Читать книгу: «Накорми своих демонов. Практика для разрешения внутренних конфликтов», страница 2

Сара сидела напротив меня и плакала. Я подсела к ней, и она рассказала мне о депрессии, которая ее одолевала. Это и был ее демон, с которым она боролась всю свою жизнь, будучи нежеланным ребенком в семье. Она содрогалась в рыданиях и, казалось, была в полном отчаянии. Я сразу же поняла, что ей необходимо накормить этого демона. Прямо там, трясясь в этом пыльном автобусе, мы начали практику. Я сказала: «Сара, давай попробуем провести эксперимент. Подумай, как будет выглядеть твоя боль, если ты придашь ей форму».

Она закрыла глаза и перенесла свое сознание в тело, обнаружив ощущение тошноты и горя, которое она описала как нечто темное, красновато-фиолетовое, тяжелое и густое. Затем я попросила ее придать всем этим ощущениям живую форму. Она увидела огромного фиолетового монстра с разинутой пастью, которая находилась там, где должен быть живот. Этот монстр хотел поглотить ее. Тогда я сказала: «Давай попробуем найти истинную потребность, которая лежит в основе того, что хочет этот монстр». Сара спросила его, что ему было нужно. Он хотел, чтобы Сара перестала от него убегать. Если она прекратит эти попытки, то он почувствует любовь и принятие. Затем я попросила Сару представить, как ее тело растворяется в нектаре любви и как демон поглощает этот нектар.

Сара перестала рыдать и затихла. Через некоторое время она сказала: «Когда я кормила его, он становился все меньше и меньше. Не понимаю, как это произошло, но он исчез». Насладившись моментом, она сказала: «Мой разум оказался в мирном пространстве, которое я считала невозможным. Но я не знаю, как это произошло». Через несколько месяцев после того, как мы вернулись домой, Сара подробно описала этот опыт. Она сказала: «Та поездка была самым сложным физическим и эмоциональным событием, которое я когда-либо переживала. По своей природе я одиночка. Мне было сложно находиться в большой группе, ведь ты была единственным человеком, которого я знала до того, как отправилась в это паломничество. В тот день в автобусе я достигла определенной точки и поняла, что если не смогу жить с собой, то умру. Тогда вся моя боль сошлась в одно целое – боль в голове, вызванная высотой; боль в сердце, вызванная моими ужасными детскими травмами; боль от всего, что я видела в Тибете. Вся эта боль была слишком сильной. Когда я накормила своего демона боли и печали, мне удалось выйти из этого совершенно новым человеком. Я почувствовала, что переродилась».

В опыте Сары интересно то, что это был не просто кратковременный сдвиг. Она сказала, что боль, которая сопровождала ее на протяжении всей жизни, так и не вернулась к ней. Конечно, кормление демонов не всегда способно освободить от боли за один сеанс – обычно для этого требуется серия встреч. Но в случае Сары хватило всего одной. Истории Ганди, Мачиг и Сары доказывают существование альтернативы мифу о Геракле, который сражался с демонами. Надеюсь, что их сострадание и бесстрашие вдохновят вас на то, чтобы встретиться со своими демонами, накормить их и превратить в своих союзников.

2. Практика

 
Вначале йогин ощущает, что его ум
Низвергается, как водопад;
В середине пути, подобно Ганге,
Он спокоен и тих,
В конце – это огромный безбрежный океан,
В котором Свет Сына
И Свет Матери сливаются Воедино.
 

(пер. Т. Данилевича)

Тилопа (988–1069)

Я никогда не забуду тот день, когда впервые стала свидетелем практики «чод». В 1973 году мне было двадцать пять лет. Я вернулась в Индию к своим тибетским учителям после года, проведенного в Соединенных Штатах. До этого на протяжении трех с половиной лет я уже служила в качестве монахини тибетского буддизма. Именно тогда и начался мой великий переход.

