Орлы или вороны

Редактор Елена Милиенко

Корректор Анна Асонова

Дизайнер обложки Клавдия Шильденко

© Дэвид Мартин, 2023

© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-1270-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Мои дорогие читатели, my dear friends! Во-первых, хотелось бы сразу извиниться перед вами за мой стиль изложения. Russian isn’t my native language и оставляет желать лучшего. Однако, я как мог старался передать стиль общения моих героев, ход их мыслей и разговорную речь. Возможно, это подаётся не всегда правильным литературным текстом, но это улица, дорогие мои, это наш сленг. Молодые люди, о которых пойдёт речь, так или иначе выросшие без родителей, рано повзрослевшие, но, по сути своей, добрые и отзывчивые. Те, для кого слово «друг» – не просто пустой звук, а что-то святое и из приоритетов стоящее на первом месте. Я старался в своей книге минимизировать появление нецензурных выражений, но иногда они всё же проскакивают. Что поделать, некоторые люди не просто используют мат в своей речи, они на нём разговаривают. Читателей с особо нежным восприятием прошу меня понять и простить.

Во-вторых (а может быть, тоже во-первых), я хотел бы поблагодарить всех тех, кто так или иначе сподвиг меня на написание этой правдивой истории. Мою жену, которая была со мной с первой до последней строчки этой книги. Поддерживала меня в моменты творческих провалов, не давая сойти с правильного пути. Моих родителей и детей – за ту любовь, которую я от них испытываю на протяжении всей моей жизни. Всех тех близких мне людей, кто исподволь, порой даже не осознавая, добавил некую изюминку в сюжет. И самое главное, я бы хотел воздать хвалу Создателю за то, что мы с Виктором пересеклись по жизни, за то, что тогда сидели в самолёте на соседних креслах. За этот удивительный, необычный рассказ, который он мне поведал. За все те чудеса, которые мы не замечаем, теряясь в повседневной рутине забот, выживая в этом, не всегда дружелюбном, мире. И в завершение стоит сказать, что все имена, естественно, изменены. Все события являются фикцией, и любые совпадения, скорее всего, случайны. За исключением, пожалуй, самого главного. Но не будем забегать вперёд. Читайте и наслаждайтесь. God bless you all. С уважением, David Martin.

Глава первая

2 апреля 2005

Виктор шёл по широкой лесной тропинке, справа и слева рос молодняк. Негустая поросль кустарника растянулась на десятки метров. За ней виднелся настоящий хвойный лес. Видимо, когда-то, ещё во времена Советского Союза, эту дорогу накатали лесовозы, потом леспромхоз сгинул вместе с коммунистами, и возить лес из этой глуши стало нерентабельно, да, собственно, строевого леса почти не осталось. Делянки заросли берёзами и кустарником, до ближайшей дороги с твёрдым покрытием – десятки километров. До первого населённого пункта – километров тридцать. «Зато какая тишина! Грибов, наверное, здесь летом, – подумал он, – не унести». При мысли о грибах захотелось есть. Припасов почти не осталось. Последний раз он ел утром, когда свернул с накатанной дороги, вскипятив воду на маленьком складном примусе и заварив крепкий ароматный чай, бросив туда щепотку брусничника. Сейчас уже смеркалось. Голод Виктора нисколько не беспокоил, он специально взял с собой провизии по минимуму, чтобы было легче идти. По пересечённой местности ему предстояло пройти около тридцати километров, потом столько же обратно. Причём обратно будет сложнее из-за тяжёлого рюкзака за плечами. Он невольно усмехнулся. Тяжёлого? Неужели он всё ещё верит в эту чушь? Николас, его попутчик в купе, этот удивительный человек с редким именем и со странной манерой говорить, казался таким ненастоящим и таким нелепым, но в то же время…

Виктор нащупал в кармане холодную пятирублевую монетку, снова усмехнулся и зашагал дальше. Перепрыгивая через лужи растаявшего апрельского снега, он вновь и вновь пытался детально вспомнить, как Николас взял из его рук монетку, медленно и с широкой улыбкой на лице, не делая никаких быстрых движений, так что она всё время оставалась на виду…

