Читать книгу: «Не упокой», страница 3

Вероника посмотрела в его открытые и слегка уставшие глаза и коротко ответила:

– Я поняла, спасибо. Дядя Паша – профессор, настоящий. Простите, если что… не так.

Северная сторона парка была в паре сотен метров от полицейского участка.

* * *

Тем же вечером она нашла номер ближайшей поликлиники и, позвонив, затараторила в трубку:

– Здравствуйте, мне папа велел позвонить и узнать, внесли ли изменения в наш домашний адрес, потому что мы недавно переехали в соседний квартал – он сильно заболел, хотел вызвать врача, но вдруг испугался, что, если изменения не…

– Фамилия, участок?

– Николай Николаевич Щебельский, пятый, кажется.

– Точно пятый?

– Или пятнадцатый… Ой, простите, а я забыла… Отец меня прибьёт…

– Э-эх… Щебельский? Не кладите трубку…

Она вычислила Щебня, приписанным к третьей по счёту поликлинике, в которую таким же образом дозвонилась:

– Николай Николаевич, восемьдесят первого года рождения?

– Э-э… да, он самый.

– Куда вы переехали?

– Так, может, там у вас новый адрес уже введён? Какой указан-то?

Женщина раздраженно продиктовала ей адрес Щебня.

– Ой, всё верно, уже поменяли! Простите великодушно.

В трубке осуждающим зуммером загундосил «отбой».

Тем же вечером она прошла мимо указанного в амбулаторной карте Щебня дома – кирпичный, четырёхэтажный, без балконов и лифта, с обшарпанной парадной, без домофона. Закрытый двор с детской площадкой, один въезд-выезд для автомобилей, никакого шлагбаума. Вероника высчитала: его окна должны приходится на второй этаж, с выходом на внешнюю сторону. Обойдя дом по кругу, держась подальше, на противоположной стороне довольно-таки тенистой из-за высоких крон деревьев улицы, она взглянула в эти окна: кухня и комната, высокий потолок, лёгкие занавески. Очень высокий потолок! Если правильно рассчитать, то его ноги и до пола-то не достанут, даже с запасом верёвки…

Она выждала, сколько могла – пока в соседних окнах на начал загораться свет. Но его окна так и оставались тёмными, когда она с щемящим чувством быстрыми шагами покидала чужой квартал: сегодня мама с работы не задержится.

Она вообще больше никогда не задерживалась с работы.

Без пяти минут семь на следующее утро Вероника уже была в том же дворе. Втиснувшись в узковатую кабинку деревянного грузовичка на детской площадке, девушка, надвинув на глаза безликую бейсболку, открыла книжку, положила её перед собой на игрушечную приборную панель и стала напряженно просматривать выходящих людей из всех парадных этого дома. С собой у неё был термос и пара сэндвичей.

В подъезд она входить пока остерегалась: ведь если нечаянно столкнуться с ним нос к носу, то это значило бы предупредить его, что пока не входило в её планы. А несвоевременная информация усложняет жизнь – это она усвоила хорошо.

День прошёл впустую – Щебень так и не объявился.

На другой день всё повторилось. Лишь только около восьми утра из открытых окон третьего этажа соседнего пролёта слышались матерные крики и мебельная возня, затем грохот падения – будто шкафчик опрокинули. Потом окна медленно притворились, и всё стихло, а несколько минут спустя из парадной выскочил седоватый мужик с багровым лицом и пакетом подмышкой – ни дать ни взять, чей-то разгневанный сожитель.

Всё разрешилось лишь на четвертый день её ожидания. Ближе к полудню те самые окна на третьем этаже вновь распахнулись, на этот раз очень широко и бесшумно. Вероника с раннего утра, как обычно, пристроилась с книжкой по нейро-лингвистике под детским грибком, прячась от зачастившей мороси, по диагонали через двор от злополучной парадной. Она отчего-то ожидала появления того краснорожего мужика.