Я была счастливой монахиней и все же твердо решила, что хочу следовать духовному пути без бритой головы, ряс и обетов, которые отделяли меня от западного общества. Я вернула все свои обеты доброму и уважаемому ламе, который рекомендовал мне посвятить свои заслуги, накопленные за время монашеской жизни, другим людям. Он также посоветовал выполнять очищающие практики, которые помогли мне справиться с препятствиями, возникавшими из-за нарушения моих обязательств. Я начала практиковать их, когда поселилась в хижине в предгорьях Гималаев, в районе долины Куллу, недалеко от города Манали. Это была небольшая коммуна, где жили мой учитель медитации Афо Ринпоче, его жена и четверо детей, а также группа монахов и йогов.

Манали был последней остановкой перед перевалом Ротанг – воротами в гималайское королевство Лахул. От главной дороги, которую можно было узнать по чайным лавкам, хозяйственным и продуктовым магазинам, закусочным и торговцам тканями, тянулась сеть грязных улиц и деревянных лавок. Там не было ни одного отеля. Мне удалось найти только потрепанное почтовое отделение. В нескольких километрах вверх по реке, на крутом склоне холма и находилась коммуна Афо Ринпоче.

Люди, которые жили в Манали, были похожи на сказочных персонажей. Женщины укутывались в одеяла ручной работы, подпоясанные веревкой и заколотые огромной английской булавкой на плече. Головы они покрывали яркими вишнево-красными хлопковыми шарфами, которые завязывали сзади под волосами. Мужчины носили обувь ручной работы и тонкие хлопковые брюки. На них были туники до колен, подпоясанные войлочной веревкой. В долине Куллу выращивали красный рис, яблоки и сливы. Люди жили за счет дохода от продажи этих культур.

Я снимала небольшой домик недалеко от жилища Афо Ринпоче. Мою хижину окружали крытые веранды, поэтому в любую погоду я могла медитировать на улице. С крыльца открывался прекрасный вид на сады, расположенные на другом берегу реки. Над садами возвышались хвойные леса, которые сменялись сверкающими снежными вершинами Гималаев.

Однажды днем, когда после обеда я отдыхала в своей хижине, до меня донеслось радостное пение. Начиналась буря, и низкие темные облака плыли вниз по долине от перевала Ротанг. Ветер волновал склон холма желто-зеленого цвета, который находился напротив каскадного ручья, протекающего прямо под моей хижиной. На этом холме я увидела девочку лет четырнадцати, одетую в традиционное розовое платье-одеяло. Она не знала, что ее кто-то видит, и пела во весь голос, пританцовывая и кружась среди коров, которых пасла.

Полюбовавшись этой картиной, я спустилась по тропинке через яблоневый сад к дому Афо Ринпоче, чтобы задать ему несколько вопросов касательно моей практики медитации. Я вошла в каменный дом учителя за несколько минут до того, как разразилась буря. Ринпоче находился наверху в угловой комнате с видом на двор и склон холма. Он недавно перевез сюда свою семью после вынужденного отъезда из Тибета. Ему было немного за пятьдесят. Он был все еще красив, с тонкими усиками, короткими седыми волосами и широкой улыбкой с ровными и белыми зубами. На нем всегда было несколько слоев выцветших хлопчатобумажных рубашек разных оттенков красного и оранжевого цветов. Он надевал их поверх длинного коричневого халата, завязанного на талии тканым поясом из красного шелка. Ринпоче сидел на своей кровати, скрестив ноги и опираясь на подушки, расставленные вдоль стены. Перпендикулярно его кровати была расположена еще одна, покрытая ковром.

На столе рядом с ним я увидела изящную тибетскую чашку для чая с серебряной крышкой, благодаря которой чай долгое время оставался горячим. Возле чашки стоял голубой китайский термос и лежали тибетские тексты. У одной из стен комнаты находился шкаф со святыней. Ринпоче жестом пригласил меня сесть на соседнюю кровать. У противоположной стены был разложен ковер, на котором сидел тибетец.

