Читать книгу: «Тульповод», страница 6

– Хорошо – сказал Мэрлин после подписания. – Мэрлин – это моя кличка в цифровом мире. Здесь меня зовут Мэтью.

– Я подозревал – заметил Михаил. Ему было любопытно узнать, откуда пошло такое прозвище, но он решил отложить этот вопрос на потом.

– Тебе, наверное, любопытно, чем мы тут занимаемся. Я постараюсь кратко ввести тебя в курс дела. Всё сразу не расскажешь – это просто не поместится в твою голову, начнём с азов.

– Хорошо – почувствовав в паузе вопрос, ответил Михаил.

Мэт встал из-за стола, взял подписанные документы и подошёл к шкафу у стены. Открыв его, он достал папку, на которой был подписан цифровой код и его имя с инициалами. Михаил заметил, что в шкафу есть другие папки с другими именами.

– Да, ты такой не один. – Мэт проследил за взглядом Михаила и сразу понял его первый вопрос.

– Место, в которое ты попал, – исследовательский институт, соответственно здесь есть экспериментаторы, кураторы и испытуемые. Тебе предстоит сыграть последнюю роль, о которой я тебе сейчас расскажу.

Михаил оставил этот монолог без комментариев, и Мэт продолжил:

– Институт занимается исследованием паранормальных способностей человека и курируется психологическим и военно-разведывательным сообществом, но мы работаем неофициально. Мы не подчиняемся ни правительству, ни Аллиенте, и находимся вне рамок чьей-либо юрисдикции. Это понятно?

– Тогда кто курирует институт? – спросил Михаил.

– Для тебя и меня его курирует ряд ИИ-агентов, роботов, которые действуют от лица неизвестного нам заказчика. И я настоятельно рекомендую тебе не копать в эту сторону. Это первое правило, которое нужно запомнить. Окей?

– Разве ИИ-агенты не подчиняются только правительству и Аллиенте, работающей в интересах общества?

– Ты уже копаешь – шутливо заметил Мэт. – Но я отвечу, чтобы тебя не мучили догадки. Как я тебе говорил при первой встрече, есть работа, которую не могут выполнять ни люди, ни ИИ-агенты. Это связано с конфликтами личных интересов людей и конфликтами алгоритмов Аллиенты. Для такой работы есть люди вне системы и ИИ-агенты, которые могут работать в обход некоторых правил. В конечном счёте, мы все работаем в интересах человечества, как бы не громко это звучало. Так что на этот счёт можешь не беспокоиться – ничего преступного мы здесь не делаем.

– Но зачем тогда такая секретность

– Видишь ли, не все действия имеют предсказуемые последствия. Мы работаем в области непредсказуемых результатов с высокой степенью риска. Протоколы этических принципов имеют некоторые ограничения, которые не позволяют проводить такие исследования. С другой стороны, если технологии просочатся в общество трансгуманистов, это может привести к непредсказуемым рискам, а правительство такое вообще запретит, не говоря уже о научном сообществе и органах контроля искусственного интеллекта. А профсоюзы – сплошной ужас. Однако перспективы и возможности, которые открываются в случае успеха, покрывают все риски и возможные разногласия. Поэтому мы здесь.

– Но что тут такого происходит?

– Да, я всё издалека. Видишь ли, если я выложу тебе всё, ты точно сойдёшь с ума – с восторженными интонациями начал Мэт, и Михаил сразу вспомнил первую встречу. Безумный учёный – подумал он тогда и сейчас Мэт снова предстал перед ним в той же ипостаси.

– Видишь ли, всё, что нас окружает, не совсем реально. Материя – это не твёрдое вещество, а колеблющиеся энергетические решётки. Всё состоит из энергии, которая кажется материей из-за плотности и частоты этих решёток.

– Понятно, но пока ничего удивительного.