Но вместо него подъехала «Криминалистическая лаборатория», а следом – белый высокий фургон без окошек. В таком же прошлой осенью вывозили труп старичка с их первого этажа, когда она возвращалась со школы. По спине девушки пробежал неприятный холодок в недобром предчувствии. Ей было видно в проёме распахнутых окон, как по квартире на третьем этаже передвигались люди – их лица прикрывали простые матерчатые маски, а кто-то мелькнул, прижимая к нижней части лица салфетку, или платок – было не разобрать, но всё равно стало понятно, для чего это.

Последние два дня выдались жаркими, и только сегодня с Балтики нанесло туч и относительную прохладу.

Вероника подумала, что вряд ли «Криминалистическая лаборатория» приезжает по каждому случаю смерти в этом городе и, вспомнив ругань, доносившуюся из тех самых окон, она припомнила и свои тогдашние впечатления: ругались вроде как на равных, потому ей и показалось, что мужчина спасался бегством от сожительницы. Но она ведь могла и ошибаться – ведь видела она только выбегавшего из парадной мужчину. И неизвестно, из какой квартиры. А вот кого слышала – тем более загадка.

Вероника решила подойти к фургонам. Морось поутихла. Из приоткрытого пассажирского окна «Лаборатории» была слышна рация: двое между собой переговаривались. Девушка сделала вид, будто что-то высматривает в канавке вдоль поребрика.

– … одиннадцатый экипаж подтвердил код «тринадцать – пять». Приём.

– Личность установлена? Приём.

– Предварительно, да. На попечении. Статус «двести», рецидив. По каталогу смотри «роман-два-точка-семь-щавель-один-три-восемь». Приём.

Вероника замерла. Её мозг, достаточно привыкший уже к зрительному восприятию информации, автоматически преобразовал услышанные символы в мысленную картинку «Р2.7Щ138», и она поняла, что совсем недавно уже видела эту комбинацию – в том полицейском участке, на обороте одного колоритного фотоснимка. Щебельского. Щебня. Её Щебня. Девушка присела на корточки и склонила голову, обхватив её руками.

«Вот, оказывается, как они кодируют зэков «на попечении». Вот, оказывается, кто так извонялся на третьем этаже, что и окна настежь не спасают! Вот, оказывается, кто улизнул прямо из-под моего носа…! А этот мужик, мужичонка – козёл красномордый… пень седой трухлявый, опередил ведь, выпердыш поганый, опередил…»

Сердце Вероники колотилось на все сто пятьдесят. Нужно успокоиться. И нужно удостовериться. Иначе нельзя, просто никак.

«Почему же адрес не тот?» – лихорадочно соображала она. Быстро прикинув в голове расположение квартир, она поняла, что труп лежит в семнадцатой, а она его поджидала в двадцать четвертой – правильно, семь квартир на разницу и выходит. Возможно даже, что за эти дни он прошмыгнул мимо неё, сконцентрированной на соседней парадной.

«Или записали неправильно, или эта курица прочитать верно не смогла – семёрку с четверкой сослепу спутала! Боже, сколько вокруг идиотов и слабоумных, и извращенцев, господи, как ты их всех сам-то терпишь…»

Гнев в ней клокотал, затмевая рассудок; на глазах проступили слёзы неимоверной обиды, когда неожиданно она услышала над собой озабоченный шепот:

– Дочка, эй, что у тебя…? Чего ревёшь-то?

Она прикрыла рот ладошкой, заметив краем глаза пару стареньких сандалий и несуразную штанину форменных брюк, и тут её снова осенило! Быстро подняв мокрые глаза на водителя, всхлипывая, она выдавила из себя:

– Это… там… это же мой… уч… учитель… учитель танцев… Пётр Иваныч, да? Он умер, да? Скажите…

Водитель с густыми седыми усами и такими же мощными бровями присел рядышком, неуклюже обнял её за хрупкие плечики и принялся успокаивать: