Rust in Peace: восхождение Megadeth на Олимп трэш-метала

Глава 3. Демо

Дэйв Мастейн: Дэвид Эллефсон помнит подробности гораздо лучше, чем кто-либо другой. Даты, время, места и так далее. Он, наверное, дневник вел.

Чак Билер: Мы наконец начали репетировать материал для Rust in Peace. Записали четырехдорожечное демо нескольких песен и вернулись в студию Music Grinder, – где ребята работали над Peace Sells, – чтобы записать более качественное демо из четырех песен. Одной из них была «Holy Wars», а остальные назывались по-другому – песня «Rust in Peace» и две других. Три дня в студии были только мы втроем. Кейси МакМакин, работавший с нами прежде, был звукоинженером Дэйва. Я считал, мы с ним нашли общий язык. Когда мы наконец приступили к работе над альбомом, я был в восторге от музыки. Мне не терпелось показать, на что я способен, поскольку на предыдущей пластинке на это не было времени. На том альбоме я пришел и, не парясь, выучил весь материал, и у меня было около трех недель, чтобы все отрепетировать. Выпендриваться за барабанами времени не было, хотя Дэйв не хотел никаких экстравагантных фишек и выкрутасов. Он требовал, чтобы все было более прямолинейно, мощно и по-трэшевому тяжело, поэтому я постарался всячески ему угодить. На паре репетиций были только мы с Дэйвом и работали над партиями «Holy Wars», вроде концовки, и у Дэйва были потрясающие гитарные партии. Он мог быть под диким кайфом, но, когда наступало время взять в руки гитару, он играл как бог.

Дэвид Эллефсон: Мы репетировали в крошечной обшарпанной студии Hully Gully рядом со стадионом «Доджер» в Эхо-Парке. Я долбил столько порошка, что у меня воспалилась слизистая носа. Мы написали три песни и записали демо в студии Amigo в Северном Голливуде, которая к тому времени была полуразрушенной обшарпанной студией, где большую часть 80-х продюсер Майкл Вагенер работал над пластинками. Он сводил альбомы So Far, So Good… So What! и микшировал альбом Metallica Master of Puppets. Он работал над пластинками Dokken, Accept; у него был довольно впечатляющий послужной список реально крутых популярных метал-альбомов, песни из которых регулярно крутили по MTV.

Мы записали эти три трека, и там был молодой звукоинженер по имени ГГГГарт Ричардсон, и он сам себя так называл в списке благодарностей к альбому. Разумеется, ГГГГартом его называли, потому что он заикался. Потом, в конце 90-х и начале 2000-х, он стал успешным продюсером, но на тот момент был простым звукоинженером. Он помогал сочинять. Три песни, которые мы придумали, – это «Holy Wars», практически написанная и полностью готовая; «Polaris», которая, опять же, была написана и почти готова, но еще не называлась «Rust in Peace… Polaris». Еще одна песня носила рабочее название «Child Saints», к которой Дэйв придумал лирику с мелодией, но все это так и не попало на альбом. Музыка к этой песне была готова и в итоге стала песней «Tornado of Souls», хотя Дэйв назвал ее так, только когда мы стали записывать альбом Rust in Peace.

С нами был звукоинженер Кейси МакМакин, работавший над Peace Sells, чтобы добавить финальных наложений и свести эти три песни на демо в другой студии Track Records. Кейси нам нравился. Мы считали, что он врубается в нашу музыку. Кейси был настоящим рокером. Как ни странно, менеджером в студии был мой друг по имени Алан Морфью, который был басистом и пел в группе, где я недолго играл сам, – коллектив из Айовы назывался Renegade. Эл был одним из многих друзей, которые переехали вместе со мной, когда в 1983-м я перебрался в Голливуд.

Чак Билер: Когда мы начали работу над альбомом Rust in Peace, мы не слезали с наркоты. Кажется, Дэйв увлекся еще больше и долбил порошок, отчего стал параноиком. Он считал, что все восстали против него.

