Читать книгу: «Герои моего времени», страница 3

У коллег в лице Чайкина и физрука Игоря Филипповича, Денису удалось раздобыть по четверти банки белой краски. Маловато. Что делать дальше, Денис не мог ума приложить. Ходить по квартирам ему показалось неудобным: ну, вот как прийти к незнакомым людям и попросить денег? Уж лучше купить на свои. Хорошо, что об этом решении узнал историк. Он усмехнулся, покачал головой, а через полчаса они на старенькой, но крепкой «копейке» Чайкина совершили рейд по родителям. Нет, один на такое Денис никогда бы не решился: звонишь в дверь, она открывается и на тебя недобро смотрит какой-нибудь небритый устрашающего вида громила, которому по весовой категории спокойно можно дать прозвище «Центнер». Сказать такому «дайте денег»? Ага, сейчас он даст. Но рядом был Чайкин. Увидев его, верзила улыбался, протягивал руку, приглашал войти. Необходимую сумму они собрали быстро и без проблем, но на душе у Дениса остался какой-то нехороший осадок.

– Неудобно? – поинтересовался Чайкин по пути в ближайший хозяйственный магазин.

Не дождавшись ответа, усмехнулся:

– Привыкай! – А потом, потерев ладонью затылок, добавил: – Оно ведь не в последний раз.

До конца месяца Денис буквально пропадал в школе и, казалось, навечно пропах краской и растворителем. К тридцать первому числу ремонт классной комнаты был успешно окончен.

Линейка, посвящённая дню знаний, прошла на школьном дворе. Денис наблюдал за ней из окна учительской. Рассматривал родителей и детей. По лицам первых было понятно, что спешат на работу или по личным делам – им бы поскорей вся эта торжественная тягомотина закончилась. На лицах вторых царили эмоции поразнообразней. Первоклашки были кто напряжён, кто растерян – жались к родителю или бабушке, но были и такие, которые с интересом глядели по сторонам, улыбались. Не понимают ещё куда попали, усмехнулся про себя Денис и вспомнил такой анекдот.

Уходит первоклассник в школу первого сентября весёлый, довольный. Возвращается в расстроенных чувствах. С порога бросает родителям: «Что ж вы не сказали, что эта фигня на десять лет?!»

Ученики средних классов показались ему какими-то обречёнными. Ну да, лето кончилось, опять эти геометрия с математикой.

На лицах старшеклассников было написано: «Пофиг! Не долго осталось!» Они переминались с ноги на ногу, переговаривались, толкали друг друга, чтобы хоть как-то развлечься. Кончится линейка, урок мира, соберутся где-нибудь, поделятся впечатлениями на тему «Как я провел лето» (интересно, пишут ли ещё такие сочинения?), покурят, пивка попьют – отметят возобновление учебного процесса. Всё эти первосентябрьские ощущения и учащегося первого класса и выпускника, конечно, были знакомы ему. Как говорится, плавали, знаем.

Первое сентября выпало на пятницу. Суббота и воскресенье пролетели в тревожном ожидании первого урока. В субботу Денис лишь слегка мандражировал, но к воскресному вечеру от волнения у него начали подрагивать руки. Чтобы успокоиться, он «стрельнул» у отца две сигареты и выкурил их одну за другой. Вроде отлегло. Ночью он почти не спал. Ворочаясь с боку на бок, раз за разом представлял, как войдёт в класс после звонка, как посмотрит на детей, что скажет им. Изредка он впадал в дрёму, но вскоре вновь пробуждался и опять думал всё о том же. Более-менее крепко заснуть ему удалось только в шестом часу утра, а в семь двадцать его уже поднял на ноги сигнал электронного будильника.

Первый его урок в роли преподавателя прошел на удивление гладко. Если до самого звонка Денис места себе не находил от волнения, слонялся по учительской из угла в угол, награждаемый сочувственными взглядами новоприобретённых коллег, а к классной двери шел, как на казнь, то, войдя в класс, неожиданно успокоился, почувствовал абсолютную уверенность в том, что у него всё получится. Ведь он же сам этого хотел! Ученики шестого «а» встретили его дружным вставанием. Денис разрешил им сесть, представился и начал занятие, которое посвятил знакомству с детьми и повторению пройденного материала.