– Хорошо. Энергия создаёт и поддерживает структуру Вселенной, проецируя голограмму, которую мы воспринимаем как реальность. Всё связано и передаёт информацию с бесконечной скоростью, вне классических представлений о пространстве и времени. – Мэтью сделал паузу. Михаил понял, о чём речь, но оставался в поиске большего понимания. Мэтью продолжил:

– Энергия хранит и восстанавливает все элементы Вселенной, следуя определённому смыслу и обеспечивая эволюцию.

– Как это касается нас? – Михаил с нетерпением ждал разъяснений.

– Неужели у тебя нет вопросов непосредственно по теории? – Подумай. Это важно.

Михаил ещё раз подумал и спросил, то, что действительно было не понятно:

– Что значит, что Вселенная проецирует голограмму?

– Хороший и важный вопрос для дальнейшей работы. Реальность, на самом деле, является неким образом, созданным нашими органами чувств и сознанием. Это похоже на голограмму, она не отражает истинной природы вещей, большая часть явлений остаётся для нас не осязаемыми и невидимыми. В физике есть концепция, что вся информация о Вселенной закодирована на поверхности и "проецируется" внутрь, чтобы создать тот мир, который мы видим. Таким образом, это не значит, что мир не существует, а скорее, что его восприятие и наша реальность – это результат того, как информация о Вселенной "проецируется" в наше сознание.

– Мы пытаемся заглянуть за грань восприятия? – попытался угадать Михаил.

– Нет, круче. Мы можем сами создавать реальность. Но не как в фильмах, ты не будешь гнуть ложки или читать мысли. Ты сможешь делать кое-что покруче.

– Хах! Что может быть круче? Всегда мечтал читать мысли, – поддержал шутливый тон Михаил.

– Подожди. Придётся немного углубиться в теорию, чтобы понять суть.

– Чтобы создать голограмму, движимая энергия должна взаимодействовать с неподвижной энергией. Когда энергия движется и сталкивается с неподвижной энергией, возникает интерференция. Это взаимодействие создаёт «картину», которую можно воспринимать. В нашем случае система в покое – это наша нервная система, которая сосредоточена в мозге. Меняя структуру энергии, создаваемой нашим мозгом, мы можем менять восприятие реальности. Круто, да? – сказал Мэт.

Михаил, однако, не сразу понял, о чём речь.

Мэт продолжил:

– Наш разум – это тоже голограмма, которая настроена на голограмму Вселенной. Мы обмениваемся энергией с Вселенной, и это даёт нам сознание. Когда энергия проходит через поля, создаваемые нашим мозгом и органами чувств, голографические изображения «проецируются» на эти поля. Мы видим свет, слышим звуки и чувствуем запахи, потому что наш мозг и органы чувств способны «считывать» эту информацию. Так понятней?

– Да, но это всего лишь считывание. Мы ничего не меняем. Как я понял, можно перенастроить приёмник и услышать то, чего раньше не слышал, или услышать старые звуки по-новому, но не создать их. – возразил Михаил.

– Верно подмечено, но я немного забежал вперёд. Правое полушарие мозга действует как первичный рецептор для восприятия этой голографической информации. Оно работает нелинейно и не вербально. Левое полушарие, в свою очередь, помогает обработать эти данные, превращая их в дискретную, двумерную форму. Но фишка в том, что это работает в обе стороны. Мы не только можем считывать данные окружающей среды, но и передавать их обратно, кодируя реальность.

– Т.е. я могу загадать себе торт к чаю, и он появится? – пошутил Михаил.

– И да, и нет, – ответил Мэтью, не восприняв скепсиса. – Память и обработка информации происходят не в самом мозге, а в электромагнитном поле, которое он создаёт. Это поле – контейнер для данных, а мозг хранит только индексы, чтобы к ним обратиться. Поэтому мы не можем точно вспомнить каждое слово, но всегда можем найти нужную информацию, если знаем, как подойти к ней. Через гипноз, например, можно вспомнить детали событий, как бы давно они не произошли.

– Интересно, но всё равно не понятно. – сказал Михаил, продолжая слушать.

