Читать книгу: «Меня зовут Персефона»

Шрифт:

Daniele Coluzzi

IO SONO PERSEFONE

Во внутреннем оформлении использованы изображения: © Feodora_21 / Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Пролог

Земля разверзлась

Я иду босиком по мягкой земле. Нежные травы щекочут мне ноги. Я улыбаюсь. При каждом шаге от поля поднимается лёгкий приятный аромат. Это запах дома. Запах моей матери, который я обычно ощущаю, когда она крепко прижимает меня к груди.

Впереди искрятся несчётные красные точки. Солнце стоит так высоко, что его золотые лучи разъедают все контуры. Я прищуриваюсь: это маки. Их закинутые вверх головы возносятся даже над самой густой травой. Они как будто стоят в дозоре, но, забыв про свой гордый вид, чуть заметно склоняются под нежной лаской ветров.

В детстве я собирала маки и дарила маме. Я вплетала их в её головной убор. Без цветов он выглядел слишком торжественно на её красивых белокурых кудрях. Я и сегодня принесу ей букет. Она будет рада, я знаю.

Опускаюсь на колени и начинаю срывать цветы. Не только маки, но и крошечные фиалки, крокусы, ромашки и нарциссы. Последние мне особенно нравятся. Я протягиваю руку, чтобы коснуться одного.

Раздаётся сильный удар грома. Кажется, что-то взрывается совсем рядом со мной. Я падаю вперёд. Земля дрожит подо мной.

– Левкосия? Лигейя?

Молчание.

Я встаю и оглядываюсь по сторонам. Моих подруг нигде нет. Я забрела слишком далеко и осталась одна.

– Парфенопа! Где вы?

Снова гром, заглушающий мой голос. Крик застревает в горле. Роняю цветы. Порыв ветра уносит их прочь. Я пытаюсь поймать их, подхватывая полы юбки. Скорее, скорее, прочь отсюда.

Я слышу какой-то глухой гул, а потом снова гром. Смотрю на ясное небо, на спокойную Этну на горизонте. Что происходит?

Всё грохочет, от этих раскатов дрожу и я.

А затем земля передо мной разверзлась.

Она поглощает всё, что было на ней ещё мгновение назад. Сухие комья разваливаются, проваливаясь в глубокую бездну. В нос ударяет тяжёлый резкий запах. Я пячусь назад и крепко держу подол, чтобы не рассыпать собранные цветы. «Мама!» Я слышу свой голос откуда-то издалека. Вздрагиваю от собственного крика. «Мама, помоги мне!»

Под ногами вздымается почва. Она как будто меняет форму. Нет, это из неё вырастают головы. Лошадиные головы. Они фыркают, мощно выдувая из огромных ноздрей комья грязи. Они похожи на мертвецов, восстающих из могил навстречу солнцу. Я не могу сдвинуться с места. Одна голова хватает мой хитон зубами и дёргает его. Я беспомощно смотрю, как рвётся одежда, как высыпаются из подола цветы. На земле они тускнеют, становясь чёрными. Такими же чёрными, как эти страшные головы, которые вот-вот окружат меня со всех сторон. Одна лошадь громко ржёт и с ненавистью смотрит мне в глаза.

Мне надо бежать, иначе они утащат меня с собой.

Я почти ничего не вижу от слёз, но разворачиваюсь и бегу прочь. Куда подевались мои подруги? Я оглядываюсь назад – на меня надвигается огромная мрачная тень. Она парит над колесницей, запряжённой жуткими лошадьми, дёргает поводья и через мгновение набрасывается на меня. Я чувствую, как кто-то хватает меня холодными пальцами.

– Отпусти!

Мой крик обрывается. Я выворачиваюсь, отталкиваю тень от себя, но у неё очень крепкая хватка. Я слышу смех, но не вижу, кто смеётся. Закрываю глаза. Сильные руки крепко меня держат и тащат в колесницу. Я пытаюсь вырваться, пытаюсь ударить того, кто вцепился в меня. Я надеюсь ткнуть его локтем в глаза. Он смеётся, а потом шепчет мне в ухо:

– Не надо усложнять…

Он так близко, что я чувствую его запах – запах сырой земли, запах смерти.

