Загадка «снежного человека». Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах

Трудно было бы уверенно сказать, почему утверждение Егорова о наблюдении им диких волосатых человекоподобных существ на южных склонах Нань-шаня дошло до нас лишь из третьих рук. Все же в пользу его достоверности можно высказать предположение, что Егоров видел тех самых «хун-гурэсу», о которых в этих горах уже слышал Пржевальский (при описании их внешности может быть краски были несколько сгущены) и которые на этот раз обнаружились из-за интенсивного пищевого стимула – долго бредшего и умершего от раны дикого яка, вблизи которого как раз был Егоров.

В четвертом путешествии, в 1883 г., Пржевальский узнал о незнакомых с огнем и одеждой «людях», живущих в тростниках Лоб-нора и болотах Нижнего Тарима в «состоянии полной дикости». Более подробные сведения в рукописях Пржевальского еще не разысканы. В печатном тексте Пржевальский не привел имевшихся у него конкретных данных, имеющихся в его письмах, по словам Г.В. Парфенова. На этот раз он связал указанные сведения не с медведем-пищухоедом, а с преданиями о беглых буддистах, в Х1У в. укрывшихся в тростниках Лоб-нора от преследователей магометан (Пржевальский Н.М. От Кяхты на истоки Желтой реки. 1948, с.186.). Однако кое-какие имеющиеся сейчас сведения об обитании «дикого человека» («снежного человеке») и в горах Нань-шань и в тростниках Лоб-нора, может быть, позволяют думать, что на Лоб-норе Пржевальский был в третий раз вблизи «хун-гурэсу», в третий раз на пороге несостоявшегося открытия…

Шли годы. Изредка появлялись на страницах русских научно-популярных журналов своеобразные вести из зарубежных стран. То журнал «Природа и люди» публикует в 1899–1900 гг. корреспонденции о якобы привезенном из Гималаев в Европу неведомом человекоподобном существе (что оказалось неверным). То журнал «Живописное обозрение» в 1904 г. перепечатывает заметку из «Дэйли мейл»: корреспондент из Лхасы сообщает, что, по рассказам тибетцев, в какой-то местности по р. Брахмапутре живут такие дикие люди, которые ходят без одежды, не обладают никакой членораздельной речью, не имеют орудий или оружия, так что в драках пускают в ход зубы и ногти (позволительно высказать удивление, как это корреспондент газеты «Дейли мэйл» Ралф Иэзард, собравший в своей книге о «Снежном человеке» множество сообщений со всего света, в том числе далеко не первоклассных, упустил это сообщение собственной газеты.). Но это не были самостоятельные исследования отечественных ученых.

В данном отношении гораздо важнее отметить хотя бы и стоящее совсем особняком выступление в 1899 г. в печати видного зоолога К.А. Сатунина: «Биабан-гули». Речь здесь шла о диком человекоподобном животном на юге Кавказа, в Талышских горах. К.А. Сатунин был крупнейшим исследователем фауны Кавказа, в первую очередь млекопитающих, и описал большое количество новых видов. Поэтому, казалось бы, не могла не привлечь внимания статья этого опытного полевого исследователя, в которой он привел не только рассказы населения, частью сказочные, частью реалистические, но и одно собственное наблюдение, к которому он счел возможным применить слова «я ясно увидел» (Сатунин К.А. «Биабан-гули» // Природа и охота. М., 1899, кн. VII, с. 28–35.). Однако тема, затронутая Сатуниным, не была подхвачена никем из зоологов-кавказоведов. Эта нить надолго оборвалась.

В 1906 г. произошло событие, значение которого, тоже было оценено лишь много позже. Молодой ученый-востоковед, бурят по национальности, Б.Б. Барадийн в 1905–1907 гг. получил от Российского географического общества в Петербурге командировку для путешествия через Монголию в Тибет. Как он впоследствии сообщил своему другу, ученому-монголоведу Ц.Ж. Жамцарано, на пути следования в тибетский монастырь Лавран, во время прохождения каравана через пустыню Алашань в апреле 1906 г., в урочище Бадын-джаран, он близко и ясно видел необычайное существо. Описание случая, сделанное Барадийном, до нас не дошло, и мы можем восстанавливать картину только сопоставляя несколько записей, сделанных разными лицами по рассказам проф. Жамцарано.

