Отзывы на книгу «Тысяча осеней Якоба де Зута», страница 13, 232 отзыва

Это впечаталось в мою голову на протяжении всего рамана и не смогло отпустить даже после прочтения.

Любовь дважды предала  рыжеволосого, словно поцелованного солнцем, Домбуржца. Вначале заставила ехать в изолированную страну, чтобы папинька отдал ему свою дочь. На долгих пять лет этот искусственный остров должен был стал ему домом, который не одобряет само его присутствие, не говоря о вере. Долгих пять лет нужно находиться в окружение корыстных людей, способных продать родных матерей самому дьяволу. Но чтобы совсем не потерять облик человека, начинаешь замечать прекрасное даже, на первый взгляд, не заметных местах. Любовь во второй раз предаёт Домбуржца, после встречи с барышней Орито. "Смотреть можно, трогать, строга запрещено" - самое здравое описание последующих событий в их отношениях, вплоть до самой смерти. Хотя, после всего пережитого и утерянного, любовь всё же сжалилась. В последние минуты своей жизни, Домбуржец, замечает лицо, столь милое сердцу, что в отражение глаз, видет свои прежние молодые черты, а на лбу, прямо между бровей, ощущает столь желанное прикосновение губ.

Любовь убила японца, человека не имеющего своего мнения в глазах родных. Переводчика, который рискнул всем, ради той, которую любил и не смог сберечь. Поставив на кон всё, он проиграл, по наивности думая, что все окружающие его люди, достойные, как и он сам.

Любовь убила капитан "Феба", сыграла с ним злую шутку и растоптала его мечты, открыв рубцы на старых ранах.

Любовь убила градоправителя, напомнив про долг, а может помогла задуматься о судьбе его маленького сына. ................................ Конец.

Ура, дочитала! В целом, книга зашла, но от Митчелла не ожидаешь простой прозы и романа. Финал скорее удовлетворил - уж слащавым при таких картинах вышел. Я бы Якоба похоронила при выстрелах шрапнели. А то необъяснимое благородство английского капитана скорее на неувязочку похоже. Также не поверила в смерть Эномото ради Де Зута (ну ладно, ради Аибагавы) Ширануи и можордома. Свой среди чужих, чужой среди своих... Вопросов к культуре Страны тысячи солнц нет, прописано понятно и хорошо, поэтому закономерно что сын остался в закрытой стране. Ощущения что забиралась в гору и спускалась не было, достаточно ровно прочитала, и основательность романа порадовала. По-японски тонко и мудро. 4/5

Закрытость для других - передний край обороны Японии. Страна просто не желает, чтобы ее узнавали.

