Солнцеподобное

Отцу

Мечтатель должен проснуться.

«Orphaned Land»

* * *

– И он их всех зарубил катаной?

Как статичные птицы замирают не на проводах, а в воздухе, в расфокусе близоруких глаз, так и вопрос повис в пространстве на несуществующих свинцовых нитях – без ответа, накаляя безмолвную атмосферу.

Хикадено сидел, съёжившись, не отрывая глаз от офисного стола. Нет, разложенные на нём фотографии были уже засмотрены до дыр. Да и сами изображения своей реалистичностью и очевидностью вызывали стойкое, на грани с рвотой, отвращение. Хикадено просто не мог поднять глаза. Если сделает, то всё вокруг взорвётся, к чертям собачим, в один миг. Эти двое сразу поймут, что он сломлен, подавлен, беззащитен. И тогда Хикадено проиграет.

– Всех вот этих детей мой отец разрубил катаной?

Напускная сталь в голосе дрогнула дешёвой консервной жестью.

Парочка, застывшая у стола, вышла из аудиального анабиоза.

– Похитил, изнасиловал, задушил, нарубил на кусочки, – ответил молодой полицейский, неопрятный, неотёсанный. Сказал с ехидцей, буквально с садистским наслаждением, упиваясь доминированием. Типичный напыщенный бета-самец, которому в школе доставалось сполна и по большей части заслуженно. Однако человек не сделал должных выводов и даже, напротив, усугубил ситуацию неверной диагностикой причинно-следственных связей. Теперь он здесь – власть.

– На самом деле последовательность действий могла быть и другой, – вступил в разговор старший полицейский, поджарый, с суховатым и испещрённым жизненными испытаниями лицом. В такую седину, как у него, влюбляется огромное количество женщин, ошибочно принимая её за благородную. Тёплый, дружеский, доверительный баритон полицейского подарил Хикадено зацепку, и тот наконец-то решился и поднял взгляд на визитёров. – Эксперты работают сейчас с этим, данные будут со дня на день. Одно известно и без результатов работы лабораторных крыс: последнее, что ваш отец сделал с этими детьми, – это порубил их на кусочки.

– Нашинковал, словно огурцы для суномоно, – кривлялся молодой. И усугубил ситуацию тем, что демонстративно щёлкнул пальцами. Какой же он всё-таки мерзкий подонок! Хикадено искренне захотелось вскочить из-за стола и сломать ему эти пальцы. Вырвать их из кисти, бросить на пол, растоптать, распинать. Снова поднять и засунуть их в эту противную, жирную, самодовольную глотку. Но два маньяка в семье – это, пожалуй, уже перебор.

Внутри черепной коробки Хикадено затрещало бесхозное электричество:

– Сколько всего эпизодов?

– Восемь. По всем есть улики и доказательства, – отрезал старший.

– Если собраны все доказательства… Если для вас всё очевидно и в этой истории не осталось белых пятен, то что вы делаете здесь? Что вы хотите от меня? Я здесь при чем? – Хикадено говорил медленно, тихо, аккуратно осматриваясь вокруг, но «Кибараши Но Тайо Интернейшнл» продолжал жить своей обычной, скучной и предсказуемой офисной жизнью. За панорамным остеклением небоскрёба изнывала от зноя Осака. Всё вокруг шло по своей колее, мирно и без кровопролитий.

Старший полицейский присел, широко расставив локти по столу, нагнулся и зашептал так, что четко и ясно было слышно каждое слово, каждый звук, каждых вдох между словами:

– Нам нужно, чтобы всё прошло максимально гладко, без шумихи. Мы знаем, кто ваш отец. И мы преклоняемся перед его подвигами и мужеством, героизмом и отвагой, проявленными при отстаивании японских интересов и защите наших исконных земель. Эти продажные политики могут в телевизоре говорить всё, что душе угодно. Но что касается лично меня, то я верю, что рано или поздно мы вернём эти земли обратно. Земли, где проливали кровь ваш отец и другие японские воины. Но сейчас надо, чтобы он сдался. Вы единственный, кто может убедить его сделать это.

