Читать книгу: «Охота на мудрецов. Неизданное», страница 4

Дэлия

Тону в море цветного шифона, атласа, кружева, слабею от работы и боюсь забыть что-то из увиденного. Бал кружится вокруг, ослепляет огнями, я теряю ощущение времени и пространства. Кажется, что офицеры не закончатся никогда, а я иду по второму кругу. Паразит давно выдохся и молчит. Иссякли колкие замечания и едкие шутки. То ему наряд дариссы не по вкусу, то семейные отношения вызывают недоумение. Разборчивый какой. Возле стола с напитками все та же суета, с тревогой жду очередного разговора, почти слышу: «Ваше Превосходство», но Наилий берет два фужера, умудрившись остаться незамеченным. В одном вода, а в другом алый напиток из Шуи.

– Я не спросил, может быть, – генерал показывает фужер с Шуи.

– Нет, – качаю головой, – я сейчас, как стакан, переполненный образами, боюсь пошевелиться, чтобы не расплескать.

На самом деле я боюсь ночных кошмаров после глотка напитка из наркотической ягоды, но Его Превосходству о таких особенностях знать нельзя. Хватит диагноза.

Наилий хмурится, но уговаривать не спешит. Забираю фужер с водой и жадно выпиваю залпом, даря блаженство пересохшему горлу. От духоты спасает климат-система, а от усталости ничего.

– А пробовала когда-нибудь? – спрашивает Наилий и делает глоток напитка. Представляю, как сейчас первая волна жара от Шуи течет по его венам, разливаясь приятным туманом в голове, и успокаивает расшатанные нервы. Завидую, ощущая фантомный привкус. Терпкий с легкой кислинкой.

– Да, конечно, – отвечаю, не подумав и сразу жалею, что проговорилась.

– Уже неплохо, – улыбается генерал, и я не могу понять почему.

Женщине не к лицу признаваться в подобном. Опьянение нас не красит. Я мудрец, мне плевать на некоторые условности, а генерал старого воспитания. Должен был возмутиться, покривиться или промолчать, но не радоваться.

– Вторую волну мне лучше переждать на открытом воздухе, – говорит Наилий, – здесь есть балкон, пойдешь со мной?

Голос звучит уверенно, мимика не меняется, а в глазах генерала нет тумана. Все то же холодное и сосредоточенное выражение. Хотела бы я так выглядеть после глотка Шуи. Но на счет второй волны он совершенно прав. Жарко будет в наглухо застегнутом парадном кителе.

– Пойдем, – беспечно отвечаю я и беру полководца под руку.

Так вжилась в роль, что иду сквозь толпу и не замечаю любопытных взглядов. Усердствуют в основном женщины, намеренно не уходя с дороги, чтобы задеть плечом и заглянуть мне в лицо. Чувствую аромат парфюма, цепляю шлейф эмоций от сдержанного интереса до острого возмущения. Ныряю в таких любопытных и вижу зеленые привязки к Наилию. Женская ревность опаснее бритвы, но мне все равно.

Наилий толкает рукой дверь, выпуская в зал воздух вечерней Равэнны с ароматом цветущей яблони. Я выхожу на балкон и замираю в нерешительности. Под украшенным звездами небом в мягком золотом свете из окон генерального штаба, забыв про смущение, целуются пары.

– Что-то не так? – невозмутимо спрашивает полководец.

Опускаю глаза и понимаю, что покраснела. Глупо и наивно. Не целоваться же он сюда позвал.

– Нет, все в порядке.

Минуты до второй волны проходят, Наилий облокачивается на каменные перила балкона и смотрит вперед на вырастающую в небо из-за деревьев городского парка Равэнну. Уставший и, как мне кажется, безразличный. Зябко на балконе, закутаться не во что и я обнимаю руками голые плечи. Парочки перешептываются, я краснею сильнее и мысленно подгоняю жар от Шуи. Быстрее, пожалуйста, и мы уйдем отсюда.

– Ты когда-нибудь прыгала со скалы?

Настороженно качаю головой, пытаясь угадать настроение генерала. Серьезен, собран, будто гнетет что-то.

– Когда внизу ровная гладь озера, черная, как бездна, – продолжает он, не заметив, что я промолчала, – остался последний шаг, а ты медлишь. Смотришь на озеро и представляешь его покрытым коркой льда. Рухнешь с головой и разобьешь вдребезги.

О предателе так сильно переживает? Неприятно, понимаю, и хочу помочь, но не увидела сегодня ничего похожего на заговор. Старалась изо всех сил и не смогла. Логике не поддается, я в собственные способности перестаю верить и стыдно так, что озноб пробирает.