Мужчина, который пришел с визитом к Ринпоче, оказался беженцем. На нем были рваные шерстяные штаны и серая рубашка без пуговиц. У него был измученный вид. Он пожаловался Ринпоче на свое плохое здоровье и попросил его о помощи. Снаружи барабанил дождь, а мы втроем сидели в уютной комнате и пили сладкий чай, который из китайского термоса наливала нам жена Ринпоче, Ургьен Чодрон, которую в коммуне называли Амалой. Ринпоче внимательно слушал своего гостя. Было видно, что история мужчины его обеспокоила. В конце концов, он попросил нас обоих вернуться к нему этим же вечером.

Мне всегда было интересно, догадывался ли Ринпоче о моей связи с предстоящей церемонией. В любом случае тем вечером я взяла свой старенький китайский фонарик и под дождем спустилась вниз по грязной дорожке, ведущей от моего дома к жилищу Ринпоче. Оказавшись на месте, я услышала ритмичные звуки барабанов и колокольчиков. Идя на звук, я нашла темную лестницу в конце коридора и увидела свет, пробивающийся из-под занавески алтарной комнаты. Внутри находилась группа монахов, облаченных в бордовые одежды. Все они сидели вокруг тибетца, который неподвижно лежал на полу с закрытыми глазами. У каждого монаха в левой руке был тибетский колокольчик, а в правой – барабан. Монахи пели, и было видно, что все они пребывали в состоянии глубокой концентрации. Я осторожно села у них за спинами и наслаждалась пением, которое то поднималось, то опускалось, а иногда прерывалось звуками ганлина, колокольчиков и барабанов. Сидя там, на краю их круга, в приглушенном свете я чувствовала глубокую тоску, причину которой никак не могла понять. Что это было – воспоминание или призыв к чему-то новому?

По окончании практики тибетец встал, встряхнулся, а на его лице появилась мягкая улыбка. Он сделал небольшие подношения монахам и ушел. Поднимаясь на холм к своей хижине, я думала о буре и той молодой девушке, которая танцевала и пела здесь днем. Мне казалось, будто она сообщала мне о чем-то новом, что вот-вот должно было появиться в моей жизни. Я знала, что меня звала эта практика. Той ночью я легла спать в свой спальный мешок в цветочек под звуки дождя, бьющего по жестяной крыше моей хижины, и звуки барабанов, отзывающиеся в моем сердце.

На следующий день я снова навестила Ринпоче. Мы пили чай, когда в дверях его комнаты появился тот самый тибетец. Мужчина заметно преобразился. Он выглядел сияющим и здоровым, а его глаза блестели, чего не было накануне. Он поблагодарил Ринпоче и присоединился к нашему чаепитию. Когда он ушел, я спросила Ринпоче: «Что за практику вы проводили вчера вечером?» И он ответил мне, что это была практика «чод».

Данный термин не был для меня чем-то новым. Я читала о практике «чод» в книге про тибетскую йогу и медитацию. Мне было интересно, смогу ли я ее изучить. И Ринпоче сразу же ответил утвердительно, как будто ожидал этого вопроса. Он добавил, что моим учителем станет Геген Кхьенце – опытный монах, который был инструктором в центре Ринпоче. Я должна была научиться играть на барабане правой рукой и звонить в колокольчик левой, а также мне предстояло обучиться игре на ганлине. Жена Афо Ринпоче любезно одолжила мне свой барабан для практики. Каждый день у меня и Пола, моего знакомого из Нидерландов, были уроки с Гегеном. Пол учился у Афо Ринпоче и других лам с тех пор, как я впервые встретила его четыре года назад в Нидерландах, как раз перед его отъездом в Индию.

У барабана для практики «чод» есть две палочки с шариками на концах, которые выполнены из ткани или бусин, обернутых тканью. Они свисают по обе стороны барабана, диаметр которого составляет около тридцати сантиметров. Барабан необходимо держать в вертикальном положении и поворачивать сильным движением запястья, чтобы палочки одновременно ударяли по его противоположным сторонам. Геген объяснил нам, что этот барабан символизирует неразрывный процесс существования и нирваны, надежд и страхов, богов и демонов.