Потекли трудовые будни. В них было много разного: и интересного, и тревожного, а иногда и смешного. Работа с детьми как никак. Ученики помладше относились к нему, как к старшему, с уважением и даже побаивались, хотя он ни разу не повысил голоса, просто был требователен. Возможно, по неопытности иногда требователен через чур. Учащиеся средних классов видели в нём обычного учителя – может и похвалить, а может и влепить «пару» – тут уж, что заслужил. Труднее всего было со старшеклассниками. Ведь, если разобраться, он не намного их старше. Потому некоторые из них позволяли себе во время урока вольности, на которые никогда бы не решились у того же историка: могли в открытую заниматься личными делами вместо изучения материала, могли и выйти из класса без разрешения. Денис старался быть терпимее, не «капал» на непослушных ни завучу, ни кому-либо из коллег вообще. Он сосредоточил всё внимание на тех детей, в ком заметил интерес к своему предмету, по полной выкладывался для них.

За свои труды полученную зарплату, отдавал матери, оставляя себе лишь на самые необходимые расходы. Мать отказывалась, говорила: «Да зачем? К чему? Тебе и самому нужно», но в итоге брала – деньги-то в их небогатом доме не лишние, к тому же отцу посоветовали доктора в областном центре, нужно собирать на оплату.

Как-то, идя домой с работы, у пивных ларьков Денис заметил Ярослава: одет во всё новое – высокие кожаные ботинки, тёмно-синие джинсы и чёрная кожанка, то ли ждёт кого-то, то ли прохлаждается. Подходить к нему Денис не стал – голова была занята мыслями о завтрашнем уроке, прерывать их не хотелось.

Двадцатого октября приболела мама. Утром пришла с дежурства с лёгкой простудой, а ближе к вечеру серьёзно затемпературила – столбик градусника скакнул до тридцати восьми. Денис поспешил в аптеку.

Там он и встретился с Таней. Лекарства отпускала пожилая женщина мощной комплекции, в кипельно белом халате казавшаяся ещё крупнее, а её напарница, худенькая девушка, стоя за прилавком вполоборота к покупателям, просматривала большую тетрадь в картонной обложке.

Он уже расплатился, рассовал таблетки по карманам и собирался уйти, когда она обернулась. Скользнула по нему взглядом и обратилась было к напарнице, но неожиданно осеклась и в упор посмотрела на Дениса.

– Динь, ты? – спросила удивлённо.

– Ага, – ответил он, чувствуя, что краснеет.

На этом и завершилась их встреча: чей-то строгий и требовательный голос окликнул Таню из подсобки, и она, кивнув на прощанье, скрылась из вида.

Мамина простуда оказалась настолько тяжелой, что пришлось ей идти на больничный – бюллетенила две недели. Всё это время Денис с завидным постоянством посещал аптеку: то одно лекарство пропишет доктор, то другое. Там раз за разом встречался он с Таней. Сначала просто «привет – как дела – пока», потом: «как живешь?», затем проводил домой, через три дня они задержались у её подъезда дольше обычного, а в следующий раз как-то так вышло, что поднялись вместе до двери её квартиры и вспомнили, что Денису пора уже уходить, лишь когда из квартиры раздался голос Татьяниного отца, вопрошающий строго: «Кто это там под дверью?»

Выздоровление мамы было ознаменовано первым свиданием. В этот день Денис ушел с работы чуть раньше обычного. Дома выгладил брюки, подобрал в тон им свежую рубаху, до блеска начистил ботинки.

По дороге к Таниному дому купил цветы: пять ярко-красных роз. Татьяна ждала его – дверь в квартиру распахнула, едва он нажал на кнопку звонка звонок. Увидев розы, улыбнулась. Застенчиво, как ему показалось.

– Спасибо, – поблагодарила тихо.

Из комнаты выглянул её отец, кивнул гостю и исчез.

– Па, я ушла, – предупредила она. Пристроив букет в стоящую на тумбочке вазу, добавила: – Скажи маме, что буду поздно. Пусть не беспокоится.

