Вурдалакам нет места в раю

Змей задыхался. Взмахи его крыльев становились все реже и судорожней, жар угасал, а тяжелая туша опускалась все ниже и ниже к воде. Этих мгновений хватило Перуну, чтобы догнать его. Точный удар секирой – и сначала одно крыло отлетело от тулова чудища, затем – другое. Горихвост почувствовал, что змеиная туша камнем уходит к земле и тащит его за собой.

Нет, дружок, пока ты еще жив, я тебя не отпущу!

Он не разжал бы зубы, даже если бы пришлось сверзиться вместе со змеем и разбиться с ним в мокрое месиво.

Однако Перун не дремал. Чудовище не успело пролететь и половины пути из поднебесья к земле, а хвост с острым шипом уже отделился, и пришел черед головы, повисшей на раненой шее.

– Ты свое дело сделал! Дай мне примериться и ударить! – велел Горихвосту Перун.

Волк попробовал высвободить челюсти, но те так плотно завязли в змеиной броне, что выдернуть их не удалось.

– Уйди прочь! – рассердился Перун, конь которого в любой миг мог сорваться в безудержное падение.

Горихвост изо всех сил уперся лапами в горло дракона и начал вытягивать из него зубы. Его тело сжалось, мускулы напряглись, и даже хвост заходил ходуном, помогая держать равновесие.

Горний всадник не мог больше ждать. Он размахнулся пошире и нанес сокрушительный удар секирой по основанию шеи.

Глаза змея затянулись туманной пеленой, кожистые веки сомкнулись. Горихвост вдруг почуял, что жилы под его зубами перестали пульсировать. Судорожные движения и рывки чудища прекратились. Слабые огоньки, еще пробегавшие по чешуе, разом угасли. В теле, которое волк до сих пор сжимал, исчезли последние проявления жизни. По зубам Горихвоста заскрипело железо, и ему стало ясно, что угасшая плоть огненного чудовища превратилась в горячий металл.

Этот металл был еще жидким от жара. Призрачный волк наконец выдернул зубы из змеиного горла. Окаменевшая голова на длинной шее отпала от туловища и с шумом обрушилась в воду Змейки, попав точно в прежнее русло между мельницей и речным устьем. Крылья плюхнулись в омут, хвост с шипом – за запрудой, а тяжелая туша свалилась как раз перед берегом Крутояра, обдав людей и нечистиков мутной волной.

Речная вода зашипела, гася остатки драконьего пламени. Остывающая чешуя камнем пошла ко дну. Горихвост отскочил перед самой поверхностью вод. Горячие брызги прошли сквозь его шкуру, которая тут, на земле, была не плотнее прозрачного облачка.

Обалдевшие от невиданной свистопляски загонщики, Мирослав и Славомир, поднимали из воды Убаву. Берегиня осталась цела – лишь края перьев ее опалились, отчего крылья приобрели черную бахрому.

Перун пролетел над водой, убедился, что останки змея завязли глубоко в речном иле, и отрывисто бросил:

– За мной! Быстро на небо! Нам на земле делать нечего.

Убава взмахнула опаленными крыльями. Мироша со Славутой поддерживали ее, но дева-птица расхохоталась и оттолкнула их. Без посторонней помощи она взмыла ввысь, и, радуясь вновь обретенной свободе, сделала круг над головами людей.

– Вот теперь победили! – радуясь вместе с ней, воскликнул Лутоха.

Горихвост поискал глазами Ярогневу. Она стояла рядом с матерью, задрав к небу голову, и подставляла ладони под холодные струи, изливающиеся с небес. Капли текли по ее лицу, такому милому и родному. Горихвосту ужасно захотелось заглянуть в ее бездонные голубые глаза и приложиться к ее алым губкам. И ему стало грустно при мысли, что в своем нынешнем виде – бестелесного привидения – он скорее всего так напугает его, что она больше слышать о нем не захочет.

Ничего себе, привидение! Зубы до сих пор ломит от этой поганой чешуи. Чудище точно зарылось в ил? Не поднимется? Не оживет?

Перун настойчиво звал за собой, но Горихвост не успокоился, пока не пробежался, мягко скользя над водой, по всем местам, где затонули останки дракона. Хорошо хоть, нюх не отбило от таких передряг.

