Потерянные боги

Часть вторая
Эреб

Глава 8

Чет прошел несколько надгробий, читая имена, и, наконец, в самом дальнем углу кладбища обнаружил маленькую, совсем простую плиту с надписью: «ГЭВИН МОРАН, 1900–1932». И больше ничего. Чет перечитывал имя, снова и снова.

– Зачем? – прошептал он. – Зачем?

Он уперся в плиту ногой, попытался ее свалить, но нога прошла сквозь камень, и, заскользив, он упал. Став на колени, Чет уставился на высеченное на камне имя. Будь ты проклят. Будь… Ты… Проклят.

В доме загорелось окошко, на втором этаже. Чет дернулся.

– Думаешь, это Триш? – спросил Билли.

– Думаю, да, – отозвался Дэйви с утробным рычанием. – Скоро ее очередь водить. Можем поджарить ее, не спеша, а потом начать заново. А потом еще разок.

Сжав кулаки, Чет подступил к изгороди.

– Не позволяйте им себя достать, мистер Чет, – предупредил его Джошуа. – Это они нарочно до вас докапываются, чтобы за ограду выманить.

Билли и Дэйви начали нарезать круги вокруг маленького кладбища, то и дело меняя обличье, рыча и хихикая. Потом они начали выть, визжать: звук словно вгрызался в голову. Чет заткнул уши, не в силах это выносить.

– Где это? – простонал Чет. – Джош, дверь, дорога вниз. Где это?

– Дверь? Нет никакой двери. То есть, такой, как вы представляете.

– Тогда какая есть?

– Вам нужно погрузиться в землю, – Джошуа указал вниз. – Мертвые принадлежат земле. Вниз попасть легко. Просто закройте глаза и отпустите поверхность.

– Чего?

– Смотрите, – Джошуа закрыл глаза и погрузился в землю, просто исчез весь, целиком. Чет шагнул на то место, где он стоял мгновение назад, опустился на колени, коснулся ладонью земли. В последний раз взглянув на дом, на окошко Триш, Чет закрыл глаза и – отпустил. Ему не пришлось даже прилагать каких-либо волевых усилий, пробивать себе путь; казалось, земля и в самом деле с готовностью принимает его. Он почувствовал, как его засасывает вниз, будто в желудок голодного зверя.

Спустя секунду он ощутил, что движение вниз прекратилось, и открыл глаза. Вокруг клубился светящийся туман, и можно было различить стены тесной земляной каверны.

Джошуа стоял прямо перед ним, безмятежно улыбаясь.

– Видите, мистер Чет. Не так уж это и трудно.

Чет прикоснулся к стене. Она пошла волнами, словно мираж, но на ощупь была плотной и руку не пропускала. Насколько он видел, путь отсюда был один: дыра в противоположной стене каверны. Чет шагнул ближе и заглянул вниз. Темнота.

– А что там, внизу?

Джошуа пожал плечами:

– Я-то точно не знаю.

– Так ты никогда дальше не ходил?

– Нет, сэр. Боялся. Я иногда спускаюсь сюда, когда Дэйви с Билли особенно на меня наседают. И потом, Сеной сказал, что я не должен идти туда, вниз. Что я должен пойти на Небеса. – Тут лицо у Джошуа прояснилось. – То есть, как только он вернет ключ, он все исправит. Сказал, что ангелы придут и заберут меня домой, к маме. Что я увижу ее опять.

Чет потрогал потолок.

– Джошуа, а как ты выбираешься обратно, наверх? На кладбище?

– Ну, я вижу мои кости там, наверху. Они сияют, как звездочки.

Чет видел только темноту.

– Но возвращаться – это гораздо труднее. Я гляжу на них, на кости, во все глаза, и думаю о них сильно-сильно, и тогда я возвращаюсь наверх. – Джошуа пожал плечами. – Не знаю точно, что там и как. Когда я Сеноя спросил, он ответил, мол, душу всегда к костям тянет.

Чет задумался, что станет с его костями. Кто-нибудь вообще узнает, что он умер? Хотя бы Триш? А тетя? Тут на него обрушилось чувство вины. Она же предупреждала меня. Говорила прямым текстом, что Ламия – ведьма, что она – дьявол. Жизнь положила на то, чтобы отвадить меня от Острова Моран. За уши таскала меня на службу каждое воскресенье, все ради того, чтобы спасти меня от этого.

