Читать книгу: «Ген превосходства», страница 3

– Ха, пусть упекут, эти ребятки меня и вытащат, – Буггида беспечно улыбнулся своей беззубой улыбкой и указал пухлыми пальцами на молодую банду за столиком. – Глядишь, еще и памятник поставят за то, что насолил нашей драгоценной верхушке.

Ви лишь теперь обратила внимание на шумную стайку: на каждом из них была красная бандана – у кого-то на лбу, у кого-то на шее, у иных на бедре, на предплечье и прочих местах.

Виви отвела взгляд, продолжив разглядывать стакан.

– Я бы не рассчитывала на этих болванов. Абсолютно не знают, с чем и как борются. Ничего тупее не придумали, кроме как повесить на себя мишень и дразнить ею расу, по генам превосходящую их во многом.

– Ну надо же, а только недавно сама готова была забить на эти различия и отделать одну «превосходную» персону.

Хозяин похрюкивал от ехидного смеха, а Ви тем временем недовольно фыркнула:

– Может, в порыве низменных эмоций и хотела, но мне хватает ума остыть и сопоставить свои шансы против очевидных преимуществ соперника. Чего, увы, не могут сделать эти идиоты. Ни за что бы в жизни не присоединилась к ополченцам.

Буггида беззаботно пожал плечами, мол, как хочешь, дело твое, но Вивиан знала, что таких здравомыслящих, как она, в первом классе становится все меньше.

Чем больше людей болеет и умирает, не увидев за короткую жизнь ничего хорошего, тем больше живых переходит на сторону ополчения, которое представляет собой не структурированную слаженную организацию, а скорее шайку лоботрясов, не желающих свыкнуться с собственной никчемностью и заняться наконец общественно полезным делом.

Ви полагала, что они просто бегут от правды: для людей выше рангом «первичники» – просто паразиты и блохи, годящиеся для удобрения умирающей почвы. Это их роль в эволюционной пищевой цепи, которую они так яростно отрицают. Но отрицание и бессмысленная борьба не изменят никогда этой правды, лишь оттянут неизбежное. Для всех СМЧ не сделаешь, а если и будет хватать на всех, то не все людские организмы пригодны для подобного уникального устройства. Но завязывать спор даже с одним из этих фанатиков было чревато мощной потасовкой, так что Ви старалась вообще не лезть ни к кому со своим мнением, кроме таких вот внезапных бесед с Буггидой.

К середине ночи Вивиан уже не держалась на стуле, все норовила свалиться в сонный обморок, но тяжелый ком в груди, будто камень, не давал ей расслабиться и продохнуть, постоянно напоминая о том, как много возлагаемых на нее надежд обратилось сегодня в пыль. Такая же страшная боль и разочарование, должно быть, преследовали теперь ее отца и сестру. Она отгоняла эти мысли хотя бы до утра, чтобы с новым рассветом приготовиться к следующим насмешкам судьбы. Ей оставалось лишь искренне раскаяться, извиниться перед семьей, отработать оставшиеся смены и отправиться на ликвидацию, так как она не хотела лежать покалеченной дома и напоминать всем, какой обузой стала.

Компания за последним столом понемногу стихла, бо́льшая ее часть свалилась спать, а оставшиеся перешли на странный полупьяный шепот. Ви прижалась щекой к стойке, впервые в жизни ей захотелось рыдать, но красные банданы вдали раздражали, вызывая приступ негодования. Чтобы отвлечься от этой давящей атмосферы и полного упадка сил, Ви обратилась к Буггиде, который сонно и без энтузиазма отмывал пол перед стойкой, на который множество раз за вечер проливали растворы.

– Бу, ты ведь знал мою маму?

– Дитя, что ты лопочешь? Посмотри на себя, совсем опьянела. Вонг уже с ума сошел от беспокойства, наверно. Ступай домой. Пару часов хоть успеешь поспать до смены.

– Бу, ответь. Скажи хоть что-нибудь. Про маму.

Мужчина печально покачал головой, присел за стойку и заговорил мягко, почти ласково:

– Знал ее, конечно. И очень гордился этим. Она была выдающимся человеком.

