Читать книгу: «Рандеву», страница 2

«Ночь, снег пошёл. По городам и весям…»

 
Ночь, снег пошёл. По городам и весям
летит во тьму снежинок белый рой,
на улицах деревьев тёмный строй —
который сам себе неинтересен.
и человек – бредёт сквозь снегопад,
несёт в пакете скудное съестное —
там колбаса, селёдка и спиртное
и для детей подвявший виноград.
 
 
Не холод, а тоска ведёт его домой,
где ржавая вода течёт из крана
и женщина под действием дурмана
живёт давно заражена тоской.
Там праздника ушедшего следы;
немытая посуда ждёт хозяйку,
под ёлкой сын ножом вскрывает зайку,
засыпанного блёстками слюды.
 
 
И всё же в дом – вымучивать любовь
и притворяться выглядеть беспечно,
спасаясь в мыслях, что ничто не вечно,
и пить вино, разогревая кровь.
Ну, вот и снег прошёл, он шёл всю ночь,
теперь зима пойдёт на мягких лапах
искать в сугробах мандаринный запах,
жаль, улицы пусты, и некому помочь.
 

«Когда просыпаюсь с рассветом…»

 
Когда просыпаюсь с рассветом
и ночь закрывает свой зонт,
я вижу, как розовым цветом
заря залила горизонт.
 
 
И слабая нищенка-память,
ещё не проснувшись вполне,
старается быстро избавить
меня от видений во сне.
 
 
Дом всё ещё спит, и суставы
его еле слышно скрипят,
а с поля волшебные травы
ко мне дотянуться хотят.
 
 
И я безмятежно зеваю,
дела отложив на «потом»,
как будто на миг застываю
в лакуне меж явью и сном.
 

«Поскольку в мире одеял…»

 
Поскольку в мире одеял,
где имманентность истин спорна,
любовь, как ни была б упорна,
всегда проходит перевал.
 
 
И сколь за нею не спеши,
за скал гранитною громадой
чужой не разглядеть души,
а разглядишь – не будешь рада.
 
 
Не отличить Добра от Зла,
иные утвержденья ложны.
Так их взаимосвязи сложны,
что остаётся лишь зола
 
 
от столкновений их горячих,
а если б было всё иначе,
то Завтра было бы Вчера.
и в воз впрягались кучера.
 

«Питавшаяся взглядами жильца…»

 
Питавшаяся взглядами жильца,
в часах кукушка с голоду скончалась,
и миг начала, как и миг конца,
исчезли, будто время рассчиталось
с долгами, и, закрыв счета у всех,
кто в доме жил, оно свой ток прервало,
и маятник застыл в движении вверх,
не дотянув до точки перевала.
Как если бы девятый вал морской
застыл навек, ударившись о твердь…
Нет времени за роковой чертой,
чертой, которая зовётся Смерть.
И Дом, готовясь перейти черту,
забыв жильцов, не может дать ответы:
чьи призраки тревожат темноту,
чьи дотлевают на стенах портреты.
 

«Капитан потянет за верёвку…»

 
Капитан потянет за верёвку,
пароход басисто заревёт.
Разменял на медь я сторублёвку,
а кассирша медных денег не берёт.
И «за так» вести не соглашается —
что ей уши с мёртвого осла.
Бьет волна о борт – корабль качается —
скудный профит у такого ремесла.
Сарафаны расцвели на верхней палубе,
ветры им подолы теребят,
а на пристани клюют и гадят голуби,
провожают и встречают всех подряд.
 
 
Заскрипят колеса пароходные,
станет шире меж причалом щель.
Позовёт их вдаль пространство водное
и обманет всех, кого манила цель.
Станут плицы мокрыми ладошками
бить по морю или, может, по реке.
Капитану в кителе с застёжками
будет мниться что-то вдалеке.
И не описать рефлексию щемящую:
смесь духов, пеньки и гальюна.
Отплывает от причала настоящее.
Надолго, а может, навсегда.
 

«Когда-нибудь я упаду…»

 
Когда-нибудь я упаду
и больше никогда не встану.
Когда и где, в каком году? —
Тогда, когда я жить устану.
 
 
Так сильно истончится нить,
что Мойре оборвать придётся
То, что уже не починить,
Ведь там где тонко, там и рвётся.
 
 
И не поможет ворожба
чинить разбитое корыто.
И кончится моя Судьба,
И будет прошлое забыто.
 
