Читать книгу: «Игра матричного поля», страница 2

Он появился в моей жизни – ну очень неожиданно. На тот момент происходила довольно мощная переоценка ценностей, которая убрала из моей жизни всё лишнее и даже то, что мне казалось, лишним не является. Прошлое место работы стало для меня максимально душным, и я не просто ушла, а ушла в никуда, позволив себе три месяца не делать абсолютно ничего.

В момент, когда накопления начали заканчиваться, я начала искать подходящее место для дальнейшей реализации. И я его нашла… И его… нашла.

Обнуления действительно вычищают окружающее поле, но свято место пусто не бывает, как мы знаем. И я в принципе допускала мысль, что раз никого не осталось, значит, появятся люди другого качества. Так и произошло. Среди всех остальных появился и директор, который стал для меня больше, чем просто начальником.

С виду он был особо не приметный. Невысокого роста, с легкой небрежной щетиной, широкими плечами. На тот момент ему было чуть больше сорока. Сильно заумный, не контролирующий свои высказывания человек со странной привычкой ходить в одном и том же. Если его не знать или знать плохо, то можно в нём разочароваться в первые же десять минут. Но если не входить с ним в жесткую полемику… он проявляет желание раскрыть собеседника, дабы оправдать потраченное на него время. Слушает внимательно, не перебивая. Расчетлив… Всё это были наблюдения со стороны. Именно таким его знали окружающие. Но мне он раскрывался каждый раз совершенно по-другому.

По отношению к нему проявлялся какой беспощадный эгоизм. Куда бы он ни уезжал надолго, я всегда чувствовала дикую боль внутри. Прощала ему его отсутствие в моей жизни только на выходных. Привязалась. Он всегда знал, когда мне плохо. Старался быть в этом плане внимательным. Я проследила это, когда он начинал задавать наводящие вопросы по моему самочувствию именно тогда, когда оно было, мягко говоря, «неликвидным».

И вот, как обычно, я села напротив него, но на этот раз молча.

– Не выспалась, что ли? – громко и с насмешкой спросил директор, очевидно, пытаясь задорным тоном поднять мне настроение.

– Есть такое, – тихо ответила я.

– Понятно. Если хочешь, можешь уйти пораньше, – проговорил он, складывая исписанную бумагу в одну стопку.

У него была интересная привычка – при разговоре с людьми он редко смотрел им в глаза. Чаще он царапал карандашом на оборотной стороне уже ненужных чертежей различные фигуры, одну перетекающую в другую, тем самым помогая себе создавать структуру своих мыслей.

– Нет, всё нормально, я доработаю, – отрешенно ответила я.

Закончив своё дело с бумагой, он снял очки – как я шутила, в них он мог отчётливо видеть всю Солнечную систему, ибо размах диоптрий был огромен – протёр их о свою кофту, надел обратно и, на этот раз, смотря мне в глаза, произнёс:

– Знаешь, и я сегодня спал плохо. Читал долго и не понял, как ночь прошла.

– К тебе приходили во сне сущности рассказать о параллелях? – шутливо спросила я.

– Нет, тебе точно нужно выспаться…

– В чем смысл? – Я резко выдала ему вопрос.

– Смысл жизни, имеешь в виду?

– Ну да. Люди кого-то из себя строят, куда-то стремятся, кем-то пытаются быть в ущерб своим истинным желаниям…

– Я убежден, что единого для всех смысла нет. Мы сами создаем смыслы. Мы сами ставим цели, и сами придумываем, во что верить.

– Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Столько всего в жизни произошло и столько всего нужно принять, чтобы это не мучило изо дня в день! Как-то дальше жить, верить во что-то, создавать те самые чёртовы смыслы…

– Вполне возможно, что ты заигралась в историю познания себя. Открыв одну дверь, ты упрёшься в другую, и так до бесконечности. Просто жить разве не может быть целью? Просто делай, что нужно, и всё будет, как должно быть.

