Читать книгу: «Союз меча и забрала», страница 4

– «Аркадий, прости меня, но я больше не могу оставаться с тобой. Мне надоели твоя беспорядочная жизнь, безответственность и наше нищенское существование. Я ещё молода и хочу использовать свой шанс в жизни. Не ищи меня. На развод я подам сама. Оставляю тебе квартиру и всю обстановку. Надеюсь, ты сумеешь прокормить себя. Прощай. Валерия», – прочёл Бендер негромким пономарским голосом. – Интересное кино. Называется «Нас не ждали». Да. Ничто в мужчине не раздражает женщину так, как отсутствие денег.

– Я знаю, к кому она ушла, – с угрозой в голосе продолжал Коробейников, не обращая внимания на Бендера. – Тут недавно объявился бывший мой подчинённый по сектору истории коллективизации некто Востриков. Фёдор Фёдорович Востриков, сын священнослужителя, бездарь и тупица, которого я много раз спасал от неприятностей. От него ушли две жены – до того был занудливый и пустой мужичонка. Представь себе, он, оказывается, нашёл новую «нишу» в жизни: уволился из института и подался в бизнес. Рассказывал, что открыл при московской епархии свечной заводик, купается якобы в роскоши… Я тогда ещё обратил внимание, что моя благоверная слушала его, словно язычница прохиндея волхва. Точно, ушла к нему – больше не к кому! – заключил он. – Двадцать лет прожили.

– А может это к лучшему? – с осторожным оптимизмом спросил Бендер. – У меня уже было такое. Признаюсь, тоже поначалу горевал, переживал, а потом плюнул и забыл. Если две линии не пересекаются, значит не судьба. Тут и Лобачевский не поможет.

– И у тебя, значит, сбежала? Это что: болезнь такая пошла среди наших баб или поветрие какое?

– Критическая стадия фазы обскурации российского суперэтноса, – ответил Бендер.

– Ты что – тоже увлекаешься Гумилёвым?

– Аркаша! Каждый интеллигентный человек обязан прочитать и хотя бы чуть-чуть понять теорию этногенеза Льва Гумилёва! Надеюсь, ты меня ещё не вычеркнул из списков московской интеллигенции? Великий Евразиец!

– Ты молоток, Сашка! Не ожидал от тебя такой прыти. Только я бы сделал поправку на Великого Евразийца.

– Это ещё какую?

– Переставил местами Европу с Азией. В нас больше сидит азиатчины, чем европейщины. Так что, дорогой мой представитель тонкой прослойки населения, никакие мы не евразийцы, а азиопы. А насчёт обскурации ты прав. Одряхлела Русь, обросла обывателями, лишилась лучших своих патриотов-пассионариев…

– Не расстраивайся, Аркадий! Это уже было в нашей истории – кажется, в тринадцатом веке. Нужен новый пассионарный толчок, чтобы разбудить страну, и страна его получит!

– От кого? От нас с тобой? Скорее мы получим пинок в зад.

– Да хотя бы и от нас. А пинок в зад – это тоже проявление пассионарности. Кроме того, этнос умирает очень долго, и на наш век его вполне хватит, – окончательно отвлёк Бендер Коробейникова от случившегося. – Ну, да хрен с ним с этногенезом. У тебя есть хоть что-то выпить? Уж больно повод уважительный, друг ты мой ситцевый, Аркадий.

– Сейчас поищем. Пойдём-ка, брат, на кухню. Давно я там не сиживал, – сказал хозяин и полез в холодильник. Первая боль утраты прошла, настал этап подспудных размышлений и анализа, скрытый за внешним бодрячеством. Теперь самое лучшее лекарство – междусобойчик с другом по несчастью. Как-то легче становится на душе, что и у соседа тоже корова сдохла.

Через несколько минут импровизированный холостяцкий ужин был накрыт по всем правилам жанра, а ещё через полчаса друзья дружно распевали популярную в застойные времена песню:

…И если к другому сбежала невеста,

То не известно, кому повезло.

Эх, рулла-тирулла, ах рулла-тирулла!

Эх рулла-тирулла -тирулла-ла-ла!

– А что, Сашка – хорошо сидим! – сказал Коробейников, похрустывая солёным огурцом.

– Как в молодые институтские годы, – вторил ему Бендер, раскрасневшийся от простой «пшеничной».

– Да, жизнь прошла, и к чему мы пришли? – начал было гнать волну пессимизма и упадничества Коробейников, но Бендер не дал ему развернуться и спросил:

– А что ты, между прочим, имел в виду по дороге домой? Ты говорил о какой-то идее, возникшей в твоей ясной голове.