 
Тогда исчезнет Мир большой.
Что в бренном теле пребывает.
А что произойдёт с душой,
Не знаю я, и жаль, никто не знает.
 

«Октябрь проходит, а за ним Зима…»

 
Октябрь проходит, а за ним Зима
морозит по ночам незрелую рябину.
Мой дом в тоске, и скоро я сама,
Собрав нехитрый скарб, его покину.
 
 
Мне будет плохо без него одной.
И дом, скрипя суставами в морозы,
ночами будет ждать меня домой,
Рисуя на стекле морозом розы.
 
 
А твой портрет с морщинками у глаз,
Что набросала я пастелью на картоне,
ждать будет, как он ждал не раз,
меня в когда-то бывшем нашем доме.
 
 
Мой старый дом, мне холодно одной
смотреть, как лунный свет к утру бледнеет,
и слушать по ночам собачий вой,
и видеть, как в печи полено тлеет.
 
 
Мой сельский дом, где тени на стенах,
как лары, берегут всё виденное ими,
а лунной ночью прячутся в углах
под сельскими нарядами моими.
 
 
Прощай же, дом, я уезжаю навсегда
в тоскливое пространство одиночеств,
где телевизора лукавая звезда
дурманит мозг иллюзией пророчеств.
 
 
И в кошками пропахнувшем подъезде,
в чужом, как нелюбимый муж, дворе,
я вспомню дом, как мою дань надежде —
мой дом весны в холодном декабре.
 
 
Да, скоро я собравшись на заре
в последний раз закрою двери дома
и в городском загаженном дворе
другую дверь открою для чужого.
 

«Я давно живу в Калужской области…»

 
Я давно живу в Калужской области
в маленькой деревне Передоль.
И частенько допускаю вольности,
не боясь, что причиню соседу боль.
 
 
Захочу – с утра включаю радио —
выдал мне лицензию сосед.
И звучит, как будто на параде я,
музыка давно прошедших лет.
 
 
И давно асфальтово-бетонные
не прельщают душу города.
Мне милей мои деревья сонные
и в пруду стоячая вода.
 

«Надежда уходит, а значит, и мне…»

 
Надежда уходит, а значит, и мне,
и тени моей на полу и стене
пора покидать этот дом навсегда —
его заливает забвенья вода.
 
 
Тень тени осталась ещё на стене,
и струи дождя на немытом стекле.
Электрик давно отключил провода,
забыл навсегда я дорогу сюда.
 
 
Когда-то давно в этом доме я жил
и девочку Юлю безумно любил.
Пятно от портрета её на стене,
а может быть, всё это кажется мне…
 

«Взгляд упирается в стены…»

 
Взгляд упирается в стены.
Стены покрыты краской.
Это похоже на сцену,
где все под одной маской.
 
 
Белые стены больницы,
Серые стены острога.
Окна в них как бойницы,
Солнце в них так немного.
 
 
Ночь как комок в глотке.
Этот комок не вынуть.
Все мы в одной лодке.
И из неё не спрыгнуть.
 

«Когда-то я поверил в прочность уз…»

 
Когда-то я поверил в прочность уз,
считал любовь подарком свыше.
И если в покер выпадал мне туз,
то ставки поднимал всё выше.
 
 
Теперь всё чаще мысль о нелюбви,
о зове одиночества утрами…
Любовь! – тебя ведь сколько ни зови,
ты лишь зола над бывшими кострами.
 
 
Тщета попыток наводить мосты,
Забытое искусство общежитий,
Пропавшее богатство простоты,
Следы невоплощённости наитий…
 
 
Как жёлтый глаз на лбу у фонаря,
ждёт хитроумной мести Одиссея.
Стекает с крыши вниз полузаря,
и сеет мелкий дождик, ничего не сея.
 
 
Теперь, себя воспоминаньем грея,
жму клавиши и жгу потом листы.
При взгляде в зеркало я Дориана Грея
с усмешкой узнаю знакомые черты.
 

«Когда я сам себе приснился…»

 
Когда я сам себе приснился,
была зима. Ты шла со мной.
Я здорово тогда напился
и был совсем как молодой.
Плыл в тучах месяц золотой…
 
 
Метель о чём-то песню пела,
но музыки не разобрать —
наверно, пела «а cappela».
Твоё лицо во тьме белело.
Я думал, что проснусь опять…
 
 
Я был тогда ещё живой,
но старый плащ моей подруги
с уже затупленной косой
Завесил чёрной полосой
Снег реку, поле – всё в округе.
 