– Процесс сознания связан с полем. Мы не только воспринимаем информацию, но и можем её изменять, передавая обратно в поле. Мозг – не только приёмник, но и передатчик данных, создающий реальность вокруг нас. Если ты вообразишь торт, он будет существовать, но не как физический объект, а как образ в поле коллективной памяти. То есть вне твоего сознания, как в библиотеке. И, кстати, я могу даже попробовать его, если ты поделишься со мной ссылкой и на его вкус, – улыбнулся Мэтью.

– Это реально, уже есть доказательства? – спросил Михаил, не веря в услышанное.

– Да, – ответил Мэтью. – Вильям Макдугалл проводил эксперименты с крысами ещё два века назад. Он заставлял их искать выход из лабиринта. Первое поколение делало около двухсот ошибок, но с каждым новым поколением количество ошибок снижалось. Макдугалл предположил, что крысы передают опыт на генетическом уровне. Позже его последователи провели тот же эксперимент с крысятами из разных лабораторий, не связанных с предыдущими, и результаты были те же – складывалось впечатление, что крысы уже знали, как пройти лабиринт. Мы повторили этот опыт с крысами, а затем пошли дальше, работая с людьми.

– Это и правда впечатляет. – сказал Михаил. – Т.е. существует коллективный разум?

– Это не просто коллективный разум, – ответил Мэтью. – Это вселенская библиотека, к которой обращается всё живое, а возможно, даже не живое. Она содержит всё, что существовало или существует, включая мысли всех живых существ всех времён. Нужно лишь знать адреса ячеек. Так как память – это заполнение этих ячеек сознанием, то зная ключ к ячейке, можно менять реальность. Но, честно говоря, мы ещё не зашли так далеко. Наша задача проще.

– Ух, – Михаил перевел дух. Ему было трудно продолжать. Всё это было слишком отличным от того, что он знал и во что верил. Слишком много следствий, но больше вопросов, чем ответов. Мэтью молчал, давая время всё обдумать.

– Так в чем же суть нашей работы? – выдержав паузу, спросил Михаил

– Помнишь вопрос? Чем человек отличается от машины?

Михаил прокрутил в памяти диалог в кафе. Мэтью явно проверял его на сообразительность, и Михаил быстро понял смысл всего сказанного ранее. Всё внутри него вздрогнуло, но он не подал виду. – Вы хотите научить машины индексировать банки памяти, хранящиеся в поле информации за пределами сознания. Но я всё ещё не понимаю, как?

– Хорошая заявка, тепло, но нет, – ответил Мэтью. – Это как раз та опасность, которую представляет технология, если попадет в не те руки. Искусственному интеллекту нет дела до мыслей людей, для него мы и так понятны и предсказуемы до скучности. Машины не обладают манией власти, в отличие от людей. Подумай ещё.

Чуть поразмыслив, Михаил сделал следующее предположение:

– Вы хотите научить машины, подобно людям, производить вычисления в полевой среде и хранить информацию в поле, чтобы кратно увеличить вычислительные мощности и возможности обучения. Можно просто создать банк индексов и воссоздавать любые ИИ-личности, минуя процесс обучения и физические носители памяти огромного объема. – Михаил осенило! – О боже, в теории можно хакнуть человека и создать его цифровую копию, помещенную в оболочку робота!

– Бинго! Что может быть круче вечной жизни?

Михаил был поражен. Но ему вдруг пришла мысль, что всё это не с ним. Это либо шутка, либо правда. Бинго – он выиграл счастливый билет. Комната поплыла, дыхание сперло.

– Чтож, я вижу, у тебя на лбу появилась испарина, – Мэтью встал из-за стола и по-отечески положил руку на плечо.

– Подожди, это мы только начали, ты ещё не такое узнаешь.

– Что дальше? – спросил Михаил.

– Дальше подготовка, обучение и практика. Тебе предстоит познакомиться с технологией. Ты должен знать, чтобы не было вопросов. Были и другие группы, мы пробовали разное, не всё всегда было гладко. Сейчас мы набираем новую группу и объединяем опыт многих лет. Тебе повезло, кое-кто заплатил физическим и ментальным здоровьем. Готов ли ты двигаться дальше, если я скажу тебе, что ты рискуешь не просто жизнью, а своей душой? Это говорит тебе о чём-то? Не торопись с ответом, прислушайся к интуиции. Если начнешь – остановиться будет нельзя. Сейчас ещё можно отказаться и забыть этот разговор.

