг, да визгливые кошачьи вопли, изредка нарушавшие беспросыпную тишь.

Тело лежало на мостовой у самой стены. Скрюченные руки вцепились в воротник темной кофты, платок сбился, открыв заплетенные в толстую косу волосы, из-под клетчатой юбки торчали разношенные прюнелевые ботинки. Так и виделась картина, как бедняжка, скорчившись, доковыляла до стены, согнулась, ухватившись рукой за выступ, пережидая спазм, а потом болевой шок так сильно скрутил нутро, что она рухнула на булыжную мостовую, где и осталась лежать.

Анисим наклонился над покойницей, силясь разглядеть лицо. Выдохнул облегченно: не местная. А жаль-то как – молодая совсем. И лежит давно, аж затвердела вся. Кликнуть городового? Так тот сразу спросит, чего тянул, чего сразу не позвал, дрых, небось. Ну да, сморило. А кого бы не сморило? Напарника-то нет, в запое второй день, мерзавец…

Дворник еще раз взглянул на труп. Крякнул с досадой. И ведь померла-то как неудачно: что ей стоило пройти чуток, да завернуть за угол. А что если?..

Воровато оглянувшись – туман укрывал и прятал – он прислонил метлу к стене, наскоро перекрестился и, подхватив покойницу под мышки, поволок к перекрестку. Еще немного, и тело уже лежало не на мостовой Среднего проспекта, а на пересекающей его 18-й линии. «Ты, барышня, прости меня, но пусть тебя найдут в другом месте», – мысленно извинился Анисим перед мертвой. Он еще раз огляделся и, не заметив ничего подозрительного, заторопился в дворницкую.

Свисток городового разрезал тишину петербургского утра лишь спустя пару часов, когда совсем рассвело. Нашли, догадался Анисим. Стоило пойти посмотреть, хотя идти совсем не хотелось.

Протерев рукавом бляху на груди, Анисим нацепил на лицо озабоченный вид и поспешил за угол, где уже собралась целая делегация: заспанный Егорка – дворник с 18-ой, встревоженный городовой и незнакомый молодой человек в чесучовом костюме и модных штиблетах. Темно-русые вьющиеся волосы, уложенные на косой пробор, да аккуратно завитые усики придавали незнакомцу щегольской вид. «Ты еще кто таков? Откуда взялся? – гадал Анисим. – На случайного прохожего не похож, да и рано еще для прохожих, на сыскаря тоже, и городовой его почему-то не гонит. Может, чин какой из городской управы или газетчик? Но как он тут оказался так рано и что делал на окраине Васильевского острова? Наверное, всю ночь в трактире гулеванил, да в карты играл, хотя на пьяного не похож».

Сейчас Анисим мог рассмотреть покойницу. Одета чисто, но бедно. Юбчонка с заплатой и платок стираный-перестираный. Из бывших крестьян, наверное, из тех, что на заработки в город подались. Руки грубые, покрасневшие, со вздувшимися суставами —прачка или посудомойка. Глаза выпучены, будто погибель свою страшную воочию узрела, вокруг губ кровь запеклась – явно мучилась перед тем, как богу душу отдать, нелегкую смерть приняла.

– Видел чего ночью?

Заглядевшись на тело, Анисим не сразу понял, что вопрос адресован ему.

– Никак нет!

– Дрых, собака? – Здоровенная лапища городового жестко ухватила дворника за плечо.

– Глаз не сомкнул!

– Знаешь ее? – Кивок в сторону тела.

– Никак нет. В моем доме такая не проживает-с.

Городовой крякнул в сердцах и разочарованно отвернулся, а незнакомец в чесучовом костюме склонился над трупом. Его руки ловко откинули платок, осматривая шею, чуть приподняли голову.

– А ведь тело двигали, не здесь она умерла, – пробормотал он, распрямляясь. Махнул рукой, подозвав городового. – Посмотри: у губ запеклась кровь, а на мостовой никак следов. И дождя ночью не было. Надобно окрестности оглядеть.

Внимательные серые глаза молодого человека испытующе поглядывали на дворников. Анисим усмехнулся в усы: там, где было, нет уж ничего. Не зря, значит, он улицу водой окатил.