«Как в небе тают, улетая облака…»

 
Как в небе тают, улетая облака,
как затихают пламенные речи,
и ты уйдёшь, кивнувши мне – пока!
А новая любовь уже спешит навстречу…
Как тяжело нам расставаться с тем,
кто виноват, а мы пред ним невинны,
как много оправданий, много тем,
а все упрёки пошлы, хоть взаимны.
 
 
И душу рвёт предчувствие конца,
и Бытие уже свои сложило крылья,
и первый шаг от своего крыльца
есть просто путь от силы до бессилья…
Как тратим мы бессмысленно ресурс
приязни, зная – он не восполняем.
Как труден постиженья жизни курс,
но мы из неудач урок не извлекаем.
 
 
В обманчивом звучаньи медных струн
поют любовь иль марши боевые,
но жгут сердца глаголом знаки рун:
«остынь душа, здесь правила иные».
А истина всем приказала долго жить,
хоть в магазине все патроны – холостые,
и как найти ответ «быть иль не быть?»,
что мучил Гамлета во времена иные.
 

«Ножи зари сверкают на востоке…»

 
Ножи зари сверкают на востоке.
Пылает август. Грозы и жара.
С утра трещат нахальные сороки;
днём духота, а ночью мошкара.
 
 
Старается последний месяц лета —
спешит в сады с корзинами даров
и звездопадом засыпает до рассвета
заснувшие поля сквозь сито облаков.
 
 
Слабеет жар, что был с утра несносен,
плывёт по небу облаков гряда,
янтарный мёд течёт по коже сосен,
а звёзды смотрят в зеркало пруда.
 
 
И, исчезая в сумерках, шагают
шеренгами отряды тополей.
Туманы из оврагов выползают,
и сладкой грустью веет из полей.
 

«Наш бывший круг (скорей, овал)…»

 
Наш бывший круг (скорей, овал)
там, где свой бег рождает Прана,
на власти сдержанно роптал,
хоть дробный рокот барабана
в общаге за стеной звучал.
 
 
Но барабанщики-стажёры
росли куда быстрее нас
и быстро вышли в дирижёры,
а наши профиль и анфас
 
 
хранят в архивах для порядку,
подшитые в одну тетрадку,
и эту «общую» тетрадь
(конечно, в смысле переносном)
потомки смогут прочитать.
 

«Напиши мне письмо, как раскроются почки у вербы…»

 
Напиши мне письмо, как раскроются почки у вербы.
Той весной, когда буду не здесь, а уже далеко.
Напиши мне письмо, так как я никогда не сумел бы:
как тебе тяжело без меня и как было со мной нелегко.
 
 
Напиши мне, каким ожидаются лето и осень.
Говорят, снова будет жара, но покосы зато хороши.
Напиши, будто в небе ты видишь сквозь просинь,
как ведут разговор о себе обе наши души.
 
 
Напиши мне, как нынче звучат соловьиные ночи,
как зарницы пылают, пытаясь поджечь горизонт.
Я прочту, я пойму. Не старайся писать покороче.
Напиши, как дожди бьют в раскрывшийся зонт.
 
 
Жизнь меж пальцев – а пальцы сухими остались,
но зато покрываются влагой солёной глаза.
Я не помню, какими мы были, с тобой расставаясь,
помню только, как ты мне с тоскою смотрела в глаза.
 

26.03.2021

«Намедни выдалась суббота…»

 
Намедни выдалась суббота,
трудился до седьмого пота
и чуть восьмой не захватил,
мне просто не хватило сил.
 
 
Сегодня снова – продолженье,
а, впрочем, жизнь – это движенье,
и я, как раб сего завета,
уборкой завершаю лето.
 
 
Я с детства – трудоголик, раб,
порой устав, ползу, как краб,
и в зимний хлад, и в летний зной
для отдыха к себе домой.
 
 
Здесь я нытьё своё кончаю,
уж восемь – нужно выпить чаю,
и, подключив канал вестей,
нырнуть в помойку новостей.
 

«На тех, уже забытых берегах…»

 
На тех, уже забытых берегах,
на пляжной гальке и на диких скалах,
где даже след исчез мой сам собой,
увы, и не осталось даже малых
примет, как в быстро тающих снегах;
там был исток и воздух был хмельной.
 
 
И были тайны судеб страшных звёзд,
Творцом на чёрной вытканы холстине
(тогда и мне таким казался небосвод).
Был Млечного пути едва заметный хвост,
и в облачной прозрачной паутине
кружил фантазий дерзких хоровод.
 