Вивиан с кряхтеньем и сопением оторвала щеку от стойки и посмотрела прямо на владельца бара:

– Без чипа нечем особо гордиться.

Буггида застыл, и выражение его лица сменилось на грустное и печальное:

– Она и без него была уникальна. Очень умна, энергична, бескорыстна. С сильным иммунитетом, физической выносливостью. Никогда не жаловалась и очень редко отдыхала. Да ты сама это знаешь. Она всех всегда удивляла своим поразительным трудолюбием. Но совсем недолго прожила.

Ви задумчиво уставилась на бежевый фартук хозяина. Смерть мамы… и вправду была неожиданной. Хотя девочка и привыкла, что матери никогда нет рядом, ее полное отсутствие было шоком первое время. А потом это стало нормальным. Очередной несчастный случай на производстве: утечка газа, приведшая к взрыву. Отец после опознания приехал бледный и поседевший, сказал девочкам, что опознавать было практически нечего. Им выплатили символическую компенсацию, которой хватило на покрытие электроэнергии за одну неделю работы капсулы. Жизнь после ухода матери стала сложнее, но Ви не оглядывалась назад и постепенно привыкла жить так, как приходилось. Подробности дела о гибели члена семьи никогда ее не интересовали: что толку тратить время на мертвых, когда оно для живых «первичников» лишь дорогостоящий краткий миг? Но теперь Вивиан чувствовала неуверенность. Детали происшествия являлись конфиденциальной государственной информацией, доступ к которой имели только высшие ранги. Почему члена Сотни так беспокоило, что Ви могла что-то знать?

Из полусонного транса девушку вывели смачная брань и поток ругательств в толпе бунтарей. До стойки доносились их жаркие споры:

– Это твоя кровь дурная, вместе с генами! Долгая синяя вспышка, понятно? Я проверял триллион раз!

– Ты, может, и проверял, а я зато в технике шарю побольше тебя! Меня чуть в инженеры не завербовали, так что я знаю, о чем толкую! Не синий, а голубой!

– Какая, мать его, разница, синий или голубой?! Это к технике никак не относится, дебилы вы конченые!

Стараясь перекричать их гомон и брань, Ви спросила у Буггиды, нахмурившись:

– Что за чушь они несут?

– Обсуждают горячую теорию.

Хозяин встал из-за стойки и вновь принялся намывать пол.

– Теорию? Еще одна легенда в городе зародилась?

– Нет, тут, дитя, дело посерьезнее. Старшие участники ополчения предполагают, что если какое-либо устройство в наших жилищах или заведениях на некоторое время засветится синим, то, значит, на него воздействовали извне. Они называют это глюком, который наверху не предусмотрели. Жутко звучит, конечно, но я бы не удивился, окажись это правдой. Высшие классы любят все контролировать и во все совать свои идеальные носики.

Вивиан не дослушала последнее предложение старого приятеля – ее начало выворачивать прямо на тщательно вымытый пол. Буггида, ругаясь, сумел перекричать даже разбушевавшихся ополченцев, которые поспешили покинуть заведение.

* * *

Вивиан отключилась прямо на полу бара, а проснулась на скамье одного из трех столиков.

Лучи Мьерна⁸, яркого спутника планеты, уже пробивались сквозь мутные тучи и занавески бара. Ви чертыхнулась, выпрямилась и принялась шарить глазами в поисках владельца. Пухлое туловище показалось из-за кладовки, и Ви тут же кинулась к нему:

– Который час?! Я проспала начало смены?

– Ты встала как раз вовремя. Я собирался тебя будить. Смена через полчаса, как раз успеешь дойти. Только зажуй это, – мужчина достал из полки мятную конфету.

Виви приняла ее с благодарностью и поспешила на смену.