Я поняла, кто он. Всё поняла. Я отворачиваюсь, сдерживая тошноту. Колесница несётся всё быстрее. Мы уже очень далеко. Силы оставляют меня. Где мои цветы? Как я отнесу их маме? Они были такие красивые. Фиолетовые, жёлтые, огненно-красные. Они оживали в волосах у Деметры. И в моих волосах. Мне кажется, я всё ещё вижу их перед собой.

Вокруг нас вода. Это озеро? Где мы? Перед глазами мелькают лишь быстрые фрагменты каких-то размытых очертаний. Рядом вздымаются гигантские волны, и он кричит, правя колесницей, и движется навстречу волнам. Снова слышен грохот, земля опять разверзается. Лошади с громким ржанием бросаются вниз, он прижимает меня к себе. Нас поглощает тьма.

Где мои цветы? Мама, я не хочу умирать.

Я пытаюсь вытянуть ослабевшую руку, мои ногти вонзаются в мягкую почву. Чувствую её на зубах, она забивает мне рот, накрывает лицо. Я поднимаю голову в последний раз, но земля смыкается надо мной.

Мама, где ты…

Часть I
Лето

Моя юность

Пышноволосую петь начинаю Деметру-богиню
С дочерью тонколодыжной¹.

Гомер, «Гимн к Деметре»

– Сколько раз вам повторять: плющ – опасное растение! – голос мамы за спиной застаёт меня врасплох. – Он липнет к одежде и потом растёт, где захочет.

Парфенопа, Левкосия и Лигейя будто и не слышат её. Они сидят на залитой солнцем каменной стене и вплетают в волосы зелёные ветви.

Мама глядела на них с теми же бдительностью и заботой, какими обычно одаривала меня. Когда я вижу, как она внимательна к другим, у меня всегда портится настроение.

– Один раз ветка плюща попала мне в нос и стала расти прямо во мне, – говорю я каким-то писклявым голосом.

– Брось, Кора, не выдумывай! – весело перебивает меня Парфенопа. – Ты это говоришь, только чтобы напугать Деметру.

Мама молча смотрит на меня своим непроницаемым взглядом богини.

– Клянусь, мам, один раз…

– Девочки, вы не понимаете, о чём вы говорите, – строго перебивает меня мама. – Вы ведёте себя так, будто земля принадлежит вам, но вы ошибаетесь… Она никому не принадлежит.

– А как же ты, Деметра? – удивлённо восклицает Парфенопа. – Ты богиня земли – земля твоя.

– Земля не принадлежит никому… – быстро вставляю я, пока мама не успела ответить. – Земля – это дар, который…

Мама не даёт мне договорить. Она подходит совсем близко, но вместо того, чтобы поругать меня, начинает гладить мне волосы, убирая их за уши.

– Вы ходите по этим лесам одни, думая, что это ваши владения. Но земля – это дар, и этот дар не бесконечный, – шепчет мама.

Я улыбаюсь ей. Именно это я и хотела сказать. Она сжимает мне руку, переплетая свои пальцы с моими.

– Землю нужно почитать и бояться, – заканчиваю я за неё, – точно так же, как нужно почитать и бояться богов.

Но мои подруги уже не слушают нас. Они что-то тихонько напевают друг другу божественными голосами. Парфенопа болтает в воздухе белыми ногами, вплетая плющ в кудри Лигейи.

Мама отпускает мою руку:

– Увидимся позже. И чтобы все были дома до наступления темноты.

Я смотрю, как она уходит: элегантная, уверенная в себе. У неё очень гордая осанка. Я всю жизнь пытаюсь ей подражать.

– Слушай, почему твоя мать всегда такая серьёзная? – спрашивает Парфенопа, когда мы возвращаемся домой.

Левкосия и Лигейя идут за нами, смеясь и слегка толкая друг друга. Им так веселее собирать цветы по обочине тропинки.

– Потому что она богиня, – отвечаю я.

– Не все богини такие серьёзные… – ворчит Парфенопа.

Между нами протискивается Левкосия и толкает Парфенопу локтем в бок так, что та подпрыгивает.

– Эй, ты ведь знаешь, что боги слышат твои речи! Хочешь, чтобы тебя спалили дотла?

– Не забывайте, что мы тоже богини, – говорю я с улыбкой.

– Это ты у нас богиня! А мы не такие важные птицы, – фыркает Левкосия. – Знаешь, сколько нас в море? Да ещё Океаниды?