В 1930 г. корреспондент газеты «Комсомольская правда» М.К. Розенфельд, разумеется, ничего не слышавший о «снежном человеке», в своей книге «На автомобиле по Монголии» (позже, в вольном пересказе и в книге «Ущелье алмасов») привел следующую запись рассказа проф. Жамцарано. Последний говорил об одном недавнем случае появления «дикого человека» – «алмаса» возле монгольского кочевья. «Я мог бы рассказать множество подобных историй, но боюсь, что вам они покажутся легендами, суевериями темных людей», – продолжал ученый. «Однако меня эти рассказы убеждают, что «алмасы» действительно существуют. В описаниях путешествий по Центральной Азии часто встречаются упоминания о «диких людях»… Все эти факты идут из древности. Впрочем, есть источники и совсем недавнего времени. В 1906 г. профессор Барадийн шел со своим караваном в песках Алашани. Однажды вечером, незадолго до захода солнца, когда пора было уже остановиться на ночлег, каравановожатый, посмотрев на холмы, вдруг испуганно закричал. Караван остановился, и все увидели на песчаном бугре фигуру волосатого человека, похожего на обезьяну. Он стоял на гребне песков, освещенный лучами заходящего солнца, согнувшись и опустив длинные руки. Алмас с минуту смотрел на людей, но заметив, что караван увидел его, скрылся в холмах. Барадийн просил нагнать его, но никто из проводников не решился» (ИМ, I, № 4).

В последнем пункте запись Розенфельда расходится с записями ученика проф. Жамцарано – видного монголоведа проф. Ринчена. «Покойный ныне профессор Б. Барадийн был единственным русским ученым, которому посчастливилось во время своего путешествия встретиться с алмасом. В караване, шедшем в буддийские монастыри Тибета Гумбун и Лавран, вместе с проф. Барадийном ехал и ученый монах ургинского монастыря Шараб Сиплый, славившийся необычайной физической силой. В урочище Бадын-Джаран во (36/37) внутренней Монголии Барадийн был изумлен появлением волосатого человека, перебежавшего путь каравану и поднявшегося на бархан. Шараб Сиплый объяснил ученому, что это дикий человек – алмас, и, соскочив с верблюда, бросился вслед уже поднимавшемуся на бархан необычайному существу. Однако в тяжелой обуви и одежде Шарабу не удалось настичь алмаса, который быстро скрылся за барханом. Преследовать его один Шараб не решился, и караван продолжал путь. Для всех монголов – спутников Барадийна – встреча с алмасом была такой же обычной, как встреча с дикой лошадью или диким яком. Об этой встрече с алмасом профессор Барадийн рассказывал своему другу профессору Жамцарано, от которого я узнал в 1927 г. об этом. В 1936 г. проф. Барадийн в Ленинграде справлялся у меня – жив ли его спутник Шараб Сиплый, который пытался догнать и схватить алмаса» (ИМ, III, № 72). «Ургинские ламы, к которым я обратился с просьбой сообщить, где теперь этот Шараб, сообщили мне, что он умер недавно почти 80-летним старцем и рассказали мне, что это был человек огромной силы и смелости и мог бы бесстрашно вступить в единоборство с алмасом» (ИМ, I, № 5.).