– Ничего я не говорил, – отказался Коробейников. – Тебе показалось.

– Ой-ли? Ты что – передумал?

– Вроде того. – Коробейников разлил остатки «пшеничной» по рюмкам и единолично выпил. – Мне сейчас не до того.

– Ну и зря. Распустил нюни и ждёшь сочувствия? «Ах, как мне плохо! Ах, от меня ушла жена! Жить не хочется». Тьфу!

Бендер запрокинул голову и приложил рюмку к губам, да так и замер в этом положении. Из прихожей раздался звонок, и Коробейников с криками: «Это она, она, вернулась ко мне!» бросился вон открывать дверь. Александр Остапович опрокинул, наконец, рюмку и с сочувствием посмотрел другу вслед. Да, слаб человек своей физикой, но ещё хуже, когда не крепок духом.

Бендер насторожился и стал ждать какой-нибудь подобающей случаю душещипательной сцены с укорами, упрёками, раскаяниями и непременным примирением, но ничего похожего в прихожей, кажется, не происходило. Там бубнили два мужских голоса, один из которых принадлежал Аркадию, а другой – незнакомому мужчине. Наконец появился хозяин в сопровождении какого-то типа в потёртом костюмчике, с завязанным раз навсегда узлом рублёвым галстучком.

– Знакомься, Бендер. Мой земляк и товарищ, доктор экономических наук Семён Кислярский. А это мой друг Александр Бендер, в прошлом известный писатель, а ныне – удачливый бизнесмен, – представил Коробейников.

– Очень приятно, – сказал Кислярский, внимательно вглядываясь в черты лица Бендера. – А вы случайно не проживали в наших краях, Александр… как вас по батюшке?

– Остапович. Но зовите меня Сашей.

– В таком случае прошу называть меня тоже по имени. Однако, Саша, твоя наружность мне кого-то напоминает. Где-то я тебя видел, но где, вспомнить пока не могу. Склероз.

– Вряд ли мы где сталкивались, – холодно ответил Бендер. – Я жил в Ростове.

– Ничего, потом вспомнишь, Сёма. Садись. Извини, что тут у нас скудно с выпивкой и едой… То есть, выпить вообще нечего, – начал извиняться Коробейников. – А ты хорош, гусь, Сёмка! Куда пропал-то? Я, грешным делом, думал, что ты уже обороняешь от арабов какой-нибудь кибутц рядом с Морем мёртвых.

– Ты плохо-таки обо мне думаешь, Аркаша, – притворился Кислярский обиженным. – Но чтобы реабилитироваться в твоих глазах, я принёс с собой вот это. – Кислярский грохнул на стол бутылку «Долговязого Джона».

– Ух ты, кучеряво нынче живут экономисты, не чета нам, историкам!

– Да уж куда вам, фальсификаторам, до нас, – пошутил кисло Семён Моисеевич. – Подарок одного иностранца.

– Гуманитарная помощь, – сразу определил Коробейников. – А от меня жена ушла, – радостно и ни к селу, ни к городу объявил он Кислярскому.

– Что ты говоришь? Валерия Вячеславовна? Никогда бы не подумал?

– Это почему же – никогда? – обиделся историк. – Она женщина видная. Ты что ж полагаешь, стал бы я двадцать с лишним лет терпеть какую-нибудь мымру?

– Извини, я хотел сказать…

– Да иди ты, Сёмка, к чёрту со своими хотелками. Наливай давай. Ура!

– Мы знаем друг друга со школьной скамьи, – пояснил Коробейников Бендеру после того, как выпил. – Его папаша был знаменитым нэпманом, но когда родился Сёмка, его уже экспроприировали. К тому же он не по своей воле впутался в какую-то неприятную историю, его долго таскали в ЧК, хотели расстрелять, но ограничились конфискацией имущества и ссылкой. Отпустили его с Беломорканала перед самой войной, так что Сёмку воспитывала в основном мать, тётя Генриетта. Самоотверженная женщина! Давай выпьем за родителей! – неожиданно предложил Коробейников.

– С удовольствием, – поддержал начинание Бендер.

– В Москву мы приехали вместе, только Кислярский пошёл по экономической линии, а я – по исторической.

– Аркаша, может, хватит ностальгических отступлений? – опять прервал хозяина Бендер. – Ты слова не даёшь сказать гостю.

– Правда? Извините меня.

Коробейников замолчал, но не на долго.

– А скажи-ка Сёма, кто это презентовал тебе напиток?

– Это… это длинная история. Собственно, я и пришёл по этому поводу, чтобы… чтобы посоветоваться с тобой.

– Так давай, выкладывай, чего ждёшь?