Михаил попытался успокоиться, мысли роились в голове. Он представлял людей в оболочках роботов, роботов с интуицией, ментальные войны, переписывающие генетическую память, и с трудом сосредоточился. Минуты шли, и в какой-то момент, сфокусировав взгляд на одной точке, он сказал:

– Да, я готов

– Вот и отлично! – спокойно ответил Мэтью, вернувшись к столу и достал планшет

– Вот договор. Цифровой, тут всё как полагается. По нему ты завещаешь своё тело и разум институту. Что бы с тобой не случилось в этих стенах – это вне чьей-либо юрисдикции. Твоя жизнь полностью принадлежит институту, пока ты за этим забором. За его пределами ты ограничен только подпиской о неразглашении. Так как ты без Окулуса, подпишешь дома, а через 3 дня приезжай сюда, начнем работу. Михаил не стал читать документы в кабинете – всё и так было понятно. Они пожали друг другу руки, и Михаил вызвал такси домой, обдумывая предстоящее.

Глава 6. Зеркала

Отведенные три дня на раздумья Михаил решил посвятить Анне. Будущее оставалось неопределённым, и, учитывая, что в Институте был целый этаж для проживания, это наталкивало на мысль, что такая предусмотрительность не случайна. Возможно, в будущем ему предстоял переезд и изоляция.

Встретиться удалось только в один из этих дней. Свидание планировалось скромным, но запоминающимся. Молодая пара отправилась на пикник за город. Кемпинг с купольным домиком из прозрачного стекла располагался на берегу живописной реки, которая начиналась где-то в горах, примерно в 300 километрах вверх по течению. Поэтому течение было сильным, а выше по реке располагались пороги, по которым спускались любители экстрима.

Из кемпинга можно было наблюдать за теми, кто уже преодолел это сложное испытание и теперь спускался ниже по течению, наслаждаясь покоем и впечатлениями от пережитого. Такой отдых, сопряжённый с риском, способствовал большому всплеску адреналина, дофамина и тестостерона – одним словом, «всему салату гормонов», что благоприятно влияло общее самочувствие и коэффициенты, помимо непосредственного удовольствия от экстрима.

Электрический мангал жарил сосиски, а на горизонте проходила воздушная трасса для дронов. Шум от неё был не слышен из-за расстояния, а с закатом трасса превращалась в зрелищный поток огней, огибающих полукругом весь простор северного горизонта. Анна и Михаил, приобнявшись, лежали на пледе, растянутом на траве, и ожидали, когда будет готов обед.

Разговор начался с обсуждения выставки. Анна была под впечатлением от того, что им удалось организовать всё так успешно, и, получив важную обратную связь, Михаил решил узнать её мнение о Мэрилине.

– Мне кажется, он, как бы это сказать… выскочка. Привлекает к себе много внимания, вряд ли за этим стоит что-то серьезное, – безапелляционно заявила Анна.

Михаил не стал спорить. Это потребовало бы объяснений, а так недалеко и до лишних подробностей и оговорок. Он просто небрежно ответил:

– Первое впечатление часто обманчиво. Мне он показался интересным.

– У него совсем нет чувства такта и уважения к личным границам, – добавила Анна с некой скрытой обидой.

– Да, это может задеть, – согласился Михаил, закрывая тему, но Анну это не успокоило.

– Это вообще вызывающе. Не люблю таких.

Михаил почувствовал в её голосе раздражение, но не мог понять, что именно его вызвало. Мэрилин ему симпатизировал и ему предстояло доверить ему свою судьбу. То же можно было сказать и об Анне. Поэтому он решил всё же уточнить:

– Чем же он успел тебя так задеть?

– Да вообще, – кратко, но эмоционально резюмировала Анна.

