Читать книгу: «Двенадцать ступенек в ад», страница 4

IV К НАМ ЕДЕТ «ПАН БАЛИЦКИЙ»

О том, что комиссар госбезопасности первого ранга и начальник УНКВД по Дальневосточному краю Терентий Дерибас препятствует раскручивать аресты в Дальневосточном крае, Миронов докладывал Ежову, а тот уже докладывал Сталину. Миронов в шифротелеграмме за №61240 сообщал Ежову о четырех группах арестованных (18 из них из них инженерно-технический состав строительно-квартирного отдела, которых группа Арнольдова оформляла в «заговор в военно-строительном отделе»). Параллельно московская группа вела разработку «военно-троцкистской организации в ОКДВА». Эти вероятные заговоры разрабатывались московскими следователями по типу западных районов страны, где уже были раскрыты заговоры и начались аресты его участников.

Тем временем первый секретарь Далькрайкома Варейкис слал Ежову (а тот докладывал Сталину) доносы: «Дальневосточное УНКВД, возглавляемое Дерибасом и его заместителем Западным, с большой недооценкой относятся к вражескому троцкистскому подполью. Его руководство поражено политической слепотой».

Эти доносы и шифротелеграммы Варейкиса о препятствии Дерибаса работе московских следователей и сообщения Миронова о раскрытых заговорах и его ходатайство перед Политбюро о том, что Дерибас препятствует работе бригаде московских следователей, завершились тем, что восьмого мая 1937 года Дерибас получил шифрограмму из Москвы:

Документ №68

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о В.А.Балицком и Т.Д.Дерибасе

08.05.1937

144 – о начальнике УНКВД Дальневосточного края.

1.Для усиления чекистской работы на Дальний Восток перевести т.Балицкого с должности Наркомата Внутренних Дел УССР на должность начальника УНКВД Дальневосточного края.

2.Отозвать т. Дерибаса в Москву в распоряжение НКВД СССР. Вопрос о дальнейшей работе т.Дерибаса решить по приезде его в Москву.

3.Подчинить т.Балицкому посланную решением ЦК ВКП(б) на ДВ группу чекистов во главе с т. Мироновым.

Протокол №49.

Дерибасу следовало отправиться в Москву для нового назначения.

Получив телеграмму, Дерибас задумался: что это – опала? Или ее приближающиеся признаки? Неужели придется оставить этот уютный, роскошный кабинет, сниматься со всем семейством и еще куда-то ехать на новое место? Не молоденький уже мотаться по стране. Пусть холодный край, но уже ставший родным. Жаль, жаль будет покидать это место! Как отнесется к этому «рыбонька»? Она была бы рада вернуться куда-нибудь в теплый край поближе к родной Одессе или к Крыму. И это еще было бы неплохим вариантом, если Сталин захочет использовать его, а не отправит в застенок.

Прибежала взволнованная Елена, – ей сообщили со службы шифровальщицы-телеграфистки.

– Что случилось, Терентий? Тебя снимают? – с ходу, едва прикрыв дверь, встревоженно спросила она.

– Вызывают в Москву за новым назначением. Похоже на то, что нам придется отсюда уезжать.

– А кого назначили вместо тебя?

– Балицкого.

– Который наркомом на Украине?

– Он самый.

– Что-нибудь случилось чрезвычайное?

– Ничего. Ничего, кроме того, что уже было и есть. Мы им тут с Семеном мешаем развернуться во всю прыть, громить все и вся, вот и нажаловались Ежову со Сталиным.

– Не перечил бы ты им тут, Терентьюшка! Предупреждала же тебя!

– Рыбонька моя, или я в Дальневосточном крае – Дерибас, комиссар госбезопасности первого ранга, и что-то значу, или я – тут пешка, чтобы прогибаться перед этими сволочами! Чему быть, того не миновать!

– Не верю я Сталину, не верю! Тусует людей туда-сюда, как карты! На Украину бы хорошо, но переезжать сейчас так бы не хотелось, пока ребенок наш еще крохотулька!

– Нас не спрашивают, рыбонька, кто и куда хочет ехать. Назначили – и возьми под козырек, вот и вся недолга.