– Точно ничего не видели?

И городовой тут как тут:

– Отвечай, сучий потрох!

Анисим хоть и сам был немалого роста, но когда на него надвинулся верзила почти в три аршина, забоялся.

– Ничего-с, не видел-с, – залепетал он, старательно тараща на полицейского деланно честные глаза.

Городового обмануть удалось, но незнакомец в костюме ухмыльнулся как-то особенно мерзко. Раскусил, что ли, собака?

Оставив дворников в покое, городовой уставился на труп.

– Надобно обыскать, – пробормотал он, потянувшись лапищей к покойнице.

– А если она заразная?

Рука поспешно отдернулась.

– Мы же не знаем, от чего она умерла, может, холера какая или чума, – объяснил молодой человек. – Ты вот что, беги быстрее за приставом, люди скоро на работу пойдут, нечего им на труп глазеть. И скажи, чтобы доктор непременно вскрытие сделал, а не как обычно.

Городовой, перекрестившись, попятился. Словно размышляя, правильно ли поступает, он сделал шаг назад, затем второй, а потом, решившись, резко развернулся и бросился бежать, гремя шашкой и загребая сапожищами по мостовой.

Пока Анисим глядел ему в след, молодой человек успел пройтись по карманам умершей. А ведь говорил, что заразная…

Медяки, завязанные в тряпицу, он вернул обратно, но с маленьким пузырьком – в таких склянках аптекари отпускают лекарства – расставаться не собирался. Не в силах сдержать любопытство Анисим подошел ближе, на дне флакона еще плескалась темная жидкость. Молодой человек повертел в руках пузырек, прочитал этикетку, вынул пробку и понюхал содержимое. Сморщился и протянул склянку Егорке:

– Что скажешь?

Тот нюхнул, сплюнул и пожал плечами. Анисим тоже решил поучаствовать в дегустации и потянулся к бутыльку. Резкий, терпкий запах, приправленный чем-то химическим, ударил в нос. Он аж крякнул:

– Фу! Что за погань такая?

– Вот и мне хотелось бы знать, что это такое, – едва слышно пробормотал молодой человек.

Он задумчиво вертел склянку в руках. Пузырек-то непростой, фирменный, из аптеки Пеля, которая явно не по карману покойнице. Наконец, решившись, завернул ее в чистый носовой платок и убрал в карман.

– Прогуляюсь-ка я до Седьмой линии, – заявил он дворникам, – а вы охраняйте тело до прихода пристава.

Молодого человека звали Лев Аристархович Шубин. Анисим не промахнулся, когда решил, что Шубин провел ночь за карточным столом, только игроком тот не был, он выслеживал шайку мошенников, уже несколько месяцев орудующих в столице. Не ошибся дворник и когда заподозрил в нем репортера – Шубин действительно вел раздел криминальной хроники в «Петербургской газете». Человек-сенсация – так его прозвали коллеги. Удивительное умение оказываться в нужное время в нужном месте, находчивость, отвага на грани с дерзостью сделали ему имя. Впрочем, в полиции Шубина жаловали не сильно – побаивались его бойкого пера, пронырливого носа и удивительной удачливости. Однако прошло то время, когда приставы покрикивали на газетчика, прогоняя с мест преступлений. Сохранять с репортером взаимовыгодные отношения оказалось куда полезнее вражды: ушлому писаке зачастую удавалось на шаг опередить органы правопорядка, а то и сгладить их промахи. При этом он никогда не приписывал все лавры себе, скорее наоборот – старался преуменьшить свою роль.

Сегодняшнее происшествие не выходило у репортера из головы. Спроси сейчас, почему его заинтересовала покойница, Шубин бы не ответил, хотя и был уверен, что ниточки, потянувшиеся от этого трупа, приведут его к чему-то важному. Может даже к сенсации. И самая первая ниточка шла к аптеке доктора Пеля.

Не спеша, репортер дошел до Большого проспекта и свернул к центру. Здания становились богаче, мостовые чище, коты толще, дворники надменнее. Солнечные лучи пробивались сквозь густую листву деревьев, на улицах появились первые, пока еще редкие прохожие – работные люди. Вскоре следом за ними покинут дома чиновники, еще позже на улицах покажется праздная публика, но пока Большой проспект радовал тишиной и простором.