– Конкретней. Мне правда не понятно, – мягко уточнил Михаил.

– Ну, например, он протянул мне руку.

– И что в этом такого? – искренне удивился Михаил.

– А если я вообще не хочу его трогать? Может, я не люблю, когда ко мне прикасаются посторонние. И ещё, с таким внешним видом… Что мне делать? Не пожать руку будет крайне невежливо, а пожать – неприятно. По этикету инициатива должна исходить от девушки, а не от мужчины.

– О! Я даже и не думал об этом, – резюмировал Михаил и решил закрыть тему, подойдя посмотреть на сосиски.

Таймер показывал, что они вот-вот будут готовы. В этот момент с балкона небольшого домика вылетел дрон-повар, который вежливо уточнил, не хотят ли гости накрыть стол сами. Михаил дал согласие, чтобы отвлечь Анну от неудобной темы.

После короткого обеда, немного отдохнув и понежившись на солнце, Михаил и Анна продолжили отдых. Неназойливый дрон-повар убрал со стола и вернулся на свою зарядную станцию, не мешая людям своим жужжанием.

– Как твои успехи с работой? – спросила Анна.

– Если честно, кое-какие успехи есть. Я выхожу на стажировку на днях.

– Поздравляю! – поддержала его Анна. – Что за работа?

– Ты знаешь, забавное совпадение… О моей работе, как и о твоей, тоже нельзя распространяться.

Наступило неловкое молчание. Михаил нутром чувствовал, что Анну раздирает любопытство, но её этика не позволяла задать вопрос, и он сам спонтанно начал разговор.

– Ничего особенного, просто подработка в одном институте, который изучает психологические аспекты взаимодействия искусственного интеллекта и человека. Я там в качестве подопытного.

Анна крепче прижалась к Михаилу, как бы поощряя его откровенность.

– Поздравляю! Это правда что-то интересное.

– Спасибо! Откровенность за откровенность. А ты расскажешь немного о своей работе?

– Моя работа более скучная, и мне приходится работать с жуткими снобами. Я предпочла бы взаимодействовать с машинами, чем с людьми.

– Тем более любопытно, – немного надавил Михаил, настаивая на продолжении.

– Ну, вообще-то я работаю в небольшой компании, которая оказывает посреднические услуги в доставке продуктов питания из коммун отказников в зону Трансгуманистов.

– Ого! Ты бывала в коммунах и общалась с киборгами?

– Нет, в коммунах я не была, а Киборгов не видела. Моя работа – бумажная. Я принимаю заявки от разных заказчиков, формирую их в единое техническое задание, потом смотрю отчеты от коммун по запасам доступных на продажу продуктов и распределяю исполнение заказов между поставщиками, с учетом сроков и остатков. Далее передаю их другому человеку, который каким-то неизвестным мне способом передает заказы в коммуны, и спустя время пища поступает заказчику.

– Звучит сложно, – подытожил Михаил, услышав быструю тираду, отражающую всю скучность процесса.

– Это ещё не самое сложное. Потом я разбираю претензии. Молоко не той жирности, овощи чуть подгнили, мясо не такое мягкое, недовес, перевес или яйца побились в пути. Будто это я всё сама, своими руками, гружу и везу.

– Зато ты делаешь что-то полезное. Я, когда искал работу, встречал мало чего-то стоящего, чего-то, что даёт тебе причастность к чему-то большему, чем ты.

– Моя работа – это только я и другие такие же, как я, сидящие в кабинете и обрабатывающие подобные заявки в других отраслях. Я не чувствую себя причастной, только винтиком какой-то большой машины, предназначение которой я не понимаю. Я не вижу мира дальше своего кабинета, микрорайона и города.

– Почему ты не путешествуешь?

– Я путешествовала, но это всё то же самое, только в другом месте.

Михаил задумался. "То же самое, но в другом месте." Может, поэтому он так быстро забросил свою мечту, истратив весь свой запас Гейтсов? То, что он нашел внутри себя, было грандиознее и значительнее любой пирамиды в Гизе, Парфенона в Греции или Тадж-Махала в Индии.