– А как должно быть? Это слишком просто и слишком примитивно. Я никогда в не поверю в то, что мы тут просто для того, чтобы поспать, пожрать, понервничать, постареть и умереть. Чувствую, что меня выводятна совершенно другой уровень размышлений. Не могу отделаться от мысли, что человек способен на большее, на что-то невероятное, глобальное…

– Ты умеешь усложнять, да… Но, может, это и неплохо. В этом твоя глубина. В любом случае ты рано или поздно получишь то, чего желаешь, будь то глубинные знания или ключ от склепа, где лежит артефакт Бога. – Он засмеялся. – Тут вопрос в том, что тебе придется отдать взамен. Какой ресурс ты готова отдать за то, чего по-настоящему хочешь? Думаю, деньги и время – это самая малая кровь, которой ты можешь откупиться. Всё, когда-нибудь заканчивается, Диана. И твой страх остаться одной, и твой страх потери связи с детьми. Всему своё время. Мне кажется твоя потребность выкопать из себя чудо и что-то, что человек еле-еле может объяснить, связано с твоим желанием не переживать ту боль, что в тебе за все эти годы сформировалась. Ты вытесняешь одно другим.

– Я пытаюсь исцелиться. Всё было не просто так, и это я точно знаю. Ничего не бывает просто так, – произнесла я, непроизвольно наклонившись в его сторону.

Решив окончить наш диалог, я встала, дотронулась до его плеча с фразой: «Пойду немного поработаю» и ушла к себе за рабочее место. В течение дня он ещё несколько раз звал меня по разным причинам. Но главная причина скрывалась в том, чтобы не дать мне утонуть под гнётом своего настроения. Иначе даже рабочий процесс будет коту под хвост.

Он знал всё о моем прошлом. Все подробности. И, кстати никогда никого не осуждал, а отчасти мне этого хотелось. Мне так не хватало жалости именно от него. Какого-то сопереживания, сочувствия. Только от него. Когда другие начинали накрывать меня этим, мне становилось противно. Я сразу вся обволакивалась дрянным ощущением беспомощности. Я знаю, что он меня где-то боялся, понимая ту бурю эмоций, что тихо кроется за моей видимой природной дипломатией. Я была просто оглушена и ослеплена своей гордыней по отношению к нему. Он был единственный человек, который был готов говорить обо мне столько, сколько бы мне потребовалось. И я видела в нём мужа, что однажды я нескромно ему и озвучила. В ответ услышала молчание, что тоже своего рода было ответом.

Значение других людей в жизни человека, конечно, отчасти преувеличено. Я некогда знала людей, что без социума считали себя никем. Полное отождествление себя с тем, что ты делаешь, и кого привлекла в свою жизнь. А значит, если в какой-то момент они тебя по каким-то причинам отвергнут, это будет невероятный крах. Это тянется из прошлого, когда тебя заставляют поверить в окружающий мир, как во что-то единственное, во что по-настоящему стоит вкладываться и верить.

Но ты одна. Всегда.

Когда начинаешь это понимать, твоё убеждение в том, что для счастья нужно иметь много людей вокруг, растворяется. На самом деле это еще одна иллюзия, создающаяся матричным полем. Социум раздвигает наши возможности проявляться, но также накидывает на нас кучу ярлыков, несоответствующих нам. Это заставляет задуматься о том, какой же ты видишься человеку напротив, что является по сути самой мощной ошибкой.

Это внутренний саботаж, который объясняется незнанием себя, даже того, кого сейчас в вас принято называть личностью. Снова происки матричного ума. Люди утоляют свою прихоть быть значимыми через людей, самоутверждаются за счет них.

Но что, если допустить мысль, что все они – это ты? И они каждый раз ведут себя таким отвратным образом, потому что их задача перед тобой, как твоя перед собой – не закрыта.

В процессе проживания мы редко замечаем свои несовершенства. Делаем какие-то неосознанные поступки, делаем друг другу больно. Когда все люди – это я, концепция становится принципиально другой.