Елена ушла, а он задумался, осмысливая полученную шифротелеграмму.

Какое новое назначение уготовил ему Сталин? Почему Сталин посылает на Дальний Восток именно Балицкого? Непонятно. Из наркомов Украины и вдруг на Дальний Восток? Выгнал его Сталин из теплого края, где он давно прижился, или Сталин задумал что-то еще? И теперь Балицкий будет стоять и над Миронов, и над Арнольдовым и будет хозяйничать вместо него, Дерибаса? О, они сработаются! Что ж, у нас тут люди потверже, чем везде, зубы-то еще обломает.

А что ему известно о Балицком? Комиссар госбезопасности 1-го ранга, как он, Дерибас. Сорок пять лет ему, на десять лет моложе его. Уже член ЦК, а он, Дерибас, только кандидат в члены. По наружности он был полной противоположностью субтильному Миронову. Дерибас запомнил его на последнем мартовском совещании руководящих работников НКВД. По наружности Балицкий был из тех, про кого на Украине говорят так: цэ гарный хлопец. Красив, высок ростом, статен, густые, длинные черные брови украшали выразительное лицо с хорошо очерченными губами, ямочкой на подбородке – бабья слабость. Уж как любят бабы у мужиков эти ямочки на подбородках! Густые, русые волосы, чуть седеющие на висках, красивой «копешкой» зачесывались назад.

Был председателем киевской ЧК в 1919 году в пик массовых казней, в разгар Красного террора. Был сподвижником Тухачевского (и его, Дерибаса тоже) по подавлению антоновского восстания крестьян в Тамбовской губернии. Про него говорили в чекистских кругах, что он и маму родную не пожалеет ради достижения своей цели, то есть карьеры. Советовал Тухачевскому, руководившему подавлением восстания, брать в заложники крестьян из тех деревень, которые оказывали помощь восставшим, и каждого десятого крестьянина расстреливать. И брали, и расстреливали. Мятежные деревни зажигали с четырех сторон, чтобы никто не убежал, а кому удавалось выбежать, расстреливали из пулеметов без разбора, в том числе и женщин с детьми. Поддержал Тухачевского в применении отравляющих газов против спрятавшихся в густых тамбовских лесах восставших крестьян. «Трави, трави их, сволочей!» Инициатор шахтинского «дела», полностью сфабрикованное, которое помог следователям мастерски раскрутить.

Все это было известно Дерибасу. И не только ему. Будучи уже в Москве на должности в центральном аппарате, Балицкий был послан Сталиным в 1932 году на Украину особо уполномоченным ОГПУ по хлебозаготовкам вместе с Павлом Постышевым, где они вместе с ним морили голодом крестьян, выполняя сталинский наказ о хлебозаготовках. С неограниченными полномочиями. Там Балицкий приказал забирать все зерно у крестьян, расставить загрядотряды, заставы и милицейские посты, чтобы крестьяне не могли покинуть районы, где свирепствовал голод. Снимали с поездов крестьян и отправляли назад по месту жительства на голодную смерть. Довел Украину до людоедства, о чем он Дерибас не раз слышал. Приказал отбирать скот у тех крестьян, которые отказались наотрез вступать в колхоз. «Тогда подыхайте с голоду! » – было крестьянам ответом.

Этот на все пойдет, на все, – думал о нем Дерибас. – Этот ни перед чем не остановится. Он тут не только троцкистов и шпионов найдет, но и мамонтов отыщет. Что в «тройке» заседал – так это само собой, по должности положено. «Неужели еще до сих пор не наелся людьми и не напился крови? Сколько можно! Пора бы уже остановиться и образумиться! И кто остановит? – думал Дерибас, расхаживая по кабинету.