– Вы сейчас издеваетесь? – глаза Хикадено на миг стали европейскими. – Он меня ненавидит! Я типичный японский пример неоправданных родительских ожиданий. Признаться, мы с ним даже не видимся, последний раз я заезжал к старику ещё на Сэйдзин но хи. У меня и в мыслях не было, что отец тронулся умом и творит весь этот ужас.

– Послушайте! – зашептал старший полицейский. – Вы не просто сын, вы ещё и наследник. После скандала в прессе хан- ку отца продать будет невозможно, место станет проклятым. Но мы понимаем, что на эти средства вы рассчитываете после его кончины. У вас растёт сын, его надо поднимать на ноги, а учёба нынче непомерно дорога. Мы «пробили» по всем своим базам и доподлинно знаем, насколько неустойчиво ваше финансовое положение. Поэтому предлагаем вам сделку. Вы помогаете нам, отец сдаётся без выкрутасов, а мы максимально корректно решаем вопрос с домом – через государственный траст, с зафиксированной на сегодняшний день ценой. Вот бумаги. Вам остаётся лишь поставить подпись. Другого такого шанса у вас уже не будет.

Впервые за визит непрошеных гостей Хикадено почувствовал себя лучше. Он перестал скрещивать руки на груди, распрямил внутренние пружины, откинулся в кресле, сосредоточенно и мерно закачался.

– Ваш отец – легенда, – продолжил полицейский. – Всеобщий любимец. Пойди он сейчас в мэры вместо этого пройдохи, за него отдали бы голоса все жители Осаки, от последнего бомжа под мостом до самого образцового представителя высшего общества. И он, безусловно, не заслуживает такого конца. Но, к сожалению, это больше не дилемма. Сейчас единственное, что можно сделать, – смягчить удар. Всё в ваших руках! Убедите его не сопротивляться, не применять свой арсенал. Я не хочу терять своих ребят. Они молоды, накачаны и (да простит меня каждый, кто сейчас слышит) удивительно бестолковы. Пусть всё пройдёт без боя, без крови, без потерь. А мы будем максимально, насколько это возможно, учтивы и снисходительны. Даю слово.

– Я подумаю.

* * *

Важно оставаться осознанным.

Какой приятный ты на ощупь, цветущий и свежий, только что политый сад! Тысячи микроскопических игл впиваются в подошву ступней, когда видят, что между человеческой кожей и землёй нет барьеров и преград. Иглы несут телу боль, тепло, волю, дух и кислород. Всевышний, зачем мне столько энергии? Кому мне её дарить?

Разве что только Аргосу. Моему чуду. Погляди-ка, какой красавец! Сидит на плече, не шелохнётся, весь в образе – пульсирующая гордость.

Важно оставаться осознанным.

Почему молчит сын? Мрачен и угрюм он всегда. Но ведь сам вызвался на встречу, примчался, а теперь ходит за мной бука букой. Какие печали его обуревают? Что за гипс напряжения на его лице? Какую весть принёс? Хвастаться-то ему абсолютно нечем.

В каком мире он живёт? К чему стремиться? В чём его икигай? Что мой сын сможет привить своим детям? Зачем ему такой темп? Неужели нельзя просто жить, просто не участвовать во всей этой бесконечной, бессмысленной, бессодержательной суматохе?

Разве так, уничтожая своё предназначение, можно увидеть и познать жизнь? Настоящую жизнь, а не ту, которой они её подменяют. Свою настоящую жизнь они ежедневно просирают в кофейнях. Свою настоящую жизнь они протыкивают в смартфонах. Свою настоящую жизнь они променяли на симулякры и сами себя убедили, что это правильно.

Важно оставаться осознанным.