Тебе не нужен никто, чтобы быть счастливым, но нужны все, чтобы увидеть себя с разных сторон.

У кого-то есть то, чего нет у тебя, кто-то ведет себя чуть более свободно, и ты охотно его за это готова осуждать. На самом деле это есть в тебе, но ты не знаешь, как это проявить, и вместо воодушевления ты испытываешь злость. Хотя яростно жаждешь подобного, иначе ты бы не стала так активно за это цепляться.

Помимо прочих рамок, директору не хватало смелости жить так, как он хочет. Он видел себя другим, масштабным, безграничным – но быстро отказывался от этого. Вместо реализации своего потенциала он выбирал остаться на своём никому не известном месте, в тени и в некой прикрытой оболочке, защищающей его безкожность.

Это было очень похоже на меня. Быть может, поэтому я так хотела быть рядом? Мне нужен был не он. Мне нужно было увидеть себя в нём, чтобы осознать свои проблемы и спасти себя.

Это будет странно звучать, но мы пришли сюда, чтобы в том числе спасти себя.

Глава 2. Явление

"Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки: царство над миром принадлежит ребенку"

Гераклит Эфесский

Куратор удивлял. Я понимала, что он способен на большее, чем мог мне рассказать и показать. Все наши с ним гуляния заканчивались как интересный короткий сериал с интригующей последней фразой "на подумать" до следующей серии.

Он шёл у меня на поводу, отвечал на интересующие меня вопросы, вплоть до касающихся совершенно других пластов вселенной, других мерностей. Я, конечно, и половины своим скудным матричным мозгом и представить не могла, однако слушала с упоением, жадно переспрашивая что-то совсем уж непонятное.

Люди и вправду живут, будто спят. Делают одни и те же движения, живут в одних и тех же событиях и даже говорят, повторяя одни и те же слова, совсем как запрограммированные на фантомную жизнь.

Как проснуться в более благостном мире, где нет разрушительных сценариев? С чего начать? Каким образом я могу изменить своё восприятие, а точнее, полностью сменить свой взгляд на жизни? А ещё точнее – после всего, что произошло, полностью изменить, сформировать принципиально новую концепцию восприятия жизни?

Знать всё это было для меня необходимым. Иначе было не понятно, как существовать дальше с грузом деструктивных программ. Чтобы увидеть грандиозную суть или осознать отсутствие особой значимости каких-либо событий, нужно остановиться и вернуться в исходное положение, туда, где, вероятно, всё начиналось.

Куратор погрузил меня в загруженные в систему воспоминания о рождении. По его словам, это было нужно, чтобы прочувствовать момент того самого щелчка, когда был создан мир, проект под названием «Диана».

***

Холодное, голодное время, Грузия. Гражданская война, куча разногласий. Дискурс был связан с переворотом в стране. Еда по талонам, отсутствие горячей воды и света…

Схватки у матери начались около девяти вечера, дома. Позже картинка сменилась, и мы с Куратором оказались уже в самой палате роддома в момент рождения.

Подхожу к столику – а там я. Маленькая, хрупкая, но уже с большими осознанными глазами. Застыла над ней. Куратор подошёл близко и склонил голову так же, как и я:

– Знаю, о чём ты думаешь. Высшие творят невероятное для понимания мозга человеческого. Даже если ты просто постараешься понять, как они это делают, потеряешь уйму энергии впустую.

– Мне страшно… – произношу я, окидывая взглядом всё вокруг.

– Почему? – заинтересовано спросил Куратор.

– Это всё словно не со мной. Как я, сейчас будучи в состоянии восприятия реальности – той, что есть, могу наблюдать над собой из прошлого… Как я могу смотреть себе в глаза? Видеть своё рождение, в конце концов! Мне хочется плакать…

– Эмоции… вот этим люди и уникальны. Во-первых, это загруженная информация в твоей системе. По сути, мы сейчас находимся в воспоминании твоего чипа. Всего этого никогда не случалось. И ты этого помнить не могла, даже если бы это была реальность и часть твоего истинного, исходя из возраста. Это сюжет сценария матрицы, картинка, которая изменению не подлежит. Во-вторых, если мы с тобой захотим уйти дальше и посмотрим все воспоминания тебя из детства, то ты осознаешь, что там везде есть ты – осознанная, истинная и всегда прилагающая усилия для сохранности твоего персонажа.