– Черт, – прошептал Чет, думая о том, как он ей за все это отплатил. Презрением и ненавистью. При первой же возможности уехал от нее. И никогда больше не возвращался. Ни единого раза. Даже не пытался узнать, как она там. Чет задумался, что именно тетя знала о том, что случилось той ночью, о роли своего брата во всем этом безумии.

– Джошуа, а ты знал моего деда?

– Да, сэр. Ну, я сам никогда с ним не разговаривал, но мама готовила для мистера Гэвина и миссис Ламии.

– И что она о нем думала?

– Она говорила мне держаться от него подальше. От него и ото всех Моранов. Сказала, что в доме творятся нехорошие вещи.

– Она была там? Той ночью, когда он сошел с ума?

– Нет, не была. Но я был.

– Ты?

– Да, сэр. Плохая это была ночь. Той ночью мистер Гэвин меня убил.

Чет был поражен.

– Джошуа. Как это случилось?

– Я сгорел вместе с его ребятами, Дэйви и Билли. Я снаружи был, позади дома, как вдруг услышал крики, потом выстрелы. Я убежал и спрятался в форте, где они всегда играли. Ну, Билли с Дэйви тоже побежали туда. Мистер Гэвин погнался за ними. Поджег форт. Не самая лучшая это была смерть, мистер Чет.

Чет глядел на мальчика во все глаза, пытаясь понять, что он такое говорит.

– Я сам виноват, – сказал Джошуа. – Я иногда пробирался туда потихоньку, когда мальчиков уже звали домой, и играл там один. Мама меня предупреждала… Говорила, держись оттуда подальше. Но я, бывало, ее не слушался. Ну и… плохой я для этого выбрал вечер.

Чет потряс головой, заглянул в дыру. Этот ублюдок где-то там. Внизу. Ждет.

Глава 9

Чет стоял посреди тесной пещеры, и тишина давила на него, как толща земли над головой. Он был один; Джошуа вернулся наверх.

– И что теперь? – спросил он у стен. Слова тотчас поглотила тишина; даже эха здесь не было. Куда я вообще направляюсь? Тут до него дошло, что ангел не сказал ему ничего конкретного, не дал ни намека, не указал деталей. Нет… Что-то он мне все-таки оставил. Он подтянул к себе мешочек, развязал и перевернул вверх дном. Оттуда выкатились пара десятков медных пенни. Чет подобрал один, чтобы рассмотреть. Монетка была старой – все они были старыми – с головой индейца. Медь подернулась зеленоватой патиной.

– Пенни? – произнес он; в нем крепла уверенность, что у ангела, пославшего его на задание, были не все дома.

В мешочке было что-то еще. Порывшись, он вытащил нож в простых, но элегантных ножнах. Нож был почти в фут длиной; бронзовая рукоять с насечкой в виде чешуи, в навершии – какой-то белый камень. Чет выдвинул лезвие из ножен. Металл отливал очень ярким, почти белым золотом, и на нем не было ни царапины, ни малейшего пятнышка.

Чет тщательно ощупал мешочек изнутри, надеясь найти записку, знак, – что угодно, только бы понять, что он, собственно, должен делать. Не нашел ничего.

– И это все? Кучка мелочи и нож? И это должно помочь мне преодолеть все ужасы Ада? Ножик и горсть медяков? – Он попытался было рассмеяться, но вышло больше похоже на всхлип.

