Сорные травы

– Уверен? – задумчиво протянул Олег Данилович.

– Хочешь, знакомым в Институт вирусологии позвоню? Гарантирую, они то же самое скажут. Ну, не верю я в летающих свиней, – тут Александр Викторович помолчал и нехотя продолжил. – Мне показалось, что все попадали почти одновременно. Ересь, конечно. Не бывает так… Но так показалось. Если всё же не показалось, тогда это точно не вирус. Что угодно, но не он.

– Ясно, – глухо сказал шеф. – Иван, а ты что добавишь… о твоей знакомой?

Я пожал плечами:

– Да практически всё и сказал. Лихорадки не было, я бы почувствовал, – перед Олегом Даниловичем я темнить не стал, ну есть любовница, точнее была. – Респираторных явлений, диспепсических симптомов не было. Кожные покровы чистые, насколько я помню. Блин, да вообще никаких симптомов, даже голос не менялся, горло не болело – я бы знал.

– Ясно, – повторил шеф, – что совсем ничего не ясно. Хорошо, коллеги, за работу. А я позвоню одному человечку в верхах – может, он чуть больше скажет. И ты, Саша, своим ученикам позвони в институт – пусть поделятся сомнениями.

– Позвоню, – кивнул Александр Викторович.

Мы с инфекционистом вышли из кабинета шефа и синхронно глянули друг на друга.

– Ваня, у тебя все живы? – как-то потерянно спросил Александр Викторович.

– Не знаю. Не смог до жены дозвониться. А больше никого и нет.

– Счастливый ты, – невнятно сказал коллега и, ссутулившись, пошёл по коридору.

Я с минуту стоял в приёмной шефа, тупо уставившись на белую простыню, укрывшую Алину. Бывают такие моменты, когда дел настолько много, что просто не знаешь, за что браться. Отделение? Машка? Сообщить родителям Лены? Обзвонить немногочисленных друзей?

Так и не определившись с порядком действий, я поднялся в отделение. Родной этаж заполняли испуганный шёпот да топот медсестёр. Двери палат были по большей части приоткрыты – оттуда выглядывали встревоженные пациенты. Их уже успели разогнать, чтобы под ногами не путались.

Около сестринского поста меня встретила ещё более перепуганная старшая медсестра:

– Иван Игоревич, у нас…

За её спиной маячили двое громил. Очень характерного вида. Таких амбалов я встречал только когда на «Скорой» подрабатывал – когда выезжаешь на «огнестрел», всегда рядом с подраненным «пацаном» такие вот его «корешки» крутятся. Первого амбала я мысленно окрестил Лысым – голова, что колено, полностью оправдывала такое наименование. Второй удостоился звания Бычара – мало того, что смотрел исподлобья, так и ещё и жевал жвачку, активно двигая челюстями. Наряды как будто у гробовщиков отобрали в Америке девятнадцатого века – чёрные костюмы, чёрные рубашки, серые галстуки. Жалко, что не негры, – вообще бы колоритно смотрелись. Опа! Лысый красноречиво помахал передо мной пистолетом.

– Это врач? – угрожающе спросил у медсестры Бычара.

– Бери выше, – любезно ответил я. – Заведующий этим отделением.

Опустив руку в карман халата, я незаметно сквозь ткань нащупал Spyderco Civilian – керамбит висел, как обычно, на поясе брюк. Жаль, что до него через халат не добраться. А эти громилы явно занервничают, если я им тут стриптиз начну показывать, расстёгивая халат. Ничего, в крайнем случае как-нибудь да достану. Дурь это, конечно, с ножом на короткоствол идти. Но хоть что-то.

– Резать умеешь? – спросил Лысый.

– И не только, – сухо ответил я. – В чём дело-то?

Он ткнул пальцем в сторону дивана, стоящего рядом с сестринским постом.