* * *

Всю смену перед котлом она проработала как робот – механически, со стеклянным безжизненным взглядом. Руки выполняли норму, а мысли были дома. С отцом и сестрой. Девушка собиралась с духом к вечернему болезненному разговору и взглядам, полным горечи и печали. По крайней мере, она отдаст им все заработанное вплоть до своей ликвидации. Быть может, сумеют продержаться еще половину эвтарка. Разумом Вивиан понимала, что теперь нужно дорожить каждой минутой и все просчитать наперед, поэтому, хотя и предавалась меланхолии и грусти по упущенным возможностям, рациональная часть ее мозга была занята проработкой планов и дальнейших действий, требовавших тщательного рассмотрения и сортировки.

В первую очередь Ви решила записаться на подробный медицинский осмотр, чтобы точно узнать, сколько осталось ее одряхлевшему, увядающему телу. Затем на основании полученных результатов она скорректирует свой рабочий график, возьмет побольше смен, чтобы успеть заработать на жизнь сестре и больному отцу, а потом с чистой совестью отправится на вечный покой, сделав все, что только могло от нее зависеть. Как бы девушка того ни хотела, даже удушающая смена не могла длиться вечно. Двадцать часов, которые раньше ее угнетали и длились подобно эвтонам, в тот день пронеслись мгновенно, и Ви обязана была явиться домой, к семье – завалившая тест, но готовая обеспечить финансовую поддержку – единственное, что сейчас имело значение для их выживания.

После прохождения всех необходимых процедур радиационной защиты Вивиан допустили к внешним уровням предприятия, откуда длинные, металлические черви-туннели вели работников наружу, к жилым районам и железным массивам. На выходе за металлический забор, у пропускного пункта, неприветливый менеджер, выходец из второго класса, вручил Вивиан ее голографический пропуск, на котором появилась одна красная отметка – выговор за вчерашнюю неявку, что существенно отразится на заработке за неделю. Ви угрюмо убрала плоскую голограмму во внешний карман комбинезона и двинулась в сторону дома в едином сером потоке работников большого промышленного концерна.

* * *

Дневной патруль состоял в основном из выходцев второго класса, имеющих права на обучение в Академии гражданского порядка. Выглядели они почти так же, как представители первого класса, за исключением наличия абсолютного здоровья и незаурядных способностей, которые могли проявляться без внедрения чипа. Их естественной средой обитания в районах «первичников» считались людные базарчики, трактиры, таверны, поилки и городские площади, где они по обыкновению вылавливали безработных и бездомных для дальнейшей отправки в Центр гражданской ликвидации.

Их белые плащи с синим кругом посередине – эмблемой второго класса – у «первичников» не вызывали ни страха, ни уважения, лишь легкое раздражение и неприятие. Дневной патруль никогда не контактировал с порядочными гражданами, доставляя проблемы лишь ополченцам, отпетым хулиганам или бомжам. Но в тот вечер Вивиан впервые ощутила ледяной укол страха в области сердца, едва заметив наряд из шести-семи патрульных у нижних уровней жилых стеллажей, по которым она поднималась в свою родную капсулу. Помимо патруля собралась толпа работников, что возвращались домой. Вивиан могла разглядеть на их лицах беспокойство, они перекидывались парой-тройкой фраз и выглядели озадаченно и мрачно.

Девушка не была готова к картине, которую ей пришлось увидеть, едва она оказалась среди людей, которых уже разгоняли патрульные. Глубокий шок и паника охватили ее: на металлических прутьях сидел безногий отец, его волосы были растрепаны, здоровой рукой он хватался за металлический обрубок, полными боли глазами глядя вниз, а над ним нависали суровые стражники из Дневного патруля.

Вивиан очень давно не видела своего отца вне капсулы и никогда раньше не видела подобного выражения скорби на его лице. Неужели она была виновата в этом творившемся ужасе? Девушка, не чувствуя ног и ощущая зудящую боль в сердце, подбежала к отцу, врываясь в кольцо стражников, которые грозно нависали над ним. Она упала на колени и закрыла собой отца, не в силах видеть выражение муки на его лице. Подняв голову вверх, девушка злобно спросила:

– Что вы здесь учинили? Что вы делаете с моим отцом?

Совершенно неожиданно глава семейства, Вонг Фэй, прижал дочку к себе здоровой рукой. Воротник комбинезона Вивиан стал влажным от горьких отцовских слез.