На Украине о Балицком ходили легенды одна другой поразительней, каким он был в быту. Иначе, как «пан Балицкий», его и не звали. Додумался приказать там, чтобы везде в районных отделах и в войсках НКВД развешивали его портреты с цитатами из его речей и выступлений. В назидание и поучение. А какой создал себе культ! Смех да грех. Понятно, кутежи, попойки чекистской оравой или узким кругом – это само собой, это везде, это и на Дальнем Востоке у них заведено. Сам он, Дерибас, любил покутить, погулять всласть. Но этот завел себе личное судно, говорили, что оборудовано по высшему шику за счет казенных денег, устраивал круизы по Днепру с попойками и проститутками. С подарочками! Не из жалованья ведь. А в каком жил шикарном личном особняке! Куда ему Дерибасу до этого с Блюхером впридачу! Там у него было целое поместье, завел себе зоопарк, оранжерею. Пан, барон, государственный сановник, которых и при царе-то на пальцах можно было пересчитать! А сколько у него, говорили, было дач? Не то три, не то четыре. А сколько в его владениях было прислуги? Счета не знали. И в Сочи, и в Крыму, и в Одессе, любимой Дерибасом Одессе. Куда им с Блюхером! Со смехом говорили в чекистских кругах о том, что хотел он поместить в свой зоопарк осла, так по всей Украине искали осла, и пока не нашли, он не успокоился. С женой скупали картины, дорогие скульптуры, антиквариат. Чекисты на то и чекисты, они все друг про друга знают. Самый богатый большевик на Украине, «настоящий большевик», новый советский дворянин – это «пан Балицкий». Когда Балицкого спрашивали сослуживцы, зачем он ведет такую роскошную жизнь», он отвечал: «Беру пример с Ягоды». Разумеется, и Ягода был такой же советский сановник, мещанин и мелкобуржуазный элемент, зря, что ли, в революцию пошел? Но пошел и затем, чтобы потом после уничтожения буржуев хорошо, роскошно жить, не хуже проклятых буржуев, даром что чекист. Люди – они всегда люди, как ни называй их революционерами да марксистами, да ни пичкай их идеями. И других-то людей нет, только такие. Уничтожали буржуев, всяких богатеев, кулаков, у многих из которых и добра всего-то было, что пара лошадок да тройка коров с телками. Уничтожали, а сами жаждали стать богачами. Как ни свергай старых господ, новые господа все равно скоро появляются. Стало быть, обещанное равенство – обман, и неравенство есть неизбежная суть бытия, как бы ни было достигнуто это новое неравенство, праведным или неправедным путем. И бороться с неравенством – все равно, что бороться с самой жизнью, ломать самые коренные основы ее. Нет-нет, всех никак не подравняешь! Никак, никак! И жизнь никак не обманешь, она стоит выше и крепче всех идей. Все хотят жить хорошо, сыто, с богатством или достатком, нажитым или конфискованным, чтобы прихвастнуть перед другими. Люди же – не более того, что старые господа, что новые. Но не на всех падает благосклонность судьбы, – думал Дерибас. – Вот тебе и революция – навыверт и наизнанку. Для чего мы делали революцию? – спрашивали иной раз друг друга простые чекисты. – Чтобы окунуться в мещанство? В мелкобуржуазную стихию? А выходит, что так. Нет, только революция на какое-то время делает людей равными, а когда революция стихает, начинается распределение и перераспределение благ и должностей, погоня за богатством, чтобы выделяться среди других, да хвастаться, раз должность позволяет это. И бабы…бабы тут подливают масла в огонь! Им все мало да мало! Надо им повыпендриваться друг перед дружкой. Бабы меры не знают – это факт, пока не цыкнешь на них, они не остановятся, а это беда.

Вот недавно после чекистской конференции ездил в Сибирь на пару-тройку дней. Миронов-Король зазвал опытом поделиться. Нет, не опытом он зазвал поделиться, а прихвастнуть перед ним, как он в Сибири устроился в шикарном особняке по-барски. Там у него зимой розы в оранжерее, апельсины ему откуда-то доставляют, слуг полон дом, два швейцара. Два!! Один на воротах, другой у подъезда. Детей не нажили с женой, зато комнат сколько! А роскошь какая! Куда ни глянешь – так и бьет по глазам. Зачем? Прихвастнуть! Король! Недаром же приделал к своей скромной фамилии Миронов добавку – Король. Миронов-Король! Сибирский король! И баба у него хваткая, эта самая Агнесса, такую не остановишь! На Украине пан Балицкий, а в Сибири Миронов-Король! Вот тебе и революция – навыверт и наизнанку.