В 1634 году в бухте возле японского города Нагасаки началось возведение искусственного острова, который получил название Дэдзима. Он был нужен португальским купцам для торговли и хранения товаров. Но уже скоро португальцев прогнали из Японии: в 1637 году произошло восстание в Симабаре, в котором принимали участие японские христиане, именно это событие привело к самоизоляции Японии. Единственными европейцами, которые продолжили торговые отношения со Страной Восходящего Солнца, оказались голландцы. Во-первых, они приняли участие в подавлении восстания 1637 года. Во-вторых, исповедуя кальвинизм, они не занимались миссионерской деятельностью. Но и их скоро (в 1641 году) формально выдворили из Японии. Дело в том, что в Японии запретили любые христианские символы, а голландцы имели неосторожность выбить на зданиях, которые они возвели на Дэдзиме, даты постройки (в летоисчислении от Рождества Христова). Данное действие расценили как нарушение запрета, и голландцам пришлось переселиться на Дэдзиму, которая не относилась к священной японской земле. Так Дэдзима и стала голландской факторией и сохранила этот статус аж до 1853 года. Островок был маленький: всего 120 на 75 метров. В общем, голландцы жили друг у друга в кармане. Сейчас в Нагасаки действует соответствующий музей, в котором можно посмотреть на реконструкцию зданий, предметы быта и научные приборы того времени. В 1994 году двадцатипятилетний Дэвид Митчелл посетил этот музей. Тогда он еще не был знаменитым писателем, до выпуска его первого романа оставалось еще пять лет. Музей так сильно впечатлил молодого человека, что тот решил: надо бы когда-нибудь написать про Дэдзиму отдельную книгу. В 2010 году эта книга вышла в свет. Ею оказался пятый роман Дэвида Митчелла – «Тысяча осеней Якоба де Зута». Итак, в 1799 году – прямо-таки на стыке веков – на Дэдзиму прибывает молодой клерк Якоб де Зут. Он отправился на Восток, чтобы подзаработать денег. А они Якобу очень нужны, так как его финансовая несостоятельность стала причиной того, что отец красавицы Анны не дал согласия на их свадьбу. У Якоба шесть лет на то, чтобы он разбогател. И служба на Дэдзиме – вполне реальная возможность это сделать. Якоб думает, вот пройдет несколько лет, и он отправится домой. Но человек предполагает, а Бог располагает. Якоб де Зут отплывет в Голландию только в 1817 году, через долгие восемнадцать лет… Правда, действие романа фактически охватывает лишь первые полтора года пребывания де Зута в Японии. Роман «Тысяча осеней Якоба де Зута» все время оказывается не тем, что ожидаешь. На первый взгляд, Митчелл решил написать этакий классический исторический роман с авантюрным сюжетом. К тому же на экзотическом материале. Правда, для Митчелла этот материал не такой уж и экзотический: он уже описывал Японию (правда, современную) в «Сне №9», да и в материале хорошо разбирается, так как прожил там восемь лет. И действительно, вся первая часть романа посвящена первым месяцам жизни заглавного героя на Дэдзиме. Читатель смотрит его глазами на чужую культуру, которая к тому же стремится так и остаться чужой для иностранцев. Лето, изматывающая жара, тоска по Голландии, мечты о прекрасном будущем, смутные карьерные перспективы, интриги других служащих, а в сердце постепенно пробуждается любовь к японке с ожогом на лице. Развитие событий медленное, неторопливое. Огромное количество бытовых подробностей. Все персонажи выписаны колоритно. У каждого своя история, и мы ее обязательно узнаем. Особенно запоминается, конечно, Лукас Маринус, этакий местный доктор Хаус, ужасный циник, но в душе очень добрый человек. Описывая будни торговой фактории, Митчелл так расставляет акценты, что создается впечатление, что написано тут про обычнейший современный офис. Просто всю специфику такой работы и такой организации коллектива автор перенес в самый конец XVIII века. В итоге у него получился небанальный взгляд на прошлое. Но начало второй части тут же развеивает иллюзию, что Митчелл написал роман с линейным сюжетом, без всяких там выкрутасов и прочего, за которые многие его так любят, а многие отказываются читать. Вдруг оказывается, что Якоб вовсе не главный герой. На первый план выходят другие персонажи, и уже они в фокусе внимания. Теперь повествование скачет в пространстве. Оно развивается то здесь, то там. Сюжет становится все напряженней. А читатель понимает, что перед ним опять не цельный роман, а собранные под одной обложкой повести с общими персонажами. И, конечно же, ошибается. Ведь его ждет третья часть. А в ней автор все линии аккуратно сведет, и опять обманет ожидания: да, он все-таки написал классический по форме роман со сквозным сюжетом, никаких вам тут привычных уже неожиданностей. Но если отстраниться от того, что в «Тысяче осеней Якоба де Зута» нет запутанной и сложной структуры, и окинуть весь текст одним взглядом, то легко понять, что в некотором смысле это типичный роман Дэвида Митчелла. Опять все те же темы, все те же идеи, все те же интонации. Митчелла всегда интересовали закрытые сообщества, и тут их целых три: голландская фактория, монастырь в горах и английский корабль. Сама Япония тут закрытое сообщество. Якоб не может убежать с Дэдзимы, но и японец не может сбежать из своей страны, а иногда даже и из родного города. Никуда не исчезла и проблематика противостояния одиночки и толпы. Помнится, главному герою «Лужка Черного Лебедя» приходилось в одиночку стоять против одноклассников, а тут Якобу де Зуту приходится стоять против коррупционной системы Дэдзимы. Но ему проще это сделать, чем японцу выступить против своих, против заведенных традиций, против всего общества. Митчелл не сомневается: выстоять можно против чего угодно, было бы силы воли достаточно. Автора все так же завораживают взаимосвязь и синхронность событий. Одно мелкое действие, затем другое, даже многоопытный мудрец не сможет предсказать, к чему то первое действие может привести. Но не только это. Митчелл хочет поймать за хвост движение самого времени. Постоянно что-то происходит прямо тут, прямо сейчас. И всего этого так много, что всего и не зафиксируешь. Эта мысль в тексте дается исключительно стилистически. Например, персонаж читает что-то вслух, говорит длинную речь, придается воспоминаниям, и этот поток слов постоянно прерывается другим потоком слов, но второй поток слов просто описывает происходящее вокруг. Тут где-то всегда то собака лает, то раб подметает улицу, то матросы переговариваются. Вот он – непрерывный ток жизни. А текст для Митчелла, прежде всего, является попыткой этот ток зафиксировать, описать, выразить. Не всегда, конечно, получается удачно. Но порой автору везет, и тогда его проза вдруг становится похожей на поэзию. Ну, и без всяких привычных мелочей не обходится. Тут вам и вездесущие кошки, и призраки, без них Митчелл, кажется, просто не может представить себе стоящий роман. Дэвид Митчелл в «Тысяче осеней Якоба де Зута» сознательно принижает экзотичность материала. В случае, когда речь идет об историческом романе про Японию, всегда есть соблазн и ниндзя приплести, и вездесущую восточную мистику не забыть. Конечно, без небольшой толики всякой небывальщины не обошлось. Но Митчелл прописывает ее так, что всегда стоит как бы на грани: хотите – верьте, хотите – нет, это уж ваш выбор, дорогой читатель. Ну, умеет один из персонажей взмахом руки умертвлять мелких животных. Да, умеет. Но дальше-то что? Митчелл никогда не забывает, что в данном случае взялся написать именно что реалистический исторический роман. Положение обязывает и всякое такое. Митчеллу ни разу в этом вопросе не изменяет чувство меры. Он прекрасно знает правила игры и не собирается от них отступать. Динамика текста в «Тысяче осеней Якоба де Зута» отступает перед эстетикой. Но при этом занимательность никуда не исчезает. Митчелла так заботят мелкие детали, он так тщательно выписывает фон, что это не может не вызывать эффекта отстранения. Обычно в романах Митчелла важно, что происходит в голове персонажей. В данном случае, тоже важно, конечно. Но гораздо важней кленовый лист, упавший на пол веранды, и крыло чайки, задевающее поверхность океана. Эта отстраненность замедляет действие и в тоже время не дает полностью погрузиться в происходящее. Больше всего этот роман Митчелла напоминает не детализированное батальное полотно, а искусно созданную гравюру, где каждая черточка на месте, закавыка в другом – черточек слишком много. Есть от текста некоторое ощущение холодности и чужеродности. Но все это неудивительно: мы же тут про Японию двухвековой давности читаем. Взаимосвязь всего со всем в очередной раз подчеркивается тем, что на страницах и этого романа читатель встречает места и персонажей из других книг Митчелла. Хотя казалось бы… Ведь, если смотреть в хронологической последовательности, «Тысяча осеней Якоба де Зута» описывает самые ранние события вселенной Дэвида Митчелла. Надо отметить, что это только на данный момент: мало ли, вдруг прямо сейчас автор пишет роман про Древний Рим, или про крестовые похода. Связей с предыдущими книгами не так уж и много. Во-первых, мы встречаем предка Мо Мантервари, героини «Литературного призрака». Во-вторых, упоминается остров Якушима, про который мы уже читали в «Сне №9». В-третьих, в последней главе появляется моряк по фамилии Бурхаве, он упоминался в «Тихоокеанском дневнике Адама Юинга», одной из частей «Облачного атласа». И, конечно же, не обошлось без пассажа про облачный атлас. В двадцать девятой главе читаем: «С востока на запад небеса раскрывают свой облачный атлас и начинают переворачивать страницы». А теперь читательское субъективное. Мне «Тысяча осеней Якоба де Зута» понравилась не так сильно, как, например, «Лужок Черного Лебедя». Но при всем при том нельзя отрицать, что Дэвид Митчелл вновь написал сильный роман. В конце концов, в нем есть такие места, где просто перехватывало дух. Напоследок я приведу одно из них.