– То есть… это я всё это время давала себе знаки, оберегала себя до этого момента?

Куратор кивнул. Мы оба поняли, про что говорим.

Находясь в семье, я объективно, имея двоих маленьких детей, не испытывала счастья. Постоянные измены, побои, скотское отношение заставляли меня делать странные по природе человеческой вещи, а конкретно – ненавидеть свою жизнь без понимания, что всё может быть исправлено. Странные они потому, что человек всегда должен видеть «свет в конце тоннеля». Но видеть он начинает его, по большому счету, только тогда, когда отходит от ситуации подальше. Мне же, в те времена, и в голову такое прийти не могло.

Депрессия уничтожала все мои стремления. Я не могла радоваться ни детям, ни факту жизни. И вот однажды, когда я решилась на самый отчаянный для себя поступок, произошло что-то, что я не могла объяснить много лет подряд. И тут пришел ответ.

После очередного домашнего скандала я хотела выброситься из окна квартиры на седьмом этаже, где мы тогда жили. В квартире мы с детьми остались втроём. Уложив детей спать, я медленно зашла на балкон, наклонилась с него очень сильно, чтобы увидеть, где я приземлюсь. Это было состояние помутнения рассудка, абсолютно неконтролируемое. На том злосчастном балконе я вела себя так, словно делаю совершенно обычные, рутинные вещи. Время тогда сильно замедлилось, а в голове гудел белый шум. Внизу я увидела серый асфальт, на котором по иронии судьбы белым мелом, нечёткой детской рукой было написано слово «мама».

Я бы сделала это совершенно точно. Но вдруг я услышала, как в комнате, в которой спали мои дети, громко заиграл телевизор. Сам собой. Я еще минут пять после услышанного не хотела идти обратно. Но позже зашла на кухню с балкона и услышала, как маленькие ножки сонно, медленно ведут моего ребёнка ко мне.

Это был не единственный эпизод, который мне так отчетливо запомнился. А после кто-то или что-то, помешав мне сделать эту страшную вещь, давало мне знаки. Я благодарила о них небо. Знаки придавали мне желание жить дальше. И в какой-то момент помогли мне сделать очень важный и по итогу верный шаг – уйти из семьи. Не помню самого момента побега, но помню свою хитрость и то, что я испытывала колоссальное спокойствие в процессе. Словно мне из глубокого ресурса, из каких-либо мне неведомых глубин, дали силы, и я смогла воспользоваться ими на изменение событий.

Небесам было угодно сделать меня восточной девушкой из семьи, которая имела многие противоречия, связанные с тем национальным миром, к которому они принадлежали. Все творили, что хотели, а потом, рассуждая на тему своих поступков, приводили какие-то странные доводы, объясняя всё одним и тем же «так принято».

В том периоде я не чувствовала безусловную любовь. Как только я уходила в иллюзию, что я люблю всё, что меня окружает, или тех, кто меня окружает, меня тут же опускали на землю показательными событиями. Анализируя сейчас всё, что происходило, я могу сказать: это были намёки. Всё когда-нибудь заканчивается, и это лучшее, что осознал для себя человек.

Плохое, закончившись, дает свободу мыслям о чем-то новом, прекрасном. Хорошее же заставляет тосковать по этим состояниям. И это делает их уникальными.

Создатели явили невероятных и в рамках игры достаточно противоречивых существ. Всегда ведь есть выход из любого положения! Однако мы упрямо крутим юлу своего беспокойства. Мы либо поразительно глупы, либо так любим свою боль, что отчаянно не хотим видеть дверь со светящимися буквами над ней «выход». Кажется, они смотрят на нас и часто не понимают, что с нами такое? Мы то плачем, то смеемся, то любим, то ненавидим. Их система осознаний безгранична теми знаниями, которыми они обладают, и примитивна одновременно. Если бы они умели чувствовать, они бы не имели такой интерес к нам.