Что б тебя!..

Навстречу ковыляла скособоченная вихляющая фигура – марионетка, а не человек – Мишка-юродивый, местный кликуша. Котомка за спиной, икона на груди. Сальные, давно нечесаные пряди свисали на лицо, грязные голые ноги неуклюже семенили по мостовой. Сейчас привяжется.

И точно.

– Денежку, дай денежку.

Монета, протянутая Шубиным, исчезла в заскорузлой ладошке.

– Пойдешь туда, семнадцать лет жалеть будешь.

– Куда туда?

– Сам знаешь куда, – хитро склонив голову на бок, проблеял Мишка.

Грязный крючок пальца вдруг оказался перед самым носом репортера.

– Семна-а-адцать лет!

Тьфу!

Ругнувшись, Шубин оставил юродивого позади.

Прогрохотала, обгоняя, пролетка. Поравнявшись, извозчик притормозил, но репортер отмахнулся от предложения подвезти: когда еще представится случай насладиться прогулкой по утреннему Петербургу. Тем более, что цель уже видна: над крышами зданий показалась труба аптечной котельной.

Аптека доктора Пеля оказалась закрытой, и Шубин решил попытать счастье со двора. Обойдя здание, он оказался в узком грязноватом переулке. Судя по следам на мостовой, совсем недавно здесь разгружали уголь. Ворота, ведущие во двор аптекарского хозяйства, по счастливой случайности были открыты. Дворник смерил газетчика подозрительным взглядом, но ничего не сказал. Даже посторонился, пропуская.

На секунду задумавшись, Шубин взглянул на флигель, где жила семья аптекаря, но затем свернул к зданию фармацевтической фабрики.

Цех с таблетирующими машинами, измельчителями и вакуумными аппаратами репортера не заинтересовал – расспросить служащих в таком грохоте не удастся, другое дело – лаборатория.

Резкий химический запах ударил в нос, едва Шубин переступил порог помещения, тесно уставленного лабораторными столами. За высокими штативами с пробирками и аптечными весами он не сразу заметил фармацевтов. Репортер замешкался, выбирая, к кому обратиться – к пожилому хваткому провизору, похожему на сноровистую лысую мартышку, или его молодому коллеге – и выбрал второго. Но не сложилось: молодой человек подхватил ящичек со склянками и вышел в другую комнату. Выбора не осталось.

– Лев Шубин, «Петербургская газета». – Представившись, корреспондент развернул платок и поставил на стол пузырек. – Это же ваше?

Провизор резко захлопнул журнал, в котором делал записи. Нехотя взял бутылочку двумя пальцами, посмотрел на свет на содержимое, затем отогнул этикетку. От Шубина не укрылось, что взгляд мужчины задержался на рукописной пометке «2/6».

Узнал, точно узнал!

Но провизор сказал совсем другое:

– Нет, мы не так маркируем наши препараты. Вот, взгляните.

Действительно, на склянке, которую фармацевт предъявил Шубину, этикетка выглядела иначе. Вместо рукописных цифр значилось название лекарства, снизу стояла дата изготовления, а вверху горделиво красовалась крупная печатная надпись «аптека доктора Пеля».

– Но пузырек-то ваш.

– А я и не отрицаю, – неохотно процедил провизор. – Только ведь его можно использовать и после того, как лекарство закончится. Многие так делают.

Не найдя, что возразить, Шубин задал другой вопрос:

– Не скажете, что там внутри?

Аптекарь открыл пробку, понюхал, капнул содержимое себе на руку, растер средство между пальцев и поднес ладонь к носу.

– Затрудняюсь с ответом.

Вердикт Шубина не обрадовал, но так просто сдаваться он не собирался.

– Неужели вам не интересно, что там внутри? А вдруг там яд? Барышня-то, хлебнувшая из сего бутылька, нынче богу душу отдала. А вдруг некто людей травит от вашего имени?