Кафе «У Светланы» оказалось вполне приличным заведением – по крайней мере, на первый взгляд.. Они устроились за столиком в углу. Свет мягок и приглушен, играет тихая медленная мелодия. Сделали заказ: отбивные, салаты, по два бокала вина, на десерт – кофе и мороженое. Кроме них в кафе ещё одна пара: средних лет мужчина и женщина. Сидят молча в центре зала, потупив взгляды. Женщина ковыряет вилкой в тарелке, мужчина, откинувшись на спинку стула, мелкими редкими глотками пьёт из миниатюрной чашечки. Глядя на них, почему-то кажется, что они в ссоре. Мужчина, всё так же не поднимая глаз, выбивает из пачки сигарету, щёлкает зажигалкой. Затянувшись, выпускает изо рта струю дыма. Денис краем глаза отмечает, как отреагировала на это спутница курильщика: губы её скривились, газа превратились в щёлочки. Видно было, что очень хотела что-то сказать, но промолчала.

Официантка принесла заказ. Аппетитно запахло жареным мясом. Салаты, ему под стать, вызывают желание как можно скорее попробовать их на вкус.

– За что, выпьем? – спрашивает Татьяна, взявшись за ножку бокала – длинную и ребристую. В упор глядит на Дениса.

Приняв её взгляд глазами, Денис выдержал короткую паузу.

– Давай за… – говорит задумчиво. Честно говоря, он не знает, за что можно выпить сейчас. – За будущее, – произносит дежурную фразу.

Левая Танина бровка слегка изгибается.

– Хм…

Их бокалы на мгновение с тихим звоном соединяются, и они отпивают вино.

– Вкусно, – отмечает Таня.

– Неплохо, – соглашается Денис.

До конца вечера они так и обменивались короткими репликами по поводу еды и вина. Денис чувствовал себя неловко, замечал, что и Таня тоже немного не в своей тарелке. Плохо знаем друг друга, нет общих тем для разговора, вот и сидим, словно воды в рот набрали, решил он.

Как и положено кавалеру, расплатился за даму. Проводил домой. Когда остановились у её двери, у него возникло ощущение, что вот именно сейчас нужно что-то сделать… Что-то… Глядя в глаза, он приблизил к её лицу своё, потянулся губами к губам, но то ли взгляд Татьяны заставил его отстраниться, то ли что-то внутри него просигналило: «Ещё рано».

Ночью спал плохо, ворочался с боку на бок, почему-то снилось, что сидит в кафе не с Таней, а с той дамой – спутницей курильщика, смотрит на неё, а она неодобрительно кривит лицо. Утром мрачный, с тёмными кругами под глазами он отправился в школу – к ставшему уже почти родным учительскому коллективу. Большая его часть – дамы околопенсионного возраста. Их дополняют такого же возраста мужчины. Из молодых – тридцатидевятилетняя неброская и неимоверно застенчивая учительница алгебры и геометрии Светлана Алексеева и Саша Весёлый. Ну, и ещё новая директриса Алла Львовна Яхромова – эффектная рыжеволосая женщина лет сорока, а может и больше – такая внешность, что возраст не угадать. Держится Алла Львовна особняком, в учительскую не заглядывает, распоряжения отдаёт через Станиславу Матвеевну. Вообще, у Дениса порой создаётся впечатление, что директриса, если и появляется на работе, то не часто – совсем не заметно её присутствие. Но, может, оно и к лучшему. Да и Станислава Матвеевна отлично справляется и за себя и за неё.

Урок за уроком, день за днем, неделя за неделей. Начались и закончились осенние каникулы. По сути, Денис их и не заметил: провёл за подготовкой к следующей четверти. С утра до вечера составлял планы занятий. Подбирая материал, штудировал учебники, журналы и методические пособия из школьной библиотеки – все изданы ещё в советские времена. Новую учебную литературу школа то ли не выписывала уже полтора десятилетия, а то ли просто не издают её. Долго думать над этим Денису было некогда. А ещё промелькнула мысль, что и в университете учились в основном по древним пособиям, и он снова углубился в работу.