Что бы ему дало это путешествие? Больше эмоций, воспоминаний на год, которые спустя время заполнились бы той же пустотой, которую нужно было бы заполнить новым приключением того же сорта. Хорошо то путешествие, меняет тебя изнутри. Оно не привязано ни к месту, ни к времени, а только к восприятию самого себя. Такой вывод сделал Михаил и поделился им с Анной, и она поддержала его мысль. Обоим и хотелось иного, отличного от обыденности опыта, что сближало их друг с другом.

Они сходили к реке и искупались в прохладной воде. Несмотря на июньский летний зной, вода в реке оставалась холодной всё лето, так как её истоки были в горах. Вдоль реки гуляли горные ветры, приносящие запах хвойной тайги с юга.

Льды горных шапок Алтая давно растаяли, но высокогорный климат по-прежнему оставался прохладным. Регулярные дожди продолжали питать реку, поддерживая её полноводность.

Где-то далеко в горах находился купольный заповедник, защищающий последний уголок ледника на вершине Мунх-Хайрхана от прямых солнечных лучей. Климат Сибири в 22 веке стал мягче. Зима теперь длилась всего три месяца.

В то же время экваториальные и субэкваториальные зоны планеты сталкивались с менее благоприятными последствиями. Одни регионы затопляло поднимающееся море, в других происходило опустынивание, а где-то неизгладимые последствия войн превратили землю в опасные пустоши – районы, усеянные неразорвавшимися снарядами, радиоактивными зонами и заброшенными городами-призраками, восстановление и заселение которых было признано нецелесообразным.

Где-то там, в другом мире, люди жили иной жизнью, лишенной электрогрилей, дроновых трасс, очков Oculus, доступного образования и медицины. Да что там, в некоторых регионах не было ни еды, ни воды и люди по-прежнему буквально выживали. Мировое правительство отправляло гуманитарные грузы, но большая их часть попадала в руки бандитских формирований.

Темный 21-й век человечества сменился Платиновым веком процветания, но не для всех. Разрыв между различными слоями общества оказался настолько глубоким, что преодолеть его было почти невозможно, несмотря на усилия обеих сторон искать компромисс и соприкоснуться цивилизациями во взаимном симбиозе, где-нибудь на территории Мертвой Пустыни Гоби, вечно воюющей Центральной Африки или изолированно непреодолимой стеной Мексики.

Михаил вышел из воды раньше и украдкой наблюдал за купанием Анны и ее идеальными формами, напоминающими античные статуи времен Древней Греции, предвкушая романтический вечер под звездами и страстную ночь, которой не было в его жизни очень давно, а возможно и вовсе никогда.

Его больше не занимали мысли о том, что будет дальше и что может быть где-то там, где его нет. Важнее было то, что происходило здесь и сейчас. Однако где-то в глубине подсознания он понимал, что это не может длиться долго – скоро жизнь приобретет прежний темп, который начал ему нравиться.

Ложась на песок и закрывая рукой глаза от Солнца, он поймал себя на мысли, что в этот момент он счастлив, как не был счастлив еще никогда на свете, как те гребцы, что спокойно плывут по течению, преодолев опасные речные пороги.

После купания, Михаил и Анна, держась за руки поднялись с берега обратно к уступу, где была расположена их кемпинговая зона, заказали на Ужин Форель с местной рыбной Фермы и легли обратно на свое прежнее место, чтоб обсохнуть. Разговор продолжился.

– А ты видела этих трансгуманистов? Кто они, как они живут?

– Да, но мне не приходилось общаться с ними плотно, да и вообще вряд ли кому-то это удавалось.

– Почему?

– Они поглощены своим цифровым существованием, забыв о реальности, в которую не хотят возвращаться, избегая общения с людьми не из своего круга.

– Чем они вообще занимаются?