Я закатываю глаза:

– Примерно три тысячи, сколько можно это повторять…

– Правильно, Кора, примерно три тысячи. А ты одна.

Да, одна, если не считать маму. Я у неё единственная. У неё и у всей земли.

– Вот поэтому мама и переживает… у неё, кроме меня, никого нет, постарайтесь понять как-нибудь, – пытаюсь я закончить разговор.

Вдалеке над долиной перед нами возвышается Этна. Чуть ниже в деревне загораются первые огни. Крестьяне разжигают очаги, чтобы осветить и согреть свои дома. Небо быстро меняет цвет, окрашиваясь в бледно-розовые оттенки.

Наверное, тяжело жить вот так, когда твоя жизнь зависит от огня. Или от еды. Или от других. И как, наверное, ужасно знать, что ты должен умереть.

Мы проходим за домами по огородам, и до наших ушей долетают песни и молитвы, которые крестьяне обращают к моей матери. Люди ничего не знают. «У них есть глаза, но они не видят», – сказала мне однажды Афина.

Но они упрямы, и их упрямство трогает меня. Они не оставляют попыток говорить с нами, хотя мы им никогда не отвечаем. Они наполняют большие рога изобилия травами и цветами и кладут их на алтари или оставляют у входа в дом. Это для нас. Они ждут, что мы их заберём. Мы никогда ничего не берём, но они всё равно обманывают себя, думая, что нам всё это нужно.

– Мне не хочется домой, – говорит Парфенопа капризным голосом. – Небо такое красивое, давайте посидим здесь немного!

Левкосия и Лигейя дружно кивают.

– Мама будет волноваться… – Я пытаюсь возразить, но здесь действительно так хорошо, в этих садах с большими миндальными деревьями. Небо чистое, и на нём во всей красе блещут первые звёзды.

– Да ладно тебе, Кора! Пойдём подглядывать за смертными!

Вокруг нас очень бедные дома. Простые и маленькие. Как в них вмещается целая семья?! Забавно бывает смотреть, как люди передвигаются в таком узком пространстве. Они строят себе эти крошечные коробочки, чтобы не так сильно бояться, чтобы и днём и ночью чувствовать себя защищёнными.

Представляю, как бы они испугались, если бы увидели, сколько богов, духов и демонов пробираются внутрь их жилищ!

Пожалуй, я соглашусь. Очень хочется повеселиться.

– Пойдём!

Мы, не останавливаясь, бежим к центру деревни. Все дома в ней одинаково бедные и почти пустые. Люди внутри молча едят, глядя куда-то потерянным взглядом. Кто-то ссорится. За такими не очень интересно подглядывать. Мы беспрепятственно пробегаем по узким улочкам, разделяющим бедные деревянные дома. Левкосия и Лигейя хихикают и шумят, но нам всё равно. Люди никогда не увидят и не услышат нас, если только мы сами этого не захотим.

Парфенопа весело шагает рядом со мной, берёт меня за руку и случайно пинает камень, лежащий у неё на дороге. Он попадает в дверь хижины.

– Кто там?

Мы подпрыгиваем от хриплого голоса.

– Кто там, я спрашиваю? – Какой-то человек кричит из своего дома.

– Бежим! – прыскает Парфенопа.

Я сейчас лопну от смеха:

– Да что он нам сделает?

Мои подруги несутся прочь, крепко держась за руки. Я слышу, как скрипит дверь. Из дома выходит старик. На нём какая-то тряпка. Он выглядит очень усталым. И смотрит прямо на нас.

Мои подруги останавливаются.

– А он точно нас не видит? – шепчет Лигейя.

– Точно…

Старик продолжает смотреть в нашу сторону, немного щурясь, чтобы разглядеть хоть что-то в вечерней тьме.

– Кто здесь? – ворчливо повторяет он.

А что, если он нас увидит?

– Зайди в дом, Эфиальт! – слышится за его спиной женский голос.

Старик в последний раз смотрит в нашу сторону. Мне кажется, он пялится прямо на меня. Потом качает головой и возвращается в дом.

– Как у нас шумно стало… – ворчит он, закрывая за собой дверь.

Мои подруги заливаются громким смехом и с весёлым визгом несутся по деревне дальше. Я бегу за ними по улицам, покрытым чёрной пылью, вырвавшейся из Этны. Они вообще её не убирают? Какие же они грязные, эти люди. Моя мама при малейшем извержении убирает весь дом сверху донизу.