Струны, на которых висели палочки, постоянно запутывались, и я отчаялась когда-либо научиться игре на этом инструменте. Геген смеялся и настойчиво просил попробовать еще раз. У меня начала болеть рука, я ругалась на свой барабан за то, что он никак не поддавался, но продолжала пытаться и в конце концов освоилась. Потом у меня получилось ударять в колокольчик левой рукой. Делать и то, и другое одновременно было похоже на тщетные попытки постукивать себя по голове и при этом гладить живот.

Геген говорил, что звук колокольчика олицетворяет пустоту и женскую мудрость. Откинувшись назад и сильно прищурившись, он сказал: «Все твердое на самом деле только кажется таковым. Нет ничего, что имело бы существенную природу. То, что для нас реально, похоже на то, что мы видим во сне». Затем он улыбнулся своей беззубой улыбкой, посмотрел на нас и кивнул: «Что, попробуем еще раз?»

Пока мы овладевали навыками практики «чод», между мной и Полом разгорелся роман, начало которому было положено еще во время нашей четырехлетней переписки, когда я была монахиней. Так я перестала быть одинокой.

У меня было огромное желание как можно глубже понять практику «чод», и я с головой бросилась в ее изучение. Однако к концу той весны я забеременела, и мы решили вернуться в Соединенные Штаты через Голландию. Наша свадьба была в Дели, после чего мы навестили моих родителей в Нью-Гемпшире и поселились в небольшом домике на острове Вашон, недалеко от Сиэтла. Именно там мы основали небольшой буддийский центр для медитации. В течение следующих нескольких лет я родила двух дочерей с разницей всего в семнадцать месяцев. Большую часть времени мой барабан для практики «чод» висел на стене, собирая пыль. Я же привыкала к бессонным ночам, заботясь о двух прекрасных девочках, которых мы назвали Шераб и Алока.

Через четыре года мой брак распался. А два года спустя я вышла замуж за итальянского режиссера-документалиста и переехала в Италию. В 1980 году в прекрасном городе Рим на свет появились наши близнецы. Они родились немного раньше срока и оба весили больше двух с половиной килограмм. После трех недель, проведенных в больнице, мы все вместе смогли вернуться домой. Мальчик получил имя Костанцо (сокращенно Кос), а девочку мы назвали Кьярой. Так я стала матерью четырех детей, старшей из которых не было и шести лет. Все свое время я уделяла детям, но мне все равно удалось найти ритм своей жизни. Тогда казалось, будто все начинает постепенно налаживаться.

Рано утром 1 июня 1980 года я вылезла из-под одеяла и через ванную прошаркала в соседнюю комнату, чтобы проверить близнецов. Маленький Кос не спал. Я поцеловала его, сменила подгузник и взяла на руки, чтобы покормить. Его сестра Кьяра продолжала мирно спать в своей маленькой голубой кроватке. Я была рада, что мне не нужно кормить их одновременно.

Моя грудь набухла от молока, а спина болела. Я сидела в кресле и кормила Коса. В какой-то момент я взглянула на Кьяру в ее маленькой кроватке. Она лежала на животике, в своей любимой позе, но была слишком тихой. Положив Коса в его кроватку, я подошла к Кьяре. Мне показалось, что она не дышит. Холодный ужас пронзил меня, когда я наклонилась, чтобы ее поднять. Она лежала, повернув голову набок. Ее лицо было слегка фиолетовым в области глаз, а из носа текла струйка запекшейся крови. Ее тело было немного жестким и казалось легче, чем обычно. Я закричала, чтобы позвать мужа. Он прибежал на мои крики, и я тут же сообщила ему о том, что Кьяра мертва. Он выхватил ее из моих рук и простонал: «Нет, нет, нет», тщетно пытаясь заставить ее дышать. Я знала, что Кьяры больше нет с нами, но мы все равно помчались в больницу в надежде на то, что ее еще можно спасти.