– Виви… Виви… она… наша Лила…

Отца грубо прервал хриплый голос одного из патрульных:

– Вивиан Фэй, благодаря внесенному вкладу в развитие предприятия администрация города решила наказать ваш проступок лишь финансовым взысканием, переводя следующие десять ваших смен на благотворительную основу в поддержку города. Но ваш отец не обладает данной рабочей привилегией, и его проступок будет караться по всей строгости закона.

Вивиан оторвала взгляд от беспомощной седой макушки отца, чья гордыня никогда бы не позволила ему проявить слабость перед членами семьи и уж тем более перед посторонними людьми. Ви ощутила, как внутри нее пробуждается ураган, невозможно было поверить в происходящее. Она рявкнула, не узнавая собственного разъяренного голоса:

– Моя сестра, где она? Где моя сестра?! Что вы сделали с Лилой?!

Патрульные переглянулись между собой, своей неуверенностью и нерешительностью напоминая «первичников», родственных им по генотипу. Но внезапно Вонг Фэй поднял морщинистое лицо, положил ладонь на плечо дочери и печальными старческими глазами, полными слез, которыми некогда оплакивал свою возлюбленную, заглянул в злые и недоверчивые глаза Вивиан. Его тяжелый бас тихо и смиренно произнес:

– Лилы больше нет с нами. Выбросилась с террасы сегодня днем.

Отец с болью смотрел, как младшая дочь сначала отрицательно мотала головой, потом начала дрожать, а затем сжала тонкие губы в подавляемом вопле, полном отчаяния и непонимания. Вонгу хотелось остаться с ней и быть сильным, несломленным человеком, чтобы дочери не пришлось в одиночку сражаться с тоской и скорбью по невосполнимой утрате, чтобы она не запирала себя в клетку из вины и ненависти к себе, к тому, как жестоко и несправедливо отнеслась к ним судьба. Но у него не было права рассчитывать на понимание со стороны закона или помилование, у него не осталось сил и способов бороться за свою семью, он чувствовал, как внезапный ветер пронизал до костей его тело, которое скоро должно было стать прахом. Он вновь прижал к себе дочку здоровой рукой и горько зашептал ей на ухо:

– Мне пришлось выйти за лекарствами и пенсией в ЦОГ⁹, Виви, это было днем, ты ведь знаешь, мог пойти только я, я не знал… Лила не хотела становиться обузой, она не хотела, но я… не мог поверить…

Душа будто заледенела, Вивиан перестала чувствовать свое тело. Кончик носа начал холодеть и стал влажным. Боль ударила под дых. Перед глазами у девушки все поплыло, навернулись самые первые, самые горькие слезы в ее сознательной жизни.

– Что ж, – откашлялся патрульный, что стоял ближе всех к старшему Фэю, – думаю, довольно прощаний. Вонг Фэй, продублируем постановление для вашей дочери, она имеет право знать. Ваш родитель обвиняется в сокрытии несанкционированного ребенка и в связи со своей неспособностью лично отработать положенные рабочие смены направляется с нами в ЦГЛ¹⁰.

Вивиан истошно закричала, вцепившись в отца и озираясь на стражников:

– Нет! У меня больше никого нет, вы не можете так поступить! Прошу вас, я отработаю за него, сколько потребуется, оставьте…

– Несогласие или препятствие аресту может расцениваться как гражданский бунт, мисс Фэй, не стоит…

– Арестуйте меня! Ликвидируйте! Я не буду больше жить! Я не буду работать!

– Придите в себя, мисс Фэй, вы ценный сотрудник предприятия и должны отработать положенные смены. Господина Фэя мы вынуждены забрать.

Двое рослых патрульных буквально вырвали отца из рук Ви, пока двое других держали ее саму и заламывали руки за спину. Вивиан кричала из последних сил, надрывая звонкий голос. Отец беспомощно обмяк в руках патрульных, виновато улыбаясь ей, и шевельнул губами, произнеся: «Прощай». Это было последнее, что видела девушка, прежде чем почувствовала укол транквилизатора в шею.