Провизор скосил на Шубина глаза, но ничего не сказал, только поджал и без того тонкие губы. Молча поставил пузырек на стол и нехотя процедил:

– Послезавтра приходите. – Тесно посаженные блеклые глазки уставились на репортера. – У вас все? Тогда не смею больше задерживать.

Как бы Шубину ни хотелось продолжить разговор, пришлось откланяться.

Беседа оставила дурное послевкусие, плавно переросшее в не менее дурное предчувствие. «Вот ведь упертый павиан, – выругался про себя репортер. – Ох, чую, темнит плешивая обезьяна».

Коллегу «павиана» Шубин застал на лестничной площадке. Молодой человек, не отрываясь, вглядывался в окно и даже не обернулся на дверной скрип. Что он увидел во дворе, на что стоит так пристально смотреть?

Шубин неслышно приблизился к окну.

Ага! Вот и объект вожделений юного аптекаря – тонкий девичий силуэт на скамейке. Нежные пальчики перебирали страницы книги, ветерок теребил светло-рыжие – не вульгарная медь, благородное золото – волосы, собранные по последней моде в локоны на затылке. Из-под кружевного подола голубенького платьица выглядывал изящный ботиночек. Разглядеть тонкие черты лица не представлялось возможным, а хотелось. Почему-то Шубин был уверен, что лицо у девушки милое и незаурядное. Пожалуй, излишне бледна, но северное небо скупится на яркие краски.

– Словно нежный цветок, пробившийся сквозь петербургскую мостовую, – слова вырвались помимо воли Шубина. Девушка действительно напомнила ему городской цветок.

Молодой провизор вздрогнул и обернулся.

Он был выше Шубина всего на полпяди, но из-за худобы казался гораздо длиннее приземистого репортера. Темные волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб. Чистое, без бороды и усов лицо с тонкими чертами пылало.

– Константин Ильич Куровский, – слегка смущаясь, представился фармацевт. – Вы к нам по делам или?..

– Я к вам по делам, – покивал Шубин, – но уже ухожу. Имел разговор с вашим коллегой, только он оказался не сильно разговорчивым.

– Лишний?

– Почему лишний?

– Это фамилия такая, – усмехнулся Куровский. – Лишний Лавр Семеныч, старший провизор. Да, он не сильно приветлив, особенно с незнакомцами. Похвастаться образованием и интеллектом не может, зато предан владельцу аптеки аки верный пес.

Шубин показал глазами на окно:

– Дочка аптекаря?

– Да… Хотя н-нет. Дальняя родственница, племянница, кажется. – Куровский покраснел еще сильнее.

«Да он влюблен до умопомрачения! – хмыкнул про себя Шубин. – И не смеет признаться».

Тем временем в дверях флигеля показалась дородная женщина в темном платье с белым фартуком – прислуга? – и, несмотря на возражения, накрыла плечи девушки ярким посадским платком, который ей совсем не шел.

– Простите, мне нужно идти, – спохватился Куровский.

Забрав с подоконника ящик со склянками, он поспешно спустился с лестницы. Шубин вышел следом во двор. Замедлил шаг, с любопытством наблюдая за влюбленным аптекарем. Осмелится подойти или оробеет? Вон как пожирает девушку глазами. Но чем ближе молодой человек подходил к прекрасной незнакомке, тем медленнее и короче становился его шаг.

Сейчас он с ней заговорит, решил репортер, но провизор обманул ожидания. Он вдруг склонил голову и почти бегом бросился через двор в другую сторону. Разочарована была и девушка. Приподняв над книгой головку, она украдкой стрельнула глазами вслед несчастному влюбленному.

Ну что за дурень!

Зато теперь Шубин смог хорошо разглядеть племянницу аптекаря. Не красавица, но довольно мила: большие глаза, короткий вздернутый носик, который совсем не портил ее, а лишь добавлял пикантности.

Заметив, что ее рассматривает незнакомый молодой человек, девушка сначала нахмурилась, но после низкого поклона, который, шутя, отвесил Шубин, решила улыбнуться.

Вернулся Шубин тем же путем. Вроде бы недолго пробыл в аптеке, но насколько изменился город! Стал шумным, пестрым, суетливым. Колокольный звон приглашал на утреннюю службу, хозяйки с кошелками спешили на рынок, на улицах появились продавцы газет и мороженого, с нарочито деловым видом суетились приказчики и мелкие чиновники.