А первый секретарь у него в Западно-Сибирском крае, этот самый Эйхе ? Повез его Миронов в гости к Эйхе. А у того не особняк, а настоящий дворец, окруженный забором с охраной. На входе в особняк – швейцар, мягкие персидские ковры на лестницах, по которым и ступать-то боязно, а кругом такая роскошь, которой он Дерибас никогда не видывал. Детей тоже не нажили, а прислуги – уйма, так и мелькают на каждом шагу! Старые господа жили скромнее, а уж он-то повидал в Одессе старых господ в прежние времена. Что и говорить, полюбили новые господа жить со вкусом, даром, что бывшие революционеры, а теперь господа хоть куда! Куда им с Блюхером до Балицкого, Эйхе и Миронова-Короля!

А уж пьянство, кутежи, контрабанда, присвоение казенных денег из секретных неподотчетных фондов, отпущенных на содержание и оплату агентуры, махинации с валютой – это само собой, это и он, Дерибас, знает, это у и него было и есть. Вот чего у него в дальневосточном крае нет, так это широкого наглого распутства. Там у Балицкого на Украине во всех городах агенты составили списки женщин с фотографиями, приезжая в которые можно было этими женщинами, то есть, проститутками, пользоваться. Кутить с ними и сожительствовать. Опять же за казенный счет, ведь подарочки нужно хорошенькие дарить. Это было и есть сплошь и рядом. Спасибо Елене, вытащила его из этого болота, взяла в свои руки, мягкие, но крепкие. А контрабанда, обогащение за ее счет в приграничных округах – это тоже само собою. Разве у него, Дерибаса, этого нет? Есть.

«Они поместья себе завели, чуть ли не крокодилов там выращивают, а я по лагерям да по заставам мотаюсь, железные и автомобильные дороги строю, да все пехом, пехом, подальше от этих поганых заседаний в «тройках», – думалось ему. Достоверные есть слухи о том, как один из членов правительства Украины, сейчас уже не вспомнить кто именно забавы ради решил в ванне утопить двух проституток, с которыми развлекался. Одну утопил, другая сбежала, все рассказала в милиции. Расследовали, и выяснилось, что это так. Этот факт Балицкий скрыл. Один из наркомов Украины, кажется, финансов насиловал машинисток прямо в кабинете. Какая-то из них пожаловалась, расследовали, и выяснилось, что это так. Конечно, это не бог весть, какая новость, злоупотребляли служебным положением, злоупотребляли, и не только на Украине. Но такого не было, как на Украине при Балицком, чтобы нарком земледелия Моисеенко повесил жену на чердаке, а дело сшили так, что это самоубийство. Сфабриковал дело и скрыл эти факты Балицкий. Зачем? Так набирается высокопоставленная агентура, бесплатная, которая перед тобой дрожать будет. И за счастье почитать доносить на свое окружение. И уговаривать не надо, так людей ловят на их промахах и преступлениях. И используют на благо родины.

А секретные неподотчетные фонды – это тоже само собой, что воровали из них. Ведь все так делали, в большей или меньшей степени. Но вот уж такая наглость, как сожительство с женами подчиненных, если та была хорошенькая, так и такая практика есть и в НКВД, и в партийных кругах, среди большевиков. Нечасто, но есть. И попробуй подчиненный пикни. Все же люди, обыкновенные люди, не более того, хоть ты каких будешь убеждений. других-то нет, как ни пичкай их цитатами из Маркса-Ленина-Сталина. Вот уж чего не было в его епархии, так не было!

Но всему нужно знать меру, не зарываться. Куда Сталин смотрел и смотрит? Известны ли эти темные чекистские делишки Сталину? Конечно, известны, раз это известно ему, Дерибасу. Воруют хлопцы, воруют, пьянствуют, мошенничают, меры не знают, а «отец родной» сидит в Кремле, знает обо всем, но не знает, что с ними, то есть со всеми нами делать. Где взять других людей, которые портятся, как овощи в летнюю жару, когда прикоснутся к власти лишь одним краешком? Потому и терпит Балицкого, хотя тот вообще зарвался. Значит, нужен ему еще. Терпит, пока тот делает то, что нужно Сталину.