Чет собрал монетки и нож, положил все обратно в мешок и присел около дыры, глядя во тьму. Тьма ответила ему холодным пустым взглядом. Ни звука, ни отблеска, в ней не было ничего. Именно это «ничего» и действовало на нервы сильнее всего. Он спустил в дыру одну ногу, потом вторую. И замер. «Я не могу, – прошептал он. – Не могу». И тут у него перед глазами встало лицо – его собственное лицо, которое пялилось на него мертвыми, невидящими глазами, в то время как Ламия – скорчившись над ним, как животное, как вампир – лакала его кровь. И тут все то, что случилось, обрушилось на него; содрогнувшись всем телом, он всхлипнул: «Я мертв. Я, на хрен, мертв». Эти слова, казалось, раздирали ему горло. Он раскрыл ладонь и уставился на метку. «Мертв и проклят». Страх стиснул ему сердце. «Но ведь это был несчастный случай. Я никогда… Никогда не хотел его убивать». Вот только он знал, что это неправда. Он хотел, на одну яростную секунду он хотел убить Тренера. «Вечное проклятие за одну секунду ярости?! Господи, разве это справедливо!? Где тут вообще справедливость!?» – Чет опустил руку с меткой и посмотрел вверх. Триш и его нерожденный ребенок – они были там, одни, с этими. Он же ей обещал, он поклялся, что всегда будет рядом. Его пальцы сжались в кулак. «Мне так жаль, Триш. Как же мне, мать его, жаль. – Он сердито вытер глаза. – Я вернусь. Клянусь». Он опять повернулся к дыре, стиснул зубы так, что заныла челюсть, перекинул мешок через плечо и прыгнул вниз.

Чет скользил, судорожно хватаясь за темноту, не находя ничего, за что можно было бы уцепиться, ничего, что могло бы задержать его головокружительный спуск; тьма будто сама тянула его вниз. Наконец, желоб – или по чему еще он там скользил – начал выравниваться, и он постепенно остановился. Ощупав то, что было вокруг, Чет понял, что находится в каком-то туннеле, и пополз – почти поплыл – нащупывая себе дорогу, а тьма вокруг будто набирала вес, давила на него, угрожая раздавить, расплющить. Он вцепился зубами в собственный кулак. «Держись, – прошептал он себе. – Просто держись».

И тут он услышал или, вернее, почувствовал далекий ритмичный гул. Звук приближался. Пошарив в темноте, Чет отыскал мешок, вытащил нож и выхватил его из ножен. К его удивлению, нож светился в темноте тусклым светом, которого еле-еле хватало, чтобы разглядеть – он находился в небольшой каверне со стенами, будто сотканными из черного тумана. Он кинул вокруг затравленный взгляд, но не увидел никого и ничего, только полость, от которой червоточинами шли ходы: некоторые вели вверх, некоторые – вниз. Он и понятия не имел, какой именно привел его сюда. Господи, как же я найду дорогу обратно? Он прогнал эту мысль прочь. «Надо двигаться, – сказал себе Чет, переводя взгляд с одного туннеля на другой. – Куда идти? Какой выбрать?» «Вниз», – подумал он. Единственное, в чем у него не было сомнений.

Туннель раздвоился, раз, другой, третий. Чет выбирал наугад – стараясь придерживаться более крупных, ведущих вниз туннелей. Все дальше, все ниже – он скользил, будто плыл по течению: опять это странное чувство, словно он течет, как жидкость просачивается сквозь землю. Время потеряло границы, и, после нескольких часов – или дней, или даже недель, – туннель начал расширяться, и Чет снова смог идти, выпрямившись во весь рост.

Гула он больше не слышал, но время ползло и ползло, и он уже почти мечтал услышать хоть что-нибудь, кого-нибудь, просто для того, чтобы убедиться – он не плутает в бесконечном лабиринте собственного помутившегося рассудка.

Здесь и там начали попадаться лужицы сероватого, тускло светящегося тумана. Вскоре туннель превратился в череду просторных пещер с зыбкими стенами, которые шли волнами, то сгущаясь, то рассеиваясь, как дым. Камни и булыжники стекались в кучи, таяли, растворяясь друг в друге, и перемещались, образуя все новые проходы и стены в вечно меняющемся лабиринте. Он шел и шел, вот только «шел» – не совсем правильное слово, потому что весу в нем практически не было, и двигался он скорее усилием воли, а не ног.

В какой-то момент он услышал всхлипывания. Остановившись, вгляделся в сплетение теней и увидел человека.

Мужчина лет шестидесяти был одет в старомодный костюм, какие носили годах в сороковых. Он сидел на земле, обхватив руками колени, и плакал. Его затылок вздрагивал.

– Эй, – позвал Чет, – Эй, там, привет.

Человек, казалось, его не слышал.

Чет сделал шаг поближе, и вдруг осознал, что человека-то практически не было – только туманные, дымчатые очертания.

– Мистер. Вы в порядке?

Мужчина резко поднял голову. Устремил на Чета исполненный ужаса взгляд.

