Читать книгу: «Туман над призрачной горой», страница 2

Первым в храм вошел дряхлый старик. Опираясь на кривую палку, служившую ему посохом, он, скрипя суставами, с трудом доковылял до середины зала и начал свою речь.

Основная масса просящих – пожилые люди. В детстве Калиса даже думала, что все жители Эрмемари, кроме суми и служек – старики. Тогда из наивного заблуждения Калису вывел настоятель Цуно.

«Обряд пяти прошений называется так неспроста, – пояснил он. – Его можно пройти всего пять раз за всю жизнь. Обычно люди припасают тасого-эма для особых случаев, которые зачастую так и не наступают. В итоге, многие либо приходят, когда их голова уже поседеет, либо не приходят вообще».

Задумавшись, Калиса прослушала речь старика, но она и так догадывалась, о чем тот мог просить: о здоровье и благосостоянии своих детей и внуков. Обычная история. В таком возрасте люди редко просят что-то лично для себя.

А место старца уже заняла молодая женщина.

– Кси-атуа-ноэ! Мой сын… он умирает! – запричитала она, упав на колени перед жрицами. По бледным впалым щекам катились слезы. Исхудавшее тело содрогнулось от плача. – Он еще совсем кроха. Умоляю! Спасите его!

Все внутри сжалось в тугой комок. Калисе хотелось успокоить несчастную мать, но жрицам не полагалось разговаривать с прихожанами, и она никак не могла утешить рыдавшую женщину. Калиса взглянула на Тиа. Плотная вуаль скрывала лицо сестры, но ее поза выдавала напряжение. Тиа потребовалось много времени, чтобы научиться сдерживать себя и не вскакивать с места всякий раз в попытках поддержать или даже обнять убитых горем людей.

Прихожанка продолжала что-то говорить, но за всхлипами и рыданиями слов уже нельзя было разобрать.

– Твои молитвы услышаны, – раздался звучный голос тар-атуа. Он заговорил так внезапно, что Калиса вздрогнула от неожиданности. – Кси-атуа выслушали тебя и передадут просьбу Творцу. С твоим ребенком все будет хорошо. Анреншен позаботится об этом.

Прихожанка нехотя поднялась на ноги и нетвердой походкой направилась к выходу. Около дверей ее ожидал монах, которому она покорно протянула руку. Мужчина обхватил тонкое запястье своей рукой и небрежно закатал рукав женского платья. Затем, взяв особый инструмент, напоминавший небольшую печать с острыми шипами, вонзил его в бледную кожу. Женщина вскрикнула от боли и попыталась высвободиться из цепкой хватки. Но монах уже много раз проделывал эту операцию – клеймил тех, кто проходил обряд тасого-эма. Он не обратил ни малейшего внимания на слабые сопротивления женщины и выпустил ее руку лишь после того, как затер ранки особыми чернилами, которые уже никогда не сотрутся.

Калиса всегда считала эту процедуру слишком жестокой, но тар-атуа уверял, что это единственный способ поддерживать порядок. «Люди всегда хотят большего. Их воля, они бы сутками толпились в храме, перечисляя свои бесконечные желания. Слабовольные глупцы не понимают, что тем лишь навлекут на себя гнев божий. Наша задача – помогать им не сойти с верного пути, не дать совершить ошибку. И порой в этом деле без жестких мер не обойтись», – объяснял он.

Калиса верила, что все в храме делается ради блага людей, и тем не менее жалела прихожан. Она надеялась и на то, что отец как можно быстрее поможет этой женщине и ее ребенку.

Прожив всю жизнь в храме, Калиса так и не поняла, каким образом передавала просьбы прихожан Анреншену. Он ни разу не являлся ей и не отвечал, когда она обращалась к нему. Однако тар-атуа регулярно передавал вести от счастливчиков, которым помогли молитвы и обряды. Воистину, Творец мира видит все, и могущество его безгранично.

