Rust in Peace: восхождение Megadeth на Олимп трэш-метала

Группа вернулась в Соединенные Штаты и больше никогда не играла в этом составе: Дэйв Мастейн, Дэвид Эллефсон, Чак Билер и Джефф Янг.

Глава 2. Дома

Дэвид Эллефсон: Было решено, что мы с Дэвидом на десять дней ляжем в клинику по программе ASAP (район Ван-найс). Меня хватило на три дня. Я был обдолбан и договорился, чтобы один из наших друзей привез гитару и оборудование, а в педаль с перегрузом спрятал пакеты наркоты. И вскоре мы ширялись, пока лежали в клинике. Я был на пути к завязке. Просто не был готов. Я искал таблетку от наркоты, которую мог бы просто сожрать и свалить оттуда. Спустя три дня я оказался дома. Спустя еще пару дней Чарли увидела, что завязывать я не собираюсь, и ушла от меня.

Дэйв Мастейн: Мы должны были лечь в эту клинику в Долине по программе ASAP. Впервые хоть кто-то из нас попробовал вылечиться. Дэвида хватило на три дня, и он ушел. Я остался чуть дольше. Он вернулся, протащил наркоту в лечебный центр, спрятав в гитарную педаль. Я накачался этим дерьмом и выписался. И мы снова принялись за старое.

Дэвид Эллефсон: Впервые Megadeth увлеклись наркотой, когда в группе были еще Гар Самуэльсон и Крис Поланд. Они играли в стиле «джаз-фьюжн» и были родом из Дюнкерка/Баффало, штат Нью-Йорк. Затем перебрались в Лос-Анджелес, где у них была группа the New Yorkers, которая играла на местной сцене. У них была скромная армия поклонников, они собирали клуб «Трубадур», но проморгали свою возможность и так и не подписали контракт. Гар работал в гитарной компании B. C. Rich. У Криса Поланда была богатенькая девчонка. Обоим парням более чем хватало денег на привычку долбить наркоту, которой они заразили и нас, придя в группу. Мы с Дэйвом, разумеется, уже баловались порошком, потому что в то время в Лос-Анджелесе белый порошок был очень популярен.

Дэйв Мастейн: Гар рассказывал мне, как некоторые друзья его группы the New Yorkers залезли в аптеку и сперли несколько опиумных свечей. Я любил шутить, что видел, как они отрубались с голой задницей.

Нередко, когда мы приезжали в новый город, Гар тут же исчезал. Шел в какой-нибудь неблагополучный квартал, чтобы достать тяжелый наркотик. Иногда он возвращался с опозданием, но ему всегда удавалось вмазать. Так Чак Билер стал нашим барабанщиком. Мы были в Детройте, и Гар Самуэльсон пошел искать наркоту. Он не вернулся, и у Чака появилась возможность. Он пришел в клуб на отстройку звука и убедил меня, что хорошо знает песни. И еще до возвращения Гара он занял место за барабанами. Нам все равно нужен был барабанный техник, но мы взяли Чака, потому что после того случая я знал – если Гар совсем будет в говно, нас всегда выручит Чак. Именно так и произошло.

Дэвид Эллефсон: Наш первый менеджер Джей Джонс доставал нам наркоту. Так он и втерся в доверие. Мы называли эту хрень «бургерами с наркотой от Джея Джонса». Он кормил нас, и мы постоянно были обдолбаны. В 1984 году он привел Гара Самуэльсона, а потом Криса Поланда. Никогда не забуду, как впервые попробовал тяжелый наркотик. Мы репетировали в студии Mars в Лос-Анджелесе, и Гар выложил на прилавок несколько дорожек – одна белая, другая – коричневая. Я спросил, что это за коричневая дорожка. Он сказал, что это чиба.

«Что такое чиба?» – спросил я. «Героин», – ответил он. Об этом я слышал от своих панк-кумиров вроде Сида Вишеса и Стива Бейторса, не говоря уже о Джими Хендриксе. Я об этом, разумеется, знал, но Гар то ли в шутку, то ли всерьез сказал: «Чувак, если хочешь быть крутым, ты должен долбить порошок». Я принял его, понимая при этом, что идея, наверное, не очень хорошая, но я же был в Голливуде.

Дэйв Мастейн: После Касл-Донингтона все было кончено. Но завязывать я не хотел. Я выполнял свою работу. Порошок сносил крышу – в этом не было сомнений. Ты мог принимать его без перерыва, потеряв чувство меры, и мог себя убить. Я просыпался в кровати, и Эллефсон приходил ко мне в номер и подставлял под нос зеркало с дорожкой. И как только я стал отрываться, мы долбили два дня подряд, не спали всю ночь, не спали утром следующего дня и дубасили еще сутки до тех пор, пока меня физически не начинало вырубать, и я шел спать. Я никогда не засыпал – я отрубался.