– Да мне как-то неудобно, – застеснялся Кислярский.

– Ты стесняешься Сашку? Брось! Можешь с ним как на духу. Я от него ничего не скрываю, а он – от меня.

Кислярский нерешительно взглянул на Бендера, потом на Коробейникова, вздохнул и начал:

– Подарок – от американского вице-консула…

– …Паниковски?! – хором подсказали слушатели.

– Да, – удивился Кислярский. – Вы всё знаете?

– Что – всё? Мы просто знаем этого бендерского еврея! А как ты с ним познакомился? Впрочем, догадываюсь. Выкладывай. Мы слушаем.

Семён Моисеевич со страдальческим видом, запинаясь, поведал друзьям свою печальную историю, не забыв описать и эпизод с портфелем, и сцену на Чистых прудах, и свои переживания и угрызения совести. Бендер с Коробейниковым с суровым выражением на лице слушали исповедь запутавшегося человека и кусали от возмущения и гнева губы. Когда Кислярский закончил свой рассказ, Коробейников вскочил со стула и нервно заходил по восьмиметровой кухне.

– Ну, ты даёшь, Сёмка! Ну, ты и фрукт! Да ты понимаешь, в какую историю влип?

– Понимаю, – с видом раскаявшегося подсудимого ответил Кислярский.

– Ничего ты не понимаешь! Убить тебя мало за такие проделки! – Коробейников даже замахнулся на Кислярского кулаком.

– Аркаша! Да я разве… Я так страдаю, – простонал Кислярский. – Что же мне теперь делать? Я к тебе пришёл за советом.

– Что делать? Это ты должен был думать тогда, когда получал от Паниковски иудины «баксы». Теперь тебе одна дорога – идти с повинной на Лубянку.

Александр Остапович с нескрываемым интересом следил за происходящим, а по его лицу пробегали тени интеллектуальных вспышек – было очевидно, что он над чем-то напряжённо думал.

– Постой, друг Аркадий! – вмешался он. – У меня возникла одна идея.

– Какая ещё к чёрту идея? – не унимался Коробейников. – Сёмке надо идти сдаваться в КГБ или как их теперь называют, и весь тут сказ.

– Семён имеет шанс искупить свою вину, – продолжал Бендер.

– Как? – воскликнули разом Коробейников и Кислярский: первый – с явным недоумением, а второй – с надеждой в глазах.

– Есть шанс вставить Паниковски и иже с ним перо в задницу! – торжественно объявил Бендер. – У меня есть идея. Она, конечно, потребует известного напряжения ваших умных, но забитых ненужной псевдонаучной чепуховиной мозгов, – это, во-первых, а во-вторых, некоторых финансовых вложений, но…

– Ну, последнее не проблема, денег у тебя куры не клюют, – решил за Бендера второй аспект Коробейников. – А относительно наших куриных мозгов, как ты деликатно изволил выразиться, ты заблуждаешься. Мы с Сёмой ещё кое-что соображаем. Правда, Сёма?

Кислярский неуверенно кивнул головой.

– Эх вы, пролетарии умственного труда! Иждивенцы развитого социализма и эпигоны всенародного государства! Так и быть, слушайте сюда, рыцари бюджетной сферы, троглодиты налогоплательщиков! Слушайте внимательно, что вам скажет Александр Бендер, сын своего гениального отца и продукт исторического материализма!

Теперь Кислярский с Коробейниковым с благоговейным вниманием следили за возбудившимся Бендером. Таким Коробейников видел его в первый раз – вероятно так или примерно так мог выражать себя автор «Великого перелома», найдя удачную формулу для своих эпохальных литературных изысков.

– Что мы имеем в наличии? – начал высокопарно Александр Остапович. – В наличии мы имеем готовую и отработанную схему взаимоотношений двух высоких договорившихся сторон. Между этими сторонами существуют деловые отношения, функционирующие по схеме: товар – деньги – товар. Так?

– Вроде этого, – допустил Коробейников.

– Мы сейчас не будем принимать во внимание, что одна из сторон, – тут Бендер сделал широкий жест в сторону Кислярского, – тяготится этими деловыми отношениями. Главное, что другая сторона, небезызвестный нам Алекс Паниковски и его вредная организация, их ценит и заинтересована в их продолжении и углублении. Так?

– Так, – подтвердил Коробейников.

– Ну, так нам осталось только подключиться к процессу, который, по меткому выражению Форосского Узника, уже пошёл.

– Как подключиться? Что за чушь несусветную ты несёшь? – закричал Коробейников. – Его надо кончать, а не подключаться к нему.