– Может быть, я не всех посмотрела? – осторожно спрашиваю. Наилий оборачивается, и хмурая складка на переносице становится жестче. – Сколько еще офицеров?

– Мы закончили, – сухо отвечает он, – я поздоровался с каждым.

Кусаю губы и опускаю руки. Столько усилий и все впустую. Мудрец? В самом деле? Моль бесполезная. Наклоняю голову, и завитые локоны падают на лицо, пряча меня от внимательного взгляда генерала. Тону в отчаянье и презрении к себе, а он подходит ближе. Хочет что-то сказать, но закрывает глаза и тянется к воротнику кителя, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу. Догадываюсь про вторую волну и чувствую жар от его тела. Кажется, будто Наилий качается вперед. Бросаюсь ловить, не думая, как удержу. Порывисто обнимаю, а он слабеет и замирает, ища во мне опору. Ледяная гладь озера разбивается вдребезги, а под ней вместо черной бездны утонувшее светило, пульсирующее ударами сердца. Жар передается мне, обволакивает теплом, и я бесстыдно обнимаю еще крепче. Мысли уходят вместе с тревогой, дышу ароматом эдельвейса. Тонким, ускользающим, невероятным. Как счастливый финал красивой легенды, в который так хочется верить.

– Дэлия, – шепчет генерал мое имя, а я слышу, как изменился его голос. Вместо перезвона кристаллов льда легкий весенний ветер. Он касается моей щеки, ласково скользит дыханием, задерживаясь на губах. Поцелуй генерала терпкий на вкус, с легкой ноткой Шуи на кончике языка. Забываю о прохладном ночном воздухе, ледяных каменных перилах и обнимаю Наилия за шею, вздрагивая в его руках. Теперь я знаю, что есть что-то ярче звезд и выше этого неба.

Публий и Поэтесса

Глава 1. Сбывшееся пророчество

Поэтесса

Дозволено ли мне менять реальность? Вмешиваться предсказаниями в череду событий, ломать чьи-то судьбы и стряхивать жизни, как соринки с рукава? Замахнулась, правда? Мои стихи – мое личное безумие. Ни рифмы, ни слога, ни стиля, ни глубокой мысли, а только описание грядущего. Иногда настолько примитивное, что стыдно показывать. Краснею, видя, как лечащий врач вчитывается в строки. От напряженной работы мысли на его гладком лбу собираются складками морщины. Я считаю их. Ровно три. Забавно, Мотылек сделала бы точно так же, а потом долго рассуждала, почему их три, а не две иди четыре. У каждого цзы’дарийца не зависимо от пола и возраста. Не важно, что одинаково, интересно, почему именно три?

– Значит, на центр нападут, – хмыкает Луций Квинт, – когда?

– Не знаю, там не указано.

Глупый вопрос и слышу я его не в первый раз. Предсказания составлены так, что сбывается ровно то, что в них написано. А время, место и другие подробности могут меняться. Вселенная, приоткрывая тайны, всегда оставляет для себя лазейку.

– Вооруженное нападение на Дарии невозможно, – вздыхает психиатр, – ты ведь понимаешь, верно? Мы дома, здесь нет войн и конфликтов, наши солдаты не воюют друг с другом. Кто будет в них стрелять? Целых десять погибших, немыслимо! Ладно бы падение метеорита, землетрясение, хотя откуда ему взяться на равнине, но атака? Нет.

Будет атака, я уверена. Стих, не просто стих, а предсказание. Когда информация идет из-за потенциального барьера, превращаясь в рифмованные строчки, у меня всегда немеют пальцы ног, будто я ходила в легких тапочках по морозу. Странный симптом и очень глупо звучит в качестве оправдания. «Ты уверена, что десять цзы’дарийцев умрут?» Да, конечно, у меня пальцы ног онемели.

– Поэтесса, – ласково говорит Луций, – возвращайся в общую комнату, а я схожу к капитану Дару и покажу ему предсказание, хорошо?

– Хорошо.

А что мне остается делать? Не доказывать же с фанатичным блеском в глазах, что охрану нужно усилить прямо сейчас, и ждать нападения в любой момент. Вся боль предсказаний в том, что они сбываются. Всегда. Как бы громко я не кричала и не пыталась их предотвратить.

Выхожу из ординаторской и плотно притворяю за собой дверь. Никуда Луций не пошел, конечно же. Убрал листок в стол и занялся другими делами. Знаю, что желает добра и не хочет выставлять меня идиоткой. Потому и прячет такие невозможные предсказания. Горько и солоно.

