Бегущий со звёздами

Злоба наполняла сердце юного Дзына. Они стояли и смотрели, как враги расправились их братьями и сёстрами, как ранили отца, как убили Дорэалая. Его мать сейчас защищала их всех, a они с презрением смотрели на неё.

Взгляд зелёных глаз обратился к Саэаде.

– Мама, как ты красива. – Произнёс юноша шепотом.

Женщина танцевала с клинком. Тонкая, словно тростинка и грациозная, словно оторвавшийся от ветки лист, летящий к земле, она лавировала между воинов Эйдов, кромсая их силой голоса. Клинок фокусировал и преумножал его мощь в десятки раз, заставляя обидчиков разрываться на части.

Саэада в изящном пируэте сделала оборот и оказалась лицом к лицу с сыном. Её лицо улыбалось, глаза, так же зелёные, горели яростью и любовью. Её настрой, вместе с вибрациями сердца, передался и ему. Уголки рта поползли вверх, и он испытал некое чувство на грани счастья, гордости и гнева.

Такой он запомнил свою маму.

Хлопок. Круглый шарик со свистом вырывается из орудия капитана Эйдов. Он попадает точно в локоть Саэады, разламывая кости и плоть. Оторванная рука, со сжатой в ней саблей, падает на пол, a женщина, с ужасным воплем падает на колени, держась за кровоточащий обрубок. Дикий вопль оглашает округу, заставляя всех скорчиться и зажать уши. Дзыны были чувствительны к голосу, а песня боли вселяла в них первобытный ужас.

Далее последовало еще пять выстрелов оставшихся в живых Эйдов. Выстрелы прошивали тело бедной женщины насквозь. Первый угодил в плечо, второй с корнем оторвал одно ухо, третий попал в живот, четвёртый – туда же. Пятый выстрел попал ровно в центр груди, прямо в сердце. Вибрации прекратились. Голос Саэады умолк навсегда.

Саэалай устремился к своей любимой. Она уже не дышала, когда муж обхватил её своими руками и заключил в объятья. Слезы текли по опухшему лицу. Рана сильно болела, но он не думал о ней, горюя о потерянной любви.

Саэхор был уничтожен. Весь его мир перевернулся. Перед его глазами были глаза матери, любящие и яростные. Сейчас ему было нужно лишь одно из двух – ярость.

В леденящем душу порыве он устремился к сабле. Ухватив её в ловком кувырке, он нацелил её на перезаряжавших орудия Эйдов. В голове всплыли слова боевой песни. «Во-ба-ДО». Мощный импульс вырвался из оружия. Он был настолько силён, что самого его отбросило на расстояние в несколько широких шагов. Сила сабли прошила сразу двух солдат и буквально взорвала дом, стоявший позади них.

Быстро ретировавшись, он повторил слова песни еще громче.

– Во-ба-ДО! – еще одна пара коротышек пала на землю, лишившись конечностей.

Последним оказался капитан Эйдов, ловко увернувшийся от импульса. Он подбежал к юноше, саданул кулаком в железной перчатке тому по лицу и выбил из рук саблю. Следом он ударил того головой в грудь и парень упал на землю. Схватив клинок, капитан навалился на жертву сверху и начал прижимать его к шее юноши, давя на тыльную, не заострённую часть оружия.

Парень, лёжа, остановил лезвие в нескольких мгновениях от смертельного удара, схватив его своими руками. Ручьи крови стали течь по серой коже вниз, по направлению к локтям. Эйд яростно пыхтел, пытаясь закончить это как можно быстрее. Посмотрев в глаза юного Дзына, он ожидал увидеть страх. Но там была ярость, a на губах сияла улыбка.

Протяжная песня вырвалась из его уст, a клинок засиял еще сильнее, чем раньше. Воздух вибрировал и становился густым. Эйд хотел отпрянуть, но не смог. Он оцепенел. Голос юноши становился громче, разносясь хором по округе. Страх, теперь, наполнял сердце капитана. Он испытывал сильнейшую боль.

Кожа на его лице начала трескаться, прогорать и улетать, словно пепел. Выпученные глаза лопнули, забрызгав ужасное гневное лицо парня. Белая кость черепа обнажилась перед тусклым светом солнца и Эйд обмяк. Подоспевший Саэалай откинул его тело и вырвал саблю из окровавленных рук сына. Песнь смерти прекратилась. Юноша потерял сознание.

В долгий путь

Деревья опустили тяжелые лапы ветвей над водой, словно бы желая испить прохладной влаги. Мерное течение реки колыхали всполохи от погружаемого весла. Ладья рассекала зеркальную гладь.

Тонкая рука водила пальцами по резным символам на её бортах. Саэхор читал замысловатую историю в дереве, лишь слегка касаясь его.