 
Как был прекрасен тех фантазий хмель,
как нам всегда его казалось мало,
какие мысли зрели в наших головах…
И вот наш бриг с разгону сел на мель,
трещат борта, уже не до аврала,
и мы теперь как в снах, плывём в словах…
 

«Обмелели омуты влечений…»

 
Обмелели омуты влечений,
В сердце поселился холодок,
И в стране амурных приключений
Я давно не гость и не ходок.
 
 
Конь мой, что резвился в поле,
вдруг с галопа перешёл на шаг,
научился смирно жить в неволе,
поменял свободу на большак.
 
 
По бокам глубокие кюветы
их не перепрыгнуть – не та прыть.
Позади восторги и наветы,
но и те, и те не позабыть.
 
 
Прошлое, как театральный задник,
проплывает в памяти порой.
Конь устал, и притомился всадник —
Дай им Бог не счастье, а покой.
 

30.07.2017

«Поддавшись чарам Церетели…»

 
Поддавшись чарам Церетели,
который изваял Петра —
(мы чуть с катушек не слетели)
и всё же крикнули ура!
Стоит он средь дождей, метелей,
портянки сушит на снастях;
от статуи, что с бронзой в теле,
туристки прямо на сносях…
Но наша суть – в любых приделах
снег – лишь фантазия богов.
И лепим мы в дерзаньях смелых
подруг из пены облаков.
 

«Любовницы – снега былых времён…»

 
Любовницы – снега былых времён,
каким огнём горело ваше тело,
был бесконечен список тех имён,
которых вы к себе впускали смело:
героев разных рас, народов и племён,
да всех, своё прекрасно знавших дело.
Теперь затих прибой воспоминаний,
да и скелеты обратились в прах,
осадки наших нравственных терзаний
осели сединой на головах,
а губы позабыли вкус лобзаний —
не мёд, а соли привкус на губах…
Олеги, борьки, витьки и серёжки,
всех и не вспомнить, право, хоть убей,
с кем наставляли вы немаленькие рожки
на головы любящих вас мужей.
 

«Прогресс даёт иллюзию общенья…»

 
Прогресс даёт иллюзию общенья,
где skype становится орудьем обольщенья,
но одиночества, увы, не избежать.
При этом все попытки обобщенья
В одну не смогут все проблемы сжать.
 
 
А, впрочем, мы по-прежнему как дети.
Не слишком далеко ушли от йети.
И лбы наморщив, сидя в туалетах,
Стараемся найти ответ в газетах,
Какой закон измыслит завтра власть.
Какую Бог на нас пошлёт напасть.
 

«Стемнело. Мягкий свет упал на подоконник…»

 
Стемнело. Мягкий свет упал на подоконник,
дав отдохнуть еще не сожженным свечам —
льют звёздный дождь, как молоко в подойник,
Плеяды в августе на землю по ночам…
 
 
Сны уплывают прочь, скрываясь за туманом,
бессонница всю ночь терзает, как палач,
луна грозит в окно турецким ятаганом,
и память душу рвёт, как детский плач.
 
 
Жужжит веретено, скрипит, вращаясь, прялка,
из теней прошлых дней закручивая жгут,
а о грядущих днях молчит судьба-гадалка
в тот час, когда в кострах стихи и ноты жгут.
 
 
Не гонит память прочь дурман аминазина,
но вот уже рассвет – родился новый день.
На смятых простынях уснула Мнемозина —
что прялка напряла, исчезло, словно тень.
 

17.08.2016

«Сломались рога у барана…»

 
Сломались рога у барана,
вчера были крепки, и вот —
понурясь, проходит он рано
поутру вдоль старых ворот.
 
 
На ферме зверей Оруэлла
животным ещё невдомек,
что скоро привычное дело
козлиных потребует рог.
 
 
Засим созовут толковище,
на ферме поднимется крик,
и скажут барану – дружище!
Пора бы тебе на шашлык.
 
 
И те, кто средь равных равнее,
захрюкавши враз в унисон,
раздуют огонь посильнее,
в котором зажарится он.
 

Штат Юта

 
Слепые дома у предгорий,
Шугою покрывшийся пруд,
средь наших родных территорий
вот так же селяне живут.
 
 
Протопчут дорогу к сельмагу,
где Hennessy рюмку нальют.
Натянут тулуп и к оврагу —
терзают гармонь и поют.
 