Лутоха настырно лез к воде – убедиться, что чудища больше нет. Кажется, он даже готов был нырнуть, хотя его рубаху и без того можно было выжимать – волна от упавшей драконьей туши окатила его с головы до пят.

Горихвост показался перед ним и тихо рыкнул:

– Не лезь!

– Горюня, ты? – Лутоха пытался разглядеть в сумерках то, что должен был представлять собой дух без тела. – Змей уже не вернется? Правда?

– Как будто ты сам не видел, что от него осталось.

Юродивый вроде успокоился, но тут же опять завертелся:

– Гляди, ливень какой! А у нас и так топко. Дождик – это к добру, но только не сейчас. Замолвишь за нас словечко? Ты лучше знаешь, перед кем…

И вправду: ливень продолжал хлестать из грозовых туч, как из ведра. Бесконечные струи заливали Змеиную гору, подавляя вспышки ярости, клокочущие в ее недрах. Клубы дыма, вырывающиеся из жерла, становились прозрачнее. Гора на глазах выдыхалась и переставала плеваться расплавленной лавой и стрелять раскаленными камнями.

Огонь, полыхающий внутри горной утробы, злился, шипел, но уступал потокам воды, льющимся из поднебесья. Наконец, пламя потухло, и лишь слабые струйки дыма все еще вырывались из щелей в горных склонах. Однако эти последние дымки уже не могли никого испугать. Извержение прекращалось, и вулкан впадал в спячку.

Перун ускакал уже далеко. Его облачный конь набирал высоту. Горихвост едва видел, как мелькают вдали алмазные подковы, расколотые о драконью броню.

– Господине, постой! – устремился он вслед за всадником.

– Не задерживаться! – сердито рявкнул Перун, обернувшись. – Мир людей – не наш дом. Дело сделано. Мы уходим.

– Стоять, кому говорю! – зарычал волк и ухватил коня за заднюю ногу.

Скакуну пришлось остановиться, а вот Горихвост едва увернулся от его копыта.

– Что ты творишь, окаянный? – рассердился Перун. – Конёк мой и так хромает, а ты вовсе его ног лишить хочешь?

– Наш долг не исполнен! – горячо выпалил Горихвост. – Разве не видишь – людей заливает потоп!

Перун призадумался.

– Вот свалилось забот мне сегодня! – досадливо вымолвил он. – Ладно, будь по-твоему. Посмотри на небеса. Тучи уже истончились. Дождевая влага в них кончилась, ливень должен вот-вот прекратиться. Еще чуть-чуть, и ветер развеет последние облака. Когда выглянет солнце – ты наконец успокоишься?

И верно: как будто в подтверждение слов бога, в небесную полынью, промытую в облаках ураганом, заглянуло дневное светило – словно Дажьбог высунулся в оконце и улыбнулся Долу. И тотчас же вся земля засияла от солнечных бликов, отразившихся от речной ряби.

Затянувшийся день не желал уходить, отнимая у ночи ее часы. Однако даже Великий князь света не может задерживаться в небесах бесконечно. Последние лучи его солнечного венца медленно угасали, дневной свет меркнул, и радужный мост тихо растворялся в вечерних сумерках.

И тут вырвавшаяся откуда ни возьмись молния огненной стрелой прорезала небосвод и ударила в середину плотины, перегородившей Шерну. Раздался оглушительный взрыв. В воздух взметнулись тучи ошметков и пыли. На месте каменной перегородки образовался глубокий провал, в который хлынули воды запруды.

Стихийно возникшее на месте долины озеро устремилось в пробитую брешь с таким рвением, словно вознамерилось снести все на своем пути. Водные струи своротили с места камни, набросанные извержением. Вода сама расчищала свое прежнее русло, бурно негодуя на беспорядок, устроенный враждебными силами.

Глава 20. Возвращение

21 вересня

Всю ночь люди с нечистиками оставались на Крутояре, дрожа от холода и глядя с надеждой на звезды. К утру наводнение окончательно спало, и только глубокие лужи, чавкающие под ногами, напоминали, что недавно повсюду стояла вода.

– Вот потрава-то! – принялся причитать Воропай, едва оказавшись у родного двора. – Что теперь будет? Как жить?

Селяне расползлись по домам и принялись жечь костры, чтобы высушить хотя бы одежду. Сиводур пошарил ручищей по опустевшей площадке и нащупал роскошную мантию Дыя, превращенную в ворох тряпья.