Шубин купил пирог, еще теплый, пахнущий яблоками, и направился к Неве. С одной стороны, стоило наведаться в редакцию газеты, с другой – тело наверняка уже доставили в морг, а с третьей – в животе начинало урчать. Пирог лишь разжег аппетит. Рассудив, что ни мертвая женщина, ни редактор никуда не денутся, репортер выбрал третий вариант, тем более, что до «Бернгарда» (отличная кухня при невысоких ценах!) рукой подать – всего-то дойти до Николаевской набережной и свернуть налево. К тому же, в «Бернгарде» часто столовались служащие аптеки. Может, удастся после завтрака разговорить кого-нибудь из них за партией в бильярд?

Однако надежды на «Бернгард» оправдались лишь наполовину. Позавтракал Шубин неплохо, хотя буженина показалась суховатой, но в бильярд сыграть не получилось – никто из посетителей не выразил желания составить компанию. Соответственно, узнать не удалось ничего. С полчаса Шубин в одиночку нарезал круги вокруг бильярдного стола, время от времени с понтом загоняя шар в лузу и призывно посматривая на столики, но никто так и не пожелал присоединиться.

* * *

Константин Куровский пребывал на седьмом небе: она согласилась!

Это произошло вчера, а сегодня он, поддерживая под локоток Альбину, млел от счастья. Альбина – какое красивое имя и как удивительно подходит к ее белоснежной коже! Вчера он и подумать не смел, чтобы изящная ручка Али – в мыслях он уже называл ее Алей – лежала на его локте, а сейчас тонкие пальчики в кружевной перчатке опирались на его руку. Будущее виделось исключительно в розовых тонах, таких, как цветы, которые продавала девчушка на набережной у Николаевского моста.

Куровский метнулся к девочке, схватил букет, сунул в детскую ладошку деньги – больше чем нужно – и бегом вернулся обратно. Альбина благодарно зарылась лицом в бутоны, затем вновь взяла его под руку.

Она рядом, она с ним! Словно не веря в происходящее, Константин с восхищением взглянул на девушку. Совсем недавно лишь в самых дерзких мечтах он видел себя рядом с ней, не осмеливаясь сделать шаг в реальной жизни. Он фантазировал, какой могла бы стать их встреча, придумывал слова, которые скажет, тысячу раз прокручивал в голове варианты знакомства. Он бы и дальше не отважился подойти к ней, но помог случай – вчерашнее происшествие, которое сначала испугало его, а затем превзошло самые смелые фантазии. В который раз он восхитился смелостью и находчивостью девушки, сделавшей первый шаг.

Ситуация, когда необходимо срочно приготовить препарат – не редкость в аптечном деле. Удивительным оказалось другое: лекарство следовало отнести в кабинет хозяина – Александра Васильевича Пеля. За полгода работы в аптечной лаборатории Куровский успел всего единожды побывать в кабинете Пеля: когда его принимали на должность. Видимо, очень важный клиент, решил он, раз Пель занимается им лично. Да и препарат старший провизор Лишний готовил сам, хотя обычно поручал эту работу подчиненным.

Константин начал снимать фартук с нарукавниками, но Лишний прикрикнул:

– Не время! Неси быстрее.

В руки Константину легла фирменная таблетница, только без этикетки. Забыли наклеить? Но сверлящий взгляд старшего провизора отбил всякую охоту задавать вопросы.

Куровский торопливо пересек двор, поднялся по черной лестнице на второй этаж, застыл на мгновение перед дубовой дверью с табличкой «Пель А.В.», переводя дух, и, наконец, постучал.

К такому сюрпризу со стороны провидения он готов не был. Сначала он увидел самого хозяина кабинета. Александр Васильевич – импозантный, рано полысевший мужчина с пышными усами и аккуратной бородкой – восседал в кресле за массивным письменным столом. Другое кресло, предназначенное для пациента, было пустым, белоснежная простыня на кушетке выглядела непотревоженной, зато в кресле у окна сидела она.

Константин застыл на месте, не в силах оторвать взгляд от девушки.

– Принесли? Давайте.