Глаза юноши были закрыты, но не очень плотно, и свет солнца дразнил нежные веки. Лучи с большим трудом пробивались сюда через мощные кроны, оставляя тени как последствия сражения.

Его рука погрузилась в прохладу воды. Живность не испугалась его, a наоборот, приняла как своего. Мальки десятками и сотнями крошечных точек облепили его ладонь, будто бы стараясь высмотреть что-то в серых линиях, прорезавших кожу. Юноша с облегчением выдохнул – свежесть влаги уводила боль – шрамы глубоко сидели на дланях Саэхора, хотя и затянулись рубцами и давно не кровоточили.

Музыка лечила всё. Кроме потери.

Саэхор раскрыл глаза. Перед ним, на носу лодки, сидел его отец. Он был облачён в красно-белый кунтуш, подпоясанный широким кушаком. На коленях у него покоился Эвренсаль – чуть ли не главная ценность в народе Дзынов. Такое имя носил редчайший, выполненный руками настоящего мастера-ваятеля, музыкальный инструмент. Он, словно та сабля, что покоила также среди поклажи на дне ладьи, усиливала вибрации и ритмы сердца исполнителя, но направляла их в другом направлении.

Эвренсаль был создан для того, чтобы созидать и творить, воспевать и отдавать почести.

Инструмент внешне походил на некую смесь лютни и волынки. Он стоял вертикально, нижней частью упираясь в колени, между которыми был зажат специальный рычажок. Далее Эвренсаль поднимался наверх, обязательно вплотную касаясь груди Дзына – так он принимал вибрации сердца, усиливая их и преобразуя в музыку. Несмотря на то, что пальцы Саэалая перебирали лишь струны, коих было целых двадцать четыре, но инструмент звучал одновременно как барабан, флейта и еще целый ворох музыкальных причуд. Правой ногой Дзын выбивал ритм, усиленный в настоящий бой набата. Продолговатые трубки, тянущиеся из тела инструмента, отвечали за духовые.

И была, само собой, песня. Работа кузнеца, казалось, сожгла голос отца Саэхора, сделав грубым, но сейчас Дзын пел необычайно высоко, иногда срываясь на фальцет.

Во-во-у-у-у, под солнцем я плыву,

Во-во-у-у-у, от Эксана до Закрая.

Правлю я свою ладью,

Туда, где всё цветёт не увядая.

Орта? Нет! Закована в железо!

И ось Эксана мы не ждём!

Вечный день – одно лишь место,

Окайма, меж мирами где живём.

Тут каждый рад, везде свой лад

Средь гор, лесов и милых хат.

Здесь ко мне любовь пришла,

Что в сердце музыку зажгла.

Саэхор знал эту песню. Она звучала на каждом празднике и вся молодёжь Дзынов соревновалась, кто споёт её громче и пронзительнее всех. Его отец и мать всегда были завсегдатаями пиров и неизменно выигрывали состязание. Прочие боролись лишь за первенство после них.

Саэада надевала платье с широкими рукавами, расписанное золотом поверх красного. Она кружилась в танце посреди площади на празднике урожая в деревне Звездоглядов. Руки её плели в загустевшем воздухе свист, который складывался в музыку. Вторил ей Саэалай, подхвативший Эвренсаль на руки и игравший прямо в танце, плотно прижав его к груди. Лишь немногие так могли, но отец Саэхора мог.

Инструмент не должен был ваять целыми днями. Изредка его доставали из позолоченного футляра для веселья и плясок. Вся округа в те моменты звенела чудесами звуков. Молодёжь уединялась в тенях несадящегося солнца и сливалась в поцелуях, старики сидели на крыльце, держась за морщины рук. Некоторые пускались в пляс, вызывая громкие одобрительные овации. Народ Дзынов был создан для счастья – не знали они горя и не видели плохих снов. Никогда.

Тогда песня звучала гимном счастья и беззаботности. Сейчас же слезы покоились в уголках глаз на лице Саэалая, бередящего воспоминания. Ностальгия всегда вызывает лишь еще большую боль, но ему нужно было выстрадать свою потерю.

Легкий ветерок крутил летящие вниз листья, заставляя их по несколько раз огибать ладью. Юноша склонился над рекой. Вода была прозрачной. От самой зеркальной глади вниз было видно жёлтое песчаное дно. Оно казалось очень близким.

***

– Вы точно так решили? Мы вас не прогоняем. Наоборот! Будем только рады, если вы будете с нами. Особенно, в такое неспокойное время. – старший из пращуров стоял на пригорке, смотря на то, как суетится вечерняя деревня, оправляясь от беды.

Рядом стоял Саэалай. На его руках покоился Эвренсаль.