– Что с ней делать теперь? – посетовал Лесной царь. – Она вся отсырела. Ни на что не годится.

– Погоди: вот верну себе велик стол в Мире-городе – новую подарю, – посулил Всеволод.

– От Дикого леса до Мира-города – сотня верст, да и те непролазные дебри, – усомнился Дый.

– Не беспокойся, царь, я тебя не забуду. И о нашем договоре тоже, – обещал князь.

– А я не забуду, что люди нас приютили в самый лихой час, – ответил Дый.

Хорохор занял место на плече господина и встопорщил перья, хотя перебитое крыло все еще мешало ему летать.

– Погостите еще? – позвал Всеволод.

– Благодарствую. Но нас ждет Дикий лес. Нам нужно расчистить гарь и заносы, а вам – приводить избы в порядок. Дел невпроворот.

Несмотря на усталость, люди выбрались за околицу, чтобы проводить лесных гостей.

Один Лутоха ни с того ни с сего полез в реку и погрузился в нее с головой, как будто вчерашних купаний ему показалось мало. Напрягшись, он выудил со дна обрубок змеиной туши – часть седла с твердой шкурой и несколькими позвонками. Капли воды зашипели, испаряясь на чешуе.

– Еще тепленькая! – похвастался дурачок.

– Умалишенный! Брось эту гадость! – завопил в панике Щеробор.

– Сам ты гадость! – ответил Лутоха, и бережно упрятал обрубок в мешок.

Но Ярогневу не волновали деревенские заботы. Она улизнула и потянулась к Дикому лесу, вслед за Дыем и уходящими лесовиками.

– Доченька, ты куда? – испугалась Верхуслава. – Неужто дикари тебе дороже отца с матерью?

– Что ты, матушка! Не волнуйся, – успокоила ее дева. – Осталось еще одно дело. Горюню по-человечески так и не похоронили. А ведь мы все перед ним в долгу.

– Одну я тебя не пущу! – решительно заявила княгиня.

– Тогда пойдемте все вместе!

Как ни торопился князь вернуться на господский двор, но удержать дочь он не мог. Пришлось и ему вместе со слугами отправиться в самую чащу, чтобы воздать по заслугам тому, кто их спас.

Дый вывел всю компанию на Туманную поляну. Ярогнева сразу почувствовала, как изменился лес. Он сиял свежестью и чистотой, как будто ушедшие воды умыли его. Но Мироствол высился исполином, как и прежде – лишь небольшие ожоги на его коре свидетельствовали, что пожар добрался и до него. Веверица вернулась в дупло и теперь суетилась, заново выстилая свое жилище травой.

Лутоха подбежал к обгоревшему скелету, распростертому чуть повыше корней. Увидев его, Ярогнева расплакалась в три ручья. Верхуслава обняла дочь, но не смогла остановить ее слез. Нежата помог Лутохе выдернуть колышки из ног и ладоней останков, и уложить кости на поляну.

– Вот и все, что осталось от нашего Горюни, – вздохнул Дый.

– А ведь мы стольким ему обязаны, – поддержал его Всеволод.

– Погодите тут поминальную петь, – недовольно буркнул на них Лутоха. – Лучше бы помогли обернуть его кости жиром.

– Это зачем еще? – недоуменно спросил Нежата.

– Юродивый – что с него взять? – снисходительно разрешил князь.

Лутоха взрезал драконью шкуру и завернул скелет в теплую плоть, по которой еще пробегали последние вспышки пульсирующих огоньков.

– Так-то оно все сохраннее будет, – пояснил дурачок.

Всеволод покачал головой – мол, одни боги знают, что у юродивых на уме. Ярогнева погладила чешую, под которой теплилась еще не ушедшая жизнь.

*

В Горнем мире утро окрасилось в самые радужные тона. Перун пребывал в превосходнейшем расположении духа после удачной охоты, какой давно уже не случалось. Князь небесной дружины изволил шутить с прислугой, сам хохотал над своими остротами, и даже выказал милость Убаве, похлопав ее по выпуклой ягодице.

Сама Убава успела сбросить крылья и хлопотала в шатре, устилая стол скатертью-самобранкой, что угадывала желания пирующих и без лишних просьб выставляла самые изысканные яства.