– Если не поможешь, голову прострелю – и тебе, и ей, – он указал на Валентину Матвеевну. Старшая схватилась за сердце и побледнела так, что я качнулся к ней, думая, что вот сейчас в обморок и грохнется.

– Будешь угрожать, ни хрена я тебе делать не буду, – зло ответил я, направляясь к дивану. На нём явно без сознания лежала эффектно и богато одетая девушка. Красивой я её бы не назвал – проступала в выражении лица, пусть даже расслабленного, какая-то испорченность. Но это неважно – пациентов мы не выбираем.

– Что с ней? – спросил через плечо.

– В аварию попала, – хрипло сказал Бычара. – Какой-то мудак в неё въехал. Мы его вытащили из машины пристрелить, а он, сука, уже сдох. Со страха, наверное, когда понял, в кого въехал.

– Когда сознание потеряла?

– Да мы уже из машины её такой достали.

– В себя приходила?

– Нет, – ответил уже Лысый.

– Когда авария была?

– Двадцать три минуты назад, – по-военному чётко ответил Лысый, глянув на часы. – Доктор, спаси её. Вижу, херово ей. У меня кореш таким же бледным был, когда ему маслину в брюхо засадили.

Я быстро осмотрел девушку. То, что ей хреново, было видно и так. Зеленоватая бледность и тёмные круги под глазами к признакам хорошего здоровья не относятся. Дыхание поверхностное и быстрое, пульс здорово частит, брюшная стенка напряжена. Синяки на груди и животе уже налились тёмным. Чуть перевернул на бок – сразу же бросилась в глаза припухлость на пояснице. Ясно – и хреново. Кажется, почка.

– Валентина Матвеевна, свяжитесь с оперблоком, срочно нужна операционная. Похоже, тут внутренне кровотечение. Подозреваю разрыв почки. Кровь на полный анализ, группу, гематокрит^[4]. Время свёртывания, время кровотечения, протромбин, фибриноген^[5]. Найдите мне ассистента.

– Иван Игоревич, так ведь никого нет.

– Совсем? – поразился я.

– Олег Фёдорович и Диана в операционной в утра – ещё не выходили. По плану им ещё минут сорок работать. Сергей Леонидович не мог связаться с дочерью – побежал в её школу.

– А Луканов?

– Сбежал он, – брезгливо поджала губы медсестра. – Как эти вломились с требованием врача, так он по второй лестнице убёг.

– Мудак, – холодно констатировал я. – Интерны в отделении?

– Только двое – остальные тоже ушли домой.

– Зови, пусть опыта набираются, – резко ответил я и рванул в сторону операционной. – Анализы цито^[6], и больную в оперблок!

Через двадцать минут я уже сосредоточенно стоял в белом бестеневом свете операционной лампы. Врут те, кто говорит, будто в оперзале пахнет одними антисептиками – есть тут какой-то отзвук, почти не уловимый обонянием, но привычный любому хирургу. Если бы у меня спросили, чем это пахнет, я бы ответил, что болью. И не важно, что сознание одурманено наркозом, телу всё равно больно и страшно.

Девушка лежала на столе ещё более бледная – как будто прозрачная. Признаки раздражённой брюшины сильнее проявили себя – так что я правильно угадал. Артериальное давление ниже восьмидесяти – капельница усиленно заливала препараты, но эффекта пока не было. Пульс скакал от сотни до ста двадцати.

Парень-интерн бодро отчитался по результатам экспресс-анализа – вторая минус, полный анализ в норме – пока ещё в норме, скорее всего, гемоглобин вниз пойдёт. Свёртываемость низкая в компании со странными значениями фибриногена^[7] и протромбина. Первое хорошо – всегда проблема с экзотическими группами крови, вроде четвёрки. А вот последнее непонятно – вроде здоровая по виду деваха, ну, не считая аварии. Тромбоциты в норме. Так почему же такой низкий показатель свёртываемости? Но ладно, будем работать с тем, что есть.