* * *

Тяжелые веки не поддавались, сколько бы сил она ни прикладывала. Было оглушающе тихо. И пахло до боли знакомо. Прежде чем веки поднялись, Вивиан уже понимала, где находится.

Слабое голубоватое сияние щита встретило ее распахнутые глаза. Сама она лежала на облезлом диванчике в своей капсуле, пустой и холодной. Шея и затылок неприятно ныли. Голова была тяжелой и жутко болела – явные последствия транквилизатора. Похоже, соседи отнесли ее в капсулу, открыв двери с помощью ее зрачка, и уложили на диван. Поднимая голову, девушка больше всего на свете хотела, чтобы все произошедшее оказалось ночным кошмаром, чтобы на соседнем диване по-прежнему видел тревожные сны измученный отец, разочарованно, но стойко принявший проваленное тестирование младшей дочери, а за спиной мирно сопела Лила, приобняв сестренку одной рукой, а второй инстинктивно поглаживая набухший живот. Но капсула была леденяще пустой – только гул щита, редкое потрескивание проводов и жужжание холодильника. И призрачно-бледная брюнетка с мокрыми глазами, сидящая на диване и подавляющая стоны. Вот и все, что осталось от несчастного семейства Фэй, вымершего, как и бесчисленное количество семей первого класса до этого.

Вдруг слабый теплый ветерок наполнил капсулу. Смахнув рукавом жаркие слезы, Ви устремила взгляд в сторону распахнутого окна. За ним начиналась проклятая терраса, с которой открывался вид на затхлый, душный металлический город, мерцавший огнями сварок. «Пойдем внутрь, – часто повторяла сестра, – грязный воздух оседает». Разумеется, Лила корила себя за беременность, ненавидела тот страшный момент в ее жизни, когда никто не смог ее спасти, и как результат ей пришлось стать обузой для родной семьи. Первые ниципцы она всячески изводила себя, сожалея о том, что не решилась отправиться на ликвидацию еще на ранних сроках, дабы облегчить жизнь отцу и сестре. Но постепенно беременность меняла ее: она стала ограждать себя и ребенка от радиации, вредных лучей Мьерна и токсичных паров в воздухе. Она верила и надеялась, что, сохранив ребенка, сможет вместе с ним помочь обществу и семье, воспитает его достойным гражданином, помощником и защитником.

Виви на ватных ногах подошла к окну на террасу. Лила не могла оборвать свою жизнь, воспользовавшись недолгим отсутствием отца и пребыванием сестренки на смене. Она ни за что не поступила бы так с ребенком, не обошлась бы так с отцом, осознавая все последствия ее обнаружения. Лила просто не могла! Слезы вновь заструились по щекам. Она, однако, нашла в себе силы оторваться от окна и повернуться к излучающему красное сияние щиту – железной плите на стене возле отцовского дивана, за которым находился пульт управления капсулой: энергосбережением, отоплением, освещением. Но самое главное – в этом щите хранилась запись с внутренних стен капсулы, которая обновлялась каждые тридцать часов.

Стоя перед металлическим щитом, Виви ощущала, как дрожат руки, и боялась ими пошевелить. Ее переполнял ужас от одной мысли, что могла показать ей система записи происходившего в капсуле. Она почувствовала, как цепенеет все внутри, присела на корточки и жалобно провыла в пустоту:

– Лила… папа…

Девушка никогда не ощущала себя настолько беспомощной, жалкой и одинокой. Как бы невыносимо тяжело ни было, Вивиан понимала – она должна, обязана увидеть своими глазами последние часы жизни сестры. В память о сестре Вивиан должна была найти в себе силы посмотреть на нее в последний раз.

Поднявшись на ноги, она рывком открыла щит. Кнопка проигрывателя мерцала красным, как обычно. Вивиан медленно выдохнула и нажала на нее. Освещение капсулы стало приглушенным. Из щита на стены начало проецироваться изображение. Вивиан встала в центр комнаты и замерла, глядя, как проходили последние записанные часы жителей капсулы.

