– Им больно, лишь когда в них швыряют брёвна. Ничего меньше они не почувствуют. Я лично брёвна эти игнорирую, будучи нисколечко ими не задет. Слишком уж сложно пушинке быть подбитой бревном. Всё равно что пальцем пытаться раздавить инфузорию-туфельку. Другое дело – ворсинки. Микроскопические лезвия! Вы и не ведаете об их существовании! В то время как меня они полосуют, точно кнуты. Брёвна, стоит сознаться, всё-таки тоже калечат таких, как я. Занозами!

Двое приятелей наблюдали церемонию венчания индюшачьего семейства. Пернатые навзрыд кудахтали над разукрашенной косоглазой невестой.

– Видишь, экое бревно их проняло! Выбило-таки слезинку! А мне рыдать хочется, глядя на их отвратительные слёзы. Занозами их слёз исколот я… Недавно я был в этом же костёле на службе с органным сопровождением. И вдруг меня начало трясти на арии Пахельбеля. Она просто вытряхивала из меня слезу за слезой! Обычно я до последнего, что есть сил сопротивляюсь взволновавшемуся морю подступающих слёз. Лишь сильный шторм бы одолел меня, пробив плотину век и хлынув из глаз! А в этот раз, едва волна коснулась края, я тут же ей позволил выплеснуться на свободу. И поплатился я за это, Хорей Иваныч! Ведь я так никогда и не узнаю, насколько глубоко мог пробить меня Пахельбель, не выпускаемый из глаз! Я не дал этому борцу одолеть меня – сдался ещё до боя! Срубил цветок, не дав ему расцвести. Обесценил. Продешевил! Нужно было держать чувство под семью замками всеми дьявольскими силами! Оно должно было продавить дно моего сознания, заполонить все щели моей души, прежде чем прорвать плотину век! Я должен был давить его, втоптать как можно глубже – пусть покажет, из какой грязи сможет оно вырваться! Чем ниже дно оно отыщет, тем глубже и вонзит в меня свой меч навеки! Но я так никогда и не узнаю ему цену… Я не испытал его. Как воин должен познавать себя в борьбе, так чувство должно испытывать себя! Лишь сквозь толщину прорванной плотины оно узнает себе цену! Но лучше бы ему не вырываться вовсе… Застыть во мне подводною рекой, без света заточённой в духе! Так чувство крепнет, как вино, и будет сочиться потихоньку из глубин – всё слаще с каждым годом!

***

Рассыпавшийся по полу подгнивший виноград – точно в ярости сорванное с плеч ожерелье. Свеча, ссутулившаяся над кофе. Распахнутые обёртки шоколадных плиток напоминали убитых птиц. Салфетки, скомканные в розы. Объедки от обеда должны напоминать этюды! Так считала Жанна.

Люсьен!

Люсьен! Люсьен!

Ты должен понять меня, слышишь? Если не ты, то я рискую так и остаться единственной во всём мире… Сумасшедшей!

О, эти тошнотворные нравы, Лю! Отчего же они меня так губят?

Эти брыдкие ценности убивают писателя. Щёголи нынче ведут себя по последней моде – читают! Нынче модно читать! Ты слышишь меня?! Необходимо прочесть как можно больше книг! Залпом! И неважно им совершенно хоть сколько-нибудь углубиться в прочтённое! Сожрать мешок пирожных гадкими прожорливыми губами! А потом плеваться жирными крошками – броскими цитатами в тёмную публику! Что говорит об абсолютном НЕПОЗНАНИИ и НЕПОНИМАНИИ этих цитат – выдранных из густого меха клочков! Звонких и поражающих звоном своим бездумные сердца! Бессмысленных словечек – уже без мысли, заключённой в целой книге!

Но ведь нельзя ломать жизнь каждую неделю… Верно? Верно, Лю?!

Каждую страницу я прочитываю и пережёвываю четыре раза!

Перво-наперво я жадно впиваюсь в тонкую кожу сказанного – простой порядок слов. Затем вонзаюсь в мясо потаённой сути, прожёвывая и выискивая в жилах все возможные иносказания, ища, к чему же ведут эти жилы. В третий раз я вгрызаюсь в кость. Я ломаю стену между собой и Автором. В этот миг я сама становлюсь этим Автором! Я понимаю всё сказанное им изнутри! Чую по Его спине скользящий трепет. Слышу Его звонкое дыхание… Тихую безмерную любовь к своим словам!

И напоследок я присасываюсь к мозгу в кости и выпиваю всё без жалкого остатка! Я отдаю в залог свой дух Писателю перед прочтением. И Он кладёт его на дно написанного. И, сквозь строки раскопав его опять, я возвращаю себе дух свой, до отвала напитанный гружённым сверху знанием! Дойдя до дна строки и вызволив свой дух из-под неё, я вновь становлюсь собой, а не Автором! И, будучи уже собой и с головой своей, решаю наконец, в чём я всецело солидарна с Ним и против чего неистовствую, протестую! За что я обнимаю всеми силами Его! И за что тут же шлю Ему пощёчину…

Вот так я точно силой продавила книгу чрез лезвия своих мозгов и без устали перетираю её, пока та не будет в клочья!

Ещё и ещё, снова и снова – так, чтобы безжалостный песок и едкие осколки книги беспощадно гнули лезвия! Это настоящая битва разума и знания!

Так книга, перетёртая в пыль, вживается в мои клетки и будто перестаёт существовать. Кто в ней был? О чём была она? Ни имён, ни ясной череды событий! Будто бы и зря читала.

Но нет! Ведь мозг после подобной пытки уже не будет прежним никогда… Он теперь изогнут и заточен книгой, его извилины всё больше скрючены и обросли упругим мускулом. Но главное – прах книги, плодородная земля на дне моего разума даёт извилинам вырасти в новое пространство! Изогнуться в ещё больших измерениях! Взгляд мой, как и прежде, видит тот же мир подле себя, с одним различием лишь: мир стал на одно пространство больше. Люди стали полные – я вижу сотни граней их! Скрытых от меня доселе – в прежнем, ещё тесном пространстве моего черепа…

Так всего одной – тщательно отобранной, как любовник, книгой – я ломаю свою жизнь.

Но нельзя ломать жизнь каждую неделю…

Стыдно не знать! Стыдно не читать?! И что с того, что все они прочли по тысяче книг? И что из них они узнали? Сколько выжали?!

Что с того, что ты зовёшь друзьями сотню гениев и помнишь их по именам и отчествам?!

Нельзя же любить всех великих! Каждому быть лучшим другом! Нельзя быть лучшим другом тысячам! Невозможно лежать в одной постели с Тысячью – пусть и Великой – и каждого любить! А если не любить, так для чего читать?!

Я голая неделями, годами трусь с Великим, пока он не вживится в мою плоть! Читая книгу, я неделями беседую с Возлюбленным в сокрытой ото всех постели… А что они? Что они?! Лишь наскоро треплются с сотнями Великих в переулках как с прохожими?

Чем больше Лиц и их Творений любишь, тем меньше любишь каждого из них…

Невыносимо – всякого пустить в своё нутро! И приютить на глубине…

Нельзя же любить все симфонии разом, иначе у тебя нет характера! Нет вкуса, чёрт возьми, раз всё тебе одно и то же!