Но лишь тот, кто сумеет узреть прекрасное, перепачканное ужасным, признать ещё не признанное, – только тот по-настоящему видит и прекрасное в прекрасном.

Моя тётушка была социопаткой. Мне отчего-то кажется, что такое генетическое наследство имеет нрав делать ход конём: от тётушек – к племянницам. Как думаешь, мог этот дарёный прискакать ко мне?

Я люблю! Я беспощадно люблю всех людей на нашей планете! Беда лишь в том, что их всего-то сотня-другая. Да ещё и в том, что даже среди этой пары сотен любимых мной людей добрую половину я добросовестно ненавижу…

Как ты – ненавидишь Алигьери.

Твоя БЖА

ЧП

– А не забросить бы нам твою новеллу на премию, а, Жанн? – Жан Палыч оторвал глаза от Жанниной писанины. – Вот только опоздали мы: нужна каракуля от цензора, а приём заявок закончат в понедельник. Есть тут у нас один ЧП – честный правитель. Граф Котлетов – джентльмен очень порядочный. В воскресенье у него законный выходной, но он тебя примет дома. Я попрошу.

Хороший человек научит плохому, но плохого не посоветует.

Граф Котлетов

На пороге скромного каменного домика Жанну встретил интеллигентный серый кот в очках и синем халате.

– Проходите, Жанна.

Граф Котлетов пригласил ежиху за круглый столик, где уже испарялся горячий чайный сервиз. Сам он сел напротив и налил Жанне чай.

Жанна оглядела дом изнутри, описав своим носом огромный круг: высоченный потолок, потёртая мебель, чистый и опрятный беспорядок. Гостиную, столовую с чайным столиком и кабинет разделяли метровые стопки из старых книг; книжные стены встречались здесь всюду, с кучей занятных вещиц на них: ящики с пластинками, фамильные фотоальбомы с полуторавековой историей и бессчётное количество исторически по-настоящему ценных сувениров. На стенах висели чёрно-белые фотографии, на которых граф стоял в обнимку с выдающимися учёными, композиторами и лётчиками. А к углу рабочего стола был прислонён ещё тёпленький после игры контрабас.

Граф Котлетов жил в полном духовном достатке. Однако Жанна не выдержала:

– Я наверняка буду стотысячной, кто спросит…

– Где мои богатства? Их нет за ненадобностью. Но признаюсь, что я не раз был озадачен сложным выбором… Заниматься государственными делами – мой долг по наследству. Бывало, сидишь в кабинете, а тебе секретарь бумажонку суёт на стол: «Приказ. Стащить столько-то». «Артём Тимофеевич, семь начальников уже подписали, недостаёт только вашего одобрения!» Я разворачивал несчастный листок с приказом обратно, в сторону дверей, и ничего, разумеется, не подписывал. И ждал эксплозию. Долго возвращать пустые бумажки мне не пришлось. Потому я сместился в сторонку – в искусство. Здесь кража – дело добровольное.

Граф отхлебнул из чашки.

– Скажи-ка, Жанн, как ты относишься к подхалимам?

– С отвращением!

– Вот именно! Знаешь, отчего я терпеть не могу подхалимов? Почему они, чёрт возьми, приводят меня в бешенство? Да потому что они оскорбляют моё достоинство и самолюбие! Тот, кто лижет пятку, бесспорно, унижается. Но только если сама пятка не чиста! А если пятка совершенна, унижен тот, кто свою честную пятку позволил облизать липкому льстивому языку! Достоинство не велит мне нагибаться к перепачканным стопам. Оно же ещё больше брезгует вступать в болото грязных ртов! Воровать у умных не позволяет совесть. У глупых – гордость! Так и живу в нищете. – Лукаво улыбнулся Котлетов, оглядев своё царство. – Давай сюда свою заявку.

Жанна протянула листок. Граф Котлетов достал из кармана халата фамильное перо и расписался.

– Вы даже не прочтёте мою новеллу?

– Раз сам Бобровский попросил, значит, она, бесспорно, стоящая. Прочту за ужином – исключительно для удовольствия и здоровья.

В бублик скрюченный репейник

В бублик скрюченный репейник —

Коньяком поддатый Ёж.

При дворце колючий веник

И созвездиям крепёж.

Каждый божий понедельник

Рэд хедбэнд и джинсы клёш,

Прелесть, как хорош

Великолепный Ёж.

Письмо Заратустре

Слушай меня, Заратустра!

Ты, достигший вершины своей собственной мудрости – и одной из вершин мудрости мира!

Ты, кто взобрался на самую вершину своего дерева, по очереди оседлав каждую ветвь и вкусив всякий плод её!

Как при этом можешь ты видеть в женщине только ступни – грязные истоптанные ступни?! Что же твой нос постоянно делает на их уровне? Неужто ты готов признать, что женщина, смеясь, летает выше твоих деревьев и, смеясь, щекочет твои вершины только ножками?!

Что ж, есть и такие! Но не тешься, что ты видишь их совершенные порхающие ступни! Как и мужчины, есть женщины, что не одолели ни одной высоты, не взобрались ни на один стебель и стоят на голой земле грязными ногами. Если ты во всём женском видишь только грязные ступни, значит, ты, сидя на своей вершине, прогнулся со всем своим деревом мудрости вниз и упираешься носом в ступни тех, кто топчется на земле! Как смел ты взобраться на одну из вершин мудрости и своим тяжёлым невежеством о женщине склонить эту вершину к самой земле?!

Какова цена теперь этой мудрости – благодаря твоей глупости?!!

Я люблю врагов своих, как ты учишь! И моим огромным хлёстким крылом, не брезгующим со своей высоты достать до пыльной земли, – я даю им тебе смертоносную пощёчину!

Такова моя ВОЛЯ.