Откуда этот запах? Похоже на рыбу. Люди просто обожают рыбу, но в такой бедной деревне это большая редкость. Любопытно взглянуть. Я иду на запах и оказываюсь перед большим просторным домом с низкой крышей. Рядом с домом – невысокий забор. Я взбираюсь на него, чтобы удобнее было смотреть, и кричу подругам:

– Идите сюда!

Две совсем юные девушки суетятся над большой чёрно-красной тарелкой, аккуратно раскладывая сардины и большие ломтики жареного тунца. Они заговорщицки посматривают друг на друга и время от времени смеются. Похоже, они счастливы.

– Кора, подвинься, нам не видно!

Подбежавшие подруги цепляются за меня, чтобы лучше видеть, что происходит за забором.

– Смотрите, какой у неё пеплос²! – Лигейя как зачарованная смотрит на девушку слева от неё.

Её яркая длинная накидка высоко подпоясана красивым поясом. Может, у них тут праздник какой-то.

– Ой, а на другой вообще непонятно что надето, – добавляет Парфенопа, указывая на одежду второй девушки. – Зато сама какая красавица…

У девушки в простоватом голубом пеплосе и вправду очень милое лицо, обрамлённое непослушными кудрями, выбившимися из-под ленты на голове. Я не могу оторвать глаз от её плавных движений. Она разбавляет водой багрово-красное вино и расставляет на столе большие керамические кувшины. Посуда у неё не бог весть какая, но девушка обращается с ней так, будто она сделана из чистого золота.

– Кора, пойдём посмотрим, что за домом! Вдруг там тоже что-нибудь интересное!

Я не успеваю ответить. Парфенопа уже тащит меня за собой. Мы оказываемся во дворе с видом на Этну и возделанные поля.

– Красиво… – выдыхаю я, любуясь светлячками, которые заполонили всю долину и вспыхивают как маленькие огоньки.

Я и не заметила, как наступила ночь.

– Давайте побудем здесь с ними, пожалуйста… – вслух произносит Левкосия то, о чём каждая из нас думает.

Ничего не отвечая, мы направляемся к длинному столу в центре. Двор освещают большие факелы, воткнутые в землю.

– Они собираются есть! – догадываюсь я, глядя на расставленную на столе еду.

Ещё дымящиеся лепёшки, белый пшеничный хлеб, несколько ломтиков ароматного сыра. Почти на всех заполненных ячменём глиняных мисках видны мелкие трещинки. В мисках поменьше налито оливковое масло и аппетитные соусы.

Дверь дома распахивается настежь. Мы вздрагиваем от неожиданности.

Навстречу нам, громко разговаривая, идут четверо мужчин. Один из них небрежно кладёт на стол инжир, который он, вероятно, только что сорвал. Среди мягких зелёных плодов выделяется один очень крупный и ярко-красный.

– Смотрите, какое чудо! Наш первый гранат!

Он такой красивый, что я гляжу на него как зачарованная. Парфенопа рядом со мной что-то говорит, но я не слышу ни слова. Я наклоняюсь над столом, чтобы получше рассмотреть гранат, и тяну к нему руку. Мои пальцы почти касаются его, когда я чувствую какое-то быстрое движение в воздухе. Что-то проносится мимо, и меня пробирает дрожь. Я отдёргиваю руку, оглядываясь в замешательстве. Вроде никто ничего не заметил. Мои подруги продолжают беспечно болтать. Но мне кажется, что слева от них воздух сгустился тёмной тенью, образовав какое-то вытянутое чёрное пятно, которое постепенно приняло очертания человека могучего телосложения.

– Что… – пытаюсь выговорить я, но с моих губ слетает лишь слабый вздох.

Я подношу руки к лицу, тру глаза, и через мгновение тень исчезает. Что это было? И откуда этот внезапный запах смерти?

– Фу, как от них воняет… – с усмешкой говорит Парфенопа, прерывая поток моих мыслей.

Я смотрю по сторонам, ничего не понимая. Она права: наверное, этот жуткий запах исходит от людей. Какие они всё-таки грязные, их кожа и одежда вечно пахнут по́том.

– Что с тобой? – спрашивает меня Лигейя.

– Ничего… – шёпотом отвечаю я.