Теперь мне надо было признать, что я зависим. Я считал, что курить травку – это модно. Да и бухать тоже. Думал, что ходить на тусовки и нюхать дорожки – это круто. Но теперь я чувствовал себя каким-то плохим парнем. Было хреново. Меня не покидала мысль, что теперь я такой же торчок, как Кит Ричардс. Разве это круто? Хотел ли я вернуться домой из Донингтона? Да. Хотел ли я вернуться домой, чтобы лечь в клинику? Нет. Я не знал, что меня там ждет, и боялся. Я хотел вернуться домой и торчать.

У большинства наркоманов все проблемы как раз из-за того, что они не могут достать дозу. У тех, у кого есть бабки, и они могут достать, когда захотят, – нет проблем с наркотой. У них есть проблемы с употреблением. Мне было плевать, завязывать или долбить; в тот момент это уже стало образом жизни. И я просто принял это состояние – быть обдолбанным для меня было абсолютно нормально.

Дэвид Эллефсон: Я попробовал тяжелый наркотик и понял, что он вгоняет меня в депрессию. Позвонил друзьям детства из Миннесоты и сказал, что привезу им в следующий раз немного дури. Именно так я и сделал, когда в начале 1986 года мы с Дэйвом ненадолго заехали переночевать на ферму к моим предкам. Мы закончили запись альбома Peace Sells и собирались в Нью-Йорк, чтобы найти нового менеджера и встретиться с крупными лейблами, которые стали проявлять к нам интерес. Вот тогда-то мы впервые и подсели на наркоту.

Летом 1988-го мы отыграли в Штатах семь концертов с Iron Maiden в рамках их тура в поддержку альбома Seventh Son of a Seventh Son. Нас быстро представили группе в спортивной арене в Блумингтоне, штат Миннеаполис – место вызывает у меня сильные эмоциональные воспоминания. Именно там в феврале 1977-го я увидел KISS – это был мой первый концерт. Я вырос в Миннесоте и побывал на концертах AC/DC, Def Leppard, Blackfoot и многих других. Прежде мы выступали там с Ронни Джеймсом Дио, а теперь вернулись с Iron Maiden – двумя группами, оказавшими на меня огромное влияние. Нас разместили за кулисами в уголке вдоль по коридору – понятное дело, нас хотели изолировать. Как можно дальше от Maiden. Они гастролировали с молодыми семьями, няньками, детскими колясками, детьми и женами. Они знали, что лучше с нами не связываться. Думаю, в музыкальном бизнесе довольно быстро стало известно, что мы сидим на наркоте, отрываемся и закатываем безумные пьянки.

Дэйв Мастейн: Чак жил в многоквартирном доме в Голливуде через двор от нашего торговца, Джея Рейнольдса. К тому моменту мы доставали тонны порошка. Мы даже временно взяли Джея в качестве гитариста, когда в группе был Чак, потому что подумали, почему бы не взять в группу наркоторговца? Он играл в группе Malice и выглядел соответствующим образом. Но когда настало время играть гитарные партии, Джей сказал, ему надо взять пару уроков. И я подумал, а чего бы нам тогда его учителя не взять? И мы взяли – им был Джефф Янг. В то время Джей жил со мной и Эллефсоном в местечке под названием Сильвер-Лейк, которое мы называли «Ранчо». Мне надо было вернуться домой и сказать Джею, что вместо него мы взяли его учителя, а сам он может идти вон. Было нелегко, но нам удалось остаться друзьями, потому что Джей по-прежнему хотел подгонять нам товар. Чак долбил столько наркоты, что скатывался все ниже и ниже. Он начал продавать свою дорогую барабанную установку Sonor. Когда в марте 1988-го мы прилетели в Ноттингем, Англия – на следующий вечер после незабываемого концерта в Антриме в Северной Ирландии, – и Чак не явился на вторую отстройку звука, его место занял наш барабанный техник Ник Менза. И мы поняли, что с Чаком покончено, а с Ником началась новая эра.

Чак Билер: Я не пропустил ни одного выступления. Просто время от времени позволял Нику играть на барабанах, когда приходил на концертную площадку послушать, как они звучат. Многие звукари еще не знали, как быть с такой быстрой игрой, поэтому при неправильной настройке на большой арене барабаны звучали кашеобразно. И я приходил в помещение и видел, как играет Ник, и необязательно с группой, но он мог сыграть соло или поиграть на двух бочках, и я слышал, как настроены барабаны. Может быть, тогда Дэйв понял, насколько Ник крут, но я не пропустил ни одного выступления.

Дэйв Мастейн: Песня «Holy Wars» была придумана в Антриме, Северная Ирландия. На концерте я вышел на улицу раздать автографы. Прошел мимо рыжего парня, который стоял у огромного шестиметрового забора. «Иди-ка ты на хуй, Дэйв Мастейн», – сказал он и плюнул в меня. Я негодовал, но, пройдя за кулисы, узнал, что плевок – они называли это харканьем – был знаком уважения у панков. Уважения? Серьезно? Находясь на арене, я услышал по рации, что кто-то внутри продает самопальные футболки Megadeth. Я попросил охрану найти его, конфисковать футболки, а этого засранца вывести. Когда они его нашли, он сказал, что продает футболки «за идею». Я понятия не имел, что это значит, но звучало прикольно. Я был внизу и разговаривал с одним из местных, все еще был зол из-за того плевка. Налил себе «Гиннесс», как вдруг он мне сказал, если я нарисую пивной пеной смешную рожицу, у меня всегда будет собутыльник. Я подумал, это мило, и нарисовал пеной рожицу и стал потягивать «Гиннесс». И вдруг мне пришло в голову спросить у этого милого ирландца, что такое «за идею».