Вскоре к рано поднявшемуся князю подтянулись оставшиеся государи – Род и Велес. Но по-настоящему пир пошел горой только после того, как к троице присоединилась хозяйка Мокошь.

Едва самобранка выставила перед Перуном роскошное блюдо с верченым поросенком, как на пороге послышались гомон и шум. Полог шатра откинулся, и на ворсистый ковер ступил Горихвост, вернувший себе человеческий облик.

– Я знаю, что не заслужил рая, – склонив голову перед владыками, проговорил он. – Распорядитесь моей душой, как посчитаете нужным. Я смиренно приму любой приговор.

Род обвел взглядом собратьев и ответил за всех:

– Ты проявил себя настоящим богатырем. Спас невинных людей. Перед тобой весь Горний мир. Захочешь – Перун примет тебя в дружину воинов-гридей. А не захочешь, то можешь податься к любому из наших любезных сестер и собратьев, тебе все будут рады.

– Даже не знаю, куда мне деваться, – помялся Горихвост. – Я явился к вам не ради теплого местечка. Мое дело сделано, а о другом я и не думал. Но даже если я и найду себе место – то что будет с вами? Вы-то куда дальше? Так и останетесь в этом шатре?

– Мы оказались здесь не по своей воле, – бросил на него недовольный взгляд Велес.

– А по чьей же? – взволнованно заговорил призрачный путник. – У меня судьба с детства пошла наперекосяк. Но вас-то кто заставляет сидеть в добровольной ссылке? Почему вы не возвращаетесь в Серебряный город? Люди ждут вас. Вы нужны им. Вчера вы это видели.

– Ты заблуждаешься, – мягко, как маленькому, объяснил Род. – Люди сами изгнали нас.

– Ерунда! Мир людей без вас опустел.

– Люди вспоминают нас только во время беды. В другое время мы не нужны им. Нет, Горислав Тихомирович, мы не собираемся возвращаться. Но ты можешь вернуться. В книге судеб не написано, что ты должен был вознестись в эти дни. Ты пошел наперекор судьбе, а это еще один беспорядок. И мы его можем исправить. Если хочешь – мы вернем тебя к жизни, на землю.

– На землю? Разве такое бывает?

От удивления Горихвост не сразу понял, о чем владыка толкует.

– Мы – боги. Мы можем все, но не всего мы хотим. Ради тебя я сделаю исключение из правил.

Род оглядел собратьев.

– Пусть катится, откуда явился. И чтобы духу его у нас не было, – буркнул Велес.

Род заглянул Горихвосту в глаза.

– Служить богам – это, наверное, очень почетно, – помялся человек. – А жить с вами в раю – это и вовсе должно быть невиданным счастьем. Но я не могу забыть тех, кого оставил в Гремячем доле. Если владыки не шутят – то я в самом деле вернусь.

– Вот и славно! – облегченно вздохнула Мокошь. – Выпей чарку на посошок.

И богиня протянула ему серебряный кубок с игристым вином. Горихвост отхлебнул и сказал:

– За то, чтобы больше никто вас не тревожил. Чтобы порядок не нарушался, а светила всегда были там, где положено. Рано или поздно я снова у вас окажусь – этого никто не минует. А покуда не поминайте лихом!

Голова у него закружилась. В глазах помутилось. Он почувствовал, что силы уходят, и опустился на мягкий ковер.

*

Лутоха озадаченно огляделся. Его взгляд упал на ворона Хорохора, подпрыгивающего на одной ножке.

– Эй, птица! – позвал юродивый. – Ты знаешь, что нужно делать?

– Я умнее вас всех! – прокаркал ворон.

– Я бы послал тебя за водой, да с твоим крылом много не налетаешь.

– Зачем посылать за водой? – удивилась Ярогнева. – Вон ее сколько в округе разлито.

– Нам не простая вода нужна, а особая. И этот черный брехун ведает, какая, – пояснил Лутоха.

– Дурень! – обругал его Хорохор. – Забыл, где мы? Лететь никуда не надо. Вон родники – из-под корней бьют!

– В самом деле! – Лутоха хлопнул себя по лбу. – Мы же у Мироствола. Вот я простак!

Ничего не понимая, Ярогнева, а вместе с ней князь с княгиней и все, кто собрался вокруг, наблюдали, как юродивый набирает в берестяной коробок прозрачную воду, тонкими струйками вытекающую из-под корней Древа миров. Первым сообразил, что он делает, Лесной царь.