Иду по коридору закрытого военного центра и ловлю взглядом каждого проходящего мимо. Встревоженный санитар, пасмурный врач, кто из них? Чью жизнь я посчитала среди тех десяти? Не отгадаю никогда и уже не предскажу. Не умею задавать вопросы о будущем, только слушать и записывать, то, что мне сообщают. Как телефон, настроенный на мир за потенциальным барьером. Кто диктует мне предсказания? С какой целью? Марионеткой себя чувствую в ловких руках высших сил. Слишком часто записав предсказание, думаю, а что было бы если… не расскажу, не покажу, порву лист и забуду? Тогда вмешательство станет минимальным, и? Ничего. Все равно сбудется.

В общей комнате только Маятник с Конспирологом. Выпуск новостей давно закончен, телевизионная панель выключена, а мудрецы вяло переговариваются, перебирая варианты конца света. Замучили меня спрашивать, не предсказалось ли что-нибудь эдакое? Нет. Обещала предупредить. Всем обещала рассказать. Каждый хочет знать, что его ждет и когда. А потом, услышав, кусают губы и чуть не плачут. Надоело!

– А где Создатель? – спрашиваю, усаживаясь за стол.

– Не вернулся еще, – отвечает Конспиролог, на всякий случай, оглядывая комнату. Странно. С Мотыльком остался? Довело ее до слез мое дурное предсказание, не иначе. Жив генерал, но как объяснить это насмерть перепуганной влюбленной? Виновата я опять и не знаю, как оправдываться. Кто меня заставлял показывать стих? Зачем? Но сходить к ней надо, доведет себя до карцера.

Над выключателями гаснут красные индикаторы, и раздается пронзительный писк источника бесперебойного питания.

– Опять электричество отключили? – крутит головой Конспиролог.

– Да, это заговор, чтобы ты пропустил следующий выпуск новостей, – едко отвечает Маятник.

– Катись в бездну, – отзывается увечный мудрец, но вяло и без злобы.

Поднимается на ноги, прислушиваясь к тишине. Закрываю глаза и стараюсь не слышать выстрелов бластера из пророчества, не считать в уме падающие тела с прожженными в них дырами, не чувствовать запаха обугленной плоти. И тогда, может быть, война не придет в мой дом.

– Что это? – спрашивает Маятник, услышав первый оглушительный хлопок.

– Огнестрел, – чеканит Конспиролог и делает шаг в сторону от закрытой двери.

Сбылось. Слишком быстро на этот раз. Сдаюсь, покоряюсь и в уме отсчитываю «один». Не успела подумать, есть ли в списке я? Обреченно смотрю на мужчин. Бывшие военные должны знать, что делать, но они только переглядываются и молчат. Раздаются еще два выстрела. Три. В коридоре топот ног и отрывистые команды.

– Так и будем сидеть? – спрашиваю я.

– Хочешь под пули броситься?

Конспиролог растерян и зол. Что мы можем без оружия?

– Спрятаться хочу.

– Где? И так спрятаны дальше некуда.

Четыре, пять, шесть. Крики все громче и ближе.

– Поздно уже, – тихо говорит Маятник. – За нами пришли, разве не понятно?

– Ликвидация? – мрачно спрашивает Конспиролог. – Но почему стреляют? Зачем? Вкололи бы яд и все. Спокойно, организовано, без лишней суеты.

Маятник молчит. Мы давно покорны судьбе и столько раз рассуждали о смерти, что ждем ее в гости, как старую знакомую. Наша не-жизнь все равно когда-нибудь оборвется. Почему не сейчас?

Семь, восемь. Каждый ли выстрел попадает в цель? Может быть, зря считаю? Снова тихо, да так, что дышать страшно. Будто унесло комнату в открытый космос, и за стенами ничего нет. А воздуха один глоток. Плотно сжимаю губы, чтобы не потерять его. Уже в легких больно, а я упрямо сижу и не двигаюсь.

Дверь распахивается от пинка, вздрагиваю, судорожно вдыхая, но на пороге Децим.

– По палатам все, – грозно приказывает старший санитар. – Поэтесса, за мной.

Без освещения по коридору можно идти только держась за стену. Узкий луч от фонарика старшего санитара мечется в панике, но на пути чисто. Жду, что каждая тень обернется мертвым телом и рада, что никого нет. Кажется, что пахнет гарью, но у меня бывают обонятельные галлюцинации. Мотылек зовет их фантомными запахами и пытается объяснить, что это нормально и полезно. Жаль ее. Вроде бы лучше других приняла свое безумие, но, на самом деле, как никто мечтает быть нормальной.