Анестезиолог чуть пошаманил – по-другому их работу и не назовёшь, всё по чутью, прикидкам да головоломным формулам, которые больше на магию похожи, чем на науку. Слишком уж индивидуальные организмы у пациентов – что одному на чих, то другому на вынос вперёд ногами. Врач посмотрел на меня и развёл руками:

– Иван Игоревич, готова. Похоже, что наркоз приняла нормально, но затягивать бы не советовал – слишком слаба.

– Тогда приступаю, – кивнул я. – Спасибо.

Срединная лапаротомия. Извини, милая, заживает срединный дольше, шрам видный останется, да вот выбора у меня нет. Надо сразу получить доступ практически ко всем твоим внутренним органам – кто его знает, что у тебя внутри творится, откуда кровь хлещет. Сейчас не до красот и хирургического выпендрёжа. Если просто разрыв селезёнки, то ещё ничего. А если разрыв в почке или глубокое ранение печени, тогда ой – хоть ты и без сознания, но молись.

Разрез сразу мне не понравился – слишком уж сильно кровить начал. Ну нет по срединной линии крупных сосудов, чтобы так лилось. Хотя если свёртываемость снижена… Но не настолько же. Меня начало беспокоить то, что я увижу в брюшине. Через несколько секунд я это узнал – оттуда хлестануло чуть ли не Ниагарским водопадом.

– М-мать, – выругался я. Заработал кровеотсос. Я начал искать причину кровопотери.

– Быстро плазму, – скомандовал я, – и добавьте рефортан, преднизолон во вторую вену Что-то слишком сильно льёт.

Печень выглядела странно – для молодой и здоровой девушки. Нет, не цирроз, не повреждения хронического гепатита. Что-то очень знакомое, но я никак не мог ухватить, где я ещё видел такие характерные изменения. Инфильтрации желчью не наблюдается, а вот сама печень кровила – неприятное диффузное кровотечение. Сдавил сосуды ворота печени – на время решило проблему. Есть пять минут, потом придётся убирать зажим. Надо искать дальше – кровь всё равно поступает. И причина явно не в печени.

Вот оно!

Поврежденная брюшина, а за ней – разрыв артерии почечной ножки. Все вместе и обеспечивали ту Ниагару, что меня поразила при полостном разрезе. Кровь тугими толчками выбивалась из раны. Я быстро стал набрасывать швы. Интерн споро помогал – хорошая хватка у парня, и сам без подсказки помогает. Если не бросит медицину из-за нищенской оплаты, выйдет неплохой хирург. Кровь всё равно прибывала, давление скатилось до шестидесяти четырёх.

– Ещё плазму, – скомандовал я, – и пустите сильнее по вене. Я не успеваю перекрыть отток.

Снова начала сочиться кровью печень. Я глянул на зажим – вроде крепко держится. Но всё равно пора снимать – время на исходе. Откуда крови-то столько?

Дошивая артерию, я устало вздохнул. Кажется, успели. Почку девочка сохранит – не вижу причин для удаления. Убрал зажим с сосудов ворота печени – открывшееся снова кровотечение уже так не пугало, как рана на почке. Аккуратно я стал приводить печень в порядок…

И тут давление ухнуло сразу до сорока, противно запищал кардиомонитор, пульс бодро ускакал до ста сорока.

– Бл…дство, – выматерился интерн, – что ж за х-ня?

Я с ним был полностью согласен, но не было времени что-либо ответить. Такое ощущение, что кровь стала сочиться чуть ли не из самой брюшины.

– Ещё криопреципитата, – крикнул я, лихорадочно перекрывая новые участки кровотечения.

И тут сердце встало. Давление покатилось вниз.

Медсестра вкатила два шприца сразу в трубку капельницы – ноль реакции, последние пики пульса на кардиомониторе стирались ровнёхонькой, чуть-чуть волнистой линией. Анестезиолог достал дефибриллятор – дал разряд, второй, третий. Тело на столе безвольно дёргалось под импульсами.