– Не перепутай источники! Сначала левый. Потом, с запозданием – правый, – посоветовал он.

– Без тебя знаю! – отмахнулся Лутоха.

Дый в сильном сомнении покачал головой. Всеволод вопросительно посмотрел на него, но тот только развел руками – мол, я за этих ведунов не отвечаю, пусть творят, что и как разумеют.

Кто-то коснулся плеча Ярогневы. Княжна тихо ойкнула и оглянулась. У нее за спиной колыхался в воздухе призрак богини в белых одеждах. Государыня Горнего мира погладила Ярогневу по волосам и приложила палец к губам – мол, молчи и не вмешивайся.

Струйка водички сбежала из берестяного короба на змеиную шкуру, обернутую вокруг обгорелых костей. Жесткая чешуя зашипела, давая понять, что она все еще горяча. От нее повалил пар – настолько густой, что поляну заволокло туманом. На несколько мгновений он скрыл из глаз действа Лутохи, а когда ветер развеял завесу, Ярогнева увидела, что шкура прилипла к костям, как родная. Змеиное тело словно прирастало к скелету, облекая его новой плотью.

Дева даже разинула рот, позабыв о приличиях. Дый сообразил и накинул на останки свою потрепанную мантию.

– Не держи долго! Снимай! – подсказала богиня на ушко Ярогневе.

Княжна бросилась к телу, оттолкнула Лутоху и сдернула мантию. Под ней лежал ее Горихвост – молодой, ладный, как будто не тронутый пламенем и железом. Только лицо его, восковое, без единой кровинки, говорило, что в нем нет жизни.

Ярогнева растерянно оглянулась.

– Лей! – едва слышно подсказала богиня.

Княжна вырвала из рук Лутохи второй коробок, сквозь щели которого уже сочилась холодная влага. Вода из второго источника пролилась Горихвосту на грудь. Все затаили дыхание. Ничего не происходило, покойный не двигался и не дышал.

– Что тут вообще происходит? – запричитала дева, но подсказать было некому.

Призрак богини развеялся в воздухе. Ярогнева прикоснулась к груди любимого, расстегнула ворот рубахи, приложила ухо к сердцу.

«Это сердце я сама пробила мечом, – мелькнуло в ее голове. – А после змей попалил все, что еще оставалось. На что я надеюсь? Чего жду?»

С груди Горихвоста осыпались остатки чешуек, открывая тонкую, белую, без следа загара кожу. Похоже, змеиное пламя все еще продолжало пульсировать – Ярогнева почуяла, как оно бьется.

Все вокруг отчего-то загомонили. Не понимая, она взглянула на отца. Всеволод показался ей взволнованным до изумления.

– Дышит? – спросил Дый.

– Дышит, – не слишком уверенно отозвался Лутоха.

Ярогнева потерла любимому щеки – под ее пальцами они начали розоветь и наливаться румянцем. Она не сдержалась и поцеловала Горихвоста в уста. Губы, сначала безжизненные и немые, шевельнулись и начали отвечать ей. Она почувствовала поцелуй – первый в жизни, какого никогда прежде не знала.

Шум толпы оглушил ее. Она оторвалась от губ Горихвоста. Тот вздохнул и открыл глаза.

– Ожил? – тихонько спросил Лутоха.

– Ожил, – еще не веря, подтвердила дева.

*

Горихвост пришел в чувство. Ветви великого дуба шумели над головой. Желудь с жухлым листочком свалился и стукнул его по лбу. Слабый удар, а ведь больно! Надо же! Всего ничего был на небе, а от боли успел отвыкнуть.

В уши ударил шелест листвы и шум ветра. Какие грубые, оказывается, эти звуки! Раньше не замечал.

Холодный воздух овевал кожу, бороздя ее невидимыми трещинками. Небо ясное, с редкими облачками, но такое слепящее, что хочется зажмурить глаза.

Не открывать бы их никогда! Не слышать бы ничего, не чувствовать, ничего не касаться. Как было легко там, на небе! Как безудержно весело рядом с раем! Как великолепны владыки вселенной. Разве тут, на земле, кто-то с ними сравнится?

Вставать не хочется, даже не хочется шевелиться. Но я, кажется, вправду вернулся. Что, опять теперь мучиться? А куда деваться? Сам напросился.