«Чайки мчатся сквозь колонны солнечного света, прорвавшегося в разрывы облаков над изящными черепичными крышами и грязными соломенными, подхватывают куски потрохов на рыночной площади и бросаются прочь, пролетая над внутренними садами, огороженными стенами, которые усеяны заостренными штырями, с воротами, запертыми на три засова. Чайки парят над домами с выбеленными фронтонами, скрипящими пагодами и воняющими навозом конюшнями, над башнями и пузатыми колоколами, закрытыми чуланами, где сосуды с мочой стоят рядом с дырой в настиле, под которым – выгребная яма. За чайками следят погонщики мулов, сами мулы и собаки с волчьими мордами, и они совершенно безразличны сгорбленным обувщикам, которые точат башмаки на деревянной подошве. Чайки набирают скорость над забранной в камень рекой Накашима и пролетают под арками мостов, где попадаются на глаза тем, кто выглядывает из кухонных дверей, да крестьянам, которые бредут по высоким каменистым хребтам гор. Чайки летят сквозь облака пара, поднимающегося над чанами прачечных, над воздушными змеями, уносящими в последний полет кошачьи трупы, над учеными, ищущими истину в хрупких творениях природы, над купающимися в банных домах любовниками, над шлюхами с разбитым сердцем, над женами рыбаков, разделывающими омаров и крабов, их мужьями, рубящими на куски выпотрошенную скумбрию, над сыновьями дровосеков, затачивающими топоры отцов, над свечниками, заливающими воск в формы, над остроглазыми чиновниками, собирающими налоги, над чахнущими лакировщиками дерева, над красильщиками, кожа которых вся в разноцветных пятнах, над предсказателями судьбы, не сомневающимися в знании будущего, над бесстыжими лжецами, плетельщиками циновок, рубщиками тростника, каллиграфами с чернилами на губах, книготорговцами, которых разорили непроданные книги, придворными дамами, дегустаторами, портными, вороватыми пажами, поварами, у которых течет из носа, над темными чердаками, где швеи колют свои мозолистые пальцы, над хромоногими симулянтами, свинопасами, жуликами, над кусающими губы должниками, у которых всегда находится причина, чтобы не платить по счетам, над знающими все и вся кредиторами, затягивающими петли, над узниками, которых преследуют видения прошлого: счастливых лет и беспутного времени, проведенного с чужими женами, над высохшими учителями-наставниками, над пожарными, превращающимися в воров при удачном стечении обстоятельств, над свидетелями, боящимися открыть рот, над продажными судьями, над свекровями, затаившими злость и помнящими все прежние обиды, над аптекарями, приготавливающими порошки в ступах, над паланкинами еще не выданных замуж дочерей, над молчаливыми монахинями, девятилетними проститутками, над когда-то красавицей, а теперь покрытой язвами, над статуями Дзизо, украшенными букетиками цветов, над сифилитиками, чихающими сквозь провалившиеся носы, над гончарами, парикмахерами, разносчиками масла, дубильщиками, торговцами ножами, золотарями, сторожами, пасечниками, кузнецами и драпировщиками, над палачами, кормилицами, лжесвидетелями, ворами-карманниками, новорожденными, растущими, волевыми и мягкотелыми, больными, умирающими, слабыми и дерзкими, над крышей художника, ушедшего сначала от мира, потом от семьи, в картину-шедевр, которая, в конце концов, и сама ушла от своего создателя, и все по кругу, вновь туда, где начинался полет, над верандой Последней Хризантемы, и на полу высыхает лужа воды от дождя, пролившегося прошлой ночью, лужа, в которой магистрат Широяма наблюдает за расплывчатым отражением чаек, мчащихся сквозь колонны солнечного света. «У этого мира, – думает он, есть только одна картина-шедевр, и она – сам этот мир».