Ещё укол адреналина.

Три разряда.

– Всё, – сказал я, снимая маску. – Хватит.

И только теперь я вспомнил, откуда мне знаком такой характерный рисунок поверхности печени. Бывает же такое – в пылу операции стираются побочные знания, как будто сознание само решает, что важно в данный момент, а что нет. Хотя даже если бы я и понял сразу, не факт, что мне бы это помогло, что спасла бы догадка умершую девушку.

Я вышел из операционной через пять минут, прямо в заляпанном кровью фартуке. Не люблю выглядеть хирургом-маньяком – всегда стараюсь поаккуратнее работать. Но, видимо, сегодня день такой, что всё через задницу получается. Настроение было соответствующим – хотелось кого-то убить. Желательно в первую очередь новых знакомых с огнестрелом по карманам.

Бугаи сидели, как школьники, – смирно и тихо. Разве что руки не сложили. Подскочили, только меня увидели.

– Ну?! – буркнул Бычара.

– На чём она сидела? – сразу наехал на него я.

– Чо? – попёр представитель до сих пор экзотической профессии «бодигард».

– Не «чо», а на чём она сидела?

Удивительно, но этот вполне себе простой вопрос мигом сбавил градус нахальства у моих новых знакомых.

Лысый угрюмо спросил:

– Тебе-то что?

– А сказать не могли, идиоты? – меня несло, и останавливаться я не собирался. – Вместо того, чтобы махать передо мной пушкой, сказать нужно было, что ваша подопечная конченая наркоманка.

– Да ты знаешь, кто она? – рявкнул Бычара. – Она дочь Коломойского. Вякнешь кому-то, я тебе голову в жопу засуну.

– Не вякну, – равнодушно ответил я. – И никому это уже интересно не будет.

– В смысле? – будто бы испуганно спросил Лысый.

– Девушка умерла, – сухо ответил я. – Сильная потеря крови. При частом употреблении кодеиносодержащих препаратов нарушаются механизмы свёртываемости крови – даже специальные инфузии, что я в неё влил, дела исправить не смогли. Да и от героина такое бывает. Потому и спрашиваю… Сказали бы, что ваша подопечная прожженная наркоманка, быть может, вытянули.

– П…дец тебе! – заорал Бычара, хватаясь за пистолет.

Но Лысый удержал его за руку.

– Стой, Вадим. Если грохнешь доктора, то кто подтвердит хозяину, что мы не при делах? Он же нас следом порешит. Мы ещё хирургу позавидуем.

Удивительно, но столь проникновенная тирада товарища возымела действие. Бычара неловко убрал руку. И хмуро поглядел на меня:

– Ещё увидимся, доктор. Хозяин захочет с вами поговорить.

– Не думаю, – ответил я и, нагло развернувшись к ним спиной, пошёл снимать с себя окровавленный костюм. Дико хотелось в душ и чего-нибудь алкогольно-высокооктанового. Но более всего хотелось, чтобы этот ненормальный день побыстрее закончился. Или хотя бы не принёс более никакого сюрприза.

Вернувшись в отделение, я услышал, как старшая медсестра испуганно визжит. И следом донёсся крик:

– Кто-нибудь! Сюда! Он встал!

В конце коридора из палаты выскочила Валентина Матвеевна, причём с такой скоростью, как будто за ней гнались ромеровские зомби, подвывая: «Мозги! Мозги!»

– Кто встал? – не сдерживаясь, заорал я на весь коридор. – Что ещё случилось?

– Иван Игоревич! Иван Игоревич! – истерические нотки никуда не делись, Валентина Матвеевна подбежала ко мне, вцепилась в плечо. И тут я с удивлением понял, что медсестра от страха еле на ногах держится.

– Кто встал? – уже тише и спокойнее повторил я.

– Труп! – то ли всхлипнула, то ли взвизгнула старшая.