Моя история связана в первую очередь с тем, что если ты не берёшь ответственность за свою жизнь, то ответственность за неё возьмет кто-то другой. Я не забывала про это.

Вспоминаю, о чём я думала в те злосчастные времена, и понимаю: я сама увеличивала объём ненависти ко всему, что меня окружало. Тогда это было абсолютно логично. Мне было непонятно до боли, как человек, который улыбался тебе вчера, был близок к тебе и твоей семье, может подло обойтись с тобой сегодня. Я частенько ловила себя на мысли, что если они там, с неба, нас любят, почему допустили до нас людей, которые нещадно разрушили нас, заставили ненавидеть мир, переходить границы и в конце концов стать воинственно настроенными, осознав свою жуткую долю?

Гораздо позже женщиной осознается, что воинственность – это удел мужской энергии. А она, в свою очередь, – энергия действия. Ведь если кроме тебя, нет никого, и все вокруг – это либо фантомы, либо души, пришедшие для высшей цели тебя изменить, то всё более-менее становится понятным. Тебя выводят на действия для форсирования и так уже долго раскрывающихся событий. Всё должно быть вовремя и, если изнутри есть хоть малейший позыв к действию, его надо использовать.

Проблема и большая привилегия одновременно заключается в том, что в женщине есть всё – все энергии сразу. Именно так, бушующей изнутри, она себя чувствует и всю свою жизнь ищет гармонию и единение с кем угодно, кроме самой себя. Удел этих прекрасных существ – в противостоянии природы переживаний. В этом есть кинематографичный шарм, но и особый риск в возможности всё уничтожить, в том числе себя. Это в определённый момент стало для меня чуть более реальным, чем просто мысли, если вспомнить историю с желанием выброситься с балкона…

Всё это время я стояла у люльки, где маленькая девочка, только открыв глаза, по рефлексу искала грудь своей матери, пока ту после родов приводили в порядок. Что я испытывала в этот момент, описать будет более чем сложно, а точнее, это невозможно.

Чуть отойдя от новорожденной, я обратила внимание на два высоких тёмных силуэта по обе стороны люльки, где лежала девочка. Мне хотелось к ним подойти, но я не стала. Было какое-то чёткое ощущение, что когда-нибудь я точно узнаю, кто они. Когда-нибудь, но не сейчас.

– Ты закончила? – громко спросил Куратор.

– Да… – тихо ответила я.

– Отлично.

Он положил руку мне на плечо… и тишина…

И вот важная мысль: мне было её жаль, потому что я знала, что её ждет впереди. Но я не позиционировала её как себя. Тогда кто я? И кто впоследствии она? Одно я знала точно: даже если ей придется идти по той самой дороге, ей нужен сильный дух рядом, который даст ей чувство безопасности как минимум. Оставалось выяснить, могу ли я помочь ей изменить реальность и попробовать переиграть что-либо.Я вернулась на основную ветку реальности. И ещё долго не могла выкинуть из головы образ той маленькой, только что родившейся девочки. Мне было её жаль. Сильно.

Я многое позабыла. Особенно, что касалось совсем раннего детства. Оставалось наблюдать за ней. Так что же это получается… Я начала с конца или дублирую начало?

***

Рано утром я собралась на работу и поняла, что начала видеть мир немного по-другому. Цвета изменились, стали более яркими. А какие-то – смешались, и я не могла их полноценно идентифицировать, как раньше. Люди стали заглядывать мне в глаза. Животные при мне переставали издавать звуки и так же старались заглянуть внутрь моих глаз. Одно было понятно: бояться этого не стоит. Это была часть неизбежной трансформации на фоне моей проработки прошлого.