Час Мыши. Закончено чтение. Тишина в доме. А книга полна звуков: лаем лисы, боем склянок, треском ветки, клавесином, плеском ручья. А потом- грохотом, скрежетом, стоном, скрипом. И снова тишина. Час Быка. Перечитываю цитаты, снова наслаждаюсь, раздумываю. Час Кота ( Кролика). До романа думал, что это время- Час Собаки. Гуляю со своим Псом. Он принюхивается и тянет меня к мокрой траве и кустам. В книге запахов много. Но они - в основном- отвратительные: крови и помёта, вареной капусты, нечистот, пыли, покойницкой. Натурализма предостаточно. Не рекомендую читать нежным, впечатлительным, брезгливым: тут и описание трудных родов, и отправления естественных надобностей. Час Змеи. Наслаждаясь зелёным чаем, привезенным любимым человеком с плантации, вдруг не к месту - из романа "соплю, вытертую о скатерть" Завтракать уже не хочется. Нужно работать. Час Змеи. Книга не отпускает. И не отпустит еще долго. Спасибо автору за новые знания. И об обычаях, и о лекарственных растениях, и за возможность посмотреть на мир его взглядом. По-моему, у Стругацких есть момент неловкости в разговоре, когда у героя даже пальцы на ногах поджались. А у Митчелла в момент разговора с понравившейся женщиной "улитка на ведре выпрямляет рожки". Час Собаки. Это 19.00- 21.00. Надеюсь, мы с моим лучшим другом снова пойдем гулять. А потом, помыв лапы ( его-4, мои- 2), займемся хобби. Он- лаем на кусочек курочки ( в Час Мыши), я- чтением ( в Час Кабана).