– Пойдёмте глянем, – мрачно проворчал я. И, почти что галантно подхватив под ручку женщину, потащил её к дальней палате. Насколько я понял, именно туда снесли все трупы в ожидании, пока работники морга за ними не придут.

– Валентина Матвеевна, может, вы просто ошиблись?

– Не-ет, – всхлипнула женщина, – я туда зашла проверить. И тут он приподнимается и простыню с себя снимает.

– Может, вы слишком поспешно его в трупы записали? – пошутил я.

– Вы что? – обиделась старшая медсестра. – Как тут ошибёшься? Я же сама с Сергеем Валентиновичем его реанимировала. Разряд давали, адреналин ввели – сердце даже не дёрнулось.

– Извините, Валентина Матвеевна, – повинился я. И вправду, уж кому-кому, а старшей медсестре стоило в этом доверять – с её-то опытом. Мертвого от живого точно бы отличила. Ну, разве что кроме какого-нибудь экзотического случая, вроде летаргической комы. Да и Луканов бы такой глупой ошибки не совершил – педантичная сволочь, не позволяет себе ошибаться. Два опытных человека – и вдруг приняли живого за мёртвого? Странно.

Дверь палаты неожиданно открылась нам навстречу, на пороге показался светловолосый мужчина, завёрнутый в простыню, как римлянин в тогу. Но ногах у него были синие в зелёную полосочку носки, из-под импровизированной тоги выглядывала синяя майка спортивного кроя. Глаза сверкали странным лихорадочным возбуждением.

– Иван Игоревич, доброго дня, – важно поздоровался пациент.

– И вам доброго, Михаил, – кивнул я ему.

Тут Валентина Матвеевна не выдержала и с глубоким вздохом сползла на пол. Я еле успел её подхватить, чтобы не ударилась, и аккуратно уложил на пол.

– Ирина! Аня! Сюда! – рявкнул я на всё отделение. – Валентине Матвеевне плохо!

Ещё раз внимательно оглядел Михаила Тимошенко – он лежал в моём отделении после операции, четыре дня прошло, динамика отличная. Трупных пятен нет, наоборот, румянец на щеках, да и движения резкие, бодрые. На свежий труп никак не похож, как и на классического зомби.

– Что же вы так, Михаил? Зачем Валентину Матвеевну пугаете? – поинтересовался у пациента.

Тот виновато пожал плечами. Помог мне перетащить старшую медсестру на диванчик около сестринского поста. Рядом захлопотали две медсестрички. Впрочем, Валентина Матвеевна быстро пришла в себя, вот только старалась держаться подальше от Михаила.

– Позволите? – я взял его запястье, нащупывая пульс. Ровный, как у абсолютно здорового человека, ударов семьдесят. Даже слишком ровный для человека, который только что очнулся, накрытый простынёй среди покойников.

– Михаил, как вы себя чувствуете? – поинтересовался для успокоения совести.

– Отлично, доктор, – улыбнулся Тимошенко. – Даже лучше, чем раньше.

– Представляете, Валентина Матвеевна сказала, что вы умерли, а сейчас воскресли? – я улыбнулся, втайне радуясь, что хоть какая-то сегодняшняя история закончилась хорошо.

– Так и есть, – кивнул Тимошенко, как-то очень внимательно ко мне приглядываясь.

– То есть? – уже я настороженно присмотрелся к пациенту.

– Я умер. И Господь меня воскресил, – торжественно заявил Михаил.

Рядом опять послышался глубокий вздох. И вслед за ним снова засуетились медсёстры.

– Валентина Матвеевна, – устало сказал я в воздух, – вам ещё не надоело в обмороки падать? Это как бы непрофессионально.

И, повернувшись к Михаилу, спросил раздельно и ясно:

– Вы утверждаете, что умерли? А потом вас воскресил Господь?

Михаил радостно кивнул. И с гордостью во взоре добавил:

– Я должен многое сделать. И потому Он меня вернул.