Вспоминая о том, что он знал о Балицком, Дерибас, как в зеркале, видел в Балицком свое собственное отражение, и у него хватало ума и мужества сознавать это; сознавать то, что Балицкий был на Украине тем же самым, кем был он, Дерибас, в Дальневосточном крае, то региональным владыкой. Правда, в Дальневосточном крае Дерибас делил свое владычество поровну с Блюхером, не списывая со счетов и Гамарника. И если бы не он, Балицкий ехал к Дерибасу на Дальний Восток, а он Дерибас ехал бы к нему на Украину «на усиление чекистской работы», то он бы делал то же самое, что намеревался сделать и сделает Балицкий: потрошить на Украине все сформировавшиеся партийные, советские и хозяйственные структуры, арестовывать работников, близких к Балицкому, и искать у него заговорщиков. Среди населения Украины недовольных политикой Москвы много…а среди крестьян катастрофически много, а уж на Украине (и в Дальневосточном крае тоже) в особенности после раскулачивания и разорительных для Украины хлебозаготовок и голода 1932-33 годов. А между этими недовольными и разговорами между собой недовольными до прямого заговора – короткая дорога, по мнению возможного следствия, и оно уж тут постарается. Вел контрреволюционные разговоры? Разумеется. (То есть был недоволен тем, что тебя, твою семью обобрали до нитки, то есть обокрали средь бела дня и обрекли на вымирание). Вел разговоры, значит, заговорщик, «повстанец», возможный повстанец в будущем. Как будто бы люди должны радоваться и хлопать в ладоши тому, что у них отняли даже самую возможность выжить.

Отправлял людей на казнь, председательствуя в тройке? Отправлял. Тяжелой виной и острой занозой залегло под сердцем обвинение амурских казаков пограничных сел в ЕАО, сшитое в дело «Амурцы» о мифической «Трудовой крестьянской партии» и «контрреволюционной повстанческой организации», вспоминавшаяся ему потом. Осудили 250 человек, около 100 пришлось приговорить к смертной казни на основании докладчика, требовавшего смертной казни еще для 100 человек. Остудить, умерить аппетиты! Отмахнуться от расстрелов было нельзя, можно было самому лишиться должности и угодить в застенок.

Но после дела «амурцев» зарекся заседать в тройке, отправлял туда Семена Кессельмана.

Дерибасу было чем гордиться, как он считал, в Дальневосточном крае. Он гордился тем, что курировал крупнейшие стройки в Дальневосточном крае, строил железную дорогу на Комсомольск-на-Амуре, построил и проехал по ней вместе с Блюхером; он курировал строительство Седанского водохранилища во Владивостоке, который просто задыхался без воды со дня своего основания. Гордился тем, что по его совету председатель крайисполкома Крутов добился от кремлевских властей льгот для многих дальневосточников: повышенных окладов, разрешение не платить за огороды земельный налог, а главное то, что все собранное здесь зерно оставалось в крае, а не забиралось в центр. И это закреплялось на десять лет.

«Устал казнить, приговаривать, на расстрел отправлять. И по лагерям устал мотаться, по бамовским стройкам топать пехом, видеть, как заживо здесь гноят людей в лагерях. Шутка ли сказать, пешком прошагал всю Волочаевскую ветку до Комсомольска-на-Амуре не один раз, каждый лагпункт посетил. И везде сплошь – ужас. В 1933 инспектировал первые бамовские стройки – ни обуви, ни одежды, ни рукавиц у заключенных. Голыми руками отправили людей воевать с тайгой. Жили в дырявых армейских палатках, считай, на улице. Такая жалость, случалось, охватит, что хочется крикнуть: «Что же это мы делаем?!» Охватит так, что слезы вот-вот потекут из глаз.

V В МОСКВУ ЗА НОВЫМ НАЗНАЧЕНИЕМ

12 мая Дерибас уезжал в Москву в отдельном купе вместе со своим секретарем-адъютантом старшим лейтенантом Соловьевым как будто бы за новым назначением. Он не знал того, что Миронов ходатайствовал перед Политбюро и ЦК о том, чтобы Дерибаса убрали с Дальнего Востока, но, естественно, понимал, что убрали его затем, чтобы он не препятствовал работе московских следователей.