Это случилось ранним весенним утром. Мы ехали по узкой пустой дороге, и я думала: «Произошло то, что нельзя повернуть вспять. Уже ничего не исправишь. Все меняется, и я не могу это остановить». Мое будущее стало размытым, как акварель под каплями дождя. Странно, но тогда я была спокойна. Буквально выплыв из машины, я начала замечать несущественные детали – раскрывающиеся бутоны цветов и кошку, бежавшую вдоль изгороди. Затем меня накрыло волной эмоций. Горе, страх, чувство вины и пронизанные болью воспоминания о Кьяре, ее крошечном тельце, сладко пахнущей коже и милой улыбке. Была ли я виновата в ее смерти? Могла ли я это предотвратить? Кьяра всегда была бледнее и меньше своего брата. Я чувствовала, что с ней что-то не так, но педиатр уверял, что все в порядке.

Теперь я сидела на переднем сиденье машины, держа на руках Кьяру, завернутую в клетчатое одеяло, которое я сама сшила для нее. Шераб и Алока сидели на заднем сиденье с малышом Косом, плакали и звали Кьяру. На итальянском языке ее имя обозначает «ясность». В тот момент я больше всего нуждалась в ясности.

Молодой врач, который встретил нас в больнице, курил сигарету. Мы проследовали за ним в смотровой кабинет, где он небрежно сообщил о том, что Кьяра мертва. «È morta». Она умерла от синдрома внезапной детской смерти (СВДС). Врач объяснил, такая смерть – это вполне обычное дело. За последние несколько месяцев они зарегистрировали несколько детских смертей подобного рода. Причина неизвестна. Это просто произошло – самый большой страх каждой матери.

После смерти Кьяры у меня началась депрессия. Я подвергала сомнению все – свой брак, жизненный путь и каждое решение, которое принимала до этого момента. У меня все болело, и я чувствовала себя абсолютно потерянной. Меня преследовало чувство вины, хотя все вокруг пытались убедить меня в том, что я не виновата в случившемся.

Когда у меня, наконец, получилось нащупать якорь и отыскать надежду во всей этой темноте, я захотела узнать истории буддийских женщин. Вся буддийская литература, которую я изучала, рассказывала истории просветленных мужчин. Будучи убитой горем матерью троих маленьких детей, я нуждалась в женских историях. Как поступали эти женщины, оказавшись на таких же жизненных перекрестках? Мне было известно только то, что Мачиг Лабдрон – основательница практики «чод» – была женщиной, больше я ничего о ней не знала. Так я начала изучать биографию Мачиг и истории других тибетских женщин-учителей, пытаясь найти в них ответы на свои вопросы.

Тем летом мы были на ретрите с Намкаем Норбу Ринпоче – тибетским ламой, который жил в Италии. Я помню, как он проводил практику «чод». Сначала мы визуализировали Мачиг Лабдрон в виде молодой белой дакини (женское воплощение мудрости). Обычно мы выполняли практику один раз, но в ту ночь он повторял ее снова и снова.

Было уже далеко за полночь, когда вместо молодой дакини мне явилась старая женщина, выходящая из могилы. У нее были длинные седые волосы. Обнаженная, с отвислыми грудями и темно-золотистой кожей, она остановилась прямо передо мной и пристально на меня посмотрела. Та женщина оставалась там до самого конца практики. После этого я почувствовала значительный сдвиг. Этой же ночью мне приснился сон, в котором я пыталась добраться до холма Сваямбху, который находится в Катманду. Сам термин «сваямбху» обозначает «самореализация». На этом холме находится известный храм, где содержится множество реликвий. Я жила там в первые дни своей монашеской жизни. И вот, каждую ночь в течение недели я видела одни и те же сны с небольшими вариациями. Во сне я должна была отправиться в Сваямбху, но мне постоянно что-то мешало.