Я прямо почувствовал, как Михаил сказал «Он» – с очень большой буквы. Вот те раз, а казался совершенно нормальным до сегодняшнего дня. Надо будет завтра вызвать больничного психиатра Деменко – пусть Вадим разбирается с этим «воскресенцем» сам.

– Тогда я поздравляю вас, – пожал руку Михаилу. Спокойствие, только спокойствие, тон доверительный, движения плавные. – Отдыхайте, завтра мы ещё с вами побеседуем…

– Но я хотел уже выписываться, – настойчиво перебил меня Тимошенко.

– Зачем торопиться? Вы сегодня пережили потрясение. Вам нужно отдохнуть. А завтра я вас выпишу, – улыбнулся я пациенту, который выглядел совсем не так, как я его помнил и до операции, и после. Что-то в нём появилось. Пока ещё малозаметное, но всё более и более проявляющееся с каждой минутой разговора. Напор? Уверенность? Или признаки безумия?

– Спасибо, Иван Игоревич, – улыбнулся Тимошенко.

– За что? – поинтересовался я.

– За понимание. Я думал, что придётся всё долго объяснять, а вы сразу всё поняли и уверовали в меня.

– Э-э-э… – я не нашёлся, что сказать, так меня смутило его последнее заявление. Уверовать в него? Мания величия? Начальные признаки шизофрении? Так, без Деменко точно не обойтись. Надо бы его ещё сегодня натравить на этого «ходячего жмура». – Отдыхайте, Михаил. Конечно же, я вас понимаю. Валентина Матвеевна, проводите пациента в его палату?

Тут я поймал перепуганный взгляд старшей и сжалился.

– Ирочка, помогите Михаилу. А Валентина Матвеевна пусть ещё немного отдохнёт.

Медсестра подхватила руку Тимошенко и немного опасливо повела его по коридору.

– Иван Игоревич, – свистящим шёпотом сказала старшая медсестра, – я не ошиблась. Христом клянусь, не было ошибки. Спросите у Луканова. Мне не верите, ему поверьте.

– Да верю я вам, Валентина Матвеевна, – я устало отмахнулся. – И доверяю я вам как специалисту – вряд ли вы просто так ошиблись. Может, это такой симптом неведомой болезни? Впал человек в глубокую кому, вот вы его и приняли за мёртвого. Полежал немного и пришёл в себя. Сегодня уже столько всего навертелось, что я поверю во всё что угодно.

– А адреналин, а разряд? – всхлипнула медсестра.

– Всякое в истории медицины было, – я пожал плечами.

Ужасно хотелось ещё посидеть – всё тело ломило от усталости. Да и морально я жутко вымотался за сегодня. Но плановые больные никуда не делись даже в такой день, да и приёмник работал споро, одного за другим подвозили новых пострадавших. Видимо, сегодня у «Скорой» ударные стахановские сутки. И ещё надо было проверить неожиданную гипотезу – может, не одному Тимошенко повезло.

Через полчаса я выполз из палаты с мёртвыми пациентами – перещупав, переслушав всех по два раза. Нет, ни летаргия, ни глубокая кома, ни прочая экзотика не наблюдались. К сожалению. Люди были бесповоротно мертвы – уже начали проявляться трупные пятна на нижнерасположенных участках тел, помутнели роговицы, да и слизистые оболочки повысыхали. Мертвы, без вариантов. Трупы ничем не напоминали живчика Тимошенко, хотя, по словам Валентины Матвеевны и сбежавшего засранца Луканова, Михаил Тимошенко поначалу был с умершими полностью заодно и ни в чём от них не отставал. Но к финишу с ними не пришёл – дезертировал.