Я больше не вижу никого, кроме крестьян, уставших от тяжёлой работы в поле. У одного из них, самого старшего, добрый утомлённый взгляд и слегка приоткрытые в искренней беззубой улыбке губы.

Крестьяне устраиваются за столом, мы располагаемся между ними, а они и не подозревают о нашем присутствии. Мы с Левкосией занимаем пустые места, Парфенопа и Лигейя облокачиваются о стол.

– Мы ждём! – полушутя кричит один из мужчин, хватая и надкусывая кусок сыра.

Девушки, которых мы видели в доме, быстрым шагом выходят во двор, неся блюдо с рыбой и кувшины с вином. Аромат жареного тунца плывёт над столом.

– Это их рабыни? – спрашивает меня Лигейя.

– Мне кажется, они бедные, не думаю, что они могут позволить себе рабов… – рассуждаю я, наблюдая за сценой. – Наверное, это дочери их обслуживают.

Девушки исчезают в доме так же быстро, как появились.

– Деметра и сегодня щедра к нам. Это для неё! – восклицает старик, беря лепёшку с тарелки перед собой.

Я только теперь замечаю, что на керамике изображена мама. Мои подруги тихо хихикают.

– Пусть она всегда защищает нас от голода, и да будет наш стол всегда таким же богатым! – вторит ему человек, который мне кажется хозяином дома.

– Богатым? Судя по посуде, не скажешь… – замечает Парфенопа с озорной улыбкой.

– Им и так хорошо. Значит, им хватает.

Мне почему-то хочется защищать их. Человек рядом со мной берёт немного ячменя из полупустой миски. Я смотрю, как он подносит его ко рту. По-моему, он очень голоден. Когда мой взгляд падает на миску, она внезапно наполняется ячменём. До самого края.

– Кора, ты что делаешь?! – вскрикивает Парфенопа.

Левкосия и Лигейя тоже уставились на меня. Я не понимаю, что происходит.

– Я не знаю, я…

– Кора!

Ячмень в другой миске начинает набухать, как будто что-то снизу подталкивает его к самому краю.

– Кора, мне кажется, это уж слишком…

Ячмень пересыпается через край, шуршит по столу.

– Останови его!

Я чувствую, что у меня начинает гореть лицо, я волнуюсь. Я смотрю на ячмень и умоляю его остановиться. И зёрна замирают как по команде. Крестьяне мирно беседуют между собой, ничего не замечая. Мои подруги заливаются смехом, я успокаиваюсь. Потом тоже начинаю смеяться. Я впервые пустила в ход свою божественную силу?

– Бедные крестьяне! Давай, Кора, дай им ещё добавки! – дразнит меня Лигейя.

Может, попробовать? Интересно, у меня получится ещё раз? Я смотрю на блюдо с изображением моей матери, и оно вдруг доверху наполняется лепёшками. Я перевожу взгляд на своих белокурых подруг. Они уважительно кивают головами.

Пожилой крестьянин замечает внезапно наполнившееся блюдо и в ужасе отскакивает.

– Это невозможно! – кричит он, но остальные как будто не слышат его, наливая себе ещё вина. – Я ведь их съел! Я уже съел все лепёшки… Тарелка была пуста! – продолжает кричать крестьянин.

– Дедушка, успокойся! – со смехом говорит самый молодой из пирующих.

Но когда его взгляд падает на миски с ячменём, с лица, раскрасневшегося от вина, сходит румянец. Миски полны до краёв.

– Это Деметра! Она услышала наши молитвы, смотрите! – потрясённый юноша вскакивает из-за стола.

Мои подруги смеются и подходят ближе, чтобы лучше видеть ужас в его глазах.

Остальные крестьяне тоже вскакивают, смотрят на полные миски и бросаются на землю, воздев руки к небу. Они обещают жертвоприношения и обильные дары. Они воспевают имя моей матери и моё имя. Они воспевают Кору, маленькую дочь великой богини.

На шум из дома выходят девушки и присоединяются к молитвам.

– Мы приглашаем вас на пир, – кричит им хозяин дома. – Сегодня боги к нам благосклонны!

Старик не перестаёт недоверчиво качать головой. Парфенопа нежно проводит рукой по его лицу – скорее всего только для того, чтобы сосчитать морщины.