1970—1980-е. СССР

Виктор Ярский родился и вырос в городе Белозерск Вологодской области. Он не помнил своих родителей. Их не стало, когда ему было чуть больше трёх лет. Позже, когда наводил справки, он узнал, что отец был следователем, мама тоже работала на должности в милиции. Их убили, когда они расследовали какое-то громкое дело. Деталей ему так и не удалось узнать. Иногда он пытался напрягать память, и тогда всплывали отдельные фрагменты из детства, очень незначительные. Потом ему уже казалось, что это не воспоминания, а плод его воображения, фантазии.

После смерти родителей Виктор остался жить у бабушки. Она видела только одним глазом и уже была на пенсии по инвалидности, поэтому с опекунством возникла целая проблема. Какое-то время она ходила по судам, доказывая свою состоятельность, потом её вроде как оставили в покое, но полного усыновления она так и не получила. Когда Виктору исполнилось семь лет, бабушка умерла, и его забрали в детский дом. Там он и пошёл в первый класс. Бабушку он помнил хорошо. Она была добрая и в то же время очень строгая, хоть никогда и не ругалась. Он помнил, как один раз (ему тогда было лет шесть не больше) они с другом катались на велосипедах и заехали к другу в гости. Его мама покормила их и спросила, не пора ли Виктору домой. Уже вечерело, и на улице было темно. Он отмахнулся: мол, а мне можно хоть до ночи гулять, типа, я уже взрослый. Почему-то тогда это казалось по-геройски круто. Потом ещё долго сидели, и в конце концов мама сказала им обоим собираться, и все вместе пошли его провожать. Идти было далеко, и когда они добрались до дома, Виктору в первый раз по-настоящему попало. Бабушка подняла всех на уши, его искали все соседи и знакомые. Он никогда не видел её такой расстроенной. Уже гораздо позже он понял, насколько глупо было так себя вести.

Ещё у бабушки был Бог. Она прятала его за дверкой огромного трёхстворчатого шкафа. Виктору несколько раз удавалось мельком увидеть Бога. Это была небольшая дощечка с нарисованным на ней разноцветными красками дядькой. Бога он почему-то очень боялся и старался лишний раз не подходить близко к шкафу. В день, когда застрелили родителей, бабушка в прямом смысле выла волком. Было реально страшно. Она всё время кричала какой-то небесной царице, чтоб вместо родителей забрала её к себе. Тогда, в трёхлетнем возрасте, было непонятно, что за царица может быть на небе. Сразу представлялась властная женщина в белой шубе и в короне, где-то на верхнем этаже кирпичной пятиэтажки. Виктор вспомнил об этом эпизоде много позже, когда подрос. Тот вечер как-то чётко и во всех деталях представал перед глазами. Наконец он понял, какую Царицу Небесную имела в виду бабушка.

Годы, проведённые в детском доме, научили Виктора быть самостоятельным и отвечать за свои поступки. Условия там были жёсткие. Поначалу он попал в младшую группу. Там содержались дети до семи лет, но, бывало, их не переводили к старшакам до восьми и даже до девяти лет. В младшей группе воспитатели больше следили за порядком и старались пресекать всякие ссоры и разногласия. Виктора никто не обижал, он быстро со всеми познакомился и подружился. В старших группах дети чувствовали себя более вольготно, и воспитателям было уже не уследить за всем происходящим, поэтому там выстраивалась чёткая иерархия. Ребята постарше и посильнее сами устанавливали порядки, и любое неповиновение сразу пресекалось физическим наказанием. Когда Виктора перевели в старшую группу, ему исполнилось уже девять лет. За неполных три года, проведённых в детдоме, он уже кое-чему научился, появилась некая хитринка, он чувствовал ситуацию и подстраивался под неё. Такая способность к выживанию. Дети взрослеют гораздо раньше, чем это кажется взрослым. Ярский уверенно влился в коллектив таких же сорванцов, как и он. Хотя не обошлось и без стычек. Пару раз его, как новенького, пытались зацепить сверстники; конечно, подрались и не раз, но потом приняли за своего, и жизнь потекла дальше. Ребята в детдоме были разные, каждый со своим характером и историей, но всех объединяло одно – нехватка родительского тепла, и каждый жил с этим как мог. А куда деваться?