Обычно в прежнее время для поездок в Москву для него существовал отдельный оборудованный вагон со спецсвязью, штатом поваров, охраны, коменданта вагона и еще одного секретаря, кроме Соловьева. Но в этот раз вагон не был задействован, так как теперь Дерибас, получив новое назначение, назад в Хабаровск мог уже не вернуться, и устроились они с Соловьевым в отдельном купе вагона первого класса.

А у московской опергруппы в его отсутствие были развязаны руки, и она стала один за другим раскрывать заговоры в Дальневосточном крае. Балицкий безоговорочно подписывал ордера на аресты. 19 мая Ежов положил перед Сталиным расшифрованную телеграмму от Миронова о раскрытии заговора среди военных строителей. В ОКДВА, сообщал Миронов, действует шпионско-диверсионная сеть, которая готовила:

– Покушение на Сталина.

– Покушение на Кагановича, наркома железных дорог.

– Покушение на Гамарника.

– О масштабной вредительской деятельности в лесной отрасли, о срыве военного строительства.

– О связях подполья с японской разведкой ГОТО и ТАКАХАСИ и о передаче им секретных сведений. Руководил (будто бы) всем Кащеев, тот самый Кащеев, о котором у Дерибаса с Арнольдовым был разговор. Инженер, разумеется, сдался под пытками и угрозами и оговорил еще около 50 человек.

В Москву Дерибас со своим адъютантом прибыли 20 мая вечером и остановились в гостинице «Метрополь» в забронированных номерах. Дерибас оказался в Москве в разгар важнейших политических событий. Через два дня, 22 мая при личной встрече Ежов сообщил ему о том, что сотрудниками НКВД раскрыт заговор в рядах Красной армии среди самых высокопоставленных военнослужащих во всех округах страны, в том числе и среди военнослужащих ОКДВА. Пока он был в дороге, уже были арестованы начальник военной академии имени Фрунзе Корк , заместитель командующего войсками Московского военного округа Фельдман , вчера 21 числа арестовали командующего Белорусским военным округом Уборевича , а сегодня, «буквально только что», по словам Ежова, были арестованы заместитель наркома обороны маршал Тухачевский и председатель Центрального совета ОСОВИАХИМА Эйдеман . Еще прежде Дерибасу было известно об аресте командующего Уральским военным округом Гарькавого и его заместителя Василенко. Но Василенко и Гарькавый были арестованы еще в марте 1937 года, и этим арестам не придали особенного значения, так как некоторых высокопоставленных партийцев и военных «брали» за троцкистские взгляды, наверное, и Гарькавого и его заместителя «взяли» за троцкизм. Также не придали особого значения и повышенного внимания к еще прежде арестованным в августе 1936 года Путна и Примакова , которых в военных кругах связывали с троцкистами.

И еще одна новость была для Дерибаса ошеломляющей – был снят с поста начальника политуправления Красной армии Ян Гамарник, наезжавший в Дальневосточный край с двухмесячными инспекциями, тоже попавший под подозрение в заговоре?

Аресты в армии явилось для Дерибаса полнейшей неожиданностью. В армии раскрыт заговор? Тухачевский, Фельдман, Примаков, Гарькавый, Уборевич, Корк – военнослужащие высшего ранга, арестовываются также военнослужащие ОКДВА! А тут еще и сам Гамарник под подозрение попал. Значит, идут аресты и в других округах? Если это так, то выходит, что предполагаемый заговор охватил все округа по всей стране? Невероятно! А пока он ехал в Москву восемь дней, были арестованы дальневосточники: заместитель начальника по ВВС ОКДВА комкор Лапин , комендант Благовещенского укрепрайона комбриг Круглов , а также комендант Нижне-Амурского укрепрайона комбриг Кошелев . Но чему он чрезмерно удивился, так это аресту комбрига Кошелева, коменданта Николаевского-на-Амуре укрепрайона, того самого, уже легендарного человека, который за три дня на острове Удд построил из стройматериалов взлетно-посадочную полосу. На этот песчаный остров приземлился долго блуждавший в тумане самолет Чкалова с Байдуковым, совершивший рекордный перелет по дальности. Заблудились летчики, так сказать, облачность в этих местах очень низкая, почти до самой земли. Самолету нужно было возвращаться назад, в Москву, а с песка не взлететь. Этот Кошелев и сотоварищи славно и изобретательно потрудились, устраивая из пиленых стройматериалов взлетную полосу. Наградили его орденом Ленина, еще и года не прошло – и вот арест.