Стоит отметить, что в цитированной опубликованной статье «Алмас – монгольский родич снежного человека» проф. Ринчен объясняет отсутствие упоминания об этой удивительной встрече в опубликованном отчете о путешествии проф. Барадийна тем, что в распоряжений последнего не было фотоаппарата, он не мог зафиксировать алмаса на пленке; но в более раннем сообщении проф. Ринчен писал, может быть, откровеннее: «Жамцарано рассказывал, что Барадийн хотел включить это происшествие в урочище Бадын-джаран в свой отчет, но С.Ф. Ольденбург (председатель Российского Географического Общества, в дальнейшем непременный секретарь АН СССР. – Б.П.), отсоветовал, сказав, что никто не поверит и поэтому во избежание конфуза не следует упоминать об этом случае» (Ibidem). Если это так, навряд ли стоит замалчивать то, что для истории науки может оказаться полезным. По тем же мотивам нужно отметить и третью возможную причину умолчания в печатном отчете Барадийна (Барадийн Б.// Известия Российского Географического Общества., 1908,) о его встрече в Алашани: как показывает переписанный им начисто экземпляр путешествия, сданный на хранение в архив (где тоже опущен указанный эпизод), Барадийн называл себя буддистом, и, как таковой, может быть, мог получить в Петербурге разъяснения от буддистов более высокой ступени о том, что данное животное, хотя оно и не является, собственно говоря, священным, все же не рекомендуется описывать.

Так или иначе, наблюдения проф. Барадийна не попало в свое время в печатный отчет. Поэтому для дальнейшего развития науки оно могло сыграть лишь косвенную роль. Но оно послужило, по-видимому, одним из существенных толчков к началу изучения вопроса об «алмасах» («хун-гурэсу», «диких людях») весьма известным монгольским ученым проф. Жамцарано, а вслед за ним и несколькими его сотрудниками и учениками.

К сожалению, мы пока не располагаем архивом покойного проф. Жамцарано. Впрочем, по словам продолжающего ныне его исследования в данном вопросе проф. Ринчена, обширных записей Жамцарано не вел, а предпочитал краткие пометки на карте, «куда мы с ним заносили сведения, очерчивая на основании устных расспросов ареал предполагаемого обитания алмасов с конца XIX в. по 1928 г., чтобы с этой картой пуститься в странствование по местам, причем мы помечали на полях имена информаторов – большей частью караванщиков и бродячих монахов, проходивших эти места и слышавших или видевших эти странные существа и их следы… Монгольский художник Соелтай, работавший в Комитете наук МНР, на основе сведений д-ра Жамцарано исполнял в красках изображения гобийских алмасов; на рисунках были пометки Жамцарано – «алмас по описанию такого-то»… Жамцарано был убежден в существовании алмасов. Мы считали, что алмасы вымирают и держатся теперь только в глухом районе, необитаемом людьми. Об их вымирании в его глазах красноречиво свидетельствовала его карта, на которой мы очерчивали на основе сообщений разных лет ареал распространения алмасов… Судя по данным, собиравшимся в течение ряда лет покойным Жамцарано, с 90-х годов прошлого века по первую четверть двадцатого столетия ареал обитания алмаса суживался и почти совпадал с ареалом обитания лошади Пржевальского и дикого верблюда в юго-западной части Монголии… Мы предполагали в 1929 г. в небольшом составе двух-трех человек выехать в места предполагаемого обитания алмасов. Д-р Жамцарано был твердо убежден, что поимка алмаса будет иметь огромное научное значение. Однако экспедиция эта не состоялась» (ИМ, I, № 5; III, № 72).