Когда Виктору исполнилось двенадцать, к ним перевели из другого детдома несколько человек. Один из них – Александр Сипелко. Родом он был из Полтавы. Этот город Ярский хорошо помнил из уроков истории. Там Пётр Первый с корешами, ещё давным-давно так наваляли шведам, что у тех только пятки сверкали. Саня Сипелко не сидел тихо, как это обычно делают новички в коллективе, а сразу занял лидирующую позицию в иерархии подростков. Он был на год старше Виктора и почти на пол-головы выше. Худой, жилистый, с длиннющими, как у орангутанга, руками, с большими кулаками, на которых острые костяшки были постоянно сбиты от частых драк. Саня дрался везде и со всеми. Он щемил малолеток, не давал проходу сверстникам и смертным боем бился со старшими ребятами, нисколько им не уступая. Местные крепкие пацаны поначалу пытались поставить его на место, однажды даже устроили ему тёмную. Но он, как-то ловко увернувшись, отмутузил сразу нескольких человек. Одному выбил передний зуб, а другому сломал нос и походу даже вышел из неравной схватки победителем, хоть и сам славно огрёб. Получив в наказание своеобразный карцер от воспитателей (да, был и такой, но об этом, наверное, рассказывать не стоит), он отсидел там пару дней, а потом вернулся в группу как ни в чём не бывало. После этого учить Саню жизни больше ни у кого желания не возникало.

С первого дня к нему прилипли две клички: Сиплый и Хохол. На Сиплого Саня не обижался, а вот Хохлом его называли исключительно за глаза. Такое погоняло Сане почему-то сильно не нравилось, и за это можно было с большой вероятностью хорошо огрести по щам.

Ярского по какой-то причине Сиплый невзлюбил с первого дня и сразу стал цеплять, где бы они ни пересекались. То, что они друг другу – полная противоположность, было видно с первого взгляда. Виктор – с врождённой интеллигентностью, спокойный и рассудительный. Все его поступки казались продуманными и целенаправленными. И прямая противоположность – Саня. Резкий, наглый, абсолютно безбашенный сорванец. Он делал всё, что ему вздумается, никогда не слушал ничьего мнения, а имел только своё. Ярский хоть и не любил учиться, но схватывал всё на лету. Стоило ему услышать материал в школе, он тут же его запоминал и мог потом ответить, даже не повторяя дома. Любимым предметом Виктора была география. Он с удовольствием разглядывал в учебнике красивые острова в безбрежном море, картинки заморских городов с пальмами и мечтал, что когда-нибудь обязательно там побывает. Ещё ему нравилась математика. Мало кто из учеников любил математику, а Виктор настолько легко научился считать, что уже в десятилетнем возрасте мог быстро перемножать в уме двузначные числа, чем удивлял не только своих друзей, но и учительницу математики. Из оценок Ярский получал в основном четвёрки и то только потому, что учиться ему было неинтересно; а учителя не раз говорили с сожалением: «Эх, Витя, тебе бы немного прилежности, ты бы мог быть отличником».

Сиплый же, наоборот, был двоечником, никогда не открывал дома учебники и порой даже не носил их с собой на уроки. Учёба его не интересовала от слова «совсем». У Сани была мечта: вырасти и стать наёмником. Он услышал от кого-то про Французский легион. Про крутых солдат, воюющих по всему миру. Эта жизнь казалась Cиплому настолько романтичной и интересной, настолько другой, в отличие от этого деревенского детдомовского быта, что он с нетерпением ждал своего совершеннолетия, чтобы свалить в далёкую Францию и поступить на службу своей мечты.