28 мая – новый, уже вполне ожидаемый арест, на сей раз арестовали командующего Киевским военным округом Якира .

Через несколько дней Ежов сообщил ему о том, что Сталин примет их 13 июня. Он также сообщил о том, что готовится суд над военными заговорщиками во главе с Тухачевским, обвиняемыми в военно-фашистском заговоре и в попытке свергнуть Советскую власть. Подготовка к суду шла полным ходом. Суд под названием «специальное судебное присутствие» должен состояться 11 июня. А на 25 июня было назначено расширенное заседание Военного совета при Наркомате обороны СССР, на которое были приглашены члены военного совета (на тот день их оказалось 63 человека, так как двадцать из них были арестованы). А также приглашен на это заседание командный состав Красной армии со всех регионов страны, военачальники второго ряда числом 116 человек.

Странно, думалось ему, почему срочно решили собрать военный совет, причем в расширенном составе? Незапланированный, не объявленный заранее, в спешке назначенный? Когда он уезжал из Хабаровска, никакого военного совета не намечалось, иначе это было бы ему известно. Что за срочность такая, с чем связана?

Вскоре он узнал о том, что заседание Военного совета переносится с 25 мая на первое июня. Зачем, почему?

Узнав от Ежова, что в Москву вызван на заседание военного совета также командующий войсками ОКДВА Блюхер , он решил позвонить ему, чтобы встретиться с Блюхером накануне заседания расширенного военного совета. Это было 31 мая.

Блюхер поселился в гостинице «Москва» в роскошном люксе. Узнав номер телефона, позвонил ему, несмотря на позднее время – было около десяти часов вечера. Трубку снял, вероятно, один из его адъютантов. Дерибас представился:

– Это Дерибас говорит. Кто у аппарата?

– Адъютант маршала дивизионный комиссар Семен Кладько, – ответил голос в трубке.

– А, Семен Николаевич, здравствуйте! Как Василий Константинович? В добром здравии?

– Н-не совсем, – ответил адъютант.

– Соедини меня с ним.

– Н-не могу. Он…это…так сказать…

– Что? Говори, не заикайся! Пьян, что ли?

– Чрезвычайно! Спит теперь.

– Что за повод такой?

– Сегодня застрелился Гамарник ! Совсем недавно сообщили!

– Да что ты говоришь! Вот так новость!

– Да, Терентий Дмитриевич! Мы приехали вчера под вечер, устроились хорошо, с нами приехал также товарищ Хаханьян . А сегодня мы с Василием Константиновичем поехали на квартиру к Гамарнику, а когда вернулись в гостиницу, через какое-то время, Василию Константиновичу сообщили, что Ян Борисович застрелился. Вчера был арестован его первый заместитель, сейчас не помню его армянскую фамилию , а также по приказу Ворошилова он выведен из состава военного совета и уволен из Красной армии, об этом он сообщил Блюхеру.

– Какое обоснование?

– Мне это неизвестно. Но это еще не все. Сегодня же из нашего штаба армии сообщили об аресте Фирсова и Аронштама , а буквально с час назад Василию Константиновичу сообщили о том, что в Кирове прямо на вокзале арестовали Сангурского .

– Прямо на вокзале? Что за прихоть такая?

– Прямо на вокзале, Терентий Дмитриевич! В Москву ехал на заседание Военного совета.

– Говорил ли Василий Константинович что-нибудь по поводу самоубийства Яна Борисовича? – спросил он Кладько.