Он сказал, что Ирландия разделена между католиками и протестантами, и они друг друга недолюбливают. Не стал углубляться в детали. И, выйдя на сцену, я помнил его слова. Мы впервые были в Ирландии, и все сходили с ума. За заграждением стоял один парень и бросал в меня монеты. Монеты были тяжелые, будто три четвертака, обернутых изолентой. После них на теле остаются отметины. И этот парень кидал монеты. Я снял гитару, крикнул ему, и концерт прервался. Я встал за усилители, чтобы дождаться отмашки, вернулся на сцену и продолжил играть, а за стеной из усилителей творились настоящие Содом и Гоморра, где техники глушили мятный шнапс и долбили наркоту. Они отрывались гораздо круче меня, даже несмотря на то, что я видел нескольких пьющих улыбающихся мне парочек. Я выпил стопку шнапса, принял наркотик и вернулся на сцену. Накачавшись, я оглядел толпу и тут вдруг вспомнил песню Пола Маккартни^[3] и подумал: «А чем я хуже сэра Пола Маккартни?» Я подошел к микрофону и сказал: «Верните Ирландию ирландцам. Сыграем эту песню за идею!»

Мы рубанули песню Sex Pistols «Anarchy in the UK» («Анархия в Соединенном Королевстве»), которую переделали в «Анархию в Антриме». И это было все равно, что бросить бомбу в толпу. Публика тут же разделилась на протестантов и католиков. В ту ночь нас вывезли из города в пуленепробиваемом автобусе, хотя я по-прежнему не понимал, что ляпнул. Утром, когда Дэвид Эллефсон отказался со мной разговаривать, до меня стало доходить. Мы уехали из Дублина в Ноттингем, где Ник Менза настраивал барабаны Чака Билера. Придя в себя, я стал сочинять текст, который потом использовал в песне «Holy Wars» («Священные войны»): «Брат убивает брата, проливая кровь на земле. Убийство во имя религии не понятно мне».

Дэвид Эллефсон: Мы были готовы найти более толковый менеджмент. Наш пресс-атташе с лейбла Capitol Records, прежде работавший в Elektra, знал Дага Талера, менеджера Mötley Crüe. Талер был партнером Дока МакГи из мощной компании McGhee Entertainment. Мы встретились с Дагом, и он прилетел, чтобы посмотреть наше выступление в рамках тура So Far, So Good… So What! После концерта в Донингтоне мы перешли под крыло McGhee Entertainment. Мы приехали к ним в офис на бульваре Сансет, и они сказали нам с Дэйвом, что хотят видеть в своих группах усердие и продуктивность, потому что мы здесь для того, чтобы заработать кучу денег. Нам плевать, что вы делаете и какой у вас подход, но, если вы постоянно обдолбанные, о продуктивности не может быть и речи. Если нужна помощь – мы готовы вам ее оказать, но если вы долбите наркоту и помощь вам не нужна – нам не по пути. Мы не собираемся возить по миру недееспособных рок-звезд. Они смогли заставить завязать Mötley Crüe и некоторых ребят из Bon Jovi, поэтому с них было довольно.

Чак Билер: Я не ложился в клинику, но время от времени продолжал принимать, однако ради парней старался не ширяться в их присутствии, когда они возвращались. Протянул я где-то пару недель. Это непросто. Очень непросто. Как говорит Дэйв, нужно хотеть остановиться, и только тогда что-то получится. В противном случае ты просто дурачишь себя, вот и все.

Дэйв Мастейн: Мы были не готовы. Мы ширялись всю ночь. И знали, что будет утром. Придет Эллефсон и скажет: «Просыпайтесь, парни. Я пришел. Вот зеркало. Погнали!» Жизнь вышла из-под контроля. Самое главное для меня было поймать кайф. Музыка и Диана, моя невеста, были на втором месте. В какой-то момент наркотики стали всем и одновременно ничем.

Дэвид Эллефсон: В ноябре мы с Дэйвом начали сочинять песни для демо. Наш менеджер Даг Талер приезжал ко мне на квартиру в район Чероки и слушал, что у нас получалось. Даг всегда говорил, что написал бы песню, довел бы до совершенства, после чего раздвинул бы границы и добавил кучу различных партий и сложных хитроумных комбинаций. Учитывая репертуар MTV – Мötley Crüe, Twisted Sister, Winger, Dangerous Toys, Nelson, – он, вероятно, был прав.

Примерно в это же время мы решили достать у Capitol Records немного денег – Джеффа Янга мы отпустили, но Чак Билер по-прежнему был нашим барабанщиком, – чтобы «снять» бюджет и начать работать над пластинкой, получившей название Rust In Peace.