Дэвид Эллефсон: Я в это время подружился со Слэшем. Он как раз только вернулся из тура в поддержку Appetite for Destruction, и за зданием лейбла Tower Records на бульваре Сансет у него была убитая хата. Он был как мы с Дэйвом. Любил принять порошка и поиграть на гитаре. Мы быстро стали корешами. Все трое круто отрывались, особенно мы со Слэшем. Мы стали классными приятелями-гитаристами.

Дэйв Мастейн: Дэвид с девушкой перебрался из Ранчо в район Чероки. Там мы с ним зависали со Слэшем. Мы сразу же стали друзьями и даже предложили Слэшу перейти к нам в группу. Он решил, мы над ним угораем; пластинка Guns N’ Roses взлетела подобно ракете, но он все равно подумывал над нашим предложением.

Дэвид Эллефсон: Однажды ночью мы с Дэйвом подкинули эту идею Слэшу: «А не хочешь к нам в Megadeth?» Мы стали хорошими друзьями, играли на гитаре, отрывались, сочиняли. Я думаю, ему нужно было немного отдохнуть от Guns N’ Roses, и это были скорее «пацанские посиделки», но мы предложили и подняли этот вопрос. Разумеется, ничего серьезного из этого не вышло.

Дэйв Мастейн: Нам нужен был гитарист. Я позвонил Даймбэгу Дарреллу из Pantera. Мы знали друг друга по совместным гастролям. У парня что-то из моей лирики набито на ноге. Он любил набивать татухи на память, съездив в тур с какой-нибудь группой. Когда они поехали с нами, он набил на голени строчку из моей песни «Sweating Bullets». В песне рассказывается о строчке из одной из духовных книг, которую я читал, и там говорится что-то о чернозубой улыбке. Однажды и ты познаешь мою боль и улыбнешься, оскалив черные зубы. Ему нравилась строчка про черные зубы, и они придумали коктейль, который назвали «чернозубая ухмылка», где вместо стакана «колы» со стопкой виски был стакан вискаря со стопкой «колы». Эти парни жестко бухали. А Дайм был потрясающим шреддером^[4]. Рвал струны на гитаре. Ему понравилась перспектива стать нашим гитаристом; он сказал, что хочет к нам. Я считал, что так нам повезти не может, и он спросил, можно ли ему взять брата. Они сколотили Pantera вместе с братом Винни Полом Эбботтом. Но у нас уже был барабанщик. Это и стало причиной отказа со стороны Даймбэга. Без брата он бы не ушел. Я по сей день пытаюсь хоть на минуту представить Megadeth с Винни и Дарреллом.

Дэвид Эллефсон: Мы обратились к Даймонду Дарреллу из Pantera, который позже стал известен как Даймбэг Даррелл. Однажды вечером, летом 1988-го, я встретился с ним в Далласе, и мы с ним, разумеется, конкретно накидались. Следующим вечером я пошел заценить их концерт в клубе Далласа, и они были охренительными. Играли очень плотно и слаженно. Пригласили меня на сцену сыграть с ними «Peace Sells». Эти парни могли дико бухать, но при этом выдавать потрясающее шоу. И Даррелл, безусловно, был настоящим мастером. Про него постоянно писали в гитарных журналах, и Pantera довольствовались скромной популярностью в родном штате. Я рассказал Дэйву про Даррелла, и мы ему позвонили. Он сказал, либо он будет с братом Винни, либо ничего не получится. У нас уже был Ник, поэтому мы забили на эту идею и двигались дальше. Еще подумывали взять гитариста Annihilator Джеффа Уоттерса. Не знаю, обращались мы к нему по этому вопросу или нет, но его группа Annihilator начинала набирать популярность, поэтому, можно сказать, что он в любом случае был недоступен. Мы проявили интерес, и он отказался.

Дэйв Мастейн: Я не знаю, отказался он или принял приглашение Дэвида Эллефсона, потому что не помню, чтобы мы Джеффу вообще звонили. Он – потрясающий гитарист, но я думаю, его призвание – это Annihilator.

Чак Билер: Нашими менеджерами были Даг Талер и Док МакГи, и они присылали нам на почту график репетиций на золотистой бумаге. Очень профессиональный подход. Только на репетиции никто не приезжал. Я ходил туда и часами ждал. Иногда приходил Джуниор. Мы стали очень редко собираться вместе. Это явно было не к добру.