Вечер продолжается священными песнями и вином. Девушки всё сильнее разбавляют вино водой, чтобы его хватило надолго, но пирующие всё равно пьянеют. Старик всё кивает головой и глуповато улыбается. Все остальные начинают петь и танцевать. И мы вместе с ними. Хозяин дома ритмично бьёт большими узловатыми пальцами по деревянному ящику. Он задаёт нам всем темп. Мы танцуем, и гулкий стук эхом разносится по долине, давно погружённой во тьму.

– По-моему, он не из их семьи… – говорит Левкосия, кивая на юношу, который полулежит за столом и не спускает глаз с хорошенькой девушки в голубом пеплосе.

Она, кажется, отвечает ему взаимностью, робко смотрит на него, а потом тут же опускает глаза. Они не брат и сестра, это точно.

– Давайте поможем им! – кричит Парфенопа, пытаясь заглушить голоса пирующих.

С озорным видом она подходит к юноше и шепчет ему что-то на ухо. Юноша тут же вскакивает на ноги и громко объявляет:

– Давайте сыграем в коттаб³!

Я подношу руку ко рту, чтобы сдержать смех, забыв, что люди не могут меня услышать. Я поняла, что задумала Парфенопа.

На моём острове все без ума от коттаба. Я с удовольствием наблюдаю за подготовкой к игре. Крестьяне берут маленькие чаши и пускают их плавать в большой сосуд, наполненный водой. Потом они отходят, наполняют свои килики⁴ вином и залпом выпивают его, оставив на дне всего несколько капель.

– Я первый! – кричит хозяин дома, когда все снова занимают свои места за столом.

Он поднимает килик и неестественно вытягивает руку. Он, видно, очень хорошо играет: именно так и надо держать кисть.

Парфенопа встаёт за его спиной и опирается на неё локтями. Она не хочет, чтобы он попал по плавающим в воде чашам оставшимися в килике каплями вина. Он не должен победить сегодня. Парфенопа смотрит на нас и делает вид, будто левой рукой хлопает по его ягодицам. Левкосия и Лигейя лопаются от смеха.

– За мою дорогую жену, как будто она всё ещё здесь, с нами! – кричит крестьянин, сопровождая восклицание быстрым движением руки.

Парфенопа толкает его, и капли падают мимо цели. Ничего не подозревая, жертва моей коварной подруги смущённо смеётся и, потирая запястье, ставит свой килик на стол, приготовившись наблюдать за другими игроками.

Сразу за ним приходит черёд юноши.

– Давай, смелее! – кричит ему Парфенопа, стоя у него за спиной и направляя его руку.

– Сам бы он ни за что не попал… – вставляет сидящая рядом со мной Левкосия.

– За милую Фебу, которая угощала меня сегодня лучшим вином, какое только есть на нашем острове! – восклицает юноша. В его голосе слышится решимость, но глаза, обращённые к девушке в голубом пеплосе, выдают сильное волнение.

Хозяин дома, кажется, доволен: он, очевидно, не против возможного союза дочери с этим юношей.

Метание вина проходит удачно лишь благодаря Парфенопе. Капли попадают по чашам в воде, и посетители взрываются радостными криками. Мы тоже встаём, чествуя победителя.

Глаза юной Фебы наполняются слезами радости. Юноша подходит к ней, чтобы забрать причитающийся ему приз.

– Кора, отвернись! Мама не хочет, чтобы ты это видела! – подшучивает надо мной Парфенопа.

Я бы и рада смотреть в другую сторону, но как заколдованная не могу оторвать глаз от юноши и девушки. Они стоят уже совсем близко друг к другу, юноша подносит руку к лицу Фебы. Она закрывает глаза. Кажется, ей страшно. Юноша гладит её по щеке – наверное, чтобы успокоить. А потом касается её губ своими. Вокруг раздаются восторженные возгласы.

У меня пылают щёки, но я не могу отвести взгляд.

– Кора засмущалась! – смеются надо мной подруги, толкая меня локтями.

– Да ладно вам… – бормочу я.

Юноша и девушка расходятся. Их лица теперь освещает не только пламя факелов. Они светятся каким-то своим светом.

– Я хочу сказать, что не стоит влюбляться!

Стрелы моих подруг попали в цель, и на обратном пути я пытаюсь объяснить им, что думаю об этом поцелуе и вообще о любви.