– Они как древние монахи Тибета, только в цифровом мире. Ищут что-то за пределами сознания. Альтернативные способы мышления, расширение сознания с помощью VR технологий через звук, свет, нейролинк и ноотропы. Как я поняла они выходят за пределы разума и путешествуют в своих альтернативных мирах.

– И что они там ищут?

– Не знаю. Мне кажется, все это бредом.

– Да, согласен. Лучше жить здесь и сейчас. Тогда почему они едят натуральную пищу? Какая им разница, если они погружены в другой мир? Не складывается.

– Не знаю. Многие из них – ключевые акционеры крупнейших мировых компаний или напрямую являются членами мирового правительства. Мой отец и мать говорят, что вся политика уже давно строится где-то вне этого мира, отсюда и её оторванность от нас.

– Это типа метафора?

– Не знаю.

– Думаешь, есть другие миры? Ну, инопланетяне там всякие, призраки?

– Не знаю. Хотелось бы верить, что мы не одни, но сколько человечество не искало, пока никого нет. И вряд ли VR может быть порталом в другие миры.

– А слухи о раскопках на Марсе и странных артефактах?

– Если там кто-то и был, они уже как миллионы лет мертвы.

– Оптимистично, – с сарказмом заметил Михаил. – Расскажешь о своих родителях?

– Мой отец, как и дед, – чиновники. Дед прошёл Третью мировую и после ранений оказался в восстановительном комитете, где и остался. Его направили в политику – вроде бы как временно, но всё затянулось. Отец пошёл по накатанной, уже без сомнений, получив соответствующее образование, выбрав карьеру и налаживая еще во время учебы правильные контакты. Он всегда был точным, сдержанным, уравновешенным. В его жизни не было лишних движений.

– А мама?

– Совсем другая история. Она родилась здесь, в России, но её корни – европейские. Бабушка переехала после войны, когда прежняя Европа трещала по швам, но у них остались связи – и, как ни странно, они не обрывались. Мама унаследовала фамильное состояние – фонды, активы, доли в старых корпорациях. Всё это казалось мне чем-то не совсем настоящим, как будто это где-то «там», в другой реальности. Но деньги приходили, и приходят до сих пор. Иногда – даже не деньги, а возможности. Поддержка, которую просто не видно. Тёплые рекомендации, приглашения, помощь в нужный момент. Незримая сеть, как если бы кто-то невидимый всё время смотрит за нами, чтобы мы не упали. У ней всегда есть нужный человек, для ситуации любой сложности.

– Ого! Твоя мать оказала нам сильную медийную поддержку во время выставки, но сама не пришла. Как ты к этому отнеслась?

– Как к чему-то, что есть и всегда было. С детства мама брала меня с собой в Европу – чаще всего во Францию и Великобританию. Там всё было иначе: старинные дома, приёмы, конференции, люди, говорящие сразу на трёх языках. Я тогда училась молча сидеть и слушать. Мама никогда не вмешивалась в мой выбор, но, думаю, она хотела, чтобы я тоже научилась ориентироваться в вопросах светского общества. Английский и французский стали для меня почти родными – я с ними росла. Но при этом она всегда держалась отстраненно, так что я не удивлена и не обижена.

– Она работает в культуре?

– Формально – да. Но это не работа в привычном смысле. Она курирует гуманитарные инициативы, сотрудничает с миссиями, фондами, участвует в переговорах на высоком уровне, помогает организациям, которые на словах никак между собой не связаны. Это больше похоже на неофициальную дипломатию. Она никогда не говорит о том, чем именно занимается. Просто действует. Всегда сдержанно, точно и красиво. Я даже не уверена, осознаёт ли она сама весь масштаб ее деятельности, хотя она этим гордится.

– Почему бы ей не гордится? Звучит серьезно

– Каждый должен достигать чего-то сам. Так она всегда говорила. А кто твои родители?

– Мой отец ушёл из семьи, когда я был ещё мал. Я даже не помню его. Не знаю, жив ли он вообще. Просто исчез – без скандалов, без объяснений. Осталась только фотография и пара фраз, которые мама повторяла на автомате. Бабушки и дедушки погибли во времена войны – кто от голода, кто от пандемии. Так что рассказывать особо не о ком.