– Кезрэн, – мужчина обращался к старцу на вы, как к равному, – не смогу я жить там, где погибла она. Нельзя отравлять себе существование ядом воспоминаний. Родное место тебе мило лишь до тех пор, пока тебе есть с кем разделить его красоту. A без неё мне ни дом, ни ограда, ни пруд… – он вздохнул, не закончив фразу. – И старый дуб стал бельмом на глазу.

– A как же малой? Что с ним? Неужели он тоже хочет уйти? В его возрасте тяжело покидать родные края – он может сломаться. – Старец не терял надежды переубедить Саэалая.

– Так будет лучше. Он ведь совсем как она, боец. Мы прошли всю Окайму от и до, прежде чем осели тут. Видели Орту, сражались на пограничье за одного из местных князьков – они платили железом. – Взгляд Кэзрена, при упоминании Эйдов уже не выражал той дедовской заботы, как раньше. Глаза его сощурились в гневе и презрении.

– И что теперь от них ждать? – злоба на лице пращура сменилась недоумением. – Они выросли, поумнели – это правда. И теперь их аппетиты возросли. Старик Сэрькиз, почти уж сто лет тому назад, учил нас, что мы должны поддержать их. Они – молодёжь, в сравнении с тысячами лет Дзынов и десятками – всего большого диска. – A его учили его пращуры. И так до седых веков.

– Если я скажу тебе: «A я ведь предупреждал!» – это будет слишком? – Повернул к нему свою голову Саэалай.

– A, какая теперь разница? Всё равно бы никто не поверил. Боль хранится в памяти много дольше слов. – Глаз старца покосился на инструмент. – Сам? Если не сможешь, я пойму. Возьму на себя этот груз.

Пальцы Дзына вцепились в Эвренсаль.

– Справлюсь. Спасибо тебе, Кезрэн.

– Забирайте его с собой. – Пращур кивнул на предмет в руках Саэалая. – Мы смастерим новый. A ты малого научишь, как обращаться.

Молча они спустились вниз, в деревню.

На площади уже собрались все жители деревни. И стар и млад собрались проводить в Закрай души убитых Звездоглядов. Плач разносился меж домов.

Сцепившись руками Дзыны собрались в три круга, означавших три явности их диска: Эксан – ось мира, срединную Орту и Окайму. В центре были сложены тела в форме Розетки – символа света и солнца. Дети и молодёжь, затем взрослые, a ближе всего к покойникам – старики и пращуры, знавшие их дольше всех.

Саэалай и Кезрэн прошли средь расцепившихся, на доли секунды, Дзынов к центру, заняв места среди пожилых. Все выполнили традиционные движения – одну руку они держали на плече стоявшего рядом, a вторую клали на спину стоящего впереди. Так все жители оказывались связанными воедино, усиливая звук Эвренсаля.

Скорбный хор поднялся высоко в небо вместе со струнными переливами.

Затем раздался топот ног. Не нарушая порядка, в котором они стояли, Дзыны кружили вокруг погибших. Слезы сменялись задором. Инструмент подстёгивал темп, выдавая нужный ритм. Дальше он пустил в ход еле слышный звон маленьких колокольчиков и клавиш ксилофона.

Саэалай достойно справлялся с возложенной честью провожать умерших в Закрай. Похороны Дзынов были тяжелым испытанием для того, кто направлял музыку.

День всегда отдавали скорби и слезам, оплакивая тех, кто покинул диск раньше времени. Их музыка более не была слышна в Окайме, с ними нельзя было поговорить или станцевать. Это печалило народ.

Вечер и ночь же предоставляли большому громкому обряду радости – проводам душ в Закрай. Там они продолжат жить там и, возможно, увидятся с Бегущими со Звёздами. Но, в отличие от них, уже не смогут вернуться на диск.

Пот ручьями тёк по лицу Саэалая. Он был сосредоточен на музыке, перебирая струны Эвренсаля. Его сердце колотилось так, чтобы инструменту хватило силы издавать достаточно громкий и разнообразный звук. Именно это считалось настоящим мастерством среди Дзынов.

Сложенные символом солнца тела начали светиться, наполняя блеском мокрые лица. Затем они начали распадаться и улетать наверх цветной пылью. Словно тысячи летних бабочек вмиг воспарили в ночное небо. Саэалай бросил последний взгляд на лицо жены.

– Я догоню тебя в Закрае, любимая.

Спустя несколько минут в центре круга осталось лишь небольшое свечение. Музыка утихала. Усталые Дзыны старались зачерпнуть побольше воздуха в открытые рты.

Небо приняло их братьев и сестёр. Танцы и песни длились всю ночь и до утра, покуда последние не свалились на землю от усталости.

***

Отцовская песня утихла и несколько листов, круживших вокруг ладьи, легли на гладь воды. Саэалай поднял глаза. Свет щекотал его щёки. Он усмехнулся и раскрыл широкую улыбку на лице.