Мне не хватило… Не хватило в этой книге всего. Не хватило атмосферы, не хватило любви, не хватило картинки. Читаешь про голландца в чужой стране, но не видишь ни Голландии, ни Японии. Я читала книгу в упорном ожидании, когда же история наконец раскрутится. Хотя начало то заинтриговало, но потом все как то недо… Нет, сюжет вроде интересный, колорит персонажей мне понравился, их я видела прямо как на экране. Мне очень понравилась Орито, ее цельная натура, внутренняя сила. Ее история очень разбавляла сюжет книги, но как то она была сама по себе. Еще один момент касаемо Японии - вроде все элементы присутствуют, а все же духа этой страны я не ощутила. Да есть их правила. Но для меня Нагасаки не было частью этой древней культуры. Как вроде бы просто название. Если читать ее ради японских красот, то и тут постигает разочарование. Возможно, на экране это все смотрелось бы более ярко за счет колорита страны, но в тексте этого не видно, лишь самую малость. Короче, если хотите увидеть в книге красоту Японии, то это точно не к Митчеллу. Если бы до этой книги я не прочла Клавелла, я бы и половины не поняла, как складывались взаимоотношения европейцев и японцев. Клавелл поясняет поступки в контексте культуры и религии японцев, Митчелл же просто фиксирует, как фотоаппарат, подразумевая, наверное, что все и так понятно. Ничего нового о Японии я не узнала. Книга мне показалась как эхо все того же «Сегуна». В общем, достаточно неоднозначное впечатление. Я рада, что прочитала эту книгу, но жаль, что она не дотянула до того, чего я от нее ожидала.

Молодой клерк Голландской Ост-Индской Компании Якоб де Зут отправляется в Японию, чтобы заработать денег и жениться. Но если бы все было так просто, никакой книжки бы не получилось. Ждала книгу о разнице менталитетов, получила историю о том, как тяжело жить, когда у тебя есть совесть - а куда деваться. И это к лучшему. Потому что описаний непонимания между европейцами или японцами мне за глаза хватило в "Сегуне". Вот там "запад есть запад, восток есть восток", и неоткуда взяться мостам над пропастью между ними. У Митчелла все-таки разговаривают, работают, дружат, враждуют не японцы с голландцами, а люди с людьми. Разумеется, культурные различия заметны и важны для сюжета, но нет ощущения, что автор стоит рядом и орет тебе в ухо: смотри, смотри, вот это да, как они непохожи! Так что повести о том, как тяжело гайдзину в Японии, не будет. Зато будет рассказ о том, как трудно иногда действовать по совести, но против нее поступать нельзя. О том, что иногда шанс дается только единожды, и, упустив его, можешь никогда не вернуть в свою жизнь что-то важное. О долге врача и о призвании, которое нельзя отбросить, как старую шкурку. О том, что любовь никуда не исчезает, даже если о ней некому больше сказать. И что-то там еще про гения и злодейство. И... но если перечислять все, выйдет вторая книга. Я так и не поняла, то ли роман на самом деле небольшой, то ли так хорошо читается, что пара дней - и уже финал.