Звуки не записывались, поэтому было неясно, о чем долго беседовали отец и Лила, сидя на диванчике. Они пообедали. На обоих не было лица. Лила постоянно оглядывалась на электронные часы над дверью в уборную. У Вивиан сжалось сердце: Лила часто так делала, когда ждала конца смены Ви, проверяя, сколько времени осталось до прихода сестры с работы. Затем Лила начала помогать отцу собираться в ЦОГ. Она аккуратно вставила его импланты, стряхнула пылинки с его пиджака и дала в руки трость. Плача, Виви наблюдала за тем, как отец нежно целует дочь в лоб перед выходом. Она улыбается ему своей фирменной нежной улыбкой. Сестра осталась в капсуле одна. Вивиан от страха и боли неосознанно закрыла глаза, но затем заставила себя распахнуть их.

На изображении было видно, как Лила тремя натужными рывками открывает оконную металлическую пластину, по ее щеке бежит одинокая слеза. У Виви слеза синхронно упала со щеки на пол. Лила неуклюже переваливается за окно, придерживая живот, и переходит на террасу. Дальнейшее виднелось смутно, но Виви напрягла зрение и увидела: Лила подошла к самому краю террасы. Ее легкое бежевое платьице развевалось на ветру, как и тонкие длинные волосы. Плечи дрожали. Девушка сделала шаг вперед, и тело пропало из виду.

Вивиан прошептала «нет», наверное, с сотню раз, ударила по кнопке, чтобы прекратить запись, и рухнула на пол. Чувствуя, что задыхается от слез, Ви громко задышала ртом и запустила пальцы в волосы, до боли царапая кожу головы, всхлипывая и прикусывая нижнюю губу. Она не могла заставить себя поверить в кончину родной сестры даже после увиденного собственными глазами.

Почему последние слова, которые она сказала Лиле, были так холодны и небрежны? Почему она не могла быть с Лилой такой же открытой, доброй и любящей, какой та всегда старалась быть? Вместо этого Вивиан всегда лишь осуждала ее, даже когда говорила, что все ошибки прощены и забыты. Это было ложью. В глубине души она никак не могла смириться с тем, что произошло с сестрой и что та не сделала никаких попыток предотвратить все жуткие последствия.

Виви всегда нуждалась в подпитке своего эгоизма, в порыве эгоистичности и озлобленности на жизнь ей постоянно нужно было винить кого-то конкретного в некомфортности и безжалостности внешнего мира, и она бездумно делала из сестры козла отпущения. Она просто не ставила себя на место сестры, не желала представить себе даже частичку того страшного кошмара, который ей пришлось пережить. Лила была достаточно зрелой и жертвенной, чтобы не показывать сестре и отцу, насколько было сильным ее потрясение, насколько плохо ей было от постоянно преследовавшей навязчивой мысли покончить со всем этим, избавиться навсегда от гнетущего чувства вины.

Вивиан же была зла на сестру и недовольна ею, постоянно подливала масла в огонь своим безразличием и скупым, ничтожным подобием сопереживания, выражавшегося в долгих сменах якобы в целях прокормить семью. На самом деле девушка бежала на работу оттого, что не желала принимать сложившуюся в доме ситуацию. Она не была никогда по-настоящему опорой и поддержкой отцу или Лиле. Она не прошла тест, и Лила решила покончить со всем этим. Вивиан рыдала во весь голос, не в силах поверить, что от семьи, которая была не идеальна, но которая была с ней всегда, теперь остались одни руины. Теперь у нее это отняли. Она потеряла всех своих близких и родных. У нее больше нет нежеланного племянника, старшей сестры и волевого отца. У нее нет умной, одаренной матери.

Внезапно всплыла хладнокровная реплика высшего существа Глоуроусаудерса: «Значит, вы были весьма отстранены от своей матери при жизни. А что насчет ее смерти?»

Смерть. Смерть ее матери, затем самоубийство сестры и ликвидация отца. Это все роковая случайность, стечение обстоятельств? Тот взрыв, в который заставили поверить отца и подробности которого всем членам семьи Фэй запретили искать или требовать?