От неожиданной мысли внутри все замерло. Как же она не подумала об этом раньше? Анреншен наблюдал за ними каждую минуту, и он, конечно, уже знал о том, что задумала Тиа! Если ничего не сделать, ее постигнет страшная кара! Такое ведь уже случалось и раньше. Калиса нашла взглядом настоятеля Цуно – ему она доверяла больше остальных священнослужителей. Сразу же после окончания обряда она поговорит с ним.

Но, когда назначенное ею же самой время пришло, Калиса промолчала. И даже когда настоятель Цуно, невысокий пухленький мужчина с добрым взглядом и приветливой улыбкой, словно почувствовав что-то неладное, спросил: «Хорошо ли вы себя чувствуете, кси-атуа-ноэ?», Калиса лишь кивнула в ответ.

– Быть может, вы чем-то расстроены? – продолжал расспрашивать настоятель.

– Нет–нет, все хорошо, – заверила она. – Просто… я слегка утомилась. Тасого-эма отнял больше сил, чем обычно.

Такой ответ, казалось, вполне удовлетворил настоятеля. Он посоветовал как следует отдохнуть, низко поклонился и удалился по своим делам.

Калиса молча смотрела ему вслед, спрашивая саму себя, что же она делала? Вернее, почему не сделала того, что следовало? Но не находила ответа.

***

Вечером Калису вновь навестила Тиа. Сестра старалась вести себя как обычно, но выглядела растерянной. В этот раз она не болтала без умолку, витая в своих мыслях. Калиса прекрасно понимала, о чем размышляла Тиа, и, в конце концов, не выдержав, сама подняла волновавшую их обеих тему.

– Тиа, прошу, просто дождись церемонии, – взмолилась она. – Осталось совсем немного, и мы отправимся туда вместе. Не понимаю, зачем спешить?

Тиа сидела на полу, прислонившись головой к спинке широкой софы. Взгляд девушки был устремлен куда-то в пустоту перед собой. Услышав слова Калисы, она лишь тяжело вздохнула и ответила бесстрастным тоном:

– Я же говорила, ни одна из избранных не возвратилась в Йослинду.

Йослинда. Так Тиа называла божественный мир, откуда явилась. Это слово не упоминалось ни в священных писаниях, ни в молитвах. Несколько раз, подгоняемая любопытством, Калиса намеревалась расспросить об этом мистическом крае настоятеля Цуно, но каждый раз сдерживалась, боясь, что тот потребует рассказать, откуда она узнала о нем. Поэтому приходилось довольствоваться скудными объяснениями Тиа. Но сестра не любила говорить о покинутом доме. Каждый раз, вспоминая о Йослинде, девушка грустнела на глазах.

– Ты всегда говоришь, что тебя призвали в храм не из обители Анреншена, но тогда откуда?

– Нас призывает вовсе не он, – возразила Тиа, – а Иллит и Саэнлэ, матери всего живого.

– И все-таки я не понимаю, – нахмурилась Калиса.

– Я тоже, – вздохнула Тиа. В ее глазах блеснули слезы. – С самого первого дня, как оказалась на этой треклятой горе, я перестала что-либо понимать. Быть может, если я окажусь в родных местах хотя бы ненадолго, Иллит и Саэнлэ вернут мне ясность. А разве тебя никогда не мучили вопросы, на которые ты не могла найти ответов?

С этими словами она поднялась на ноги и ушла, даже не пожелав доброй ночи.

Калиса же вместо чтения вечерних молитв вышла на небольшой балкон и жадно вгляделась в горный пейзаж. Внутри нее бушевал ураган эмоций. Видеть сестру в столь подавленном настроении было больно, но сердце терзали и иные чувства.

Йослинда. Мир дочерей Анреншена. Тиа помнила его до мельчайших деталей, но Калиса, отправленная в Эрмемари еще в младенчестве, ничего не знала об этом месте.

Прежде она никогда не задумывалась о родине. Но это и не казалось чем-то важным. Лишь служение в храме имело смысл. Все изменилось с появлением Тиа. Калиса слушала ее рассказы о благословенном крае и впервые в жизни испытывала зависть. Ей тоже хотелось узнать о том мире больше, хотелось увидеть его собственными глазами. В глубине души она всегда верила в то, что когда-нибудь окажется там снова, но слова Тиа разбили все надежды: «Ни одна из избранных девушек не возвратилась в Йослинду.»