Ярского Сиплый задирал по-своему. Когда он проходил мимо, делал вид, что не замечает его, но в последний момент внезапно резко и сильно, но как-то незаметно для окружающих бил под дых. У Виктора перехватывало дыхание, но он делал вид, что ничего не случилось, продолжал идти дальше, на ходу пытаясь отдышаться, делая короткие быстрые вздохи. Иногда, Сиплый незаметно бил Виктора ладонью по шее и говорил при этом: «Кайфушка». Удар был несильный, но такой резкий, что по всему позвоночнику сверху донизу прошибала неприятная электрическая дрожь. Каждый раз Виктор думал, что в следующий раз он обязательно развернётся и даст Сиплому в рыло, но потом опять его что-то сдерживало, и он делал вид, что ничего не произошло.

Ещё Виктору очень нравился урок труда. Учителя по труду звали Дмитрий Николаевич. Это был молчаливый мужчина средних лет. Семьи у него не было, вернее, была раньше. Поговаривали, что жена спуталась со столичным профессором и уехала с ним жить в Москву. Взрослый сын тоже жил где-то: то ли в Москве, то ли в Ленинграде. Дмитрий Николаевич всё своё время проводил здесь, с ребятами. И если кто-то из них интересовался чем-нибудь техническим, то он всегда очень внятно и доходчиво объяснял, как устроен тот или иной механизм, – в общем, учил тому, что может пригодиться в жизни, когда они вырастут. А научить он их мог многому. Одет трудовик был всегда в синий длинный халат и тёмно-серые брюки. Больше ни в какой другой одежде его и не видели. Виктор никогда не слышал, чтобы он с кем-то вёл беседу. Он всегда копался в своих ящичках, верстаках, что-то точил, ремонтировал или просто делал уборку в своей большой мастерской. У него Виктор многому научился. Освоил несложные токарный и сверлильный станки, разобрался, какой инструмент как называется, и уверенно всем этим пользовался. В старших классах он ходил на кружок моделирования и даже с помощью Дмитрия Николаевича собрал модель автомобиля с моторчиком. На каникулах, когда ходили в поход с ночёвкой, уже поздно ночью закончились дрова и Дмитрий Николаевич сказал ребятам насобирать немного хвороста. Видя, что Виктор не отходит от костра, спросил его:

– Похоже, ты боишься темноты?

– Да, немного боюсь, – не стал обманывать Виктор. – И леса тоже боюсь.

– Леса бояться не надо, он живой, – сказал учитель. – Лес – друг человека, если ты к нему с чистыми намерениями, то он тебя никогда не даст в обиду.

Эти слова Виктор запомнил на всю жизнь. Позже, когда вырос, ему не раз приходилось ночевать в лесу одному, и, вспоминая слова учителя, он каждый раз желал лесу добра, и лес отвечал ему тем же.

Как-то Дмитрий Николаевич подозвал Виктора, когда закончился урок труда, подождал, когда все ребята уйдут, затем спросил:

– Ярский, ты с Саней Сипелко ведь не дружишь?

– Нет, конечно, – удивился Виктор такому вопросу и добавил: – Он конченый.

– Ты его боишься, походу? – прямо спросил трудовик.

– Ну, не то чтобы боюсь, просто не хочу с ним связываться, он конченый, – снова повторил Виктор.

– Может, тебе пойти в секцию бокса? Позанимаешься и сможешь за себя постоять.

– Но я не люблю бокс, я вообще не люблю драться.

– Ты хороший парень, Витя; я вижу, что ты во многом положительно отличаешься от своих сверстников. Не хочу учить тебя чему-то плохому, но иногда надо проявить характер и сделать что-то, ну как бы это сказать. Я думаю, что ты должен дать ему отпор. Скажу прямо, будет неплохо, если ты с ним подерёшься, проще – набьёшь ему морду, – было видно, что такой совет нелегко даётся Дмитрию Николаевичу, и он тщательно подбирает слова.

– Так он же намного сильнее меня и старше, – удивился такому совету Виктор.