– Прочь! Убирайся! – крикнул он. – Не подходи ко мне! – Человек явно кричал, истошно орал, но его голос звучал как-то приглушенно, будто издалека, и губы двигались не в лад со словами. – Убирайтесь прочь, вы, все!

– Ладно, – сказал Чет, делая шаг назад.

Человек с видимым усилием поднялся на ноги и ткнул длинным, костлявым пальцем в сторону Чета.

– Я не пойду! – закричал он, потом, повернувшись, побежал и исчез в глубине темного коридора.

Возвращаться он явно не собирался, и Чет продолжил свой путь. Туман сгустился, стал более ярким, и Чет убрал нож. Он все еще пытался осмыслить свою встречу с тем человеком, когда из теней неожиданно выступила женщина.

С виду лет ей было немного за двадцать, простое, до колен, платье в беспорядке, волосы всклокочены. Ее фигура была начисто лишена красок – платье, волосы, кожа – все было бесцветным.

– Вы не видели моего ребенка? – спросила она, отчаянно вглядываясь ему в глаза. Чет отступил на шаг, и она схватила его за руку. – Не видели? Вы не видели ее? – Ее голос, как и у встреченного им мужчины, звучал, будто далекое эхо.

– Ребенка? – Чет потряс головой. – Нет, детей я тут не видел.

Ее лицо исказила боль.

– Вы должны помочь мне ее найти! – Она сильнее стиснула его руку.

– Простите, леди. Прямо сейчас я вам помочь не могу. – Он попытался высвободиться, но она не отпускала.

– Она – моя малышка! Моя маленькая девочка! Пожалуйста!

– Я не могу.

Она тянула Чета за руку, стараясь увлечь его за собой.

– Отпустите, – сказал Чет, отталкивая ее. Она упала.

– Черт, мэм. Простите. – Он протянул было руку, чтобы помочь ей подняться. – Держите…

Вздрогнув, она вскрикнула, поползла, цепляясь пальцами, на коленях. Чет смотрел, как она ползет прочь на четвереньках, всхлипывая, заглядывая в каждое ответвление, каждый темный угол, и зовет своего ребенка.

– Ненавижу это место, – прошептал он.

Чет продолжил путь и вскоре заметил впереди двух мужчин и женщину – как и та девушка, они были словно сотканы из разных оттенков теней. Когда они его заметили, то остановились и подождали, пока он их нагонит.

– Вы знаете дорогу? – спросил один, худощавый мужчина с торчащей во все стороны бородой и очками с толстыми линзами.

Чет помотал головой.

– Дорогу куда?

Те поглядели друг на друга.

– Мы и сами не знаем, – ответил бородач.

– Думаю, мы умерли, – вступила в разговор женщина. Она была немолодая, полная и невысокая. Ее голос тоже звучал приглушенным эхом и не совпадал с движениями губ. Похоже было, что тут все так разговаривают.

– Мы надеялись, что тут будет дорога, – сказал бородач. – К другой жизни. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Нет, – сказал Чет. – Но у меня такое ощущение, что нам надо двигаться вниз.

– Да, и у нас такое же чувство, – сказал бородатый человек. Он с тревогой взглянул на Чета. – Я только надеюсь, что мы идем в… Ну, вы понимаете…

– Только не начинай опять, – сказала женщина; лицо у нее было мрачным. – Там, впереди, будут все ответы. Просто должны быть. – Она решительно направилась вперед.

Они последовали за женщиной и совсем скоро начали натыкаться на других. Поначалу люди радовались, что видят другие души; их лица озарялись надеждой, что у новых спутников могут быть ответы, но чем больше людей присоединялось к процессии, тем становилось очевиднее, что ни у кого из мертвых ответов нет. Толпа росла – сначала десятки, потом сотни. Процессия извивалась между парящими камнями и скалами, исчезая в туманной дали: бесчисленные серые тени на сером фоне – казалось, кроме серого, в мире не осталось больше цветов. Многие души явно были напуганы, или глядели вокруг с ничего не понимающим видом; кто-то рыдал, кто-то бормотал себе под нос. Но на большинстве лиц была написана мрачная решимость – как у людей на тонущем корабле; они молча шагали вперед, цепляясь за крохотную надежду, что там, впереди, им ответят на их вопросы, и это будут хорошие ответы.