С Татьяной они встречались вечерами – два-три раза в неделю. Когда позволяла погода, гуляли по городу, в ненастье ходили в кинотеатр – обшарпанный, обветшалый снаружи и изнутри, но всё ещё действующий. Раньше в городе их было два, но в середине девяностых один оказался ненужным и был закрыт. Его кто-то выкупил, пытался перестроить то под дискотеку, то под магазин, то под спортклуб, но каждый раз что-то не ладилось, и в итоге здание забросили. Сейчас оно представляет собой удручающую картину – двери вынесены, окна разбиты, шифер на крыше проломлен, мебель внутри частично разворована, а частично разломана и сожжена бомжами, нашедшими здесь приют. Мимо него неприятно ходить днём и страшно – вечером. В оконных проёмах мелькают отблески огня, слышна напряжённая возня, надсадный кашель и стоны, а иногда – звуки потасовки, густо перемежаемые матом.

Зато в уцелевшем центре синематографии чувствуешь себя вполне сносно. Там есть даже маленький буфетик. Ассортимент – чипсы, кукурузные хлопья и пиво. Можно купить что-нибудь, устроиться на заднем ряду в пропахшем пылью и дряхлостью кинозале и смотреть какой-нибудь фильм.

Когда они в первый раз поцеловались? Да, после очередного сеанса. Всё вышло как-то сумбурно и, как Денису тогда показалось, не совсем правильно. Он проводил её. Ключ был провёрнут в замке, она приотворила дверь в квартиру, и на них пахнуло теплом и запахами съестного… Он вдруг (сам не понял, как это произошло) придержал её за локоть и притянул к себе. Лёгкое секундное прикосновение губ к губам. И громкий хлопок дверью, заставивший его вздрогнуть. Он остался один на лестничной клетке. По пути домой чувствовал себя немного растерянным. Ночью не спал. Весь следующий день был сам не свой и с тревогой ждал вечера. Тревога едва не превратилась в панику, когда Татьяна по телефону сказала, что не может сегодня с ним встретиться. Её голос показался ему странным. Неужели обиделась? Но он постарался взять себя в руки: будь что будет! Чтобы отвлечься, засел за учебники.

Они не виделись двадцать один день. Денис звонил ей каждый вечер, но постоянно попадал на Танину маму, а та сообщала, что дочери либо нет дома – сегодня допоздна на работе, либо она неважно себя чувствует и не может подойти к телефону, либо уже спит – устала за день. Перезвонить? Да, хорошо, скажет, чтобы перезвонила. Он ждал. Ждал за письменным столом, готовясь к завтрашним урокам, ждал, пытаясь уснуть, ждал даже во сне. Но Таня не перезванивала. После второй недели такого ожидания, он сам перестал звонить ей. Всё кончено! Хотя… Что кончено, если по сути ничего и не начиналось? Просто ходили в кино. Да! Два малознакомых человека помогали друг другу убить свободное время. Ничего серьезного!. Так он внушал себе, когда кошки на душе начинали скрести сильнее прежнего.

– Денис, – негромко позвала Станислава Матвеевна, заглянув в класс посреди урока, – тебя к телефону.

В учительской, услышав в трубке Танин голос, он вздрогнул и почувствовал слабость в ногах.

– Встретишь меня после работы? – спросила она после приветствия.

Он промолчал, не понимая, что должен ответить.

– Денис?

– Да?

– Снег идёт.

Он инстинктивно обернулся к окну и увидел порхающие за стеклом снежинки.

– Первый снег, – сказал тихо.

– Динь, давай погуляем вечером? Я соскучилась…

К вечеру выпавший снег растаял. Воздух стал влажен, такое ощущение, что ещё чуть-чуть и в нём можно будет плавать, как в воде. Под ногами хлюпает. Уличную темноту разжижают редкие слабо тлеющие фонари. Они идут по узенькому тротуару, мимо них по усеянной выбоинами дороге изредка проползает какой-нибудь автомобиль. Молчат. Он просто не знает, о чем сейчас говорить; почему молчит она – да откуда ему известно? Мало ли что у неё на уме? Может, сейчас сообщит, что больше не хочет его видеть, чтобы больше не звонил, не приходил и не беспокоил? Но он ведь и так не звонил и не приходил. Сама позвала. А может… Да мало ли что она может выдумать?! Чужая душа – потёмки. Особенно женская.

– Динь, ты обиделся? – спрашивает она, беря его под руку.

– На что?