– Это неважно. – Трудовик сел на край скамейки и жестом указал Виктору, чтобы он сел напротив. – Тебе придётся драться, и, даже если он тебя побьёт, тебе придётся драться с ним снова. Тебе придётся много драться в этой жизни, если ты действительно хочешь чего-то добиться. И тебе придётся драться не только кулаками. Самое главное в мужчине – это здесь. – Он ткнул Виктора в лоб указательным пальцем. – И здесь. – Он дотронулся до груди. – Разум и сердце. Ты добрый парень, Витя, это хорошо, но часто люди доброту принимают за слабость, поэтому, помимо доброты, тебе надо воспитывать характер. Приходи ко мне сюда в мастерскую в субботу после уроков, у меня есть кое-что для тебя. Я хочу тебя познакомить с одним человеком. А теперь давай иди на следующий урок.

Слова, сказанные трудовиком, Виктор потом не раз вспоминал, но сегодня он услышал только одно: надо будет драться с Сиплым. А это означало, что его отлупят, как боксёрскую грушу. Он вспомнил длиннющие руки Сани и невольно поморщился. В субботу Ярский шёл в мастерскую только для того, чтобы сказать трудовику, что он сам разберётся с Сиплым и никакой помощи ему не надо. К его удивлению, Дмитрий Николаевич встретил его на пороге, одетый в пальто.

– Пришёл, – сказал он. – Молодец, пойдём со мной.

– Куда? – удивился Виктор.

– Познакомлю тебя кое с кем.

Когда они подошли к покосившемуся старенькому деревянному дому, Виктор понял, к кому они пришли. Это был дом Юрия Ивановича Русанова. В городе его знали многие. Юрий Иванович был коренастый мужчина крепкого телосложения и невысокого роста. На первый взгляд создавалось впечатление, что у него вообще нет шеи, а голова растёт прямо из туловища. Взгляд был суровый, исподлобья, нос, расплющенный от множественных боёв на ринге. На вид ему было лет пятьдесят. Юрий Иванович был бывший мент. Капитан милиции в отставке. Русанова уважали не только законопослушные граждане, но и криминалитет. Говорили, когда он изловил и посадил целую шайку жуликов-гастролёров и на него кто-то из обиженных готовил покушение, то один криминальный авторитет в городе сказал: «Кто тронет Русанова, будет иметь дело со мной. Русанов правильный чел. Хоть и мент, но живёт по понятиям».

Всю жизнь Юрий занимался боксом, имел кучу всяких медалей и званий. Один раз он приходил в детдом и рассказывал ребятам, как лучше себя вести в тех или иных ситуациях. Когда он вышел на пенсию по возрасту, как-то сразу потерялся из виду. Копался в своём огороде да попивал пивко с бывшими коллегами по службе. Золотым пенсионным парашютом, руководство выделило ему в подарок старенький трёхколёсный мотоцикл «Днепр». Юрий Иванович очень гордился подарком. Говорил: «Трофейный конь. Сейчас таких уже не выпускают». Несколько раз его звали тренером по боксу в местный боксёрский клуб «Атлант», но он почему-то отказывался.

Русанов встретил гостей молчаливо, но приветливо, поздоровавшись за руку. Рука была большая, сухая, рукопожатие сильным.

– Как жизнь? – спросил трудовик.

– Нормально, – лаконично ответил Русанов и добавил: – Весна на дворе, вон, огород вскопал. У вас чего? – он посмотрел на Виктора. – Молодое поколение подрастает.

– Витя, сгоняй через дорогу в ларёк, купи, пожалуйста, бутылку газировки. – Дмитрий Николаевич протянул Виктору бумажный рубль и, когда дверь за ним закрылась, продолжил, обращаясь уже к Русанову: – Да вот привёл тебе парня. Ученик мой. Позаниматься бы ему. Боксом, имею в виду.

– Так, Дима, я же не тренирую, в «Атлант» пусть идёт, там всегда набор открыт.

– Да ты ему просто азы покажи, двигаться научи, удар поставь. Парень неплохой, добрый. Цепляется там к нему один хлыщ, а этот отпор дать не может.

– Почему в секцию не идёт?

– Да он немного особенный, помнишь, как у Высоцкого в песне? «Бить человека по лицу я с детства не могу».

Юрий понимающе кивнул:

– Но ты же знаешь, одно дело – грушу лупить, другое – в паре работать. Груша ведь сдачи не даст. Пустое это, просто как ОФП, не более.