Дэвид Эллефсон: Мы с Дэйвом стали долбить наркоту. Она была всюду, особенно в том районе, где я жил в Чероки. Мы каждый день долбили. И я просто таял на глазах. Я больше не мог этого выносить. Встречался с женщиной, Джулией Фоули, которая стала моей женой. Она работала на Дага Талера и Дока МакГи, что, разумеется, было странно, потому что я встречался с офисной сотрудницей, а она – со своим клиентом, а это, между прочим, строго запрещено, но мы полюбили друг друга. Джулия останавливалась в квартире на Чероки, и мы с Дэйвом долбили наркоту, и мне всегда приходилось все от нее прятать. Творилась какая-то хрень.

Дэйв Мастейн: Мне деваха Эллефсона не нравилась. Она приехала к нам на хату, увидела, что мы под кайфом, и сдала меня Дагу Талеру, сказав ему, что я сижу на наркоте. Разумеется, Эллефсон тоже сидел. Все сидели. Но после того, как она все растрепала менеджменту, они хотели, чтобы я лег в лечебный центр Scripps в Ла-Холье^[5], Сан-Диего.

Чак Билер: Менеджер свел нас с парнем по имени Боб Тиммонс, который лечил звезд. Он помог парням из Mötley Crüe. Я согласился поехать за компанию с Дэйвом, поддержать его. Мы должны были поехать в Сан-Диего в Scripps. Сначала лимузин должен был забрать Тиммонса, но каким-то образом первым забрал Дэйва. За мной заехали на три часа позже, был только Дэйв – естественно, не с пустыми руками. Он сказал, что Боба забирать не будем, пока не кончится вся наркота. И мы еще полтора часа колесили по Голливуду, угашенные в хлам. В итоге я уже начал умолять Дэйва, что надо забрать этого парня, иначе лейбл нас сольет. Ну, мы поехали и забрали Тиммонса. Как только он сел в лимузин, сразу же понял, в чем дело, но старался не подавать виду, и мы поехали в Сан-Диего. Минут за пятнадцать до нашего приезда Дэйв сказал, что голоден и хочет остановиться перекусить. Вы, наверное, думаете, что этот парень, будучи врачом-наркологом, просекал все уловки и отмазки? Я был не голоден, поэтому остался в машине, а они пошли перекусить. Дэйв сразу же пошел в туалет и застрял минут на тридцать. Он вышел, и сразу было видно, что он принял тяжелый наркотик – его конкретно накрывало. Вернувшись в лимузин, Дэйв стал периодически отрубаться, падая лицом в гамбургер, и Боб все понял. Он спросил Дэйва, не хочет ли тот перед клиникой ему что-то отдать. На лице Дэйва читалось удивление: «Ты о чем?» И его снова начало вырубать. Тиммонс спросил, почему Дэйв вдруг такой уставший. «Соус, наверное, слишком острый», – ответил Дэйв.

Дэйв Мастейн: Я очень хотел посмотреть, что это за клиника. Был этот жуткий тип по имени Боб Тиммонс, бывший член банды и заключенный. Менеджер решил, что Боб повезет меня в клинику, потому что менеджер Aerosmith Тим Коллинс был, так сказать, кумиром нашего менеджера Рона Лаффитта. Вскоре я узнал, что раньше Боб был членом уличной банды, как и одна из девчонок. Тиммонс выпендривался передо мной и строил крутого, потому что у меня был косяк, который я хотел выкурить по дороге в клинику, но забыл его дома. Я хотел развернуться и забрать его. Тиммонс сказал, что это исключено. Меня это сразу же вывело из себя, и я никуда не хотел ехать. Всю оставшуюся дорогу из Голливуда в Ла-Холью я кипел от злости, а этот парень хорохорился, умничал и с важным видом заливал всякую банальщину о трезвом образе жизни. Мне было плевать, потому что я хотел лишь выкурить косяк, попрощаться, а потом уже и завязать. Не знаю, разумно ли это было и делают ли так другие, но я фактически прощался со своим недугом и собирался завязать. Не получилось. Приехал в лечебный центр, провел там около недели, потом меня все достало, и я вернулся домой.