Какое же тогда будущее ожидало ее? Новый мир? Новый храм? Калиса и не думала противиться воле отца. Она была готова принять все обязанности, которые возложит на нее Анреншен. Но она солгала бы самой себе, если бы стала отрицать, что желание сестры увидеть Йослинду не заразило и ее. Вот почему она не смогла ни о чем рассказать настоятелю. Вот почему до сих пор хранила все в секрете.

Внезапный порыв ветра пригнал свинцовые облака. Калиса поежилась от холода и вернулась в комнату. Взгляд жрицы упал на секретер, и утренняя тревога нахлынула с новой силой. Она подошла к шкафчику и открыла его. Та суми была права: к свиткам давно не прикасались, и их покрывал толстый слой пыли. Но именно из-за этого Калиса и использовала секретер в качестве тайника.

Она взяла один из манускриптов и слегка потрясла. В руку выпала небольшая стопка бумаг, перевязанных кожаной тесьмой. Листы давно пожелтели от времени, края их были обуглены. Калиса в который раз вгляделась в непонятные письмена.

– Что же ты хотела мне этим сказать? – прошептала Калиса, нахмурившись.

Глухой раскат грома вырвал девушку из мрачных раздумий. Она поспешно вернула бумаги обратно, надеясь на то, что после утреннего инцидента боязливые служанки еще долго не подойдут к злосчастному секретеру.

Глава 3

Если верить документам из архива, храмовый комплекс построили около трех сотен лет назад. И кем бы ни был его архитектор, он спроектировал все таким образом, чтобы никто не смог проникнуть в здание незамеченным – легче пробраться в королевский замок, чем в обитель Анреншена. Принцу Адирису потребовалось немало времени, чтобы досконально изучить планировку комплекса и его внутренние распорядки, прежде чем рискнуть пробраться туда.

Всю необходимую информацию он получил от своих верных шпионов. Они же донесли, что в храме уже давно творилось что-то неладное. Все началось с внезапной кончины старшего хрониста в прошлом году. Тар-атуа публично объявил, что летописец сильно захворал и, несмотря на усердные молитвы за его здравие, вконец исчах за считаные дни. Верховному жрецу, конечно, не перечили, но знающие люди шептались меж собой о том, что хронист до последнего дня своей жизни был крепок как мул. А кое-кто даже уверял, что видел на теле покойного раны, которые могли оставить лишь острые клинки, а не таинственные недуги.

Но странные события на этом не закончились. Не прошло и недели после похорон летописца, как исчезли несколько суми. Жрецы до сих пор уверяют, что девушки просто выполняют особо важные поручения, потому и не могут отлучиться из храма повидать свои семьи. Вот только с тех пор ни одна живая душа не видела этих служанок своими глазами.

А недавно надежные информаторы сообщили еще более занятную весть – в храме появилась лжежрица.

В последний раз Адирис встречался с кси-атуа два года назад, в свой девятнадцатый день рождения. По давней традиции, достигнув совершеннолетия, принц должен был отправиться на первую в его жизни охоту за стенами королевства. Советники настаивали на том, чтобы он не гневил Анреншена самонадеянностью и как подобало благочестивому прихожанину попросил у Творца защиты во время похода.

Адирис не верил, что молитвы могли чем-то помочь. Во всяком случае, они не спасли жизни его матери и младшей сестры, которую та носила в утробе, хотя тысячи подданных ежедневно молились за здоровье королевы и благополучное разрешение от бремени. Но все же согласился, чтобы его просто оставили в покое. Не хотелось и расстраивать отца, чье здоровье заметно пошатнулось после смерти жены и ребенка.

Узнав же о подмене одной из жриц, принц стал наведываться в храм намного чаще. Этому особенно обрадовались вельможи, наивные глупцы полагали, что наследник престола наконец-то подался в религию. А он просто наблюдал за святошами.