– На меня… Что я… – она умолкает. У очередного фонаря, наконец, говорит: – Ну, что тогда убежала, пропала, не звонила, ну, и вообще… Обиделся?

Обиделся ли он? Да если бы она знала, как он обиделся. Но не на неё, на себя. Как он злился на себя, укорял в том, что полез к ней с поцелуем. Но не может же он так ей и сказать: места себе не находил, считал себя последним дураком. Смешно…

– Нет, – отвечает он.

– Хорошо, – говорит она, улыбнувшись, и прижимается к его плечу своим.

Они проходили по городу около часа. Таня рассказывала ему о том, чем занималась на протяжении трёх недель: как ходила на работу, как неожиданно нагрянула ревизия, как они с напарницей целую ночь не спали, приводя в порядок документы. Он слушал, иногда произносил что-нибудь общее, ничего по сути не значащее.

У двери в её подъезд она взяла Дениса за отворот куртки, легонько потянула к себе. Их второй поцелуй был таким же мимолётным, как и первый, но сразу после него Татьяна не убежала. Они простояли ещё с минуту, глядя друг другу в глаза. Потом она улыбнулась, сказала:

– До завтра.

И вошла в подъезд.

Домой он не шел, как на крыльях летел. В душе и во всем теле царила какая-то удивительная легкость, какой-то чудесный подъём. Если бы попросили описать эти ощущения словами, он не смог бы. Хотелось спеть что-нибудь или хотя бы просто крикнуть. Сдержался с трудом. Дома плюхнулся на кровать и заснул моментально, не успев ни раздеться, ни принять душ.

Теперь они встречались каждый день, за редким исключением, когда либо он вынужден был посвятить себя семейным делам, либо она задерживалась на работе дольше обычного. В будние дни он провожал её от аптеки до дома, в выходные они ходили в кино, кафе или в гости – как правило, к её знакомым. Конфетно-цветочный период. Всё хорошо – лучше некуда. Вот только он всё сильнее ощущал потребность в деньгах. Той суммы, что обычно оставлял себе на расходы после получки, стало не хватать. Не хватать всё острее. Отдавать матери меньше он не мог – не позволяла, что ли, совесть… или что-то ещё. Да и отцу в частной клинике областного центра посоветовали сделать операцию, говорят, на ноги встанет! Тогда он и обратился к Саше. Обещал ведь помочь при случае. И Саша помог. Тут очень кстати пришелся старый Денисов «пенёк» – по нынешним меркам ни на что не годный, разве что тексты в «Word» набирать. Вот Денис и стал набирать то, что подкидывал ему Саша. Вечерами, после работы. Засиживался допоздна, порой далеко за полночь. Зарабатывать таким образом получалось не много, но на подарки и цветы – самое оно. Несколько раз ему посчастливилось переводить на заказ с английского – тут уже платили побольше. Чем больше текст, тем выше оплата. Да и работа интереснее – не просто тупо стучишь по клавишам, приходится напрягать мозг.

Пятнадцатое декабря. Денис с отцом сидят за столом на кухне. За окном темно. В отблесках электрического света медленно кружат снежинки. Они крупные, разнообразной формы. Ударяются в стекло, сползают по нему на подоконник, задерживаются там, собираясь в миниатюрный сугроб. Изредка какая-нибудь проскальзывает в приоткрытую форточку, подвиснув в воздухе, замирает на мгновение и, вздрогнув, исчезает. Неразборчиво бубнит радио. Отец курит редкими затяжками, стряхивая пепел в ручной работы деревянную пепельницу: косматый домовой с лукошком в руках. Денис читает журнал, частенько бросая взгляды на настенные часы. На плите над зажженной конфоркой кастрюля с борщом. Вот-вот с работы придёт мама, полчаса уже как должна прийти. Будут ужинать.

Наконец щелкнул замок, скрипнула дверь, брякнули ключи, занимая своё место на гвоздике у трельяжа. Услышав это, Денис спешит расставить тарелки. Мама вошла в кухню раскрасневшаяся с мороза. Ставит у мойки пузатый пакет.

– Ждёте? – спрашивает, окинув их взглядом.

– Угу, – отвечает Денис, наполняя тарелку борщом. – Мой руки.

– Спешишь куда? – она заметила его суетливость.