Минут через десять я уселся за посмертные эпикризы. Всё равно эту работу делать надо, а кроме меня сейчас и некому. Медсёстрам не доверишь, Луканов неизвестно где. Да и сегодняшние эпикризы хрен кто напишет. Я и сам не знаю, как их заполнять. Может, написать ту геморрагическую ерунду, что придумали полудурки из Минздрава? Так позориться перед Олегом Даниловичем не хочется. Пусть это и официальная версия, но ведь идиотская. Нет никаких признаков геморрагии у трупов. А значит, у здоровых тем более искать смысла нет.

Ещё два часа ушло на бумажки. Потом я забежал в администрацию, но шеф уже ушёл домой. Да и в администрации мало кто остался – Олег Данилович всех отправил по домам.

Выбравшись из больницы в ясное тепло раннего весеннего вечера, я не спеша прошёл на стоянку к своей машине. Тёмно-синий «фольк» – пусть и не шикарный кабриолет, но мне нравится. Мне в нём уютно, а для меня это самое важное. Вчера я оставил машину около больницы, поехал вместе с Леной. Сегодня пора забирать – и ехать домой.

Лена…

А я так и не связался с её родными.

Неприятно чувствовать себя сволочью. И то, что день такой ненормальный, – совсем не оправдание. Достал телефон, чтобы набрать хоть кого-то из общих знакомых. И с удивлением увидел надпись «Нет сети». Явно сюрпризы дня сегодняшнего никак заканчиваться не хотят. Плюнув и решив, что разберусь со всем этим завтра, я забрался в машину и выехал со стоянки.

Домой я добирался целый час – не ожидал, что встретится три крупных пробки и десятки битых машин, оттянутых на обочины. Кое-где дорогу украшали россыпи искристого стекла, в одном месте даже ещё не успели оттереть кровь с асфальта – и багровое пятно выделялось под ярким светом весеннего, пусть даже и склоняющегося к закату, солнца. Перед подъездом припарковалась «Скорая» – водила устало курил на лавочке, мрачно осматривая окрестности.

Лифт тоже не работал. Но это я никак не связывал с неприятными сюрпризами прошедшего дня. Частенько детище Элиша Грейвса Отиса отказывалось выполнять обязанности и выдавало самые разнообразные капризы, доводя лифтёра до белого каления. А вот жильцы в большинстве своём привыкли. Да и я не роптал. Забежать на восьмой этаж – хорошая гимнастика. Но вот сегодня я бы предпочёл небольшой подарок от современной техники – с радостью бы вознёсся на свой этаж в кабине лифта.

Еле переставляя ноги, я поднялся на все двести ступеней… чтобы увидеть на площадке, около двери соседки врача «Скорой».

– Случилось что? – устало поинтересовался я, протягивая руку. – Я сосед. И тоже врач. Сволочной денёк, правда?

После крепкого рукопожатия молодой врач мрачно сказал:

– Армагеддец, а не денёк. С ног сбиваемся… И везде одно и то же.

– А тут что? – выдавил я из себя остатки любопытства и участия.

– У вашей соседки муж умер. Сейчас оформим и будем забирать. Менты уже уехали – вот уж у кого тоже работы сегодня непочатый край.

– Ужас… – вяло согласился я, отпирая дверь. – Сегодня надо будет зайти к соседке, успокоить хоть как-то.

– Надо, – кивнул врач, подкуривая сигарету. – Сучий день, быстрей бы закончился.

Махнув рукой на прощание, я закрыл дверь и первым делом понёс тело на кухню, чтобы выудить что-нибудь высокооктановое из холодильника. Идти к бару не хотелось, хоть там угнездились напитки повкуснее. В холодильнике можно найти средство два-в-одном – выпить и поесть. Только сейчас я понял, что не ел весь день. Да и утром с Леной только выпил кофе с домашней булочкой.

На кухне меня встретил никотиновый туман и Машка, угрюмо пьющая водку на подоконнике. Думал, что меня сегодня уже ничем нельзя удивить. Но Маша, пьющая в одиночку, – это уж очень круто. Если жена по водке ударила, тогда точно конец света наступил.