Сотрудниками и участниками исследований Жамцарано на территории Монгольской Народной Республики были несколько лиц. Прежде всего необходимо назвать другого покойного члена Комитета наук МНР Дорджи Мейрена. Последний, во-первых, сохранил для нас хотя бы в самом суммарном виде итог произведенного Жамцарано хронологического и топографического учета сведений на территории МНР. «Еще в начале четырнадцатого шестидесятилетия (по монгольскому календарю: 1807–1867 гг.) алмасы обитали в южных пределах Халхи в Галбин Гоби, Дзак суджин Гоби, а во Внутренней Монголии их было много в кочевьях средне-уратского хошуна Уланчабского сейма, в Грбан Бугтин Гоби, в Шардзын Гоби Алашаньского хошуна, в Бадын-джаране и других местах». Затем, говорит Дорджи Мейрен, число их уменьшилось, и указывает немногие места где они еще имелись к концу пятнадцатого шестидесятилетия (1867–1927 гг.), в начале шестнадцатого шестидесятилетия (с 1927 г.) их было уже очень мало, что, заключает он, свидетельствует о вымирании алмасов (Архив Комиссии по изучению вопроса о «снежном человеке». Сообщено проф. Ринченом.). Во-вторых, Дорджи Мейрен обогатил опросные данные сбором сведений о шкурах алмасов, хранившихся в качестве предметов культа в некоторых монастырях Монголии – в Гоби, в Алашани. Одну из них он описал так: «Волосы на коже были рыжеваты, курчавы, и длиннее, чем могут быть у человека. Кожа алмаса была снята посредством разреза на спине, так что грудь и лицо сохранились. Лицо было безволосым и имело брови и длинные всклокоченные волосы на коже головы. На пальцах рук и ног сохранились ногти, которые были похожи на человеческие» (ИМ, I, с.10–11). В-третьих, Дорджи Мейрен впервые сделал попытки дать для подготавливавшихся монгольских словарей подобие научно-биологического описания «алмаса» и «алмаски» на основе опросных данных. Так, он писал: «Алмаска название одного гобийского животного, очень похожего внешним видом на человека. Тело покрыто редковатыми волосами. Груди длинны… Другое название алмасок – «имеющая косолапые следы»… До сих пор ни один из европейских исследователей еще не видел и не описал алмасов» (1935 г.).

В экспедицию в Гоби за «алмасами» проф. Жамцарано предполагал послать двух своих молодых сотрудников: Симукова и Ринчена.

А.Д. Симуков ранее был научным сотрудником экспедиции П.К. Козлова. Он стал выдающимся исследователем Монголии. Мы не знаем, когда зародился в нем интерес к проблеме монгольского «дикого человека» и как много успел он сделать в изучении этой темы. Вполне возможно, что он слышал от П.К. Козлова тот же рассказ о наблюдениях казака Егорова, который позже услышал Г.В. Парфенов. Достоверно мы знаем только то, что в путевых записях Симукова, относящихся к его последующим самостоятельным путешествиям и сборам материалов, имеются данные об «алмасах», в том числе описание следов этого существа. Полностью научное наследство А.Д. Симукова в данном вопросе еще не выявлено. Так как он предполагал ехать в специальную экспедицию на поиски «алмасов» в недоступные районы Гоби, несомненно, что он придавал большое значение этой теме.

Второй намечавшийся участник несостоявшейся экспедиции монголовед Ринчен – внес существенный вклад в развитие идей и исследований Жамцарано. Вслед за последним, Ринчен продолжал сбор опросных данных об «алмасах» в МНР, стремясь выявить их географическую локализацию и биологические особенности. В «Информационных материалах» опубликованы многочисленные сведения, собранные д-ром Ринченом, которые будут приведены ниже, в соответствующей главе. Здесь достаточно процитировать его некоторые выводы. «Об алмасах я собирал сведения в Гоби до 1937 г. (а затем – в 50-х гг. – Б.П.). Вот как описывают гобийцы, видевшие их некогда или слышавшие от тех, кто достоверно их видел. Алмасы очень похожи на людей, но тело их покрыто рыжевато-черными волосами, совсем не густыми – кожа просвечивает между волосами, чего никогда не бывает у диких животных в степи. Рост такой же, как у монголов, но алмасы сутуловаты и ходят с полусогнутыми коленями. Могучие челюсти и низкий лоб. Надбровные дуги выступают по сравнению с монголами. У женщин длинные груди. Сидя, они могут перебросить грудь на плечо, чтобы кормить стоящего за сидящей на земле матерью алмасенка. Разводить огонь не умеют» (ИМ, I, с.8–9). К этим чертам далее добавляется еще указание на косолапость, на быстрый бег, описание некоторых характерных повадок. Что касается ареала алмаса, а также его сближения с гималайским «снежным человеком», то эти вопросы освещены в недавней статье Проф. д-ра Ринчена «Алмас – монгольский родич снежного человека» (Ринчен. Алмас – монгольский родич снежного человека // Современная Монголия, 1958, № 5, с. 34–38.).