– Вот здесь и проявляется ваша академическая ограниченность, – победоносно парировал реплику друга Бендер. – Вам, дорогой мсье Коробейников, с вашим мышлением место на свалке истории, а не в постперестроечной фазе обскурации. Кстати, когда я имел честь транспортировать вас в своём лимузине, вы высказали одну неплохую мысль, но убоялись её и вот тут, на этом историческом месте, отказались от неё. Вы трус, Коробейников. Вот поэтому от вас и ушла жена.

– Это удар ниже пояса, – прошептал Кислярский.

– Я трус? – взвился Коробейников. – Да я тебя сейчас… да я… Как ты смеешь? Сёма, одевайся, мы уходим от этого мужлана!

– Аркаша, куда ты пойдёшь из собственной квартиры? – недоумённо спросил Кислярский. – Может быть, мы всё-таки дослушаем товарища Бендера до конца?

– Ладно, чёрт с вами, оставайтесь, а я пойду, – рванулся было к выходу Коробейников, но Бендер и Кислярский одновременно схватили его за руки и усадили на стул.

– Аркаша-а-а! – нежно пропел Бендер. – Аркашенька, не обижай друзей, выпей стопарик на дорожку!

– И выпью, – грозно блеснул выцветшими голубыми глазами доктор исторических наук.

– Вот и хорошо. Пей на здоровье. – Бендер налил ему в рюмку виски и протянул корочку хлеба. – Вот так. Молодец. А теперь слушай.

Коробейников выпил и тут же совершенно успокоился, позволив Бендеру высказать свой гениальный план.

– Итак, господа учёные, мой план сводится к следующему. Наш общий и многоуважаемый друг продолжает встречаться с Паниковски, как ни в чём не бывало…

– Что вы говорите, Бендер? Как можно? – встрепенулся было Кислярский.

– …встречаться с Паниковски, как ни в чём не бывало и снабжать его всякой туфтой, – продолжал Бендер, не обращая на эмоциональный всплеск Кислярского. – Только туфта должна быть такой, чтобы, во-первых, мистер Паниковски и его компания не заподозрили подвоха, а во-вторых, чтобы она наносила ЦРУ максимальный вред, уводя американцев в сторону от проблемы, а нам, российским налогоплательщикам, приносила максимальную пользу.

– Но как это сделать? – спросил Коробейников. – Идея конечно стоящая, что там говорить…

– Идея гениальная, – поправил Бендер, – но, как я уже заявил выше, она потребует и гениального исполнения. Нам придётся создать нелегальную фирму, которая бы готовила дезинформацию для ЦРУ на самом высоком профессиональном уровне, «толкала» эту дезинформацию американцам и их доблестным союзникам и получала бы за это деньги. На первое время я одолжу фирме деньжат, но потом она должна работать по принципу самоокупаемости. Подчёркиваю специально для дураков: денег мне не жалко, и я дам на это дело, сколько нужно. Но плодить иждивенчество не собираюсь. Это развращает общество.

– Потрясающе! – зачарованно прошептал Кислярский. – Бендер, вы – титан! Гигант мысли! – невольно перешёл он на вежливую форму обращения.

– Я – не член Государственной думы, но тоже очень обеспокоен, – скромно ответил титан мысли. – Если государство не в состоянии защитить себя и интересы честных граждан, то сознательные граждане берут это дело в собственные руки и ставят прочный заслон на пути утечки своих кровных секретов за границу. Мы заставим иностранные разведслужбы вертеться в придуманном нами колесе, плясать под нашу дудку и – да простит меня мой друг Семён – бегать вокруг еврейской мельницы.

– Бендер, а что это такое – еврейская мельница? – спросил Кислярский.

– Это когда ветряк стоит, а еврей бегает вокруг.

– Ха-ха-ха! Очень смешно, – сказал сквозь смех Кислярский. – Давно я так не смеялся.

– Смешно… Ты совсем животики надорвёшь от смеха, когда приступишь к выполнению плана Бендера, – ядовито заметил Коробейников.

– Как это? – переспросил Семён Моисеевич.

– А ты что не понял? Пока фирма организуется, тебе придётся изображать того самого еврея, который бегает вокруг мельницы.

– То есть как это? Бендер, что он говорит? – жалобно пропищал Кислярский.

– Он прав, Семён, – подтвердил Александр Остапович, – пока тебе придётся поддерживать контакт с Паниковски. Но ты заметь большую разницу: теперь ты будешь уже не один, как саксаул в пустыне, а с коллективом единомышленников. За твоей спиной будет мощный тыл в лице директора фирмы, – Бендер ткнул себя пальцем в грудь, – его заместителя, – он показал пальцем в Коробейникова, – и многочисленных экспертов и специалистов, которых нам вместе надо отыскать. А вместе и помирать смешней.