 
Быть может, приснилось мне это,
что только в башку не взбредёт:
вот в небе блеснуло – комета,
а это, увы, самолёт…
 
 
Возьмут на прокате скайборды
и будут в кафешке «Подъём»
разгадывать с другом кроссворды
и кушать текилу вдвоём…
 
 
Поют под гармонь (или пели),
а может быть, курят табак…
качает пространство качели,
а Вечность следит, что не так.
 
 
Луна поглядит беспристрастно
одной стороною (где флюс).
Всё в жизни и просто, и ясно,
но думать о ней я боюсь.
 

«Свершилась мечта идиота …»

 
Свершилась мечта идиота —
я стал кандидатом наук,
как будто неведомый кто-то
мне бросил спасательный круг.
 
 
Три года тонул я и верил,
Что скоро придёт мой черёд
Открыть для науки все двери,
Шагнуть ей (науке) вперёд!
 
 
И вот по решению ВАКа
Вручил мне с учётом заслуг
Учёный совет биофака
Диплом кандидата наук!
 
 
Богат я, казны не считаю,
но что-то скудеет добро.
И я в облаках не витаю,
И лишь на висках серебро.
 

«Ты пишешь мне из высшей школы…»

 
Ты пишешь мне из высшей школы,
где свил гнездо себе Амур.
И хулиганских стрел уколы
Расследовать бы должен МУР.
 
 
Увы, у них забот немало,
И им не изловить стрелка.
А я – опять под одеяло,
Ловить мечтаний облака…
 
 
Пусть раны ноют в непогоду
(туман за окнами висит),
Но не в обиде на природу,
Я пью коньяк – лечу ринит.
 

«Что любят в этом мире дети? …»

В. Р.

 
Что любят в этом мире дети? —
Пожалуй, что почти со дня рожденья
им больше всех чудес на белом свете
нужны любовь, любовь и уваженье.
 
 
Они мечтают повзрослеть скорее,
чтоб этот мир открылся перед ними,
чтоб близкие всегда были живыми
и все друг к другу были бы добрее.
 
 
Они мечтают обо всём на свете —
быть лётчиком, врачом иль просто мамой.
Их взрослые не очень понимают
и смотрят на детей с улыбкой странной.
 
 
А время детства, словно льдинка, тает,
и годы мчат вперёд без остановки…
Мир так устроен – дети подрастают
во взрослый мир, спеша без подготовки.
 

06.01.2020

«Утро тонет в тумане белесом…»

И. И.

 
Утро тонет в тумане белесом,
но уже розовеет восток,
где над смутно темнеющим лесом
свой заря распускает цветок.
 
 
Жаль, что спишь ты, моя дорогая,
и не видишь, как огненный шар,
из его лепестков вырастая,
зажигает холодный пожар.
 
 
Но когда он поднимется выше,
ты в сиянье весеннего дня
поздравление это услышишь,
примешь скромный букет от меня.
 

08.03.2015

* * *

Подражание

 
У старого дома, чьи ставни закрыты,
старуха дырявое моет корыто.
Старик же, снедаемый странной тоской,
таскает улов ей из бездны морской.
 
 
Тогда «наше всё» набрело на идею,
старуху прославить в поэме, а с нею
её старика, рыбака-бедолагу
(когда-то с Русланом он мёд пил и брагу).
 
 
И бойким пером, несомненно, гусиным,
он начал для рыбки плести паутину.
В том смысле, что невод закинул герой
и рыбку златую поймал… Ой-ё-ёй!
 
 
А рыбка, сия (не карась и не щука),
Такая, простите, зловредная сука,
что с бедной семьёй разыграла интригу,
где точно в финале досталась им фига.
 
 
Сначала, как водится, рыбка для вида
построила бабке костюмчик из твида,
потом дачный домик у самого моря —
сказать бы спасибо, и не было б горя.
 
 
А было бы счастье, и сказке конец,
но бабке давай королевский дворец.
Дворец так дворец – море вздулось бурливо,
и вот уж не дачка, а дивное диво.
 
 
И, знамо, старуха сидит на балконе,
внизу же гуляют жирафы и пони.
Старик, неизбежную чуя беду,
Скребёт пятернёю свою бородУ.
 
 
И, точно, беда не заставила ждать.
Старуха селёдке велит приказать:
чтоб окна в дворце кажен день она мыла
и что б на посылках ей рыба служила.
 