Работы всей этой группы ученых на почве Монголии, которую можно было бы условно назвать школой Жамцарано в вопросе об «алмасе», не оставались без хотя бы небольших связей в более широких кругах русских географов и зоологов. Так, установлено, что проф. Жамцарано в Петербурге делился своими мнениями по этому вопросу с видающимся географом Г.Е. Грумм-Гржимайло. Имеются косвенные сведения об интересе к данной теме и известного зоолога Д.Н. Кашкарова. Последний, по словам К.В. Станюковича, располагал данными о неудачной попытке кого-то из путешественников добыть в Джунгарии или Кашгарии живого «дикого человека», однако загнанного до смерти и брошенного верховыми проводниками. Достигали научных кругов и глухие сведения о «диких людях» с Памира: зоолог Воскобойников в 90-х гг. XIX в. собирал соответствующие сведения о Ронг-Кульских пещерах (ИМ, IV, № 129), энтомолог Якобсон в 1909 г. узнал на Памире от проводника, что где-то к востоку встречается «дикий человек», – однако Якобсон не придал значения этому сообщению и не выяснил никаких подробностей (ИМ, IV, с.14.).

Весьма далеко успел углубиться в исследование вопроса о «диком человеке» Центральной Азии зоолог В.А. Хахлов. Работая в 1907–1914 гг. в г. Зайсане, на границе России и Китая, Хахлов собрал и, главное, впервые подверг серьезному сравнительно-анатомическому анализу сообщения об этом существе казахов, кочующих вплоть до южных отрогов Тянь-Шаня, в глубь Синьцзяна.

На первый взгляд могло бы показаться, что данные Хахлова, относящиеся к проблеме «снежного человека», были совершенно оторваны от других, как и многие изолированные сведения отечественных ученых в этой проблеме, еще не созревшей для обобщения и выводов. Однако на самом деле работа этого зоолога как раз в какой то мере испытала толчок предшествовавших знаний, явилась косвенным плодом мало-помалу формировавшегося интереса отечественной науки к гипотезе о реликтовом человекоподобном примате нагорной Азии. Это доказывается двумя документами, найденными в Архиве Академии наук СССР, как и показаниями самого ныне здравствующего В.А. Хахлова.

Один из найденных документов – заявление Хахлова в Российскую Академию наук из Зайсана, датированное 1 июня 1914 г. Здесь Хахлов излагал некоторые свои предварительные заключения о существовании прямоходящего дикого существа в Центральной Азии, сравнивая его по его подобию животным с «допотопным человеком». Хахлов просил Академию наук выслать ему бумаги, необходимые для организации экспедиции на территорию Китая за этим существом. Он привел тут же некоторые примеры из своих записей и так сформулировал главный вывод: «Этих рассказов, записанных со слов очевидцев, вполне достаточно, думается мне, чтобы не считать уже подобные рассказы мифологическими или просто измышленными, и самый факт существования такого Primihomo asiaticus, как можно было бы назвать этого человека, не подвергать сомнению».

Этот документ навсегда останется важной вехой в истории подступов к проблеме «снежного человека». Сейчас нам важно обратить внимание на заглавие и первые слова заявления Хахлова: К вопросу о «диком человеке». «Сам по себе – начинает автор – этот вопрос не нов: мы уже встречаем указания об этих людях у некоторых путешественников по Центральной Азии, но лишь указания на рассказы туземцев; описания же подобных существ не приводилось. Между тем решение этого вопроса… очень важно для науки» (ИМ, IV, № 122; III, а.). Почему Хахлов считал, что вопрос не нов, каких путешественников по Центральной Азии он имел в виду?