– Угу.

– К Татьянке небось?

– Угу.

– Ну, привет передавай. Что ж она не заходит, а? Стесняется что ли? Так скажи, приглашаю. Пирог испеку, посидим, чайку попьём. А то уж сколько времени гуляете, уж на работе бабы говорят, мол, видели твоего-то с дамой. Идут, мол, довольные, под ручку. А я-то с ней и не виделась до сих пор. Будто чужие.

– Ладно, – отвечает Денис.

– Ну, смотри, а то сама к ней в аптеку пойду! – произносит мама, легонько потрепав его по загривку. – Жених. А, отец? Жених ведь. Того и гляди в ЗАГС, а?

– Ладно тебе, мать, – говорит отец, покачав головой. – Чего к парню лезешь? В ЗАГС, не в ЗАГС – сами разберутся, не маленькие уже. Так ведь, сын?

– Разберёмся.

– Ну, вот и я о том. Садись-ка, мать, ужинать!

– Сажусь, сажусь. А она девка-то знатная. Симпатичная и умница, а?

– Мать!

– Ну, всё, всё, отец. Молчу.

Долго молчать у неё не получилось, проглотив три ложки борща, говорит:

– Зою видела сегодня.

– Какую Зою? – уточняет отец.

– Ну, как какую? Надину сестру двоюродную.

– А… Ну и?

– Пашку-то, Надиного сынка, осудили на днях. Три года колонии.

Отец вздрогнул, отложил ложку. Сглотнул тяжело.

– За овцу?!

– За неё.

– Вот ведь… Угораздило…

– Так пить и дурью маяться не надо было!

– Ну да… Но всё же…

– Всё же – то же… – недовольно цедит мать. – Догулялся балбес. Олух олухом – натурально. И на суде, Зоя сказала, всё хохмил. Иду, говорит, дождь льёт, сыро, слякотно, гляжу, она под деревцем стоит, мокрая, дрожит вся, и так мне её жалко стало… с собой и прихватил, чтобы не мучалась. Доброе, стало быть, дело сделал, – качает она головой. – И так, стервец, весело, с куражом, это рассказывает, что даже судья смеялся.

– Мда… – произносит отец задумчиво.

– Смеяться-то смеялся, а срок прописал. А ведь какой парень был! Трудовик—то ваш школьный, – кивает Денису, – говорил, золотые руки у Пашки, и механик наш потом тоже отмечал за ним способности. Эх, к рукам этим ещё бы и голову поумнее. Ведь предлагали же ему, лоботрясу, родители учиться, дядька же у него в Москве в каком-то институте не последний человек, помог бы в люди выбиться, но нет. Ему бы всё тут ошиваться, водку пить, да Ваньку валять. Вот и довалялся. Тьфу!

– Три года… – произносит отец почти шепотом. – Всю жизнь парню поломать могут… Молодой ведь, жизни не видел и в тюрьму…

– Поломать, – с сомнением в голосе откликается мама. – Ярик-то Тихомиров неплохо устроился после отсидки. Видела недавно. Гоголем ходит, с иголочки весь, а не слышала я, чтоб хоть где-то работал. То на базаре отирается, то у ларьков, то в кабаке деньгами сорит – рассказывали. Говорят ещё, что с Казаряном снюхался – то ещё жульё. А сын вот твой, – опять кивает на Дениса, – отучился, работает, и что? А тот отсидел и в короли!

– Ну, кому король, а кому и… – морщится отец брезгливо. – Будет тебе, мать, считать чужие деньги!

– Чужие… – бурчит мать в ответ. – Посчитаешь чужие, когда всю жизнь убивался, а своих не скопил.

– Вот же язва ты у меня, – усмехается отец. – Ну что ж, что не скопили, зато парень у нас какой вырос! В деньгах ли счастье?

– Парень, – вторит мать примирительно. – Парню бы этому в Москву или хотя бы в область… А то ведь, не ровён час… Жизнь-то тут, сам знаешь… Пашка тоже рос…

– Мать! Не каркай! Ну, что как ворона разошлась! Парень у нас правильный, заживёт ещё и получше нашего!

Оставив родителей препираться, сколько им будет угодно, Денис выскользнул из кухни, быстро оделся, прихватил заранее заготовленный букет и вышел на улицу.