Саэхор смотрел на него, но не мог сделать того же. В его годы душа не обучена еще такому смирению. Пожар ярости пылал внутри, требуя отмщения.

Юноша ненавидел Эйдов. Ненавидел их мир. В мыслях он разрушал срединную Орту – обиталище коротышек. Она была самым широким и большим участком мирового диска, вмещая в себя множество городов.

Справедливости ради, стоит отметить, что ненавистный народ детей был уж вовсе не таким уж и низкорослым. Такое название появилось много сотен лет назад среди Дзынов, считавших тогда Эйдов дикарями. Ростом в те годы они едва доставали им до пояса. Сейчас же они были высокому народу по грудь, будучи заметно шире и мускулистее.

Народ Орты показал и силу своих технологий. За те годы, пока Дзыны занимались аккуратным сохранением природы вокруг себя, Эйды, не имевшие каких-либо принципов, обскакали их во всём.

Во всём – кроме музыки. Сердца коротышек были спрятаны глубоко в плотной груди. Они молчали, не способные издать и одной вибрации.

Но кому известно, может они смогут разобраться и в этом секрете? Тогда утончённость Дзынов станет атавизмом, стерев их из истории.

– Попробуешь? – Отец юноши протянул ему увесистый инструмент. – Чего сидеть грустить. Лучше бы песню спел.

Его улыбка подкупала Саэхора, и он с лёгким сомнением принял предложение. Мощь Эвренсаля пробрала его. Казалось, что между пальцев пробегают крошечные молнии, поднимаясь к голове и шевеля златые волосы. Приятное покалывание появилось на кончиках пальцев, протянутых к струнам.

– Возьми его правильно – прислони к груди, a упор ткни в днище ладьи. Это тебе не лютня, на которой ты играл в деревне. – Отец наставлял сына. С самого детства Саэада учила его играть на многих инструментах, но лучше всего он играл на её лютне. – Успокой сердце, иначе сорвёшься и он тебя оглушит. Пару недель будешь потом с перевязанными ушами ходить.

Малый внимательно слушал родителя, исполняя всего его указания. Парой глубоких вздохов он привёл себя в порядок, но утихомирить биение сердца он был не в состоянии.

– Всё в порядке. Я выдержу, пап.

Саэалай с прищуром смотрел за движениями сына. Конечно, он беспокоился, но холодная уверенность пальцев, перебиравших струны, поражала его. Парень хладнокровно играл свою музыку, выуживая не только изящные звуки нижних нитей Эвренсаля, но и верхних, отвечавших за густой бас.

Ногой он начал выстукивать ритм. По воде начали расходиться тревожные круги. Отцу следовало бы остановить своего сына, но он не мог оторвать глаз от действа. Саэхор начал петь, вторя лесным птицам. Голос Дзынов был уникален и они с лёгкостью могли быть как иволгой или соловьём, так и хищным канюком, кричащим из высокого гнезда.

Живность показалась на берегах реки, внимательно смотря на проплывавшую ладью. Воздушные вихри начали кружить вокруг них. Саэалай обеспокоенно старался перекричать мелодию.

– Сын! Остановись! Сейчас же! – Юноша не слышал его

Саэхор лишь с большей яростью налегал на струны, стирая пальцы в кровь. Под лодкой начал образовываться могучий водоворот. Окружавшие их деревья начало утягивать в его эпицентр, где находилась ладья с Дзынами. Животные в ужасе разбегаться, но некоторых из них уже утащило в воду. Пара маленьких лисят, оторвавшихся от матери, безнадёжно барахтались во вспененной воде.

– Прекрати немедленно! – Саэалай рванул к сыну, пытаясь вырвать инструмент из рук, но его вжало в ладью. Оторванные ветки и даже целые брёвна кружили вокруг них, уничтожая смиренное спокойствие леса. Мужчина с ужасом наблюдал за бедствием.

Рука его беспомощно копалась в пожитках на дне лодки, пока не коснулась рукояти клинка. Саэалай вытянул его и выставил перед собой, острием направив в сына.

– Во-ба-ДО! – еле слышно произнёс мужчина, но даже этого хватило, чтобы мощный импульс вырвался из оружия. Невидимой стрелой он впился в Эвренсаль и разорвал его напополам. Оглушающий хлопок взрывной волной раскидал по округе всё, что вобрал в себя вихрь и водоворот. Юноша вылетел за борт, потеряв сознание от удара головой о дерево.

Вовремя подоспевший Саэалай схватил сына за шиворот и затащил обратно в ладью. Взяв весло, он начал править к берегу, куда лодка и уткнулась носом через пару минут.

Отец осмотрел Саэхора – на лице были порезы от разлетевшегося инструмента. Дыхание было нечастым, но ровным.

– Живой. Ну и отлично! – сказал Саэалай самому себе, и устало улёгся на береговой песок.