Толпа росла, и Чет начал улавливать и другие языки, кроме английского. Люди сидели и лежали у дороги, между камней. Многие были будто выцветшими, с первого взгляда их даже трудно было заметить. Они были совершенно неподвижны – только смотрели куда-то вверх или же просто пялились в пустоту.

Чету стало казаться, будто над ними, наверху, что-то есть, что-то огромное и тяжелое. Он поднял глаза, но не увидел ничего, кроме клубящейся серой пустоты. И в этой пустоте начала медленно проявляться неимоверная, огромных размеров тень. Она медленно дрейфовала по направлению к ним, волоча за собой длинные, будто сотканные из черного дыма щупальца – словно гигантская медуза. Щупальца мели по земле, поднимая облака серой пыли.

Раздались крики, и Чет заметил, что каждый, к кому прикасались щупальца, становился их частью. Те, кто прилипал, кричали и пытались вырваться, пока их медленно затягивало внутрь.

Души пытались бежать, но только скользили, барахтаясь, как в замедленной съемке: будто танец из кошмарных снов. Чета сбили с ног, и другие карабкались по нему, отчаянно пытаясь спастись. Щупальце скользнуло прямо над ним, подхватив упавшую на него женщину. Ее глаза вспыхнули – по-настоящему засветились – и продолжали гореть, пока щупальце медленно засасывало ее.

Создание полетело дальше, постепенно исчезая в тумане, но Чету еще долго были видны эти глаза, сотни уставившихся на него светящихся глаз. Он так и лежал, дрожа, пока глаза, наконец, не исчезли и не утихли крики.

– Что это было? – всхлипнул Чет. – Что это была за хрень?

Он сделал было несколько резких движений, пытаясь двигаться быстрее. Но все его усилия оказались тщетными, и вскоре, как и все остальные, он сдался и продолжил медленно спускаться вниз, поглядывая иногда в облака и гадая, какие еще ужасы могут ждать их впереди.

Впереди над толпой поплыл шепот. Чет пытался рассмотреть хоть что-то через головы идущих впереди душ, но понять, что происходит, смог только после того, как миновал очередной поворот. С одной стороны дорога обрывалась в пропасть, в которой ходили, клубясь, тучи. В разрыве между тучами Чет разглядел широкую темную реку и кое-что еще: какие-то вспышки или мерцание на той стороне реки. Чет прищурился. Факелы. Это же факелы.

Глава 10

Колени у Триш подогнулись, и она споткнулась, чуть не упав с лестницы. Чья-то рука – большая, сильная рука – подхватила ее. Рука принадлежала Джерому, подручному Ламии. Подхватив ее, он помог ей подняться обратно на крыльцо.

– Усади ее на диван, – сказала Ламия, придерживая забранную сеткой дверь. Джером провел Триш в гостиную, к дивану.

– Ну, вот и ладно, дитя, – сказала Ламия. – Посиди-ка тут пока чуток, а я тебе чаю заварю.

Ламия ушла, а Триш сидела, уставившись в окно, на залив. Далекие волны внизу дробили солнечные блики. «Да как погода смеет быть такой хорошей, – подумала она, – когда Чет лежит там, в солярии, холодный и мертвый?» Она никогда бы не смогла в это поверить, не увидь она его своими глазами. Ламия попыталась смягчить удар, уложила Чета на лавку и окружила белыми камелиями, но как что-то могло подготовить Триш к такому?! Она потрясла головой. Нет. Это невозможно. Ламия сказала ей, что утром, совсем рано, услышала крик и послала Джерома посмотреть, в чем дело. Здоровяк нашел Чета под обрывом, у моря. Ламия думала, что Чет пошел прогуляться и не увидел края обрыва в тумане.

Далекое море расплылось у Триш перед глазами. Опять слезы. Рыдание прорвалось откуда-то из самого нутра, выворачивая ее наизнанку, сгибая пополам. Вскрикнув, она изо всех сил стукнула по дивану кулаком, потом еще, и еще.

– Нет! – закричала она. – Нет! – Она упала на бок без сил, всхлипывая и сжимая руками живот. – О, Боже, Чет. Ты не мог умереть. Не мог. Просто не мог.