Лунный свет лился сквозь узкие окна крытой галереи, но большая часть широкого коридора погрузилась в тень. Согнувшись в нелепой, неподобающей для наследника престола позе, Адирис прятался за огромной и весьма уродливой, на его взгляд, вазой. Но за неимением иных укрытий приходилось терпеть этот позор. К тому же его укрытие находилось почти напротив дверей в покои одной из жриц.

Адирис нервничал. Даже королевским особам не дозволялось проходить дальше церемониального зала. За вторжение на запретную территорию любого нарушителя ждала страшная кара – либо пожизненное заключение, либо изгнание из Эрмемари. Он не собирался проводить остаток жизни ни в темнице, ни в землях варваров, но жгучее любопытство возобладало над здравым смыслом.

Роскошные чертоги дочерей Анреншена утопали в тишине. Суми, выполнив последние поручения, давно отправились в комнаты для прислуги, а до очередного обхода караульного отряда оставалась еще половина часа. Принц хотел воочию увидеть самозванку. Доносчик сообщил, где и когда может выпасть подобный случай, но время было на исходе, а девушка все не появлялась. Адирис решил, что велит казнить горе-шпиона, если окажется, что рисковал этой ночью зря.

Две девчонки, живущие в храме, сами по себе никогда не интересовали принца. Их Адирис считал лишь живой бутафорией для ритуальных представлений. Дочери Анреншена только и делали, что восседали на тронах, молча выслушивая прихожан, да радовали взоры людей во время праздничных церемоний. Куда больше принца заботило то, что святоши – во главе с тар-атуа – постоянно лезли в дела дворца. Отца такое положение дел вполне устраивало, а вот Адирис не хотел мириться с тем, что напыщенные жрецы будут вечно указывать ему на то, как управлять королевством. Долгое время он мечтал найти способ избавиться от гнета Храма, и вот, казалось, такая возможность подвернулась. Если удастся заполучить доказательства темных делишек, которыми промышлял тар-атуа, его можно будет легко приструнить.

Эта мысль настолько захватила принца, что последние недели он не мог думать ни о чем ином. Обретя смелую надежду, он боялся, что она рассеется, как предрассветный туман. Одни лишь доклады доносчиков не помогали успокоить разум и снять напряжение. Адирис хотел лично убедиться в том, что в его руках наконец-то появились мощные рычаги давления на Храм. Именно поэтому, несмотря на опасность и возможные последствия, он рискнул пробраться в чертоги кси-атуа.

Но с каждой секундой принц все сильнее жалел о своем легкомыслии. К тому же он начинал сомневался в правдивости слухов о появлении лжежрицы. Время стремилось к полуночи, но до сих пор ничего не произошло. Ночь шла своим чередом. За окнами галереи тихо шумели деревья, да порой ухали хищные птицы. Из покоев кси-атуа не доносилось ни звука.

Близилось время обхода. Оставаться в обители жриц было опасно, да и бессмысленно. Но в момент, когда принц уже собирался покинуть свое укрытие, двери в покои кси-атуа распахнулись, и чья-то фигура выскользнула в коридор. Адирис замер в напряжении.

На первый взгляд казалось, что он смотрел на дочь Творца. Аспидно-черные волосы – безусловный признак божественного происхождения – доказывали это. Ни один смертный в королевстве не рождался с темными волосами. Вот только лицо девушки… Всем известно, что кси-атуа похожи друг на друга как две капли воды. И, насколько помнил Адирис, жрицы выглядели иначе. Теперь все стало на свои места, и принц понял, почему лица девушек внезапно стали скрывать под плотной вуалью.

Девушка быстро огляделась и легкой, бесшумной поступью скрылась во тьме длинного коридора. Точеный силуэт испарился, словно призрак в предрассветный час.

Пока принц гадал, что бы все это значило, сонную тишину разорвали мужские голоса. Дыхание вмиг перехватило, ладони взмокли от волнения, сердце заколотилось о ребра. При всем уме и находчивости Адирис не смог бы оправдаться, попадись на глаза караульным.