– Лейтенант Вар, – тихо зову Децима, – а где Мотылек с Создателем?

– Выясняем, – зло шипит старший санитар и отмахивается от меня.

Уговариваю себя, что «выясняем» лучше, чем «убиты», но помогает плохо. От страха озноб и слабость в ногах. Каждый шаг, как подвиг, или ступенька к нему. Впотьмах лейтенант нащупывает ручку двери и тянет на себя. Свет из кабинета главного врача черно-белым снимком высвечивает профиль Децима. Глубокие тени под глазами, заостренный нос, кожа белая и грубая, как смятая бумага. Пятно черной туши, размазанное кистью.

– Капитан Дар, разрешите?

Внутри целый консилиум. Три психиатра чинно сидят на стульях, за столом нервно водит пальцем по планшету главный врач, а рядом с ним встает старший санитар.

– Поэтесса, проходи, – доброжелательно улыбается мой лечащий врач, – садись, рассказывай.

Теперь просит рассказать, а полчаса назад слушать не хотел, но я привыкла. Сбывшиеся предсказания должны терять ценность, но вместо этого только их и берут в расчет.

– Мне нечего добавить к тому, что зарифмовано.

Мой голос, будто не мой вовсе, а диктора из телевизионной панели. Холодный и строгий. Главный врач поджимает губы и сутулится, остальные смотрят в упор, не моргая. Впервые вижу нервных психиатров, того и гляди сорвутся. Вот бы кого-нибудь посадили в карцер хотя бы на день за банальную истерику. Но что можно здоровым, нам категорически запрещено, поэтому я разжимаю кулаки и переношу вес на другую ногу. Так поза выглядит расслабленной.

– Капитан Дар, тогда я прочитаю предсказание, – заявляет Луций и цитирует меня с листа:

В спину нож больней от друга, от соседа за границей

Сталь дождем и выстрел громом

Десять жизней оборвутся, улетят бескрылой птицей

Черных, белых рядом с домом

Луций замолкает, а я не дышу. Короткое предсказание и слишком размытое. Я истолковала, как смогла, но что произошло на самом деле? Не скажут, пока сама не повторю. Проверка такая.

– Мой дом здесь, – начинаю с конца, – поэтому я указала на центр. Выстрелы слышала с мудрецами в общей комнате. Сколько жертв? Ровно десять, так ведь? Среди погибших есть те, кто носит черный военный комбинезон и белую больничную форму?

– Один носил белую, – перебивает главврач, – санитар погиб. Застрелен. Кто напал, ты можешь сказать?

Выдыхаю, услышав про санитара. Стыдно, некрасиво, но я так боялась, что речь о мудрецах. На втором этаже нас пятеро, могли погибнуть все.

– Не могу. Друзья, соседи. Пророчества должны касаться меня хотя бы косвенно, поэтому я и решила, что речь о цзы’дарийцах. Никаких других планет. Здесь. Дома.

Шепот психиатров прибоем разбивается о мое молчание. Обсуждают, прикидывают, строят гипотезы. Столько слов и сплошь медицинские термины. Я понимаю, наслушалась за то время, что здесь. Догадываюсь, что мое пророчество – единственная зацепка, иначе я бы сидела в палате, как другие. Слишком велика честь озвучивать свой бред во всеуслышание.

У Летума Дара пищит планшет, а потом гарнитура:

– Слушаю, да. Кто? Пропусти. Не осматривай его, так пусть идет. Стоп. Тулий, проводи его до моего кабинета, мы все здесь.

Тихо становится, как после гневного окрика. Теперь все ждут пояснений от главного врача, а он читает планшет. Луций не выдерживает первым:

– Генерал приехал?

– Нет, – дергается Летум, – капитан Назо.

Психиатры хмыкают, кивают и ерзают на стульях, а я не понимаю, кто это? Никогда не слышала прежде, даже в случайно подслушанных разговорах персонала центра. Но раз все его знают и не переспрашивают, значит, крупная фигура. У медиков почти нет майоров. Капитан – уже очень много. Отхожу к стене и стараюсь стать незаметной. Забыли меня отпустить и вопросов больше не задают. Специально оставили, чтобы второй раз не звать, а донести информацию этому Назо из первоисточника?

Ходит он быстро, особенно, если вспомнить, что электричества до сих пор нет. Дверь открывает резко и без предупреждения. Высок, зол и внушителен. Комбинезон черный, военный, значит, не медик.