Слезы начали высыхать, Вивиан поднялась на ноги, превозмогая дрожь в коленях. Глаза уставились на красную кнопку, которая всегда должна светиться красным. Но сегодня это было не так.

Заставив себя напрячься, Виви мысленно вернулась в момент своего пробуждения. Открыв глаза, она столкнулась с голубым неярким свечением, исходившим от щита. Но такого быть не должно. Вивиан почувствовала, как начала нервничать, а ладони стали потеть. Она беспокойно зашагала по капсуле туда-сюда, вгрызлась в большой палец. Мозг заработал в безумном ритме, выдавая ей одну страшную гипотезу за другой, распаляя в ней гнев и бешенство.

В их щит проникли, запись изъяли и смонтировали! То, что Виви видела, могло быть сплошным обманом, данные были сфабрикованы и подделаны! Лила не могла сброситься, зная, какое наказание понесет отец, не могла уйти, не поговорив с сестрой после проваленного теста! В каких бы смятенных и растерянных чувствах ни была, Лила всегда думала о других и никогда не зацикливалась на том, чего хотела сама. Она даже сумела полюбить малыша…

Вивиан мотала головой как ненормальная, до крови прокусила подушечку пальца, даже не заметив этого, и прижалась лбом к холодной стене. Резко втянув воздух, она столкнулась лицом к лицу с самым страшным подозрением: все это было подстроено Сотней, чтобы уничтожить семью Фэй. Потому что они могли узнать об Анне Фэй то, чего Сотня не желала оглашать никому из «первичников».

В воспоминаниях Виви возник образ: фиолетово-лиловые глаза с яркой сеткой и голубым неоновым свечением бесчеловечно, безжалостно и грозно смотрели прямо на нее, в идеальных, пропорциональных чертах лица проступало едва уловимое выражение победного превосходства.

Ид'Омантис-Террей Глоуроусаудерс был членом Сотни, явился на тестирование лично и вызвал ее первой на допрос, который попытались выдать за дополнительное собеседование. И вынес свой вердикт, который оказался приговором. Гораздо более страшным и роковым, чем наивная Виви могла предположить в тот момент.

«Даже если от моего вердикта зависит ваша жизнь, мисс Фэй, или чья-нибудь еще, помните, пожалуйста, что все это ничтожно и стоит гораздо меньше, чем спокойствие и порядок в мире и в генах наших соратников и сограждан».

Девушку охватила первобытная ярость, которая взяла верх над ее сознанием: она повалила столик с протяжным рыком, перевернула диван, на котором они спали с Лилой, пнула второй, на котором спал отец, так, что он ударился об стену.

– Будь все проклято! Будь все проклято!

Вивиан кричала, игнорируя настойчивый громкий стук в капсулу.

Бессильно упав на колени, Вивиан тяжело задышала и только тогда отреагировала на шум за электронной дверью. Ви открыла, не пытаясь даже унять гнев или расслабить перекошенные от ярости черты лица. За дверью стоял низкорослый жилистый лысый мужчина, из-за его спины выглядывала жена с черной косой на правом плече.

– Вивиан, позволь посидеть с тобой? Мы слышали шум и понимаем… – гнусаво и обеспокоенно заговорил мужчина, сосед по жилому уровню.

Вивиан не желала никого видеть и слышать. Единственное, что поддерживало в ней жизнь и двигало ею, было намерение отыскать кого-нибудь из ополченцев и разузнать о голубом свечении. Ви должна была разобраться, что именно изменили в записи. Девушка грубо оттолкнула плечом соседей от двери, которая закрылась за ней, и молча ринулась к ступеням.

* * *

Глаза застилала пелена ненависти, девушку трясло от желания выплеснуть весь гнев и отчаяние. Спустившись на нижние ярусы, где уже вовсю кипела ночная жизнь, она решила оставить мысли о поисках ополченцев и изменить первоначально намеченный курс – заявиться прямиком в Центр гражданской ликвидации. Быть может, еще не поздно. А если поздно… Она не успокоится, пока не зальет этот центр кровью или не сожжет все дотла, залив керосином.