Времени, чтобы улизнуть незамеченным, не осталось, и выбирать приходилось из двух худших вариантов: либо оставаться в сомнительном укрытии, либо…

Принц быстрым шагом направился к покоям кси-атуа и постучал в дверь. Конечно, жрица могла поднять шум, и тогда его все равно поймают, но оставалась призрачная надежда уговорить девушку не выдавать его. Топтаться же в коридоре – значит попасть на глаза страже. Дотошность храмовых караульных давно стала притчей во языцех. Они непременно заглянут в каждую нишу на своем пути.

Голоса приближались. Адирис нервно сглотнул и огляделся по сторонам. Он постучал вновь – громче, настойчивее. Наконец до него донеслись легкие шаги и шелест одежды. Дверь слегка приоткрылась.

– Син–о́лори–ноэ!⁴ – воскликнула жрица, отпрянув назад.

– Прошу вас, тише, – Адирис приложил палец к губам.

Он проскользнул в комнату и затворил за собой дверь как раз вовремя: спустя мгновение из коридора донесся разговор стражников:

– Тут тоже все спокойно. Как и всегда.

– Только эта ваза, кажется, криво стоит. Дан, поди-ка пододвинь ее ближе к стене.

Адирис замер в ожидании, уставившись на жрицу. Сейчас его судьба находилась во власти этой девушки. Достаточно одного лишь ее слова, и его будущее предрешено. Принца потряхивало от страха. Но жрица не спешила выдавать незваного гостя. Она стояла напротив, буравя его пристальным взглядом широко распахнутых карих глаз. Лишь когда голоса стражников полностью смолкли в отдалении, она спросила:

– Что привело вас ко мне в столь поздний час, син–о́лори–ноэ?

Опасность миновала. Адирис выдохнул. Минутная слабость исчезла, и ему быстро удалось вернуть привычное самообладание.

– Прошу простить за столь бесцеремонное вторжение, кси–атуа–ноэ, – начал он, деликатно улыбнувшись. – Но я пришел к вам по… важному вопросу.

Жрица сдвинула брови, отчего на лбу у нее появилась чуть заметная складка, и склонила голову набок:

– Я слушаю вас, син–о́лори–ноэ. Дело должно быть действительно серьезное, раз вы не смогли дождаться завтрашнего дня, чтобы обратиться к нам с сестрой как подобает.

В отличие от простолюдинов, довольствовавшихся обрядом пяти прошений, члены королевской семьи могли обращаться к Анреншену бесчисленное количество раз, но делать это надлежало, конечно же, в храме в специально отведенные часы.

Принц потер подборок, пытаясь сочинить правдоподобную легенду. Попросить удачи на охоте? Помощи в работе над текстами новых указов? Нет, все не то… Он облизнул пересохшие губы.

– Вы в порядке, син–о́лори–ноэ?

– Да, я в порядке, – выдохнул принц, вновь начиная нервничать. И тут в голове мелькнула спасительная мысль. – А вот отец…

– С королем что-то случилось? – встревожилась девушка. Она обхватила свои плечи тонкими руками, пытаясь не то согреться, не то унять волнение.

– Его здоровье давно подкосилось, – покачал головой Адирис. Он нахмурился, пытаясь придать лицу скорбящее выражение. – Вместе с королевой умерла и его воля к жизни.

Адирис заходил по комнате, сцепив руки, все больше вживаясь в облик чуткого сына.

– Мне больно видеть его таким! – воскликнул он чуть громче, чем следовало, и бросил взгляд на дверь, опасаясь лишних ушей. – Все так запутанно и сложно!

– Я понимаю вашу боль, – сказала жрица. В голосе ее слышались нотки сочувствия. – И понимаю, что вы хотите сказать. Ваша просьба услышана, син–о́лори–ноэ. Творец позаботиться о вашем отце.

Принц отвернулся от жрицы, чтобы скрыть довольную улыбку. Вернув серьезное выражение лица, он повернулся к девушке и поблагодарил ее за божье покровительство, как того требовали ритуалы.

– А теперь я вынужден покинуть вас, кси–атуа–ноэ.

Он и так прилично задержался. Один раз ему повезло ускользнуть от караульных, но Адирис не любил испытывать судьбу.

– Еще раз прошу простить меня за то, что побеспокоил вас в столь поздний час.

Он поклонился и чинно направился к выходу.