– Юра, эти ребята растут без родителей, у них фактически нет детства. Они привыкли выживать и приспосабливаться. Наша с тобой задача – помочь им найти своё место в этой жизни. Конечно, учить драться – это не то, что выведет их в люди, но в этом случае, думаю, нужно. Я вижу, что у этого парня есть потенциал, мне кажется, что он сможет многого добиться в жизни, если его направить в нужное русло.

– Ладно, пусть приходит, поработаем, – сдался Русанов. – Только не думаю, что из этого выйдет большая польза. Он сам-то хочет, или это больше твоё желание?

– Юра, вот и проверишь на деле, не мне тебя учить.

Дверь открылась, и вошёл Виктор, держа в руке пол-литровую бутылку боржоми.

– Вот сдача. – Он протянул мелочь трудовику, и тот убрал её в карман.

Взяв бутылку у Виктора, Дмитрий Николаевич сказал, чтобы тот остался, а сам, попрощавшись с Русановым, вышел, закрыв за собой дверь.

– Значит, хочешь научиться драться? – спросил Русанов, как-то странно посмотрел на Виктора, будто что-то припоминая. Виктор кивнул, но Русанов больше ничего не говорил, просто смотрел в упор и молчал. Виктору даже стало немного неловко от такой затянувшейся паузы.

– Как фамилия твоя? – вдруг спросил Юрий Иванович.

– Ярский, – сказал Виктор, и ему даже показалось, будто этот грузный непробиваемый человек вздрогнул и весь сжался, словно хотел от чего-то защититься.

Потом опять принял независимый, безразличный вид и спокойно сказал:

– Меня зовут Юрий Иванович.

– Да, я знаю вас. – Виктор смущённо посмотрел в сторону.

Русанов удивлённо поднял бровь:

– Хорошо. Мы с тобой позанимаемся. Я дам тебе домашнее задание. Не выполнишь, можешь больше не приходить. Понял? – Он сурово посмотрел на Виктора.

Тот кивнул.

– Пошли. – Русанов встал и жестом руки показал Виктору следовать за ним.

В конце длинного коридора была дверь. Русанов открыл её, и они зашли в просторную комнату примерно тридцати квадратных метров. Потолок здесь был выше, чем в том помещении, где они разговаривали. Посередине комнаты, на крюке, торчащем из потолка, висел большой боксёрский мешок. В углу к одной и другой стене был приделан турник. На другой стене висело несколько пар боксёрских перчаток. Они были явно старше Виктора. Кожа во многих местах слезла или потрескалась и отходила лепестками. В стороне у окна стоял большой деревянный ларь со всяким инвентарём. Виктор думал, что сейчас Юрий Иванович скажет ему колотить грушу, и даже уже начал присматривать, какую бы пару перчаток снять со стены, но тот, порывшись в сундуке, достал оттуда скакалку и протянул её Виктору.

– Скакать умеешь? – спросил он и добавил: – Прыгай.

Виктор взял в руки скакалку и начал прыгать. Было даже неловко. «Глупость какая-то», – пронеслось в голове. Прыгать не получалось. Прыгнув два-три раза, он наступал на скакалку, или подпрыгивал раньше, или приземлялся позже. Словом, выходило смешно.

– Погоди, дай-ка сюда. – Русанов взял скакалку и чуть отрегулировал длину, завязав узелок на одной ручке. – На, теперь попробуй.

Теперь, правда, стало лучше, но Виктор прыгал, топая как слон, приземлялся с таким грохотом, что, наверное, было слышно на улице.

– Ты сейчас мне пол проломишь, прыгай мягче. Постой, дай мне. – Русанов забрал у Виктора скакалку, снял пиджак, повесил его на крючок на стене, снял с ног ботинки. Без пиджака, оставшись в облегающей футболке, он был как грузный комок мышц.

– Смотри, как надо, – сказал он и начал скакать.