Ламия вернулась в комнату с подносом, поставила его на низенький столик. Только тут Триш заметила, что Ламия ходит без трости.

– Ламия, ваша трость. Вам не надо бы…

– Не беспокойся обо мне. У меня бывают плохие дни – и хорошие. Ну-ка, выпей это, и станет легче. – Она сунула Триш в руки чашку горячего чая. – Там есть чуток одуванчика и мака. Тебя может начать клонить в сон. Я люблю выпить чашечку на ночь, чтобы спалось лучше.

Как это было бы хорошо – заснуть.

Триш отпила глоток. Слегка онемел язык, и она разобрала горечь, скрытую сладостью меда. По телу разлилось тепло, и она вдруг почувствовала себя совсем легкой – будто вот-вот улетит. Комната внезапно качнулась перед глазами; веки налились тяжестью.

Она посмотрела на Джерома; тот все еще стоял в дверях: он так и не двинулся ни разу, не заговорил. «Права Ламия, – подумалось Триш, – разговорчивым его не назовешь». И тут ее осенило: «А что вообще здесь делает Джером? Да еще так рано? У Ламии же нет телефона. Как странно». Она попыталась спросить у Ламии, но оказалось, что язык ее совершенно не слушается.

Ламия взяла ее за руку.

– Ну, ну, дорогая. Ты только ни о чем не беспокойся. Я о тебе позабочусь.

Триш закрыла глаза и дала течению себя унести.

Глава 11

Чет все шел и шел в процессии душ, медленно бредущих вдоль берега реки. Противоположного берега было не разглядеть; факелов он больше не видел: только густой, непрерывно клубящийся туман. Он подошел к низкому парапету, перешагнул его и выбрался на песчаную косу, полого уходившую в воду. Он надеялся разглядеть другой берег, не забывая поглядывать в небо, чтобы не пропустить появления призрачной медузы.

Несколько десятков душ толклись у воды, вперив пустые, потерянные взгляды в черные волны реки. Чет шагнул ближе, на самый край, и заглянул в темную глубину. Сперва он заметил какое-то движение, потом – смутные очертания, кишевшие у самого дна: кости, одетые тенями, будто обернутые тонкой, прозрачной вуалью. Тени устремились вверх, к нему, и он увидел лица – несчастные, измученные лица. Сперва их было всего несколько, но к ним присоединялись все новые и новые – тысячи и тысячи искаженных страданием лиц. Он услышал голоса, хор стенаний, над которым взмывали отдельные страдальческие выкрики – все они звали его, просили, умоляли помочь.

Вскрикнув, Чет отступил.

Мимо него пробрел человек; на лице у него было выражение глубокой печали. Не останавливаясь, он вошел прямо в воду. Его призрачная фигура, казалось, растворялась в черных, бурлящих струях; он погружался все глубже и глубже, и вот он уже по пояс в воде.

– Эй, – окликнул его Чет. – Думаю, не надо вам…

Вода вокруг мужчины будто вскипела, а он все продолжал идти. Из волн высунулись руки, множество рук. Тощие, костлявые, почти прозрачные – они, цепляясь за одежду, за волосы, потащили мужчину вниз. Человек совершенно не сопротивлялся и вскоре исчез под водой.

– О, Господи, – выдохнул Чет.

Долгую секунду не было видно ничего, кроме бурлящей воды. Потом, несколькими ярдами ниже по течению, тот человек снова вынырнул. Размахивая руками, он испустил страшный вопль; в глазах у него стояли ужас и боль. Длинные пальцы вцепились ему в волосы, в кожу, раздирая плоть, в глаза, в рот, заглушая его крики, и потащили вниз; и вот он уже скрылся под водой.

Чет в панике бросился обратно, поскальзываясь. Выбравшись кое-как на высокий берег, он встал там, тяжело дыша, глядя на реку. Он был уверен, что обладатели страшных лиц вот-вот бросятся за ним на берег и вцепятся в него своими скрюченными руками. Он опять влился в толпу и продолжил путь.

Дорога все так же шла вдоль берега, и Чет теперь поглядывал в сторону реки, стараясь держаться подальше от берега.