P.S. Однако читатель возвышенный должен учитывать, что время действия - рубеж между восемнадцатым и девятнадцатым веками, а значит, некоторые бытовые подробности современному человеку кажутся дикими. Конечно, ночной горшок может быть из фарфора и с рисунком мельницы на дне, но ночным горшком он от этого быть не перестает. И автор об этом помнил.

"Тысяча осеней Якоба де Зута" После "Облачного атласа" - поискала биографию автора и узнала, что Митчелл много лет прожил в Японии, женат на японке и почти во всех его книгах так или иначе затрагивается моя любимая страна *о* Поняла почему понравился атлас. Естественно, захотелось прочитать все им написанное) Удалось найти Осени... Мне понравилось, хоть книга читается не так уж и быстро, а некоторые главы о голландцах скучноваты, но в целом круто! Начало 19 века, Япония, искусственно созданный остров Дедзима, заполненный голландскими торговцами, их необычное положение там, очень точное описание всевозможных мелочей, обычаи, быт тогда еще изолированной страны тысячи осеней *___* Невежественные люди, герои заслуживающие восхищения; истово верующие христиане и монахи служащие богине; любовь которой не суждено сбыться; отвага, трусость, дружба и предательство - и все это на фоне самобытной Японии. Ммм) а еще целые страницы описания операций, родов и медицины тех лет) Идеально попадает под мой вкус. Мне понравилось, но советовать стала бы япономанам, которые любят серьезные книги.

Вот и познакомилась я наконец-то со старинной Японией посредством художественного романа. Очень рада, что выпала такая возможность. Как, кстати, и с Митчеллом, тоже первое его творение попало мне в руки. Сразу оценила стиль написания, легкий и узорчатый как бабочка порхает. С учетом особенностей Азиатской страны - прекрасно выбран, никакого отторжения при чтении. Главный герой тоже вызывает симпатию. А то иной раз такой попадется, что самому не сочувствовать, а стукнуть посильнее хочется. Очень нравится и героиня книги, в Японии, где роль женщин более, чем ограничена, она становится акушеркой, ей позволено учиться с другими студентами, у нее большие цели:

— Ныне в Японии, когда мать или младенец, или мать и младенец умирают при родах, люди говорят: «А-а… они умерли, потому что так решили боги». Или: «Они умерли, потому что плохая карма». Или: «Они умерли, потому что о-мамори — магия из храма — слишком дешевая». Господин де Зут понимает — это так же, как с мостами. Настоящая причина многих, многих смертей — от невежества. Я бы хотела построить мост от невежества… — ее руки изображают мост, — …к знанию. Это, — она с большим почтением поднимает лист с текстом доктора Смелли, — часть моста. Когда‑нибудь я овладею этим знанием… организую школу… появятся студенты, которые научат других студентов… и в будущем в Японии меньше матерей будут умирать от невежества.

Но ее свобода продолжается только, пока жив отец. Не только у женщин там такая тяжелая судьба:

Но я — все японцы… — Огава прислушивается к заговорщическому шепоту Ханзабуро и его друга, — узники на всю жизнь. Кто решает покинуть страну, того наказывают. Кто уезжает и возвращается, того наказывают.

Недавно мне попалось упоминание об одном японце, который попал в Россию из-за кораблекрушения. Его вины в этом не было, но ему пришлось провести лет 10 на чужбине, и лишь дипломатическая российская миссия смогла добиться его возвращения на родину. Японцам нельзя диктовать свою волю, общаться с ними довольно сложно, они очень большого мнения о своей значимости:

«Если Потоп Ноя не затопил Японию, можем ли мы сделать вывод, что Япония выше всех остальных стран?»

Их приличия и правила поведения также чужды иностранцу:

фраза прерывается резким кашлем, и Узаемону видится рыба, бьющаяся на дне рыбацкой лодки. Он гадает: может, ему усадить отца? Но тогда придется коснуться его, а отец и сын их ранга такого позволить себе не могут.

Кроме достаточно интересных мелких вкраплений страноведения, перед нами также очень увлекательный роман. Сложно предугадать кто враг, а кто друг, кто каких целей добивается. Здесь нельзя полагаться на наши обычаи, ведь у японцев совсем другие понятия о чести, дружбе или предательстве. А голландцы на чужой земле не священные иностранцы, а очень ограниченные в правах и территории перемещения люди.