Виктор не смог скрыть удивление, как этот тяжёлый, на вид неуклюжий мужик легко прыгал. Это было настолько удивительно и необычно, как будто он не имел веса: легко пританцовывая, прыгал на одной ноге, на другой, на двух. Он приземлялся абсолютно бесшумно, скакалка совершала обороты вокруг тела со свистом, а Русанов спокойно прыгал, как пружинка, грациозно танцуя какой-то свой собственный танец. Иногда он подпрыгивал повыше и успевал прокрутить скакалку два раза. Попрыгав так минут пять, он остановился и протянул скакалку.

– Иди и тренируйся. Возвращайся, когда сможешь пропрыгать тысячу раз без остановки.

– Тысячу? – округлил глаза Виктор.

– Да, тысячу, это не так сложно, как ты думаешь. Также я хочу, чтобы ты каждый день подтягивался на турнике по сто раз, отжимался от пола по двести и приседал по триста. Всё понятно? Потом приходи, будем заниматься.

Виктор шёл домой, держа в руке скакалку. Было радостно от того, что задание не казалось таким уж сложным, ни с кем не надо было драться. Но тысячу раз. Это же очень много.

Начать решил сразу. На пути в школу он не раз ходил через лесопарк, видел там скрытые от постороннего глаза полянки. Почему-то не хотелось, чтобы другие видели, как он целыми днями прыгает. Да бред какой-то. Что он за тренер вообще, не мог показать пару своих коронных ударов? Виктор бы выучил их и, возможно, справился бы с Сиплым. Но внутренний голос ему тут же отвечал:

– Ага, справиться с Сиплым, ну ты и наивняшка! Да он после первого удара тебя так отмудохает, что потом ещё хуже будет.

И тогда вся эта затея со скакалкой казалась ему ещё большим бредом, чем вначале.

Отжиматься было нетрудно: сначала у него получилось отжаться двадцать, потом пару раз по пятнадцать; затем стало тяжелее, и он делал подходы по десять раз; когда счёт подходил к двум сотням, уже отжимался по пять и даже по три раза. В общем, справился. Присел триста – тоже довольно легко, а вот с подтягиванием была проблема. Виктор пошёл в школьный спортзал. Благо дверь там всегда была открыта. К счастью, там никого не было. Подтянулся пять раз, а когда подошёл сделать второй подход, не смог уже подтянуться ни разу. Руки были как ватные.

На прошлом уроке физкультуры, когда все подтягивались на оценку, Виктор подтянулся пять раз, это была оценка четыре. Мало, конечно, но некоторые парни не могли и раза подтянуться. Пять – это был его личный рекорд. Сиплый легко подтянулся десять раз и спрыгнул, получив пятерку. Наверное, мог бы и больше.

– Молодец, – крикнула Машка из параллельного класса, когда Сиплый соскочил с турника, и все посмотрели в её сторону. В Машку были влюблены, наверное, все парни его возраста, включая Виктора. Вот бы ему она так крикнула! Он бы дорого за это заплатил. Что же, вот он сейчас и платит. Подтянуться удалось не сто раз, а только восемь. Пять – и три раза по одному. Дальше дело не шло. Как он ни старался, мышцы отказывались слушаться. Про скакалку и речи быть не могло. Не было сил даже поднять руки, не только прыгать. Решил продолжить тренировки завтра.

На следующий день Виктор проснулся пораньше и направился в лес, на поляну. Для себя он назвал её лесным спортзалом. Начал со скакалки. Прыгалось очень тяжело. Как будто к ногам привязали две тяжёлые гантели, а скакалка весила килограммов десять. Решил передохнуть и перейти к отжиманиям. Отжиматься тоже было очень трудно. Удалось отжаться несколько раз по десять, и на этом силы закончились. Виктор разозлился на себя и на Юрия Ивановича, заодно на Сиплого, и даже на трудовика. К удивлению, это придало немного сил, и он смог выполнить норму по приседанию и наполовину – по отжиманию. Когда он добрался до спортзала, на подтягивание опять не осталось сил.

«Ладно, завтра как раз физкультура, там и подтянусь свою норму», – подумал он.

На следующее утро, когда Виктор проснулся, у него болело всё. От пяток до макушки. Все мышцы были одной сплошной болью, он даже полностью не мог разогнуться, так болел пресс на животе.