– Понимаете? Я имею в виду…

– Кора! – перебивает меня Парфенопа. – Конечно, не стоит влюбляться. Особенно если у тебя такая короткая жизнь, как у смертных! Но ты же видела, как они счастливы от своей любви?

– Не знаю… мне кажется, это так глупо.

– Это глупо. И именно поэтому прекрасно.

Нам ещё долго идти, и мы явно припозднились. Мама будет ругаться, но оно того стоило. Я давно так не веселилась. Хотя этот поцелуй…

– Ты расстроилась, да? – не отстаёт Парфенопа.

Левкосия и Лигейя обмениваются заговорщицкими взглядами.

– Я не расстроилась.

– Нет, ты расстроилась.

– Послушайте, у богов много других забот…

– Да-да, именно поэтому они только и делают, что влюбляются! – вставляет Лигейя.

– Ещё и в смертных. Чтобы потом смотреть, как они умирают, и мучиться. Как будто они с самого начала не знали, что так и будет… – В моём голосе, наверное, слишком много горечи, но я ничего не могу с собой поделать. – Или вот Клития, например! Вы считаете её судьбу справедливой? – Я останавливаюсь на мгновение и заглядываю подругам в глаза. Хочу знать, что они об этом думают.

– Ну, ты же знаешь, Аполлон всегда так… – неуверенно шепчет Левкосия.

– Вот именно. Бедняжка Клития влюбилась в него – и поплатилась. И теперь она подсолнух.

– Зато она может целыми днями смотреть, как он ходит по небу! – восклицает Парфенопа.

– Скорее, она проведёт вечность в поле, крутясь на стебле, чтобы провожать взглядом колесницу солнца. Вот и вся любовь. Аполлон даже не видит её, он уже забыл о ней.

– Но это так романтично!

– Любовь превращает нас в несчастных глупцов, которые проводят дни в надежде поймать взгляд любимого. Спасибо, не надо, – подытоживаю я.

Парфенопа только пожимает плечами:

– Слушай, давай быстрее. – Ей явно больше нечего сказать.

А вообще она права: уже и в самом деле очень поздно. Представляю, что скажет мама.

Мы ускоряем шаг и идём напрямик через вспаханные поля. Стоит глубокая ночь. Луна освещает грозный силуэт Этны перед нами. Вдалеке среди полей мне снова чудится тёмная тень. Я останавливаюсь. Может, это чучело? Люди часто прячут их среди растений, чтобы отпугивать птиц. Я вспоминаю тень, которая мне привиделась на пиру у крестьян. Мне снова как-то тревожно, но, когда я прищуриваюсь, вглядываясь в темноту, тень исчезает.

– Эхо горных вершин, эхо бездонных морей…

Лигейя нарушает тишину и отвлекает меня от неспокойных мыслей. Она улыбается нам. Это песня, которую мы сочинили в честь нашей дружбы.

– Аврора сияет нам ярко, но Геката погасит зарю, – присоединяется к Легейе Левкосия, взяв её за руку. – Эхо горных вершин, эхо бездонных морей… Аврора сияет нам ярко, но Геката погасит зарю.

Парфенопа закатывает глаза, изображая досаду, но потом подхватывает песню:

– Геликонские музы даруют голосу силу, Геликонские музы даруют нам волю…

– Давайте воспевать прошлое и настоящее, будущее не настанет никогда! – заканчивают они хором.

Их голоса сливаются в идеальной гармонии. Мне не хочется нарушать её своим пением.

Эхо горных вершин, эхо бездонных морей… Аврора сияет нам ярко, но Геката погасит зарю.

Они продолжают петь. А я уже вижу вдалеке посреди луга гордый силуэт моей матери.

– Кажется, я просила тебя вернуться домой до наступления темноты, – говорит она резким голосом. Так серп срезает цветы.

– Я знаю, но я была не одна…

Мама поджимает губы, всем своим видом выказывая презрение к моим подругам.

– В этом-то и проблема…

– Когда мы вместе, с нами ничего не случится, – пытаюсь возразить я.

Кажется, мама меня не слушает. Она быстрым взглядом окидывает всё вокруг. Потом хватает меня за плечи и пристально смотрит в глаза:

– В этих лесах ночью опасно. Ты ещё маленькая…

– Мама, мы уже говорили об этом…

Её глаза сверкают, будто внутри неё закипает буря.