– Син–о́лори–ноэ! Вы же были внизу, там, где зарождается гора?

Внезапный вопрос заставил его остановиться. Адирис обернулся. Жрица теребила рукав натроко в ожидании ответа. В свете масляных ламп глаза ее блестели, в них читались напряженное внимание и неприкрытое любопытство. Губы девушки подрагивали. Казалось, она хотела сказать что-то еще, но не могла решиться.

– Несколько раз, – ответил принц. – Во время ежегодной охоты на медведей.

– Что это за место?

– Красивое, но опасное, – пожал плечами Адирис, не понимая, чем дикие земли могли привлечь внимание кси-атуа. – Пустоши, населенные примитивными животными. Благородным особам там делать нечего.

Любопытство подначивало спросить о причинах подобных расспросов, но оставаться в покоях жрицы долее Адирис не мог. Нужно было вернуться во дворец до следующего обхода.

– Доброй вам ночи, кси–атуа–ноэ, – попрощался он, прежде чем уйти.

Жрица не ответила ему. Она ушла в свои мысли так глубоко, что, казалось, совершенно забыла о присутствии принца. Блеск в ее глазах потух. Девушка хмурилась и кусала губы, размышляя о чем-то своем. Что-то явно терзало ее, и безумно хотелось узнать, что именно.

Принц едва сдерживал досаду из-за того, что пришлось прервать беседу и воздержаться от расспросов. Но утешением служили неопровержимые доказательства фальсификации. По какой-то причине тар-атуа выдавал за дочь Анреншена кого-то другого. Кроме цвета волос между двумя девушками, которых Адирис видел сегодня ночью, не было ни капли сходства. Оставалось выяснить мотивы верховного жреца, и самое главное, придумать, как использовать эту информацию против опостылых святош.

Глава 4

Очередной обряд тасого-эма подходил к концу. Казавшаяся сперва нескончаемой вереница прихожан постепенно рассеивалась. Люди сменяли друг друга, сливаясь в безликую серую массу. Мужчины, женщины, старики и даже дети – все хотели успеть встретиться с дочерями Анреншена перед церемонией. Каждый из них преклонял колено, каждый просил о чем-то, каждый верил, что его желание будет исполнено в самое ближайшее время.

Тощий служка с меланхоличным видом играл мелодию обрядовой песни, страшно при этом фальшивя. Гул людских голосов сливался с дребезжанием бронзовых колокольчиков, аромат благовоний – с запахом немытых тел. Калиса изнывала от духоты и головной боли. Все попытки сконцентрироваться на тасого-эма тонули в потоке собственных мыслей. К опасениям за будущее сестры добавился страх того, что тар-атуа прознает о ночном визите принца.

За размышлениями время пролетело незаметно. Последний прихожанин – лысый мужчина с огромной бородавкой на кончике носа – получил свою уже четвертую по счету метку и покинул храм с довольной улыбкой. После этого ударили в гонг, и обряд пяти прошений завершился.

Мысленно Калиса попросила прощения у мирян за свою несобранность. Но ведь Анреншен и так все видел и слышал. Калиса не сомневалась: как и всегда, отец обязательно ответит на людские молитвы.

Остаток дня был расписан по минутам, но, к счастью, после окончания службы жрицам давалось время для небольшой прогулки. На свежем воздухе Калиса быстро взбодрилась.

Полночи она провела без сна, гадая о причинах, заставивших принца явиться к ней в покои. Он говорил, что беспокоится за здоровье короля, но что мешало прийти в положенные часы? Для наследника престола двери храма открыты всегда, и даже при сильной загруженности государственными делами можно выкроить минутку и попросить аудиенции у жриц. В иное время Калиса сразу бы прогнала непрошенного гостя, – пусть тот и королевской крови – но тогда он мог бы столкнуться в коридорах с Тиа.

Она дала слабину, допустив одну лишь мысль о том, что путешествие до таинственной Йослинды – не такая уж и плохая идея. Слова принца вернули ее на землю. Пустоши, населенные примитивными животными. Воображение рисовало жуткие картины: огромные чудовища, дикие звери, кровожадные разбойники. Какие еще опасности таились за каменными стенами королевства, дарующими защиту и спокойствие?