 
Но тут, понимаете, вышла накладка.
Старуха упёрлась, а рыбке не сладко.
И вот уже море волнами покрыто,
и бабка в землянке сидит у корыта.
 
 
А рыбка, храня свою и гордость, и стать,
поплЫла умнее старуху искать.
Как всё же забавно на жадность смотреть…
Остались супругам корыто и сеть…
 

31.08.2019

«Что толку предъявлять ему…»

 
Что толку предъявлять ему
свои достоинства по списку.
Любовь не возвратишь по иску,
ведь ей законы ни к чему.
 
 
Что толку клясться ей в любви,
ей эти клятвы не награда,
другая у неё отрада,
Господь её благослови.
 
 
Что толку долго говорить —
у нищего на хлеб просить.
Любовь не склонна к подаянью,
она внимает лишь желанью.
 
 
Что толку письма слать в стихах,
Коль от любви остался прах.
Не стоит их писать и в прозе,
они нужны, как шип на розе.
 

«Шлафрок накинув от озноба…»

 
Шлафрок накинув от озноба
и в попу вставив «Виферон»,
я вёл в окне учёт ворон,
слегка напоминая сноба.
Изображая псевдочесть
стремленьем точно их учесть.
Увы, напрасное старанье
(виной тому недомоганье).
А ром, накапанный в бокал,
с крутой заваркой из лаванды…
хоть мысль острит, но не пойму,
как через попу лечат гланды —
вещь, недоступная уму!
 

«Я вижу дом, где не был никогда…»

 
Я вижу дом, где не был никогда,
и двери, чьих я не касался ручек;
сейчас живут в нём прошлые года,
года с тобой, за вычетом отлучек.
 
 
Пейзаж иной рисуешь ты теперь,
прекрасен он и полон ностальгии.
Ты ищешь в нём в своё былое дверь,
Как Роланд дверь искал в миры иные…
 
 
Вот дверь стоит, кому теперь пенять —
она не приведёт нас в день вчерашний…
Всё надо потерять, чтоб всё понять
и постучаться в двери Темной башни.
 

«Собирала в дальнюю дорогу…»

 
Собирала в дальнюю дорогу,
вещи уложила в чемодан,
а сама к соседскому порогу
зачастила, чтоб писать роман.
 
 
А роман не складывался что-то,
полный недомолвок и длиннот,
ни бутылка «Царская охота»
Не могла помочь, ни банка шпрот.
 
 
Восседал меж ними ангел белый —
Как он к ним попал – не знаю я —
иль сосед мужчина был не смелый,
или ей постель привычнее своя.
 
 
И роман закончился прологом —
Так и не сложился их марьяж.
Навсегда потерянным залогом
обернулся молодой кураж.
 
 
Муж вернулся из курортных далей
Загорелый и чуть-чуть чужой.
Окликал меня, забывшись Галей,
и старался, словно молодой.
 

07.04.19 г.

«Я сам – весёлый человек…»

 
Я сам – весёлый человек,
но мой герой пропитан грустью.
Сложилось так, но лучше пусть я
без грусти бы дожил свой век.
 
 
Не упрекай – в том нет нужды —
стихам и чувствам не прикажешь,
что ты на это, друг мой, скажешь? —
Такие тоже ведь нужны.
 
 
Живёт на свете тьма людей,
что в меру пьют и в ус не дуют,
я слышал, и они тоскуют
тоской обычной, без затей…
 
 
Конечно, не зелёный змей
подвиг меня на эти вирши,
а что-то, что гораздо выше
вещей, сомнений и людей.
 

«Приехал доктор. Показал язык…»

 
Приехал доктор. Показал язык.
Конечно, я, но по его приказу.
Он наклонился и глазами зырк,
но свой диагноз выдал мне не сразу.
 
 
Вы, батенька, мне кажется, больны.
– Да что Вы, доктор, это просто шутка.
– Нет, милый. Несварение желудка
Леченья требует, а, впрочем, Вы вольны…
 
 
И начал собирать свой саквояж
Я – доктор погодите, может, чаю? —
Нельзя же так окончить Ваш вояж!
А сам уже не кашляю – икаю.
 
 
Скажите хоть, смертелен ли недуг?
– Конечно, мне понятно – это тайна.
Но каждый доктор человеку – друг,
и я клянусь, не выдам Вас случайно.
 
 
Дни Ваши не сказать, что сочтены.
Нет, есть ещё надежда (небольшая).
– Что с Вами, друг? – Да Вы белей стены.
Вот с этих пор, друзья, я и икаю.