Великолепие

Сердце в бокал с шампанским

Ах, скрипичный оркестр!

Точно осиный рой. Осиного роя вой! Шёлковыми смычками режет масляную плоть.

А вы любите смотреть, как сгорает свеча?

Как испускает дух, отпуская шёлковый шарфик дыма?

Жанна сидела напротив Люсьена за столиком в буфете оперетты. Безупречно счастливая после представления.

– Посмотри, какая у тебя тонкая кожа! Какие фрески из вен! Но разве можно вот это продать? Если бы было возможно истончить кожу, обнажив рисунок вен, за деньги, ты была бы эталоном! Но нет! За деньги можно кожу лишь раскрасить и разве что вышлифовать. Лишь потому эталон – не ты.

Жанна окунула смеющийся взгляд в своё шампанское.

– Кажется, я женюсь… Нет, со всей уверенностью.

Жанна подняла чёрные глаза обратно.

– Я женюсь на Бэллочке.

Жанна, опустив презренно веки и поджав губы, содрала с груди своё сердце и бросила в бокал с шампанским.

– На том, похоже, наша дружба оборвётся.

***

Торчит, как фонарь, над Заливом

Лось с нахальным отливом

И кудри свесил с обрыва.

Лося с нахальным отливом

Ветер хватает за гриву

И палантином сопливым

Люсьена бьёт по рогам.

***

Бэллочка в ныне рабочей белоснежной ночнушке открыла свою собственную умывальню на Грязной улице.

– Она умывает лица огнём!

– Огонь – это же водопад, падающий вверх!

Он смоет поганые мысли. Обожжёт глаза, влепив добрую пощёчину по окаменевшей роже.

Как же я в этом исподнем явлюсь в Преисподнюю?

Это не жизнь…

Я запиваю слюной

Бутерброд нищеброда.

Мёд. И его шерстяной

Оползень катится вниз

По пищеводу.

Под дверью всмятку ключи,

И громко разбита лучина.

Соседям – кричи – не кричи,

Что я без пяти – мертвечина!

За ворот фальшивого бренда

Заброшу паршивого бренди…

Что ЖЕ ЖИЗНЬ ЗА ЗАПАДНЯ?

Без денег и сдохнуть нельзя!

Ведь как же я в этом поганом исподнем

Явлюсь в Преисподнюю?

Сюрсон

Жанна цокала по пустым залам Академии, лишённым душ. Протиснулась в дверь кафедры драматургии, где горел слабый свет. Восковая фигура Жана Павловича застыла в скрюченной позе с жуткой гримасой. Жанна обошла её кругом, касаясь пальцами стола и вещей, и смирилась: пора уносить ноги.

Этот мир быстро разъедает время. И даже восковые статуи скоро исчезнут. Не будет ни Бэллочки, ни графа Котлетова, ни Люсьена. Мир скоро испарится. Пора домой.

Жанна обернулась – взглянуть напоследок. Жан Палыч исчез.

Бжа, онемев всем телом, брела по пустым летним улицам. Она плыла в холодном зное. Но неизбежно попала в свою нору. Она долго стояла у круглого дверного проёма, решаясь войти в свою комнату. Там кое-кто был.

В углу сидел тощий пожилой мужчина с редкими сальными патлами. Он был одет в пыльную кожаную куртку и пыльные кожаные штаны. Он с отвращением смотрел в стену своими прозрачными мокрыми глазами.

Бжа набралась воздуха и храбрости подойти к нему. Трясясь от страха, она стала трясти и его за плечи.

– Доволен?! Отец! Такими ты видишь Мир мой и Суть мою? Диктаторами?! Пустошью?!

Патлатый мужчина медленно вонзил в неё глаза, источающие презрение и яд.

– Не я. Писатель. Ты!

P. S.

Спасибо моему дорогому Ване за тёплое сердце этой повести…

Спасибо моей Аде за потрясную идею, выбившую почву из-под ног.

Спасибо Анжеле за имя Жанна, вернее, за всё, что в нём теперь таится для нас.

После «Родофиалы» я зареклась продолжать самоистязания писательством.

Но инквизиторы не бывают бывшими.

Ваша, Ваша, ВАША К…

P. P. S.

Иллюстрация авторская.