Ответ находим в рассказе самого В.А. Хахлова: когда в 1907–1910 гг. им были собраны первые сведения от охотников-проводников и от казахов, бывавших в Джунгарии, о существовании там не только диких лошадей (ат-гыик) и диких верблюдов (тье-гыик), но и «дикого человека» (ксы-гыик), он написал об этом своим руководителям по Московскому университету. «Следует упомянуть, что в 1904 г., тогда приват-доцент Московского университета, П.П. Сушкин обследовал Зайсанскую котловину и Тарбагатай. С этого времени все мои работы по изучению края протекали при его консультации; П.П. Сушкин поддерживал со мной переписку, В 1909 году, после моего поступления в Московский университет, уже установился личный контакт, так как я стал работать под непосредственным его руководством у проф. М.А. Мензбира. Возможность существования «дикого человека» М.А. Мензбир полностью отрицал, тогда как П.П. Сушкин сообщил, что путешественники по Центральной Азии также слышали о существовании такого существа и, в частности, Козлов якобы говорил ему об этом. Во всяком случае, он рекомендовал мне не оставлять без внимания такие сведения». Мы уже знаем из изложенного выше, какие сведения мог сообщить П.К. Козлов П.П. Сушкину, какие путешественники по Центральной Азии знали по данному вопросу больше, чем изложили в своих печатных отчетах. П.П. Сушкин, впоследствии академик, один из крупнейших русских зоологов-дарвинистов, был одним из тех, кто конденсировал эти предварительные сведения. О том, что он действительно активно поощрял занятия Хахлова вопросом о «диком человеке» и сам передавал ему кое-какие свои сведения, свидетельствует другой документ, обнаруженный в том же Архиве Академии наук СССР, но на этот раз в личном фонде П.П. Сушкина: письмо Хахлова Сушкину из Зайсана от 18 декабря 1914 г., являющееся ответом на письмо Сушкина Хахлову из Харькова (где Сушкин был в это время профессором Университета) от 24 ноября 1914 г.

Из этого письма Хахлова к Сушкину видно, что они уже далеко не в первый раз обсуждают проблему и возможные пути практических исследований. Хахлов приводит некоторые новые экологические детали, подчеркивает отличие этих сведений от мифологии и пишет: «Как видите, вопрос получает другую постановку, и в его основу кладутся факты, если только возможно верить хотя бы 1/1000 слышанного». Автор не сомневался, что верить можно и гораздо большему проценту. Непосредственно этот обмен письмами был вызван неудачею заявления Хахлова в Академию наук, оставленного без последствий и подшитого по распоряжению академика-этнографа В.В. Радлова к делу «Записки, не имеющие научного значения». Хахлов и Сушкин обсуждали теперь другой путь организации экспедиции – через посредство Западно-Сибирского Отдела Русского Географического Общества. Давая эти практические советы, Сушкин, как видно из ответа, одновременно сообщал Хахлову и новые сведения о «диких людях», относящиеся к Кобдинскому району Монголии, – кстати сказать, одному из последних районов Монголии, откуда и до самого недавнего времени поступают сообщения о редких наблюдениях «алмасов». Если даже эти сведения Сушкин лично собрал во время своей экспедиции в Алтай и Монголию в мае-августе 1914 г., остается вероятным, что он был в той или иной мере в курсе работ «школы Жамцарано» по этому вопросу.

Ознакомимся с ходом и краткими выводами исследований В.А. Хахлова. Для этой цели мы воспользуемся двумя его сводками: 1) «О «диком человеке» в Центральной Азии», 2) «Что рассказывали казахи о «диком человеке» (ИМ, IV. № 122.). Они написаны в 1958–1959 гг. на основе частично сохранившихся в личном архиве В.А. Хахлова полевых дневников, записей и зарисовок, преимущественно 1912–1915 гг. Возможность влияния современной литературы о «снежном человеке» на эти сводки Хахлова очень невелика, тем более, что первая из них была составлена до появления в СССР какой-либо существенной литературы о «снежном человеке», а за зарубежными изданиями В.А. Хахлов не следил, так как с 1915 по 1958 г. совершенно прервал всякие занятия данной темой.