Горихвост попытался сказать этому миру «здравствуй», но с языка сорвался только горестный стон.

К нему склонилось заплаканное лицо. Знакомое. Видел раньше. Дорогое. Кажется, я был к нему привязан. Какие большие глаза! Ясные и голубые, как небо. След от колечка на лбу. Под снятым кольцом кожа беленькая, а вокруг – загорелая, как кора дуба. Точно, я ее знаю. А зовут ее?

– Ярогнева!

Это первое слово, которое удалось произнести Горихвосту. Княжна уткнулась лицом ему в грудь. Голова ее задрожала. Что-то сырое намочило рубаху.

Он сделал усилие, поднял ладонь и погладил ее по растрепанным волосам. Вокруг – целый взрыв хохота, гомона, голосов.

Горихосту едва удалось оглядеться. Все здесь: и Лутоха, и князь с княгиней, и Воропай с голытьбой деревенской, Нежата и даже Коняй со своими лошадиными зубами, выпирающими из челюстей. Ну, компания! От этих не сбежишь.

– Теперь точно вернулся, – слабым голосом проговорил Горихвост.

На него набросились, принялись щупать и теребить, словно не веря, что он вправду здесь.

– Никогда раньше чуда не видел! – удивленно проговорил Лутоха, трогая щетину на его подбородке. – Рассказал бы кто – не поверил.

– И не такое бывает, – успокоил его Горихвост.

– Ты видел Их? Ты Их видел? – лез Лутоха в лицо, нимало не беспокоясь о плачущей Ярогневе.

– Не только видел. Еще и на орехи от них получил, – едва улыбнулся Горихвост.

Ярогнева оторвала заплаканное лицо от его груди.

– Твоя длака сгорела, – сообщила она. – Не уберегла. Прости!

– Ничего! – легонько коснулся он ее волос. – Мне она теперь не нужна. Оборотничье заклятье после перерождения не действует. Не бывает такого, чтобы боги жаловали сразу всем.

– Ну, чего разлегся? – Нежата напомнил, кто тут командир. – Давай, поднимайся! Отдохнул – с тебя хватит. Дел невпроворот.

– И то верно, – согласился с ним Горихвост. – Помогите-ка встать.

«Вот, значит, что осталось от моей ветхой избушки…»

Горихвост скрипнул набухшей от влаги калиткой и вошел во двор дома, принадлежавшего Дедославу. Потоп смыл песчаные дорожки, старательно выложенные среди грядок. Грязь и мусор покрыли жирную землю. К яблоне прибило сломанное колесо от телеги. Хорошо хоть, что дом уцелел. Сколько ему уже лет?

Дверцу подпола удалось открыть лишь с превеликим трудом. Тело Дедослава все еще лежало там, где он оставил его – на леднике, только теперь оно было вморожено в лед, который не успел растопить кратковременный водный наплыв.

Горихвост вздохнул и полез на чердак за топором, чтобы вырубить покойника из ледяного саркофага.

22 вересня

Только в дни бабьих праздников на Девичьем поле собиралось столько народу. Но сегодня сюда пришли все – и бабы, и мужики, и даже девки с подростками-отроками.

Лутоха отсчитал от Мокушиной березы сорок шагов, ткнул пальцем в кочку и указал:

– Здесь!

Горихвост молча кивнул. Всего полчаса хватило деревне, чтобы соорудить краду – высокий погребальный костер, на который поставили ладью, оставшуюся от Шутихи. Ее же полотнищами – коврами, простынями и покрывалами – заново застелили скамьи и днище. На них уложили мертвого Дедослава со скрещенными на груди руками, под которыми разместили обнаженный, сверкающий Душебор. Из самой дорогой паволоки, тщательно высушенной и отглаженной, сделали парус, и подвесили его к мачте.

Горихвост не вмешивался в это действо. Он сидел под березой и только смотрел, как знаток-Лутоха распоряжается селянами, деловито таскающими дрова с хворостом. Снующие туда-сюда люди напоминали муравьев: со стороны кажется, что они без толку суетятся, но стоит немного подождать, и на пустом месте возникает хитро задуманный муравейник. И Горихвост знал, что лучше не мешать людям: они устроят все по задумке, давно сложившейся в их памяти.