Морозно. Снег скрипит под ногами. От тусклых фонарей на снегу желтые кляксы. Денис идёт по тротуару вдоль дороги. Можно было бы пройти дворами – так короче, но время ещё есть. Таня ждёт его к восьми, так что можно и прогуляться. Машин почти нет, иногда какая-нибудь прошмыгнёт или протащится, оставляя за собой след из дыма и пара. Денис разглядывает их, но без особого интереса. Надо же на что-то смотреть. Не в кусты же, облезлые и низкорослые, тянущиеся по другую сторону тротуара. Очередная машина, цвета воронёной стали «БМВ», резвенько пробежала мимо, но метров через пятьдесят лихо тормознула и, постояв, сдала назад. Наползает медленно, мерно гудя двигателем и иногда пробуксовывая по наледи, скрытой под снегом, задними колесами. Поравнявшись с Денисом, останавливается, коротко всхлипывает клаксоном. Бросив взгляд на тонированные стёкла, Денис проходит мимо. Чёрт знает, кто там и чего им нужно.

– Эй! – звучит ему вслед. – Подвезти?

***

– А я смотрю, ты идёшь, – говорит Ярик, распахивая перед Денисом дверцу. – Садись.

В салоне пахнет табаком и кожей. Тепло. Кресло упруго проминается, принимая контуры тела. Автомобиль плавно трогается с места, неощутимо для пассажира набирает скорость.

– Твоя? – спрашивает Денис, обведя салон взглядом.

– Ага. Ашот подогнал. Ничего так тачка, да?

– Вполне.

– Не новьё конечно, трёхлетка, но для начала – самое оно. К подруге? – спрашивает, взглядом указав на покоящийся на коленях у Дениса букет.

– Да.

– Видел недавно вас. Клёвая она у тебя. Фигурка – класс! Как зовут?

– Татьяной.

– Буду знать. Да, для такой девочки ничего не жалко, никаких денег. Для такой можно и постараться. Ты ей колечко с брюликом или ещё чего, а она тебе… – хохотнув, он многозначительно подмигивает Денису. – Куда рулить-то?

– Знаменская двадцать один. Знаешь?

– А то.

Ярик берёт с приборной панели пачку «Парламента», закуривает.

– Ты-то как? – спрашивает у Дениса.

– Нормально.

– Всё в школе?

– Да.

– И как?

– Нормально.

– Ну-ну.

Дальше они ехали молча.

Уже, когда Денис, пожав на прощание руку Ярославу, вышел из машины, тот окликнул его, сказал:

– Ты это, если чего… Деньги или там что… обращайся. Чем смогу.

В этот вечер он впервые оказался у неё дома. Даже когда в школе бегал за ней, не удосужился побывать здесь. Квартира трехкомнатная, но небольшая. Мебели немного, зато подобрана со вкусом. Уютно. Как только войдёшь в зал, сразу же хочется устроиться в глубоком кресле рядом с имитацией камина и поговорить о чём-нибудь эдак размеренно, вполголоса, без «углов», чтобы с тобой соглашались и ты соглашался с услышанным. Сейчас в центре зала накрыт стол. На двоих. Танины родители уехали в соседний городок навестить родственников, и по этому случаю влюблённые решили провести вечер в домашней обстановке, а не в кино или у кого-нибудь в гостях. На столе, среди закусок, в высоком подсвечнике горит свеча. Бросает блики на бутылку «Киндзмараули», заставляя вино переливаться рубиновым.

Пока Денис разглядывает комнату, Татьяна чем-то занята на кухне. Свидетельствуют об этом позвякивание посуды и удары ножа по разделочной доске.

– Помочь? – окликает её Денис.

– Нет, я сейчас.

Она появилась на пороге, держа в руках блюдо с разрезанной на куски запеченной курицей. Денис спешит раздвинуть на столе тарелки, чтобы освободить место. Водворив блюдо на стол, Татьяна окидывает итоги своих трудов придирчивым взглядом. Поправив салфетки в слафетнице, улыбается чему-то. Денис отодвигает стул, приглашая её сесть.