В течение нескольких лет молодой исследователь объезжал прилегающие к Зайсану и Тарбагатаю районы Джунгарии, тщательно слушая и записывая все, что так или иначе касалось «дикого человека». Сначала он, конечно, полагал, что «дикий человек» – миф, затем оказалось, что «его видели, его ловили, он оставлял следы на песке, распространял запах, кричал, сопротивлялся, жил на привязи некоторое время». От представления о мифичности «дикого человека» пришлось вскоре отказаться. Существо это для самих казахов, имеющих сведения о нем, говорит Хахлов, представляет загадку, по совсем другого рода. Все они обращались к нему, как к человеку сведущему, с просьбой сказать им, что это за создание – человек ли, зверь ли, правильнее ли считать его зверем, напоминающим человека, или человеком, похожим на зверя? «Мое положение, говорит Хахлов, было не из завидных, так как лично я не видел этого существа, мог судить о нем лишь по рассказам, и был, пожалуй, в большем недоумении чем они, ибо сомневался в существовании «дикого человека», тогда как они были уверены, что он есть и живет где-то на юге, там, где встречаются бывшие долгое время загадочными дикие лошади и дикие верблюды». Почти при каждой попытке уточнить место обитания этого «дикого человека» Хахлов наталкивался на сопоставление с местом обитания указанных животных. Затем Хихлову удалось найти среди казахов и двух очевидцев, которым случалось увидеть «дикого человека», в Центральной Азии, куда они ездили к родственникам. Один ежедневно на протяжении нескольких месяцев наблюдал пленную самку «дикого человека» на привязи, другой участвовал в поимке самца. Оба они видели «дикого человека» в разных местах и ничего не знали друг о друге. Удалось разыскать также охотников и пастухов, поведавших о своих беглых наблюдениях. Детальный опрос их зоологом дал ценные и убедительные научные результаты.

Один очевидец, за год до опроса находясь в горах Ирень-Кабырга, однажды вместе с местным табунщиком пас ночью лошадей. На рассвете они заметили какого-то человека и, заподозрив в нем конокрада, быстро вскочили в седла, захватив длинные палки с волосяными петлями на концах, которыми арканят лошадей. Так как «человек» бежал неуклюже, им удалось набросить на него две петли и задержать. При этом он кричал, вернее, визжал («как заяц»). Разглядев пойманного, табунщик объяснил приезжему, что это «дикий человек» – безобидное существо, никакого ущерба людям не причиняющее, и его следует отпустить. Отпустив «дикого человека», оба казаха последовали за ним и обнаружили место, куда он скрылся: углубление под нависшей скалой, где было набросано довольно много сухих стеблей и высокой травы (курая).

В заявлении В.А. Хахлова в Академию наук в 1914 г. был описан, видимо, другой случай поимки «дикого человека»; здесь ряд подробностей отличается. Сначала приводится запись рассказа одного из двенадцати табунщиков, который, оставшись ночью один при костре, был перепуган до обморока появившимся голым человеком. Приводимая далее запись слов его товарища гласит, что, прибежав на крик, остальные могли только уразуметь, что в камышах скрылся какой-то человек, и, растянув веревку вокруг камышей, сидя на лошадях, стали загонять, скоро кто-то сильно дернул веревку в руках рассказчика, он чуть не упал с лошади, но подоспевшие остальные киргизы набросили веревку на шею и вытащили из камышей голого обросшего полосами человека. Связавши ему руки назад, полагая, очевидно, что он конокрад, его стали бить нагайками, добиваясь от него, кто он, но истязание не помогло – он только кричал как заяц. Лишь наутро пришедший старик объяснил табунщикам, что это «дикий человек» и говорить не может. Однако дальнейшее описание пойманного совпадает с данными о том самце, поимка которого описана выше.