– Да пошло оно всё! – сказал он себе. – Не буду тренироваться. Надо отнести этому Юрию Иванычу скакалку и забыть. Это с самого начала была бредовая идея.

На обеде в школьной столовой Ярский шёл к себе за столик, неся поднос с едой. Ужасно болели мышцы. На подносе стояли тарелка борща, второе, пюре с котлетой и стакан компота. Обычный школьный обед. Тут краем глаза он увидел Сиплого, направляющегося в его сторону. Виктор поспешил за свой столик, прибавив шагу, но Сиплый опередил его. Он поднял руку, чтобы ударить Виктора по шее, и уже открыл рот, чтобы сказать: – «Кайфушка», но Виктор сделал шаг в сторону, чтобы увернуться, и ему это почти удалось. Ладонь Сиплого прошла вскользь по плечу и спине Виктора, но он всё же потерял равновесие и, чтобы не упасть, инстинктивно дёрнул руками. Всё, что было на подносе, полетело на пол. Сиплый довольный заржал и пошёл дальше, даже не остановившись. Виктор оглянулся ему вслед и увидел: о боже! – из-за своего столика прямо на него широко открытыми глазами смотрела Машка. Она всё видела и продолжала с интересом наблюдать. Виктора затрясло от ярости, и он вдруг не своим голосом заорал:

– Сиплый! Хохол, ты козёл, сюда иди!

Все, кто был в столовой, обернулись на него, и Сиплый тоже с удивлением, даже немного растерянно, посмотрел на Виктора, потом пришёл в себя, повернулся и прошипел:

– Чего ты сказал? Повтори.

За те несколько мгновений, пока он приближался, ярость Виктора успела смениться на тревогу, он почувствовал предательскую слабость в ногах, но слова уже были сказаны, отступать поздно. Он бросил поднос, сжал кулаки и поднял руки в боксёрскую стойку. Через секунду Сиплый был уже рядом. Ударить Виктор не успел – да какое там ударить, он даже не заметил удара Сиплого! С ходу, не останавливаясь, размашисто и хлстко, тот справа влепил Виктору боковуху. Как будто граната взорвалась в голове. Виктор упал и на мгновение потерял сознание. Это был лёгкий нокдаун. Очнулся он, когда двое парней из его класса помогли ему встать. Виктор оглядывался по сторонам, приходя в себя. Сиплый довольный скалил зубы, но тут на него закричала Тамара Ивановна. Толстая повариха бросила разливать компот по стаканам и поспешила на шум. Сиплый развернулся и спокойно пошёл прочь, насвистывая, как ни в чём не бывало. Ярский бросил взгляд туда, где сидела Машка. Она ела, уткнувшись в свою тарелку, нарочито низко опустив голову, как будто ничего не случилось. Голова слегка кружилась, во рту Виктор почувствовал солёный привкус крови. Удар получился настолько сильный, что он порвал внутреннюю сторону щеки о зубы, но это сейчас меньше всего волновало Виктора. Сейчас он точно знал, что должен делать.

Стиснув зубы, он с остервенением прыгал и прыгал на грёбаной скакалке, потом, не обращая внимания на боль, отжимался и снова отжимался. Подтягиваться в зал не пошёл, не хотел, чтобы кто-нибудь заметил его за этим занятием. «Позже наверстаю», – думал он. И снова прыгал и прыгал. Боковым зрением Виктор заметил какое-то движение в лесу. Он остановился и резко повернул голову. На краю поляны, метрах в тридцати от него, на задних лапках стоял енот и внимательно за ним наблюдал. Виктор не мог отвести взгляда от мохнатого зверька, такой классный он был. Прикольная острая мордашка с чёрными глазами-бусинками, передние лапки – словно руки у человека, большой пушистый хвост. Виктор никогда в жизни не видел енотов, только на картинке. Он как заворожённый долго смотрел на животное, а енот с таким же интересом наблюдал за человеком. Наконец Виктор позвал его, присев на корточки и похлопав рукой по коленке:

– Шарик, Шарик, иди сюда.