…Они ужинали, пили вино. Денис нахваливал её кулинарные способности. Таня рассказывала ему о работе: как порой утомляет; какими смешными и вредными бывают посетители аптеки. Как порой норовят излить душу, особенно одинокие старики, посетовать на жизнь, на то, что дети и внуки бросили их. А ещё в аптеку повадились ходить наркоманы. Покупают «Нафтизин». Исхудавшие, бледные, как покойники, глаза запавшие, смотрят бессмысленно. Ей страшно. А вчера утром, она сама не видела, напарница рассказала, одного такого нашли рядом с аптекой замерзшим насмерть. Молодой совсем парень, почти мальчик. И куда только смотрят родители? Он искренне посокрушался, подбодрил её, и подумал про себя, а нет ли среди его учеников тех, кто может вступить на эту, ведущую в никуда, тропинку?

Свеча оплыла до половины. Настенные часы показывают без пятнадцати двенадцать. Ему пора.

Когда он вышел в прихожую, чтобы одеться, она подошла к нему сзади, обняла за плечи. Её дыхание касается его шеи, от чего по коже пробежали мурашки.

– Останешься? – спрашивает тихо.

Неделя, а Танины родители уезжали на неделю, пролетела незаметно. Целых семь дней Денис и Татьяна провели вместе. После уроков он ненадолго забегал домой, повидаться с отцом и мамой, когда та не была на дежурстве, а потом спешил в Танину квартиру, чтобы приготовить что-нибудь на ужин. Вечером он встречал её у аптеки, и они, если позволяла погода, гуляли по городу. У него щемило сердце, когда они подходили к двери её квартиры – сейчас их общему дому. Совместная жизнь. Ему хотелось, чтобы она продолжалась вечно. Им же так хорошо вместе: и днём, и ночью.

Но, как говорится, всё хорошее когда-нибудь кончается. Вернувшись в родительский дом, он не на шутку затосковал. Если бы не конец года, бы совсем сник. Контрольные работы, выставление четвертных и полугодовых оценок – всё это заставляло его держать себя в тонусе. Вскоре наступил новый год.

В ночь на первое января под бой курантов в компании отца и мамы он выпил шампанского. Телефонная линия, была ужасно загружена, раз за разом в трубке царили короткие гудки, но он был настойчив. Услышав наконец-то Танин голос, ощутил щемящую боль в груди. С трудом сдерживаясь от того, чтобы не сказать, как он сейчас хочет быть с ней, обнимать её, прижимать к себе, поздравил. Во втором часу, устав пялиться в телевизор, ушел в свою комнату и до утра, не смыкая глаз, провалялся в кровати. Не спалось не оттого, что из зала доносились голоса из «ящика», смех и реплики родителей, а потому что мечтал. Мечтал о том, как они с Таней могли бы провести эту ночь. Не сложилось. Но ничего, всё ещё будет. Не последний же Новый Год, в конце концов. Ещё как будет! Всё будет хорошо, просто отлично!

Утром уселся за перевод. Сейчас не за деньги. Чайкин подкинул статейку про французскую революцию. Денис не сомневался, Игорь Аркадьевич отлично бы справился и сам, просто так он выказывал уважение к молодому коллеге, мол, куда мне, старику, ничего я в этом не понимаю, переведу, конечно, но кое-как. А вот ты! Ты куда как лучше сделаешь, Денис! Впрочем, и я попробую, сказал тогда Чайкин, а потом сравним, что получилось. Денис постарался, не просто так перевёл, а сделал литературную обработку, чтобы читалось легче и интереснее. К обеду он переписал статью на русском уже три раза – пока окончательно не убедился в отсутствии ляпов, неточностей и «кривизны» фраз. Перекусив наскоро, отправился к Чайкину. Конечно, первое января не самый лучший день для деловых визитов, можно и не застать хозяина дома, или застать, но не в состоянии, располагающем к серьёзному деловому общению. Именно в таком состоянии Игорь Аркадьевич и оказался. Слегка навеселе, разрумяненный, по грудь обмотанный простынёй, он распахнул перед Денисом калитку.

– Денис! Проходи!

– Да я… – засомневался Денис, – не во время, наверное. Вот… – он протянул Чайкину листки с переводом.

Чайкин бегло прошелся взглядом по первому из них.