Другой очевидец, разысканный В.А. Хахловым, несколько месяцев наблюдал «дикого человека» в районе реки Манас, или Дамь, впрочем в письме к П.П. Сушкину (1914) В.А. Хахлов пояснял, что это скорее направление, откуда идут сведения, а рассказы очевидцев более точно могут быть приурочены к берегам озера Аир-нор или Таш-нор, и урочищу Торгоут-уткуль. Объект наблюдения на этот раз – существо женского пола, жившее прикованным на цепи на какой-то небольшой мельнице, пока, наконец, не было отпущено на волю. Это существо очень редко подавало голос и было тихим и молчаливым. Только при приближении к нему оно скалило зубы и издавало визг. Лежало и спало оно очень своеобразно – «как верблюд» по выражению рассказчика, а именно на подогнутых под себя коленях и локтях, немного расставленных, положив голову лбом на землю, причем кисти рук располагались на затылке (в этой позе подчас спят маленькие дети, имеются сведения, что так спят тибетцы). Очевидно, именно таким положением во время сна на каменистой почве объясняется, что у данного экземпляра на локтях, коленях и лбу кожа была грубая «как подошва у верблюда». Из предлагаемой ей пищи пленная самка «дикого человека» ела только сырое мясо, некоторые овощи и зерно, причем последним главным образом ее и кормили. К вареному мясу не прикасалась, к хлебным лепешкам начала привыкать позднее. Иногда схватывала и ела появлявшихся поблизости насекомые. Пила или припав к воде, («как лошадь»), или макая руку и слизывая стекающую воду. Когда невольницу отпустили на свободу, она, неуклюже переступая, болтая длинными руками, убежала в камыши, где и скрылась.

Приводит В.А. Хахлов и запись рассказа проживавшего на Алтае отставного солдата, которому в 60-х годах пришлось побывать в Джунгарии, южнее оз. Улюнгур, и во время охоты на кабанов в тростниках вместе с офицером увидеть и схватить вышедшую из тростников странную дикую женщину, всю покрытую волосами. У нее были покатый лоб, глубоко впавшие глаза, большие челюсти, короткая шея. Руки ее выглядели длинными, ступни ног были широки, «как растоптанные башмаки», – таких ног никогда не увидишь у людей. Пойманная вырывалась, издавая визг. Как только ее отпустили, она убежала в камыши, широко расставляя ноги, «как будто у нее на каждой ноге было привязано что-то тяжелое».

Однако главное значение для сравнительно-анатомического описания имела опросная работа с первыми двумя очевидцами. В.А. Хахлов изобретательно использовал различные приемы, чтобы перевести сообщения казахов-кочевников па язык современной науки. Тем более он был поражен: выдумать все это рассказчики не могли, не могла бы полностью совпасть фантазия двух человек, совершенно незнакомых к тому же с зоологией и антропологией, да и не знавших до того друг друга. Для дополнительной проверки Хахлов сфотографировал из книг изображения гиббона, шимпанзе, гориллы и реконструкцию доисторического человека и дал эти снимки обоим очевидцам с просьбой показать, какая из фотографий больше напоминает виденного ими «дикого человека». И тот и другой указали на последнюю, оговорившись что виденное ими существо «больше похоже» на это изображение, однако отличается от него. Следует попутно отметить, что сорок лет спустя ту же методику применяли исследователи проблемы «снежного человека» в Гималаях, и примерно с тем же результатом.

Особенно важным представлялось зоологу выведать у очевидцев все отличия в строении тела этого существа от человека.

Прежде всего – голова. Зоолог был поражен, что при расспросах о лице очевидцы описывали не лоб, глаза, нос, а указывали на то, что им более бросилось в глаза: вместо лба – массивные надбровные дуги; выдающиеся скуловые части; вместо губ и подбородка – выпячивающиеся вперед массивные челюсти с большим в длину ртом и мощными, но схожими с человеческими, зубами. В.А. Хахлов придает большое значение тому психологическому факту, что именно эти черты обратили на себя внимание и ярко запечатлелись. Остальные детали приходилось выяснять расспросами. На вопрос: «А лба разве нет у дикого человека?» – рассказчик отвечал, что лоб есть, но он мало заметен, так как очень покатый и за надбровными дугами покрыт мозолистой кожей, за которой растут волосы. Для уточнения формы головы пришлось прибегнуть к рисунку на земле, к сравнениям, к показу на людях и животных. Посадив на землю собаку и опустив ей морду, рассказчик показал, что именно он имел в виду говоря, что голова у «ксы-гыик» заострена на затылке, а шея толстая, с выдающимися возле затылка мышцами. Окончательный набросок на земле, сделанный зоологом, подтвердил, что все понято в общем правильно.