Я дошла до офиса. Он находился в здании бывшего завода резиновой техники, почти подвальное помещение. Остановилась на ступеньках и взглянула на свои руки. Они стали какими-то… другими. Дошла до своего рабочего места, включила компьютер и начала оглядываться по сторонам.

– Привет, Диана, – со мной поздоровалась секретарь. – Все нормально с тобой?

– Да, просто плохо спала, – с неохотой произнесла я.

– Выглядишь, будто не спала вовсе, – заметила она, перекладывая бумаги и поглядывая на меня из-за очков.

– Что, я совсем плохо выгляжу? Прям жутко? Жутко-жутко? – широко улыбаясь, я стала кривляться секретарю, а она громко засмеялась.

Я часто шутила с коллегами. Всегда пыталась создать дружественную атмосферу, где каждый чувствует себя комфортно. Мне было это необходимо. Казалось, что если уж я и провожу на рабочем месте большую часть своей жизни, то буквально должна стать каким-то нейтрализатором напряженной атмосферы.

Рядом с моим рабочим местом было большое зеркало почти в пол. Я подошла к нему близко и увидела, что мои зрачки расширены, а цвет глаз стал темнее. Руки, глаза, восприятие мира… Казалось, меня уже сложно чем-то удивить, однако мне точно нужны был ответ на вопрос, что со мной происходит.

Кое-как отработав до вечера, я приползла домой. После душа стал ощущаться жар тела, что позже подтвердил градусник. Кости ломало страшно. Вдруг раздался звонок, меня набрала мама:

– Как дела? – спросила она задорно.

– Все хорошо, мам…

Я отчаянно не хотела выдавать своё самочувствие. Ведь мама жила в соседнем подъезде, и в случае, если мой ответ ей был не по душе, она вполне могла дотопать до меня. Это, конечно, сначала меня немного побесило бы, но позднее я бы вспомнила, что я для неё такой же ребёнок, как и мои вечно малыши. Из примечательного: после моего развода мама стала очень внимательна ко мне, и она всегда чувствовала, если со мной что-то было не так. Так что провернуть с ней ложь или недоговорённость было крайне сложно.

Мама рано вышла замуж. К слову, в пятнадцать у неё уже был первенец. Так же стремительно она осталась одна с тремя маленькими детьми на руках. Она много работала, ведь всех надо было кормить. И я, например, своё детство помню без неё. Могу вспомнить какие-то события того времени с сестрой или с братом, но, к сожалению, не с мамой. Я долго была обижена на неё за это. И за то, что она дала меня в обиду в столь раннем возрасте и позволила мне вот так связать свою жизнь, буквально повторяя её сценарий. Хотя, признаться честно, я сама её не всегда подпускала к своей семье. Да и могла бы она тогда пойти наперекор всем вокруг в отношении меня? Скорее нет, чем да, что тоже было поводом для нашего с ней недопонимания.

В критических моментах хочется, чтобы кто-то пришёл на помощь, просто прочувствовав эмпатически нашу боль, и спас нас. Но мало того, что это глубоко детская позиция, но и давайте вспомним, что любые жизненные процессы являются частью игры. Позже – ещё одним из этапов осознания.

Я поспешила быстро закончить разговор с мамой, уверив её, что все в порядке, и это лишь вечерняя усталость. Легла на кровать в надежде крепко уснуть. И вдруг – стук в дверь. Неохотно подошла к двери, открыла её… Пришла младшая сестра.

– О-о-о, вот это видок у тебя… Ты чё, заболела? – схватив меня за руку, обеспокоенно произнесла сестра.

– Нет, я просто побывала в прошлом, – со странной ухмылкой ответила я.

– И как? – снимая ботинки, смешливо спросила сестра, очевидно, решив мне подыграть.

– Это удивительно, но, кажется, мне начинают открываться очень масштабные вещи, которые требуют от меня большего внимания, – с болезненным видом, но очень вдохновлено ответила я.