– Но я не хочу умирать, – заскулил Кислярский. – У меня уже нервы на пределе.

– Мы займёмся поднятием твоего боевого духа. Воспитательная работа с кадрами – это будет одна из обязанностей моего заместителя, – прокомментировал несознательную выходку товарища сын Великого Комбинатора. – А чтобы совесть у тебя была чистой, денежки от Паниковски будешь приносить мне. Я их буду оприходовать в кассе фирмы, а тебя посадим на зарплату. Так вам, академикам, привычней. Вопросы есть?

– У матросов есть вопросы, – отозвался Коробейников. – Какую зарплату ты положишь своему заместителю?

– Это будет зависеть от многих факторов, гражданин бывший историк. Если будешь вертеться, то не обижу, – пообещал Бендер. – И последнее, дорогие друзья кондотьеры пера и бумаги: никому пока о нашем плане ни слова. Я не хочу, чтобы мы завтра все вместе или поодиночке встретились в следственном изоляторе Матросской тишины или временной тюрьмы лубянского комплекса. Тамошняя атмосфера губительно сказывается на моих умственных способностях. Ну что ж, время позднее, пора расходиться по домам. Предлагаю «посошок».

Коробейников с готовностью налил всем виски. Бендер встал:

– За успех нашего предприятия. Как сказал один хохмач, я хочу выпить за то, чтобы по дороге на нас напали большие деньги и чтобы мы не смогли от них отбиться. Ура!

– Ура! – прокричали заговорщики. – За успех нашего предприятия.

– А как мы назовём нашу фирму? – поинтересовался заместитель её директора.

– «Союз меча и забрала», – не задумываясь ответил директор.

– Конгениально!

– Ой! – пискнул Кислярский. – Кажется, я начинаю вспоминать.

– Что? – спросили его директор и заместитель.

– Где я вас, то есть тебя, Александр Остапович, видел.

– Ну и где же? – подозрительно спросил Бендер.

– В наследство от папы мне досталась одна фотография, на которой была изображена группа людей, входивших в монархическую заговорщицкую группу «Союз меча и орала». Среди них был папа и некто, очень похожий на Бендера.

Наступила пауза. Бендер тёр переносицу, Кислярский вопросительно смотрел на Бендера, а Коробейников почему-то по-лошадиному, словно застоявшийся жеребец на ипподроме, рыл землю ногой.

Наконец Бендер произнёс:

– Я что-то тоже смутно припоминаю… Папа кое-что рассказывал. Одним словом, на фото с Кислярским-старшим изображён не ваш покорный слуга, а его уважаемый родитель – иначе я бы не сидел сейчас вместе с вами. Полагаю, это и был основатель «Союза меча и орала» – мой незабвенный родитель Остап Ибрагимович Бендер собственной персоной!

– Что ты говоришь!

– Неужели?

Коробейников и Кислярский от удивления раскрыли рты и с обожанием смотрели на Бендера.

– Фамилию «Бендер» мой папаша произносил как польскую, – неожиданно вспомнил Коробейников. – Он умудрялся вставлять в неё пару шипящих согласных – настолько отрицательные ассоциации она у него вызывала. Кажется, твой незабвенный родитель обошёлся с моим не менее незабвенным папахеном не самым лучшим образом.

– Не мудрено, – подтвердил Бендер. – Папе нельзя было класть в рот даже железную ложечку. Кстати, Аркадий, а почему же ты до сих пор скрывал, что знал о том, что наши отцы, так сказать, общались между собой?

– Я не хотел омрачать нашу дружбу вульгарными воспоминаниями о безответственных поступках предыдущего поколения, – скромно ответил историк.

– Очень мило с твоей стороны, – заметил Бендер. – Но не будем злопамятными, дорогие мои земляки. Наши родители – во всяком случае, отцы – были продуктами своего времени, а мы – своего. – И продолжил не без пафоса: – Выходит, сама судьба свела нас вместе и буквально за шиворот выволакивает на городской просёлок и благословляет на богоугодное дело. Друзья, прекрасен наш союз! Союз меча и забрала!

Бендер достал из кармана носовой платок и смахнул набежавшую на мужественное лицо слезу.

– Меча и забрала! – воодушевлённо подхватили Коробейников с Кисляровским.

Снизу и сверху застучали по батареям соседи. Соседи никогда не сидели в царских тюрьмах и не знали азбуки Морзе.

Просто они были жителями многоквартирного московского дома.

А московское время было полчаса первого.

Ночи.