Князь Всеволод первым встал у костра и затянул погребальную песнь. К нему присоединился Дый с лесной братией, пришедшей проводить волхва. Селяне и княжьи слуги выстроились вокруг и поддержали слова, в которых перечислялись заслуги покойного. Только тут Горихвост присоединился ко всем, но и теперь ему не пришлось ничего говорить: все было сказано за него.

– Большая честь! – шепнул ему на ухо Лутоха. – Усопшего князь провожает. Это не каждому выпадает.

В руках юродивого уже полыхал факел – кривое древко, на кончик которого намотали тряпицы, вымоченные в смоле.

– Теперь ты! – подсказал Лутоха. – Краду должен разжечь наследник.

Горихвост принял от него факел и ткнул в кучу костры – сушеной трухи конопляных стеблей, оставшейся после трепания. Костра вспыхнула и затрещала, щедро рассыпая искры на уложенный связками хворост.

Пламя объяло ладью. Ярогнева взяла Горихвоста за руку, безмолвно стараясь его поддержать. Он едва слышно шепнул ей:

– Благодарю, душа моя!

В тихой Шерне бултыхнулся Колоброд. Хвост с плавником ударил по мелкой ряби и обдал брызгами спины упыря Вахлака, русалки Шипуни, лешего Распута, кикиморы Вертлюжки и оборотня Дерябы, бледного, как полотно, которым накрыли покойного. Ворон Хорохор сделал почетный круг над костром и прокаркал слова прощания на птичьем языке, понятном ему одному.

Жихарь поворошил костер кочергой, чтобы пламя разгорелось жарче. Нежата отвел Верхуславу подальше, чтобы огонь не обжег ее. Коняй обнял за плечи Млаву. Воропай опустил голову, печалясь вместе со всеми. Непривычно тихий Щеробор, Пятуня, кузнец Валуй с подмастерьем Шумилой – все были здесь, и все провожали волхва в последний путь.

Огонь крады взметнулся так высоко, что Горихвосту почудилось, будто пламя ушло в облака. Зеленый камень в рукояти Душебора вспыхнул, озарил всех сиянием и погас. Яркий изумруд потемнел, стал угрюмым и непроглядным, словно исчезло живое око, наблюдавшее за людьми из его середины.

Борта ладьи полыхали, на глазах превращаясь в уголья. Занялся огнем парус, открыв взгляду дыры, сквозь которые на мгновенье проступили очертания серебряных стен и исполинской вежи, белой стрелой уносящейся в черную даль. Клубы дыма заволокли краду, приняв очертания корабля. Паруса корабля надулись, и ветер понес его к небесам, оставляя за кормой бренный мир с его страданием и печалью.

– Будь уверен: боги примут твоего деда в раю, – приблизившись, сказал Горихвосту Лутоха.

Ярогнева сжала ладонь милого. Горихвост нашел силы, чтобы с благодарностью улыбнуться обоим.

Он сам собрал обгорелые кости в урну, закупорил ее и захоронил под холмом на высоком берегу Шерны. Туда же отправился и обгорелый меч, ставший невзрачным и тусклым.

– Пусть никто больше тебя не найдет, – напутствовал древнее оружие Горихвост.

Наступил черед князя распоряжаться – он затеял погребальные игры. До самого вечера селяне вместе с лесовиками «стояли на костях» – славили память покойного и читали молитвы, чтобы открыть ему легкий путь в Горний мир.

В сумерках начал накрапывать дождик, Горихвост быстро промок, но вездесущий Лутоха и тут нашелся:

– Это хороший знак! Небо плачет по волхву. Видать, он был любезен богам.

Все это время Ярогнева не отходила от своего лады, и отец с матерью не сказали ни слова упрека. Только под самую ночь она вдруг пропала. Горихвост почувствовал, что ее не хватает. Он попытался найти ее, но не увидел ни князя с княгиней, ни даже Нежаты с Коняем.

Костры, на которых жарили мясо, уже начали догорать. Селяне по одному расходились. Воропай распрощался с Дыем и поблагодарил за участие лесных гостей.

Горихвост лег на землю и подставил лицо осеннему дождику. Однако передохнуть ему не удалось. Чуткий слух, так и оставшийся обостренным, уловил, как земля задрожала, словно по ней шла большая орда.