Не найдя лучшего объяснения, Калиса задумалась, не был ли внезапный визит принца знаком свыше? Не пытался ли Анреншен таким образом предупредить об опасности?

– В последнее время вы часто бываете задумчивы, кси–атуа–ноэ, – обратился к Калисе сопровождавший ее настоятель Ивак.

Они шли по узкой аллее, обсаженной невысоким кустарником. Каменными змеями в разные стороны от нее разбегались мощеные дорожки. Каждая манила и зазывала следовать именно за ней.

– Скажите, настоятель, стоя на развилке, как понять, какую дорогу выбрать? Как узнать, какой путь верен?

Настоятель провел ладонью по гладко выбритой макушке и, хмыкнув, ответил:

– Если бы только Творец наградил нас даром предвидеть будущее, насколько проще была бы жизнь! Сколько ошибок и трагедий удалось бы избежать. Но, увы, нам приходится делать выбор наудачу, надеясь, что мы не прогадали.

– А если никак не получается определиться?

– Тогда надо прислушаться к голосу разума, – настоятель приложил палец к виску, – и к сердцу, – он опустил ладонь на грудь. – Они подскажут, как поступить.

Такой ответ не устроил Калису.

– Но что, если разум и сердце не едины и вносят лишь больше сумятицы, чем ясности?

Настоятель с любопытством взглянул на жрицу:

– К чему эти вопросы, кси-атуа-ноэ? Что-то тревожит вас?

– Нет, просто… – Калиса прикусила губу, мысленно ругая себя за излишнюю болтливость. – Просто одна прихожанка задала такой вопрос сегодня в храме, и мне стало любопытно.

Настоятель Ивак приподнял бровь и неопределенно хмыкнул. Нельзя было понять, поверил ли он ей или нет.

– Советую вам выбросить эти пустяки из головы, кси-атуа-ноэ, – наконец произнес он. – Вы выполнили свой долг: передали Анреншену вопрос той женщины, и он сам ответит на него по своему усмотрению. Вам же лучше сконцентрироваться на своих обязанностях. До церемонии осталось не так много времени.

– Да-да, вы правы, – кивнула Калиса в ответ, радуясь, что настоятель не стал продолжать расспросы.

Послеполуденное солнце слепило глаза, и пришлось свернуть на одну из тропинок, чтобы скрыться от ярких лучей под сенью развесистых ветвей деревьев. Настоятель Ивак затих. Он медленно брел вперед, поджав губы и нахмурив лоб. Калиса шла рядом, украдкой поглядывая на него и надеясь, что своими расспросами не вызвала слишком много подозрений.

– Да-а-а, – внезапно протянул настоятель. – А вопрос-то на самом деле хороший. Достойный обсуждения на философском часе.

Калиса тяжело выдохнула. Неужели все это время он размышлял над их разговором?

– Что важнее: разум или сердце? Чьи доводы надежнее? Хотя Творец не позволил нам знать будущее наперед, он не бросил нас во тьме, – размышлял вслух настоятель. – Если не знаешь, как поступить в той или иной ситуации, нужно попросить помощи у Анреншена, и он обязательно пошлет какой-нибудь знак. Если осмотреться вокруг, обязательно найдется подсказка.

Калиса встрепенулась.

– Но ведь человек может неверно истолковать ее.

Настоятель кивнул.

– Верно. Но вся наша жизнь состоит из рисков. Все, что остается – надеяться на великую милость Анреншена и на то, что он простит оплошности своих недогадливых последователей. В конце концов, мы всего лишь простые смертные. Ох, как далеко мы с вами зашли! – настоятель громко цокнул и покачал головой. – Пора возвращаться, иначе вы опоздаете на репетицию.

Он резко развернулся и, приподняв полы длинной рясы, торопливо зашагал в обратном направлении.

– Не прикажи тар-атуа распустить бóльшую часть прислужниц, такого конфуза не получилось бы, – невнятно бубнил себе под нос настоятель так, что Калиса едва разбирала слова. – Точно не получилось бы. Раньше за временем-то суми следили, а теперь?! На весь храм их осталось по пальцам пересчитать, и то вечно чем-то заняты! А я? Я же не главный распорядитель! Могу ли я за всем один уследить, удержать все в голове?