– Нет, мне ничего не говорил. Наверное, Ян Борисович сообщил ему о том, что сам ждет ареста, а еще Василий Константинович жаловался на то, что решением Политбюро ему предписано быть одному из судей на каком-то судебном присутствии вместе с другими высшими военными в процессе над теми, кого обвиняют в заговоре. Я ждал Василия Константиновича в машине, он страшно матерился на это решение, когда вернулся от Гамарника. И вот, что вышло, Терентий Дмитриевич…

Дерибас положил трубку.

Новости были ошеломляющие. Гамарник, отстраненный от всех должностей, застрелился, в дальневосточной армии проходят аресты высокопоставленных военнослужащих, во всей армии идут аресты. Не коснется ли эта участь Блюхера, если учесть то, что подряд арестовываются командующие военными округами и их заместители? О чем у Блюхера с Гамарником был разговор? Наверное, об аресте его заместителя и о своем снятии со всех постов, и, скорее всего, о своем вероятном аресте тоже по подозрению в заговоре. Может быть, шел еще разговор и о скороспелом военном совете, на который почему-то были вызваны еще 116 человек военнослужащим второго ряда, не членов военного совета? Вероятно, Гамарник ждал ареста с часу на час и решил опередить приход служителей родного ведомства и дальнейшие последствия этого. А может, Блюхер тоже опасается ареста, если идут аресты командующих основными военными округами и об этом он мог говорить с Гамарником? Ничего не понятно, только голова идет кругом!

Ему вспомнился Гамарник, его строгое, даже суровое лицо с чрезвычайно печальными, какими-то нездешними глазами. Причина этой непреходящей скрытой и скрываемой печали вряд ли имела земное происхождение: его здоровье (у него был диабет), семейные нелады или непорядки на службе. Казалось, какая-то великая, неразрешимая дума, мысль томила его душу, как если бы он вобрал в себя всю вселенскую печаль, всю мировую скорбь. Он носил черную, окладистую бороду, был густоволос и среди высших военных и сановитых гражданских людей, причастных к власти имел любовно-уважительное прозвище «Борода». Лицо его не имело ни малейшего поползновения к мимике, словно бы было каменным, и, пожалуй, нельзя было назвать ни одного человека, который бы видел, чтобы Гамарник улыбнулся или рассмеялся, выразил бы каким-нибудь жестом или мимикой радость или неудовольствие, словно бы он в этом отношении дал себе какой-то обет, как дают себе обет молчания монахи. Быть может, эта печаль имела причиной несовершенство рода людского? Или разочарование в том деле, которому посвятил всю жизнь?

И вот этот человек застрелился. Совершенно невозможно было бы представить его в застенках Лубянки. Да и на процессе тоже. А уж тем более в хабаровской внутренней тюрьме.

Значит, маршал пьян, наверное, от слишком дурных новостей и чтобы «залить глаза» перед заседанием Военного совета и отогнать скверные мысли и чувство чего-то невероятного, неслыханного, которое вдруг надвинулось и надвигается на армию? Как же раньше, в Гражданскую все просто было! Там, на той стороне были враги – белые, офицерье, казачье, а теперь политика выползла наружу и всё и всех мутит. Кремль играет в политику, которую никто не понимает. Свои бьют своих, не врагов. Как они оказались во врагах? Троцкисты, зиновьевцы, (бухаринцев вот тоже взяли), правые, левые, всякие уклонисты, все раньше были свои и все как-то уживались вместе. А теперь только одна путаница. Сочувствовал Троцкому, Бухарину, Рыкову, Зиновьеву или еще кому-то из оппозиции – значит, смертельный враг. А как же им было не сочувствовать, если они были свои и грудью стояли за революцию? В немилость угодил Рыков, побывавший на Дальнем Востоке года два назад, а теперь, по слухам, стали брать за связь с ним. А ведь он был председателем совета народных комиссаров! Как же руководство Дальневосточного края могло быть не связано с ним, с человеком из Москвы, с начальником? Ерунда какая-то! Кто теперь что-нибудь понимает? Никто. И он Дерибас ничего не понимает. Один только Сталин со своей компанией что-то понимают и что-то затевают и опережают всех на шаг, два или более. Зачем?