– М-м-м, понятно…

Самая младшая из нас до определенного момента была мне ближе всех. С ней я могла поделиться всеми событиями в своей жизни без опаски, что кто-то может использовать против меня какие-либо факты. Я очень ценила сестринскую верность, которая существовала между нами.

Её интересовало неизведанное. Она была любопытна настолько, насколько её сознание будоражилось ситуациями в моей структуре событий. Я никогда не переживала за неё, а только изредка могла зайти в её поле посмотреть, как она и чем занята.

Да, я умела многое до того, как начала путешествовать в параллелях. Дар предвидения, невероятно острая интуиция. Я чувствовала всех, кто был в моем поле и даже могла контролировать состояние своё и людей. Могла лечить как дистанционно, так и локально. В это сложно поверить, но это правда.

Однажды я столкнулась с очень горькой истиной. Были вещи, которые я могла предвидеть, но исправить не могла никак. Например, смерть родственников.

До смерти старшей сестры моей матери я за несколько месяцев видела странные картинки, связанные с ней. Например: она в пустыне варит коровье сердце. Или она падает в людном месте, но никто ей не помогает. Я так и не осмелилась рассказать об этом матери. Но отчаянно пыталась подтолкнуть маму к каждодневному общению с ней, зная, что мама станет себя винить, что редко говорила с сестрой перед её кончиной.

Я думала, что это предвидение касается конкретно этой сестры матери. Но когда подобные картинки начали посещать меня и по поводу другой, и та также через время скоропостижно скончалась, я поняла. В информационном потоке я могла ловить картинки из ближайших будущих событий, связанных либо со мной, либо с моим окружением.

Куратор как-то рассказывал, что на ветке реальности были оставлены метки, которые миновать не получится, хоть ты тресни. В процессе я убедилась, что это похоже на правду.

Мои сёстры в качестве способностей тоже многое умели. Младшая, по крайней мере, никогда этого передо мной не скрывала. Здорово, что с ней я могла говорить как есть. Забавно, что и родились мы с ней в один день, но с интервалом в двенадцать лет. Считаю, это тоже намек на то, что наши души сплетены, и эта игра проигрывается для нас обеих каким-то очень важным образом.

Но я не знала, до конца ли реальны мои близкие… существуют ли они? Или это тоже я? Призма моего внутреннего? Меня часто пугали мои вопросы, ведь они по большей степени касались сокровенного – моих ближних.

Доедая бутерброд из холодильника и высунув голову из своего смартфона, сестра провела рукой по моему лбу и тут же дала заключение:

– Милая, ты очень сильно горишь. Давай вызовем скорую, – обеспокоенно сказала сестра.

– Они собьют температуру, и позже мне вновь придётся испытать этот жар. Его надо прожить. Это моё физическое тело сопротивляется внутренней смене порядка, новой информации и тем переменам, что предстоят…

– Или сопротивляется твоим экспериментам…

– Или…

Я уверила её, что мне хочется спать. Но я знала, как этот жар на меня повлияет. При сильном повышении температуры – до критической шкалы градусника – человек уходит в коматозное состояние. Мне это было на руку. Так можно быстрее окунуться в то самое пограничное состояние для встречи с Куратором, в котором можно поработать над собой без каких-либо усилий.

За время моего познания себя и ухода в различные практики я осознала, что в самых пиковых ситуациях, связанных с самочувствием человека, можно под особыми состояниями зацепиться за крючки своих травм. Ты как бы не ждешь, что в реальной жизни тебя заставят прожить вновь травму, чтобы ты поняла, насколько важно её проработать, а работаешь на опережение. А теперь, когда у меня появился ещё и проводник в мой внутренний мир, который сможет расшифровать какие-то моменты, работа над собой стала особенной. Появился интерес познания своих глубин и возможностей.