Где-то милю спустя движение замедлилось, и толпа образовала пробку. Чет попытался заглянуть вперед поверх голов, но вдали все исчезало в тумане. Толпа становилась все гуще, и выбраться из нее уже было невозможно. Ему ничего не оставалось, как двигаться вперед маленькими шажками вместе со всеми остальными.

Толпа протискивалась между огромными валунами, цепью преградившими ей путь. Движение то возобновлялось, то замирало совсем. Стало понятно, что кто-то или что-то впереди пропускает людей группами. Толпа вновь остановилась. И тут Чет услышал плач, совсем близко. Сначала трудно было разобрать, откуда точно идет звук – все голоса здесь звучали приглушенно и блуждали, словно эхо. И вдруг Чет понял, что звук доносится чуть ли не у него из-под ног. Он еле разглядел маленькую тень среди валявшихся у дороги камней.

– О, Господи.

Это был младенец, не больше года, совсем голенький, мальчик. Первая мысль Чета была о той женщине в туннелях, которая искала ребенка. Может, это ее младенец? Нет, вряд ли. Она вроде бы искала девочку?

Ребенок встретился с Четом взглядом и протянул к нему ручки.

Чет огляделся, надеясь увидеть отца или мать ребенка – хоть кого-то, кто мог бы помочь. Души бросали на ребенка тревожные, полные жалости взгляды и быстро отводили глаза. До Чета дошло, что здесь, внизу, у ребенка вряд ли были родители. Что, скорее всего, он был сам по себе. Господи, что же с ним будет?

Толпа вновь зашаркала вперед. Ребенок махал Чету ручками.

– Я не могу тебе помочь… Просто не могу, – сказал он скорее самому себе. Он ненавидел это чувство беспомощности, ненавидел то, что смерть так несправедлива, так жестока. Сжав зубы, Чет двинулся дальше. Спустя несколько шагов он обернулся, думая, что малыш уже вновь расплакался, один, среди толпы. Но мальчик все глядел ему вслед, и вот надежда на его личике сменилась замешательством, а потом – страхом. Ясно было, что у ребенка никого нет, но доконало Чета – резануло по живому – другое: у малыша даже не было возможности понять, что с ним случилось, что с ним происходит сейчас.

– Шагай, шагай, – сказал Чет сквозь зубы самому себе. – Продолжай идти. – Он подумал о Триш, об их нерожденной дочке, о том, как она толкалась ему в руку сквозь живот матери, как сильно зависела от него эта маленькая, хрупкая жизнь. Чет остановился и повернулся, глядя на ребенка. У него-то нет никого.

– Твою мать, – выругался Чет, и принялся проталкиваться обратно сквозь толпу. Он подхватил мальчика на руки, и ребенок тут же ухватился за него, крепко вцепившись крошечными пальчиками в рубашку. Чет оглянулся, надеясь, что кто-то выступит вперед и предъявит на ребенка права. Но уловил всего пару обеспокоенных, брошенных исподтишка взглядов – среди моря испуганных, ничего не понимающих лиц.

– Как же ты сюда добрался? – прошептал Чет. – Ты что, прополз весь этот долгий путь, один?

Ребенок перестал шмыгать носом и, прислонившись головой к груди Чета, принялся сосать палец.

– Ох, только тебя мне и не хватало, – вздохнул Чет. Толпа вновь начала ползти вперед.

Вдоль дороги начали попадаться обтесанные камни, разрозненные фрагменты старой кладки. Постепенно отдельные куски слились в частично обрушившуюся стену. Стена уперлась в крепостной вал, а тот – в башню: примитивное, очень древнее на вид сооружение. В башне виднелись массивные ворота – единственный вход на мост, дальний конец которого терялся в густом, хмуром тумане. Ворота были закрыты; мост недоступен. Люди выстраивались в очереди, которые тянулись вниз по каменным ступеням, огибающим башню с обеих сторон, к пристани под мостом. Чет тоже встал в очередь.

Из тумана медленно выступила, приближаясь, широкая баржа. Одинокая фигура в плаще вращала за рукоять колесо, укрепленное на канате, натянутом между берегами. Лицо паромщика почти полностью скрывал капюшон; различить можно было только жесткую складку губ. Паром ткнулся носом в причал.

Паромщик ничего не сказал, даже не поднял взгляда. Он просто стоял у своего колеса и ждал.

Души начали тревожно перешептываться, но в лодку никто не шел.