Куровский удивленно мигнул – вопрос Пеля застал его врасплох.

– Простите.

Смущенно приблизившись, он положил на край стола таблетницу и почтительно остановился в стороне, не смея взглянуть на девушку. Но если бы кто знал, как ему хотелось этого!

– Можете быть свободны.

Плохо понимая, что он делает, Константин не двинулся с места. Зато посетительница привстала с кресла, но вдруг пошатнулась, прижав тыльную сторону ладони ко лбу.

Пель вскочил, но Куровский оказался быстрее: подхватил девушку за талию, бережно усадил в кресло и застыл истуканом подле нее, готовый в любой момент прийти на помощь. Чем еще он мог быть полезен, он не представлял.

– Альбина, тебе плохо?

Склонившись над племянницей, Пель схватил ее руку, безвольно покоившуюся на коленях, нащупал пульс и полез во внутренний карман за часами. Щелчок часовой крышки в тишине кабинета показался Константину оглушительным. Он моргнул и вдруг сообразил: все это время он не дышал, только пожирал глазами Альбину. Выдохнул лишь после того, как она открыла глаза.

Пель подождал с минуту, наблюдая за секундной стрелкой, и удивленно приподнял брови.

– Голова закружилась. – Вопреки ожиданиям голос Альбины звучал вполне бодро, в нем слышалось даже легкое кокетство. – Лучше я пойду к себе.

Вот тут Константин вышел из ступора.

– Я провожу, – нашелся он.

Он потом удивлялся себе: как только духу хватило.

Альбина оперлась на услужливо подставленную руку юного фармацевта. Они молча покинули кабинет Пеля. Александр Васильевич тоже смолчал, лишь упрятал недовольно поджатые губы под пышными усами. Сложные чувства были написаны на его задумчивом лице.

Едва за молодыми людьми закрылась дверь кабинета, Альбина настолько пришла в себя, что решила подышать свежим воздухом. Конечно, Куровский охотно составил ей компанию.

– Только давайте отойдем за трубу, если дяденька нас увидит, будет недоволен, – попросила она.

«Дяденька» – это Александр Васильевич, догадался Константин.

Широкое основание трубы из красного кирпича надежно укрыло молодых людей. Ни из аптеки, ни из флигеля, где проживала семья Пеля, заметить их было невозможно.

Альбина провела пальчиком по выбоинам в кирпиче и повернулась к Куровскому.

– А вы знаете, что ночью вокруг трубы летают грифоны? Нет? Впрочем, грифоны умные и скрытные, они не каждому готовы показаться.

Константин хотел сказать, что никаких грифонов не существует, это выдумки соседей, которых настолько раздражал дым от котельной, что они придумали каких-то мифических существ. Домовая котельная – редкость и роскошь, предмет зависти окружающих. Мало кто мог похвастаться горячей водой в доме – в столице по-прежнему топили дровами. Но злопыхательство и зависть все равно удручали. Сначала соседи жаловались на дым, затем на грифонов, которых, по их словам, разводил старик Вильгельм или иначе Василий Васильевич – отец Александра Васильевича. Дым от трубы действительно шел, это правда, но что касалось грифонов, то в них Константин не верил, считая глупыми небылицами. На какую только подлость не идут люди, чтобы добиться своего! Хотя, кто знает: может, они и правда верили в этих фантастических созданий – дремучее сознание петербуржцев, с которым время от времени приходилось сталкиваться Константину по аптечным делам, поражало. Это же надо принять дым от трубы за мифических птицельвов? В другой раз он непременно бы прошелся по глупости и необразованности горожан, но сейчас предусмотрительно промолчал. Из уст Альбины рассказ о грифонах звучал крайне мило. Он даже не понял, говорила она всерьез или шутила.

Постепенно Константин поборол робость, и молодые люди разговорились. Как он и предполагал, Альбина оказалась дальней родственницей Аделаиды Львовны, жены Александра Васильевича, хотя ничего немецкого в девушке не усматривалось. Немецкие женщины тяжеловесны и флегматичны, а глядя на тоненькую, изящную фигурку Альбины, можно было предположить, что предки девушки относятся к польской или французской аристократии.