После этих снов я решила уехать в Непал в поисках истории о женщинах-ламах. Оставив детей и мужа, я уехала в долгое путешествие по Непалу. Добравшись до места, я медленно поднялась по длинной лестнице, которая привела меня на вершину холма, где находится храм Сваямбху. Как только я достигла последней ступеньки, передо мной оказался Гьялву – монах, с которым я познакомилась еще во время первого приезда в Непал в возрасте девятнадцати лет. Он стал мне самым близким другом, когда я была монахиней и жила в крошечной комнатке. Гьялва стоял наверху лестницы и будто ждал меня. От улыбки морщинки в уголках его глаз стали еще глубже. Он поприветствовал меня и провел вниз по узкой лестнице в свою комнату. Гьялва налил мне чашку чая и предложил жареное во фритюре печенье, которое было приготовлено на тибетский Новый год. Я пила дымящийся чай из деревянной чашки и рассказывала ему о смерти Кьяры и моих поисках историй о великих тибетских женщинах-учителях. Я видела, как загорелись его глаза. Он взобрался на кровать и достал с верхней полки толстый тибетский текст, сказав: «Это биография Мачиг Лабдрон». Мое тело покрылось мурашками, когда он протянул мне книгу, переплет которой был обтянут оранжевой тканью. Я поинтересовалась, можем ли мы вместе перевести эту биографию, и он сказал: «Да, конечно. Приходи через пару дней».

Весь текст назывался «Преобразование совокупностей в пищу, иллюстрирующее смысл чод». Первые две главы были написаны Намхой Гьялцена и носили название «Удивительная жизнь Мачиг Лабдрон». Заручившись помощью монаха, который знал английский, и местного ламы, я каждый день переводила историю Мачиг. Так у меня появилось чувство, будто я нахожу нить, которая обязательно поможет мне выбраться из замешательства. Мачиг учила кормить наших внутренних демонов, вместо того чтобы сражаться с ними. Тогда я еще не понимала, как это можно применить к моей жизни, но семена ее учений уже были посеяны.

С этого момента Мачиг стала для меня маяком в поисках мудрости этого сложного мира. Ее истории помогли мне открыть видение женского потенциала, а учения «чод» стали ключом к тому, чтобы выкарабкаться из тьмы, в которой я оказалась. Со временем я начала понимать природу демонов и необходимость их подкармливать. Я узнала, что в одиннадцатом веке Мачиг была вундеркиндом, о котором знали почти все в Тибете. Это было время великого возрождения буддизма. В юности она жила как монахиня, став известной чтицей «Сутры совершенной мудрости». Считалось, что чтение сутры благословляет дома и приносит удачу семье.

По мере взросления Мачиг училась как у индийских, так и у тибетских мудрецов. У нее был богатый опыт, частью которого стало ее предложение своего тела в качестве пищи атакующей армии монстров. Когда ей было двадцать, она оставила монашескую жизнь, чтобы жить с индийским йогином Топабхадрой, которому она подарила троих детей. После замужества Мачиг подверглась критике со стороны общественности за то, что стала «падшей» монахиней. Ее семье пришлось переехать в другой район Тибета. Однако через некоторое время она снова почувствовала, что должна вернуться к своим учителям и сделать свою практику более совершенной. Так она оставила детей с отцом и вернулась к жизни странствующей йогини. Во время ретрита в горной пещере она получила уроки от женщины-будды, которую звали Тара. Это подтолкнуло ее разработать собственные учения о том, как предложить свое тело демонам в качестве пищи. Все это и привело ее к известному учению «чод».

Когда Мачиг было сорок лет, ее учения распространились по всему Тибету, а слухи о ее мудрости достигли Индии. О ней узнали буддийские патриархи, которые удивились тому, что кто-то проповедует свои учения не в Индии, а в Тибете. В те времена буддийское богословие распространялось исключительно из Индии в Тибет, а не наоборот. В результате Мачиг и ее учения вызвали настоящий переполох среди высших чинов индийского буддизма. Делегация ученых отправилась в Тибет для того, чтобы бросить Мачиг вызов. Когда во время дебатов она одержала победу, ее слава распространилась еще дальше. Мачиг не просто показала свои знания, но и продемонстрировала истинное понимание природы ума. Ее дети последовали учениям матери, которые стали единственной буддийской линией в Тибете, основанной женщиной.

История Мачиг и биографии пяти тибетских женщин-мистиков, которые я нашла впоследствии, стали темой моей первой книги «Women of wisdom». После смерти Кьяры я пребывала в постоянном хаосе. Изучение этих биографий превратилось для меня в поиск следов на огромном заснеженном поле. Пройдя по этим следам, я постепенно обрела свой путь.