– Куда идет паром? – крикнул какой-то мужчина.

Паромщик безмолвствовал, и другие тоже начали выкрикивать вопросы на нескольких языках, добиваясь ответов – у него и друг у друга. Паромщик все так же неотрывно глядел в черные воды реки.

Какой-то мужчина поднялся на борт – просто шагнул на баржу и сел на скамейку у самого борта. Толпа, наблюдая, притихла. Ничего не произошло, и еще несколько душ ступили в лодку, потом еще и еще, и вот уже образовалась очередь.

Чет отдался течению толпы; когда он ступил на борт парома, ребенок тихонько захныкал.

– Все будет хорошо, – прошептал Чет, но на душе у него тоже было тревожно.

Паром быстро заполнился – на палубе толпилась, по крайней мере, сотня душ. Когда места совсем не осталось, паромщик принялся вращать рукоять колеса, и судно медленно отчалило от пристани.

Чет сидел, крепко вцепившись в поручни. Судно, неуклюже переваливаясь, боролось с медленным течением реки. Низкие стоны эхом отдавались над водой. Искаженные мукой лица следовали за паромом, впиваясь в пассажиров взглядами из темных глубин. Подавив дрожь, Чет крепче прижал к себе ребенка.

Берег мало-помалу исчезал из вида, и тут Чет заметил молодую женщину во фланелевой рубашке, с короткими волосами, которая, не отрываясь, смотрела на ребенка у него на руках. Их глаза встретились, и она принялась проталкиваться к нему сквозь толпу. Когда она подошла поближе, Чет заметил, что она держала по младенцу на каждом бедре. Оба цеплялись ей за рубашку.

– Это ваши? – спросил Чет, уже понимая, что это не так: судя по чертам, она явно была родом из Испании или, может, из Латинской Америки, а оба ребенка были совершенно на нее не похожи. Это бросалось в глаза не сразу – все здесь были одинаково призрачно-бледными.

Она заговорила. Вроде бы по-испански.

– Вы не говорите по-английски?

– Инглиш, ноу, – отвечала она, покачав головой.

Он указал на детей, потом назад, на берег.

Она печально кивнула.

Какой-то мужчина случайно задел Чета плечом. На спине он нес другого человека: руки и ноги у того были какими-то вывернутыми, перекрученными и неестественно тонкими – он явно страдал параличом, и уже давно. Чет заметил, что большинство душ на вид были преклонного возраста, сгорбленные, болезненные и передвигались с явным трудом, и опять подумал, как несправедлива может быть смерть, что людям приходится тащить свои немощи даже в могилу.

Туман становился все гуще, и Чет уже с трудом разбирал лица сидевших рядом. Туман лег им на плечи, облепил с ног до головы, выбелил, будто обсыпав снегом, лица. Казалось, туман пробирается под кожу, проникает в плоть. То ощущение, к которому Чет уже успел привыкнуть – будто он парит и в любой момент может оторваться от земли, вдруг исчезло. Он почувствовал неровные доски палубы под ногами, вес ребенка у себя на руках. Постепенно он начинал чувствовать себя все более и более плотным – или плотским – и то же происходило с ребенком у него на руках, и со всеми, кто был вокруг. Он сжал одну руку другой, потом пощупал ручку ребенка. Сомнений не было: прикосновение было настоящим, как и кожа под пальцами – холодная, влажная, бледная, как рыбье брюхо, – но это была настоящая кожа, настоящая плоть.

Вокруг раздавались удивленные крики, восклицания. На щиколотки вдруг плеснуло холодом, и Чет с некоторой тревогой заметил, что судно набирает воду, резко осев в воде под грузом множества душ.

В нос ударил резкий запах серы. Чет резко втянул воздух и вдруг понял, что к нему вернулось обоняние – он по-настоящему чувствовал запахи, ощущал, как липнет к коже холодная, мокрая ткань одежды. В мир вернулись краски – и все вокруг будто обрело четкость. В ушах у Чета щелкнуло, и он ясно услышал, как люди вокруг перешептываются с радостью и облегчением. Это было – почти – так, будто он опять жил. Все улыбались, кто-то даже рассмеялся. Души глядели вверх, в небо, с такими лицами, будто их простили, дали второй шанс. В душах забрезжила надежда.