Сестра решила остаться у меня. Я постелила ей на кухне и легла вновь на кровать. Глаза горели жутко, но я все же их сомкнула…

***

Стою в коридоре очень маленькой однокомнатной квартиры и слышу, как кто-то громко, на эмоциях, в комнате говорит вслух. Мимо меня пробегает маленькая длинноволосая девочка лет четырех. Казалось, что она не играет, а будто чем-то встревожена, закапывается в куртки, что висят в коридоре. Кто-то её зовет:

– Диана.

Вдруг вспоминаются эти обои в ромбы, пол с неровным линолеумом. За Дианой мимо меня пробежала моя старшая сестра с фразой: «Мама плачет, пойдём к ней». Оставив девочек позади себя, я устремилась в комнату, где напряжение от события вызывало дикую тревогу.

В этот день мама поняла, что отец больше к нам не вернётся. На диване сидит мой брат и смотрит на мать. Она с кем-то разговаривает по телефону, и в глазах у неё куча боли и непринятия ситуации.

Я чувствую, как сзади подходит Куратор, и задаю ему вопрос:

– Зачем мы здесь?

– Чтобы ты посмотрела своему страху в глаза.

– Я не понимаю, какому именно…

– Страх быть отвергнутой, ненужной, беззащитной… – встав прямо передо мной, ответил Куратор, а затем спросил: – Хочешь уйти отсюда?

– Я хочу подойти к ней, – показываю глазами на Диану.

– Хорошо. – Куратор отошёл, дав мне дорогу.

Диана сидела на коленках у своей сестры. Я подошла к ней очень близко, и у меня вновь появился тот самый характерный гул в ушах. Я видела, как она родилась, а теперь – как, возможно, впервые столкнулась с семейной драмой, которую даже спустя много-много лет будет считать причиной своих жизненных неудач.

Мне хотелось дотронуться до её маленьких ручек, на которых ещё не было шрамов. Она явно была на тот момент напугана лишь громкими звуками в комнате, не более того. Большего она не понимала. Но даже этого было достаточно, чтобы слёзы так активно текли по нежным детским щекам.

Смотря ей в глаза, я произнесла:

– Всё будет хорошо. Я обещаю.

Вдруг из состояния меня вырывает не Куратор, а младшая сестра, уронившая что-то на кухне.

Открываю глаза и понимаю, что испытываю скверное ощущение от увиденного. А ведь вся эта история мне была известна. И все вроде как – даже после ухода отца – живы и здоровы. Но я была в этом моменте только что и очень надеялась, что туда больше не вернусь.

Всё произошло так быстро. Но нехорошее ощущение держалось на пике. Вот оно – состояние. Я была в действии, в событии сценария, но забрала с собой только лишь ощущения, которые испытала так ярко и насыщенно. В этом моменте был тот самый якорь. Вот оно. «Я беззащитный, брошенный любимым отцом ребёнок». По рассказам близких я ещё долго спрашивала про папу, а он всё не появлялся.

Я села на край кровати и закрыла лицо руками. Мне вновь привиделись её глаза. Находясь в той квартире, я была взрослой, а она ребёнком. Само событие было не так важно, как то, что осталось в сердце для всех его участников. Спустя годы все, кто тогда был в этой квартире, будут вспоминать этот момент как самый тяжёлый момент в их жизни.

Никто не задаётся вопросом «почему». Это, когда ты взрослая и осознанная, уже не так важно. Но это более чем важно, когда ты ребёнок. Ведь тебе всегда кажется, что ты и есть причина всех семейных бед. Тут ничего нового.

Да.

Я пригрела в себе этот страх быть ненужной. И он долгие годы заставлял меня держать рядом людей, просто чтобы они были рядом. На коленях просила остаться и не рвать глубокие связи, которых, по сути, не было. Это были иллюзии. Внутри не было ничего, кроме страха остаться отвергнутой.

А теперь вернёмся в теорию матричного поля. Этого всего не было. Папа не уходил, и мать не оставалась одна. Мой брат не рос без надёжного плеча, а моя сестра и я – без любимого отца. Этого всего не существовало. И единственное, что было реальнее, чем всё остальное – это дрянное состояние беззащитности.