По мере того, как настоятель Ивак удалялся, голос его утихал. Калиса же осталась стоять на месте. Все внимание ее было направлено на открывшуюся взору полуразрушенную беседку. От нахлынувших болезненных воспоминаний по коже пробежал мороз.

Настоятель Ивак советовал прислушаться к сердцу и разуму. Сердце Калисы отчаянно желало узнать, что случилось с ее сестрой. Разум подсказывал, что ответ стоит искать в бумагах, оставленных ею в этой самой беседке.

«А разве тебя никогда не мучили вопросы, на которые ты не могла найти ответов?» – раздался в голове голос Тиа.

Искать подсказки, говорите? Так неслучайно ли наугад выбранная тропа привела не куда-нибудь, а прямиком к тайнику сестры? Еще утром затея Тиа казалась тяжким прегрешением, а разговор с принцем – отцовским предостережением, но теперь, глядя на замшелые стены и наполовину провалившуюся крышу беседки, Калиса засомневалась. Что, если все наоборот? Что, если они должны отправиться в Йослинду? Если подумать, ну не могло столь сумасшедшее желание прийти в голову Тиа беспричинно. Вдруг на то была воля Анреншена? Последнее испытание перед церемонией? Возможно, там, в загадочной Йослинде, они с Тиа смогут найти ответы на все вопросы, а, быть может, даже узнают свое будущее. Калиса никогда не слышала о подобных испытаниях для жриц, но это ничего не доказывало. Ведь, как частенько повторял тар-атуа, никто не всеведущ, а божий промысел непостижим.

– Кси-атуа-ноэ! Покорно прошу вас, поторопитесь! – жалобно воскликнул настоятель.

Дрожащий голос мужчины вырвал Калису из раздумий, и она поплелась обратно в храм, все еще не зная, как поступить.

***

Медленная печальная мелодия разливалась по небольшому овальному залу. Оранжевый свет уходящего дня просачивался внутрь сквозь вытянутые узкие оконца, лишь усиливая тоскливое настроение.

В который раз жрицы повторяли движения сон данцза – особого ритуального танца, который им предстояло исполнить на церемонии. И хотя Калиса давно разучила его, в этот раз из-за рассеянности постоянно сбивалась с ритма. Тиа тоже часто ошибалась и путала движения – не иначе и она думала о чем-то своем.

Несобранность жриц злила монаха Томмира. Щупленький мужчина с узким, вытянутым лицом, украшенным сетью красных прожилок, побагровел от злости, но трусость не позволяла ему повысить голос на дочерей Анреншена. Раздосадованному монаху ничего не оставалось, как просить девушек повторять движения танца снова и снова.

Затянувшаяся репетиция навевала скуку, заунывная музыка раздражала все сильнее. У Калисы не осталось ни сил, ни желания крутиться в опостылевшей пляске под недовольное цоканье монаха. Ей безумно хотелось покинуть мрачный душный зал и поразмышлять в одиночестве хотя бы пару часов. В тот самый момент, когда она едва не подчинилась греховному желанию и не направилась к выходу, с ней поравнялась Тиа и заговорщицки прошептала: «Сегодня».

Калиса замерла, в ужасе уставившись на сестру. Глубоко в душе она не верила, что Тиа по-настоящему решится на побег, но роковой день настал, и настал слишком быстро. Вихрь сбивчивых мыслей и смешанных чувств налетел ураганом, так что перехватило дыхание. В сердце что-то оборвалось, и Калису бросило в дрожь. Лишь однажды ей довелось испытать подобный ужас: в день, когда тар–атуа сообщил, что Анреншен покарал ее сестру за предательство.

– Вы снова ошиблись! – всплеснул руками монах Томмир. – Соберитесь же, кси–атуа–ноэ! Времени практически не осталось!

Калиса вздрогнула от звука визгливого голоса. Да, времени не осталось, соглашалась она, думая тем не менее вовсе не о танцах.