– Видно, недостаточно. Кора, ты же знаешь, на что способны боги…

– Но я твоя дочь, я наследница Деметры. О папе я вообще молчу. Кто посмеет тронуть дочь Зевса!

– О твоём отце… – мама запинается, в её взгляде появляется грусть. – О твоём отце мы уже тоже говорили, Кора. У него столько детей, что он, наверное, и не вспоминает о тебе.

Мне всегда бывает больно слышать эти слова. Мне обидно не за отца, мне обидно за маму. Я не хочу видеть её грустной, никогда.

– Мама, не волнуйся… – говорю я, обнимая её.

Она целует меня в голову и прижимает к себе:

– Ты же знаешь, сколько богов хотят взять тебя в жёны?

– Много, мама, я знаю, но я не хочу замуж…

Мама снова не слышит меня, погрузившись в свои мысли.

– Каждый день объявляется новый жених… – вздыхает она. А потом её губы вдруг растягиваются в широкой улыбке и она заливается весёлым смехом. – Пару дней назад мне пришлось отказать самому царю загробного мира!

– Аиду? – шёпотом спрашиваю я.

– Ему самому.

Я съёживаюсь от одной мысли о нём. Я никогда не видела повелителя подземного царства, но всегда представляла его каким-то жутким и отталкивающим существом. Что ему нужно от меня?

– Не переживай, я ему даже рта не дала раскрыть… – успокаивает меня мама, продолжая весело улыбаться.

– Он приходил к нам? – раздражённо спрашиваю я. Не хочу, чтобы этот тип слонялся по нашему дворцу.

– Да, но у нас была Афродита. Мы начали смеяться, как только его увидели. Он, наверное, понял, что наше веселье связано с ним, и ушёл, не сказав ни слова!

Мне почему-то становится немного жаль его. Боги недолюбливают Аида, вечно подсмеиваются над ним и не хотят иметь ничего общего с его царством. Мне кажется, я вижу презрительный взгляд Афродиты, когда она хохочет вместе с моей матерью, делая вид, что не замечает Аида.

Деметра вздыхает и снова становится серьёзной:

– А вот завтра мы от твоих божественных претендентов так легко не отделаемся.

– Не волнуйся, мама. Мы отвергнем их всех…

– Всех до одного, – повторяет она и, кажется, немного успокаивается.

А я пользуюсь случаем, чтобы сменить тему:

– Кстати, сегодня вечером боги мне не встречались – только люди!

– Вы опять ходили в деревню?

– Да, это было так здорово! – мне хочется ей всё рассказать. – У них там большой двор с прекрасным видом на Этну, кругом светлячки. Они накрыли во дворе стол и устроили настоящий пир! Они не очень богаты, но у них было немного ячменя, и я… ну, я просто посмотрела на ячмень, и его стало больше. Я не знаю, как это получилось…

Мама садится на траву и смотрит на меня весёлыми глазами:

– Молодец, Кора! Ты взрослеешь…

– Наверное. А потом мы танцевали с ними и играли в коттаб. Парфенопа, как всегда, начала мухлевать. Там была девушка в голубом пеплосе…

Мама кивает, но на самом деле не слушает меня. На её лице застыла широкая улыбка, а глаза блестят от гордости и восхищения.

– Я не думаю, что люди должны нас бояться, мама, – заключаю я, очень довольная собой. – Мне кажется, наше предназначение – помогать им. Люди должны чувствовать, что мы здесь, что они не одиноки.

Мамино лицо внезапно темнеет.

– Кора, – шепчет она. – Настанет день, когда люди перестанут верить в богов…

Когда мама заводит такие разговоры, меня охватывает непонятная тревога.

– Но этот день ведь ещё далеко, да?

– Конечно, это будет не скоро. Но рано или поздно люди перестанут заботиться о земле…

Мне кажется, это невозможно. Мама продолжает гладить меня по волосам, а я пытаюсь представить себе мир без нас. А как же наш труд в полях, плодородная земля, приносящая людям столько даров, голубое небо, прозрачный воздух и наши алтари с видом на чистое море?

1.Пер. В. В. Вересаева.

2.Женская верхняя одежда из лёгкой ткани в складках, без рукавов, надевавшаяся поверх туники.

3.В Древней Греции так назывались соревнования на меткость.

4.Древнегреческая широкая чаша.