Путь к ЦГЛ лежал через толпу на Кварцевой площади, которая всегда пестрила и плащами патруля, и красными банданами сновавших без дела ополченцев. В тени ярусных закутков рыскали безликие и безымянные дилеры в капюшонах, предлагавшие психотропные вещества и нейростимуляторы, якобы способные сравнять организм низших с носителями СМЧ.

Но болезненное желание увидеть горящий ЦГЛ не позволяло Виви отвлечься. Лишь одному искушению она поддалась по дороге: с размаху ударила ногой по вскинутой руке памятника рабочим, погибшим на производстве. На парочку влюбленных «первичников» тут же посыпались ржавые надломленные медные пальцы. Они поспешили встать, но, узрев физиономию взбунтовавшейся Вивиан в паре сантиметров от себя, резко отшатнулись. Парень смачно выругался, чем привлек внимание скучавшего патрульного, который тут же двинулся в их сторону.

Ви, не глядя на реакцию окружающих, принялась изо всех сил пинать и колотить статую по ногам и коленям, чувствуя, как с каждым ударом звереет все больше, и понимая, что не сможет остановиться, пока не раскрошит ее до основания.

Патрульный разглядел дебоширку в самом сердце площади и вызвал подкрепление, проговорив в запястье:

– Диспетчерская, запрашиваю подкрепление на квадрат M12. Зафиксирован акт вандализма, нарушение гражданского порядка. Объект крайне агрессивен. Риск возгорания мятежа и поднятия бунта – семьдесят пять процентов.

Вивиан не замечала, как с разных сторон к ней подступали люди в плащах, обходя толпу, внимание которой было приковано к народному памятнику, символу труда и самоотверженности первого класса. Статую в одиночку методично колотила невысокая щуплая девушка в рабочем комбинезоне. Она обрушивала град ударов и пинков на статую, которая не давала сдачи и никак не реагировала на свирепость Ви. Обломанные пальцы статуи оказались единственным повреждением.

Короткие черные волосы Виви растрепались и кололи глаза, пот проступил на лбу, а статуя все не поддавалась, будто насмехаясь над девушкой. Та замахнулась кулаком и ударила прямо в область паха одного из запечатленных работников, вызвав оглушительный гул по периметру, хруст собственных пальцев и проступившую кровь на костяшках. Девушку откинуло назад, она упала, ободрав правую ладонь. В этот момент ее окружила стража.

– Немедленно прекратите противозаконные действия.

Двое патрульных подошли со спины и заломили руки девушки. Та завопила на всю площадь, отпихнув локтем одного из стражников, а второго ударив затылком в нос. Она ощетинилась и зарычала на всех окружающих, кинувшись на следующего патрульного, схватив его руками за туловище и протаранив им толпу. Он пытался избавиться от железной хватки девушки, но та сжала его будто намертво, толкая, пока стражник не споткнулся о чью-то тележку с бижутерией и не свалился на железную пластину на земле.

Виви, не помня себя от бешенства, села на него верхом и впечатала в лицо кулаком пару раз, один раз промахнувшись. Ее грубо схватили и оттащили от стражника, но она продолжала молотить кулаками по воздуху и дергать ногами в попытке кого-нибудь задеть. Один из патрульных поспешил достать транквилизатор, но его отвлек жуткий визг, который раздался в паре метров от них. И десять-пятнадцать молодых ополченцев в красных банданах кинулась в бой, превращая задержание Ви в настоящую массовую потасовку с представителями правопорядка.

Пятеро сразу же отбросили двоих стражников, державших Вивиан в своих тисках. Оставшиеся четверо патрульных были не в силах управиться со шквалом лютого сопротивления, которое грозило закончиться кровавым мордобоем. Когда ополченцы оттеснили патрульных, прикрыв собой Ви, которая тоже кидалась в драку, запястья патрульных запищали. Запрет на применение бластеров был снят. К темному ремню каждого патрульного под плащом был прикреплен белоснежный продолговатый бластер, стрелявший парализующим зеленым разрядом и умерщвляющим синим.