– Сочувствую. А мать?

– Она умерла. Не дожила до сорока. Мне тогда было девятнадцать. Врачи сказали – рак. Но началось всё гораздо раньше.

– Она чем-то болела ранее?

– Праздностью, – сдержанно сказал Михаил. – Отсутствие опоры, смысла и усилий. Она не смогла встроиться в новый мир. Ей всё казалось фальшивым, театральным, с надрывом. Коэффициенты, анкеты, системные роли – она это отвергала. Не из протеста, просто не верила.

– А кем она была?

– Человеком с тонким вкусом и талантом, но без вектора. Играла на фортепиано, писала стихи, знала языки. Говорила красивыми цитатами, всегда живя в образе. В доме всегда звучала музыка, висели афиши старых постановок, книги лежали стопками. Первое время она ещё что-то пыталась – ходила на мероприятия, вела какие-то лекции, встречалась с коллегами, которые остались после войны. Но всё быстро стало казаться ей убогим, натянутым. И она выбрала другой путь – не бороться, не перестраиваться. Просто красиво жить.

– Красиво?

– По-своему. Употребление ноотропов, веселье, мужчины, внимание, сигареты – это было частью образа. Потом пошли вещества серьёзнее, более опасные. Но всё с улыбкой. Для нее это было не как падение, а скорее, как драматургическая роль, играя которую она скатывалась вниз легко и с юмором. И никто её не останавливал. Она была не одна – просто никому не было дела.

– А ты?

– Я был рядом. Но она мной не интересовалась. Не враждебно – просто зачастую не видела. Я был фоном, ребёнком, которого София водила в школу и укладывала спать. Мне тогда казалось, что я сам по себе. Без объяснений, без диалогов, без контакта. Я просто был – в её доме, но не в её мире. Она конечно общалась со мной, иногда гладила и говорила теплые слова, но этого было мало. Я всегда чувствовал, что она видит во мне отца, которого она не может простить.

– Ты злился?

– Нет. Скорее – ждал. Хотел быть с ней ближе. Хотел, чтобы она обратила внимание, что я рядом, что я расту и что я не отец. Но этого не случилось. И это одиночество залипло во мне надолго. Я пытался быть таким, кем она бы могла заинтересоваться – умным, тонким, чувствительным. Но это тоже не сработало. И когда всё начало рушиться, я уже не был собой и после ее смерти сам пошёл по ее же пути.

– Но не ушёл?

– Нет. В какой-то момент остановился. Осознал, что теряю себя. Перестал гнаться за её одобрением, за её вниманием, которого никогда не было. Ушёл в мысли, в фантазии, в философию. Но, по-честному, я так и не нашёл себя. Просто не провалился. Застрял где-то между.

– Это больно. – Поддержала Анна.

– Уже нет. Просто пусто. Как если бы кто-то должен был заложить в тебя фундамент, а вместо этого дал красивую обложку без содержания. Я люблю её. Она была моей матерью. Но всё, что у меня осталось – это ее молчаливо осуждение. И несколько теплых фраз, в которые я не верю.

– Меня тоже это беспокоит. Мне кажется, я живу такую же жизнь, и, если я умру, никто не придет забрать в Крематорий мой прах, чтоб закопать его или развеять по ветру, никто не поставит в моем профили в социальных сетях траурную тему и вовсе не заметит, что меня больше нет.

– Да, это пугает. – Коротко резюмировал Михаил.

– Но мы такими не будем, – уверенно сказала Анна. – Мы обязательно что-то придумаем.

– Не сомневаюсь. – сказал Михаил и повернувшись лицом к Анне, поцеловал её в щеку. Он хотел бы продолжить, но заметив легкое смущение в её глазах, сдержался, просто крепче сжимая её руку.

– Давай помечтаем, – предложила Анна, минуя небольшую заминку.

– О чем?

– О будущем. Каким оно будет, наше будущее? – спросила Анна с ноткой беспокойства в голосе.