– Капитан Назо, – приветствуют его собравшиеся, и я тоже делаю шаг от стены. Напрасно. Мажет по мне взглядом с безразличием зеваки в зверинце. Правильно, кто я такая? Женщина, да еще и пациентка психиатра. Но все равно очень и очень обидно. Будто походя букашку раздавил и не заметил.

– Капитан Дар, – гость кивком головы приветствует старшего по званию среди присутствующих.

Голос звенящий, напитанный раздражением. Еще бы, такое происшествие. Дернули его, важного и занятого, от других срочных дел, сюда заставили ехать, да через посты охраны проходить.

Чувствую, как закипаю и отвлекаюсь на иронию. Весь страх яростью выходит. Словно только и ждал появления сердитого капитана со странной фамилией Назо. Придумают же.

– Раненым оказывают первую помощь, – скороговоркой докладывает главврач. Точно очень важный гость, – убитых идентифицировали, отправили запрос…

– Знаю, – обрывает Назо, – подтвердил уже. Жди спецбригаду, я здесь по другому поводу. Приказ генерала видел?

На холеном лице Летума расцветает недоумение, увеличивая глаза и оттягивая нижнюю челюсть. Насладиться бы зрелищем, но мешает спазм в животе. Капитан Назо оборачивается ко мне и склоняет голову на бок. В серых глазах нет ничего, кроме отражения напряженного мыслительного процесса. А мне кажется, что насквозь видит. И холодно от него, как от дождливого дня.

– Нет, пока, – неуверенно тянет Летум.

– Я подожду.

Гость уверенно садится на стул и кладет ногу на ногу. Психиатры переглядываются с главным врачом, но тот пожимает плечами. И мне непонятно, чего он ждать собрался? Да еще и молча. Заговорить при нем никто не решается, про меня забывают окончательно, а Летум демонстративно утыкается в планшет. Срастаюсь со стеной. Впечатываюсь лопатками и задеваю пятками плинтус. Одежда у меня под цвет штукатурки, еще бы кудри прикрыть платком и точно никто не разглядит. Тянет развернуться и тихо уйти, но такой наглости мне не простят. Приходится стоять и, вместо переживаний о состоявшейся бойне, забивать голову образом капитана Назо. На военном комбинезоне ничего примечательного, разве что эмблема на плече. Все-таки медицинская служба, надо же. Одно из высоких должностных лиц, которые из кабинета выбираются только по особым случаям или чтобы доехать на служебной машине домой. Прическа тоже слишком свободная. Крупные волны оттенка светила в зените, а должен быть подстрижен коротко. Редко офицеры позволяют себе подобные вольности. Обычно стригутся молча, не зацикливаясь на внешнем виде, но у капитана Назо привилегия или протест.

Планшет Летума дважды издает протяжный вопль, и все мужчины вздрагивают. Главврач изучает сообщение под ритмичный стук ботинка Луция об пол. Мне бы тоже куда-нибудь деть руки и не скрипеть зубами.

– Пришел приказ о распределении мудрецов-двоек, – медленно выговаривает Летум.

– Да, он, – кивает Назо, – я один из сопровождающих, мне нужна Поэтесса.

Бездну ему на блюде под огненным соусом, а не Поэтессу! Бессмысленно шарю рукой по стене и не свожу глаз с Летума. Спросить должна:

– Какое распределение?

Слова вырываются жалобным писком, Луций ерзает на стуле и делает мне знаки, чтобы успокоилась. Как бы ни так!

– Для твоей безопасности, – уверенно заявляет главный врач, – это временно, не беспокойся. Как только все уляжется, ты вернешься к нам, а пока поедешь с капитаном Назо.

– А как же остальные?

Сопротивляюсь. Не хочу никуда ехать! Я привыкла к центру, к мудрецам…

– Их тоже распределят, – вставляет реплику Назо, – дарисса, нужно спешить. Собирайте личные вещи.

– Мне нечего собирать.

– Тогда на выход, – жестко говорит капитан.

Бездна, снова психбольница. Не хочу! Не будет там доброго и внимательного Луция, который три рапорта сочинил, чтобы снять меня с медикаментов. Чужим психиатрам плевать на предсказания. В овощ превратят, к койке прикрутят, и время для меня снова остановится. Кончится сказка вместе с иллюзией свободы. Пора обратно в реальность. Разворачиваюсь и выхожу в темный коридор. После дневного света глаза привыкают долго. Слышу шаги за спиной и чувствую, как Назо берет за локоть. Неожиданно мягко и деликатно тянет за собой. В темноте он видит, что ли?

– Капитан Назо, куда мы идем?

– Военная тайна. Терпение, дарисса, скоро узнаете.