Он вскочил и навострил ушки. От дороги, ведущей на Красную слободу, надвигалась темная масса колышущихся силуэтов. Топот и ржание лошадей донеслись до реки, тихо плещущей свои воды. Плотные ряды пеших воинов заполонили равнину. Знамена, казавшиеся совсем черными в сгустившейся темноте, реяли над головами.

– Что? Опять нападают? – не сдержав чувств, выкрикнул Горихвост. – Когда ж нам дадут хоть немного покоя?

В свет угасающей крады вступили двенадцать бояр. Их предводитель, грузный, морщинистый, с трудом несущий тяжесть прожитых лет, снял с головы высокую шапку, и голосом, привыкшим к распоряжениям, потребовал:

– Где князь? Дочь моя где? Если с ними хоть что-то случится – всех затопчу!

– Тятенька! – сорвалась с места Верхуслава и повисла у боярина на груди.

Что за диво? Первый раз Горихвост видел, что великая княгиня ведет себя, как дитя малое. Боярин погладил ее и смягчился.

– Где мой зять? – тем же трубным голосом прогудел он.

– Здесь я, здесь, Держимир Верховодович! – Всеволод присоединился к жене и с почтением поприветствовал предводителя.

– Ух, и перепугал же меня Святоша! – подобрел боярин, дружески трепля князя по щекам. – Прискакал, взмыленный, ничего толком сказать не может, только хлебает квас ведрами и голосит: злой Видоша, мол, по наущению Буривоя задумал отца извести, натравил на него нечисть из Дикого леса, обвинил черт знает в чем, ломаной косой головы чуть не срезал… Простая чадь как услышала такие вести, так взбунтовалась. Черный люд требует, чтобы я вел полки брать Кремник приступом. Вот, пришли защитить нашего князя. Вы, мои дети, не бойтесь: мы в обиду вас не дадим.

Оставшиеся бояре сняли шапки и встали перед Всеволодом на колено. Князь обошел их, погладил каждого по плечу и поприветствовал, узнавая:

– Вот и вы, верные слуги. Твердислав Милонежич, и гривна твоя на шее. Куда ж без нее? Мечислав, Негослав, Любомысл, все здесь! Как я рад видеть вас!

– Мы, как услышали, что с тобой беда, Всеволод Ростиславич, так сразу же и ополчились, – сказал Твердислав, поблескивая золотой гривной со львами, разинувшими пасти.

– Все, как один, за тебя встанем, – добавил тот, кого князь назвал Негославом. – Вся земля вятичей, от мала до велика. Только скажи: и стены Кремника нас не остановят. Выгоним Буривошку взашей, а тебе вернем белый стол твоих предков.

– А где сын мой? Куда сам Святоша исчез? – забеспокоился князь.

– Тут я, батя! – с поджарого скакуна ловко спрыгнул молодой витязь в тяжелых доспехах.

– Ох, как вырядился! Не узнать тебя, – рассмеялся Всеволод. – Выходит, это ты весь народ всполошил?

– Народ сам всполошился, мне подстрекать не пришлось, – ответил Святополк, снимая шлем.

– Так что делать будем, зятек? – потребовал ответа старый боярин.

– Раз народ уже встал – значит, война, – признал Всеволод.

Ряды пеших воинов разразились воинственным криком, знамена заколыхались.

– На столицу! В Великий Мир-город! Вернем то, что принадлежит нам по праву! – подкинули шапки в воздух бояре.

Ярогнева набросилась на Горихвоста. Она вся сияла от счастья.

– Видишь? Мой братец вернулся. Да не один, а с целым войском! – звонким голосом пела она. – Теперь батюшке ничего не грозит. Нашей будет победа!

– Ох, не видать мне покоя, – ласково отстранился от нее Горихвост.

23 вересня

С утра пораньше Горихвост зашел в кружало. Хлопнула дверь у него за спиной. Щеробор выскочил из-за стойки, прихрамывая на ногу, уже не стесненную деревянными дощечками.

– Горюня, а я тебя ждал! – залебезил он, вытирая полотенцем самый большой стол у окна. – Знал, что ты мимо меня не пройдешь. Сегодня все за мой счет. Угощаю! Ты ведь у нас богатырь и спаситель. Чего налить-то? Хочешь, винца? А хочешь, и водочки?

– Молока мне. Большую крынку, – хмуро откликнулся Горихвост. – Меду туесок. И калачей белых. Корзину.