Митчела лично я очень. Никто из современных авторов не обладает таким широким художественным кругозором. Один Облачный атлас чего стоит. (Тут и братьям-сестрам Вачовски конечно спасибо за экранизацию). Тысяча осеней с первой ст раницы меня покорила. Фирменный стиль Митчела, масштабная задумка и живые персонажи. Книга начинается с событий, происходивших в Японии конца 18 века. Главный герой живет на голландской фактории в городе Нагасаки и мы имеем возможность наблюдать за его сложной внутренней жизнью. Нелегко,знаете ли, быть племянником пастора и высоко нести знамя порядочности и человеколюбия в месте, где процветают пороки. Здесь много и исторических фактов о Японии, закрытой и мистически привлекательной для чужестранцев стране, нюансы торговли Ост-Индской компании, и очень нежной и щемящей привязанности к недоступной Якобу Орито, которая умудрилась стать чуть ли не единственной женщиной акушеркой. (Не повитухой, а именно акушеркой, которая училась у врача мужчины). Кроме линии Якоба есть еще и линия жизни закрытого и таинственного монастыря, где происходят непонятные вещи. Спойлерить не буду. И отличный финал. Так просто и изящно завершить все эти истории разных людей – это надо постараться. Но Митчел писатель опытный и проделывает такое не в первый раз.

Как всегда, сначала об эмоциях
Давно меня не увлекала книга... Обычно долго выбираю, по отзывам, по рекомендациям знакомых, но чужой вкус не гарантирует удовольствия от книги. С этой книгой встретилась случайно, привлекло название... Тысяча осеней Якоба де Зута - очень поэтично - первое, о чём подумала. Потом увидела автора, разочаровалась, потому что Облачный атлас этого же автора в своё время показался вторичным и неинтересным. Но решила дать шанс истории Якоба де Зута.
Сюжет пересказывать не люблю, но вот несколько слов. Время действия - самый конец 18 столетия - начало 19-го. Место - Япония, Дэдзима Нагасаки. Якоб де Зут прибывает в качестве помощника нового управляющего филиала Голландской Ост-Индской компании. Голландцы единственные из европейцев, кого японцы допустили торговать с ними. Но разрешить разрешили, но запрещено исповедовать христианство, с ними общаются по большей мере как с чужаками. Цель Якоба разбогатеть, чтобы вернуться домой к своей невесте. Но пока ему нужно вскрыть двойную бухгалтерию, перебороть сопротивление обитателей Дэдзимы, крайне недоверчиво относящихся к приехавшим и справедливо полагавшим, что их спокойной жизни пришёл конец. Шаг к достижению цели Якоба - ему удаётся продать ртуть настоятелю монастыря Эномото, который оказывается очень могущественным человеком и чья судьба окажется переплетена с судьбой Якоба.
Судьбоносным окажется и знакомство с девушкой, Орито Аибагава. Она ученица врача-европейца, акушерка.
Что же так зацепило? Для меня это прежде всего история о каждодневном выборе своего пути. В рутине, когда кажется, что ничего не происходит, могут появиться моменты, когда тебе придется решать, с кем ты, почему и зачем. Сделать бесчестную вещь или нет, когда тебя призывает к этому человек, который был для тебя учителем и авторитетом? Пойти навстречу человеку или нет, когда у тебя плохое настроение, а ему нужна помощь? Понадеяться на следующую встречу, а она может случиться через 10-15 лет? Или не случиться совсем. Вернуться в ад, откуда почти получилось выбраться, услышав крик о помощи? Обманывать себя, когда тебе говорят то, что ты хочешь услышать?
Хорошая книга, заставляет задуматься.

Когда боль сильна и решения нужно принимать немедленно, нам кажется, что мы хирурги. Но когда проходит время, целое видится яснее, и сейчас я думаю, что мы - хирургические инструменты. Мир воспользовался нами, чтобы избавиться от ордена горы Сирануи. Если бы вы в тот день укрыли меня на Дэдзима, я не испытала бы великих мучений, но Яёи и сейчас была бы пленницей. Догматы по-прежнему соблюдались бы. Как могу я вас прощать, когда вы ничего плохого не сделали?

Орито Аибагава.