Дэвид Эллефсон: Мы связались с Бобом Тиммонсом, и в начале февраля 1989-го он помог мне лечь в медицинский центр Бротмана в Лос-Анджелесе. Дэйв лег в Scripps в Сан-Диего. Док МакГи сразу же популярно объяснил: если эти парни уйдут из клиники, пусть ищут себе другой лейбл. Было уже не до шуток. Дэйв протянул около двух недель и ушел. Узнав, что Дэйв свалил, я последовал его примеру. В клинике мне, кстати, становилось довольно хорошо. Меня почти вылечили. Я даже стал ходить в качалку. Стал посещать собрания АА (анонимных алкоголиков), состоящие из двенадцати ступеней, и увидел прогресс. Впервые я начал думать, что, может быть, больше не притронусь к этому дерьму. Но как только я узнал, что мой кореш свалил, я тоже решил не задерживаться. Удивительно, как мыслит наркоман: «Да ну на хер! Мне здесь делать нечего, я сваливаю». Все мои добрые намерения в одночасье исчезли.

В клинике мне сказали то, что я запомнил надолго. Во-первых, многое менять не придется, и это меня поразило. Я был напуган. А еще сказали, что талант не пропьешь и не прокуришь; просто останься здесь, вылечись, пройди через этот процесс, а талант твой никуда не денется.

В то время куча рок-звезд завязывали с наркотой – парни из Aerosmith, Mötley Crüe, Дэвид Кросби, Даг Фигер из группы the Knack. Теперь на сцене Лос-Анджелеса употреблять было не модно; рок-звезды ходили на собрания АА – у них там была своя тусовка. И вдруг наркота и бухло перестали быть крутыми, и индустрия не собиралась спускать бабки на угашенных торчков. Оно и понятно.

Я сидел в клинике и думал: «Боже, если я просто смогу выбраться отсюда, все будет хорошо. У меня жизнь проходит». Но как только я покинул стены клиники, я знал, что совершил ошибку. Не стоило уходить.

За те две недели, что я провел в клинике, я был никакой. Нажравшись наркоты, я сидел на этих собраниях в большой аудитории, обдолбанный в говно, и молил Бога, чтобы меня отпустило. Спустя десять минут я уже сидел и внимательно слушал говорящего, и понял, что кости больше не ломит. Сижу и уже не жалею себя. Помолился и охренел от результата. В тот момент я задумался.

Через некоторое время я свалил из клиники, и в голове всплыла еще одна фраза, которую мне там сказали: «Если ты покинешь клинику, выйдешь и снова накачаешься наркотиками, ты продолжишь там же, где и закончил. Нет, тебе не будет снова пятнадцать лет, когда после пары бутылок пива ты чувствовал себя прекрасно. Тебе станет так же хреново, как было, когда ты к нам пришел».

Я тут же пошел повидаться с Джейем Рейнольдсом. Он спал в отрубе, и я барабанил ему в дверь, пока он не открыл. Он сказал, чтобы я проваливал и завязывал. Но я все умолял и умолял, и наконец он открыл дверь и впустил меня. Я вмазал. И в течение нескольких часов чувствовал себя еще хуже, чем раньше. Все, как мне и сказали в клинике.

Вернувшись домой в район Чероки, я принялся за старое – долбил наркоту и думал, где достать бабки, когда я буду на мели, и понимал, что завтра буду подыхать от ломки.

К счастью, на следующий день ко мне зашел друг и сел передо мной. Сказал мне, что я живу мечтой миллионов и тупо все просираю. Он сказал, я не уважаю всех, кто пробовал завязать, потому что всё в моих руках, а я просто беру и спускаю. Он также сказал, что попросить помощи – признак проявления силы, а не слабости. «Давай-ка, прыгай в тачку, – сказал он. – Едем обратно в клинику. Я жду».

Ему каким-то образом удалось до меня достучаться. Я сел в машину, и он отвез меня в клинику. На этот раз я протянул целый месяц. А пока я сутками торчал в клинике, МакГи сдержал свое обещание и вышвырнул нас. Теперь у нас не было ни менеджера, ни гитариста, и мы оказались в полной заднице.