Читать книгу: «Дети Галактики»

Шрифт:

* * *

В свой звёздный путь когда-нибудь сподоблюсь плыть и я,
познав Космическую Суть и Вечность бытия…

А. Алфёров

Звёзды встретятся с Землёю расцветающей
И на Марсе будут яблони цвести!

Е. Долматовский

Часть первая
«Как аргонавты в старину…»

I

В кабинете – просторном, с тёмной дубовой мебелью и тяжёлыми бархатными портьерами на окнах – царил полумрак, едва рассеиваемый настольной лампой. Круг света ложился на зелёное сукно стола, на начищенную бронзу письменного прибора, на курительную трубку с изогнутым чубуком, лежащую поверх папки для бумаг перед хозяином кабинета. Отсветы играли на золотом плетении погон на плечах кителя, на Золотую Звезду на груди.

– Скажи, Лаврентий, а ты уверен, что учёные не ошибаются? А то поднимем шум на весь мир, а у них потом ничего не выйдет?

Сидящий напротив человек, одетый в тёмный гражданский костюм с белой рубашкой и галстуком, снял пенсне, долго его протирал, потом снова водрузил на нос – крупный, мясистый, слишком прямой для уроженца Грузии.

– Когда речь идёт о научных исследованиях, тем более таких, уверенности быть не может в принципе. Да и учёные ничего и не гарантируют, только твердят наперебой, что в случае успеха перспективы откроются грандиозные. Что до шума – я полагаю, Иосиф Виссарионович, что это последнее, что нам нужно. И американцам тоже – с их-то пронырливыми газетчиками! И если мы сумеем договориться, я бы включил в договоренность условие полной секретности. Хотя бы на первое время.

Мужчина в мундире генералиссимуса – на это указывали золотые погоны с большой звездой и гербом СССР – встал, прошёлся по кабинету. Его собеседник остался сидеть, не отрывая взгляда из-за стёкол пенсне. Сталин вернулся к столу, взял трубку – известный всему миру классический бент с чубуком, изогнутым под углом сорока пяти градусов, – и принялся чистить её чашку крошечной блестящей лопаткой.

– Подобные дела любят тишину, и в особенности на этапе предварительных договоренностей. Одно неосторожно вылетевшее слово, просочившееся сообщение – и всё, замысел сорвётся, так и не начавшись. Американцы понимают это не хуже нас – вспомни, какую завесу секретности они создали вокруг своего атомного проекта!

Сидящий издал короткий смешок.

– Тем не менее, мы сумели проникнуть через неё!

– Тем больше причин быть осторожнее. Я понимаю, что рано или поздно об этом станет известно, но чем дольше мы сможем сохранять секретность, тем лучше.

– Согласен, Иосиф Виссарионович. Уж очень высоки на этот раз ставки. Пожалуй, не меньше, чем тогда, с атомной бомбой.

– Больше, Лаврентий, гораздо больше. Тогда речь шла о выживании нашего государства, а сейчас мы без преувеличения можем проложить путь, по которому человечество – всё человечество, не только мы и США! – будут идти даже не годы, а века! Вряд ли мы с тобой до этого доживём, но если учёные не ошибаются, то лет через тридцать-сорок весь мир изменится до неузнаваемости!

Сидящий покачал головой.

– Значит, решение принято?

– Да, Лаврентий, принято. Пообещаем американцам передать всю имеющуюся у нас информацию по гобийской находке вместе с материалами по расшифровке символов, нанесённых на её поверхность, в обмен на их содействие, прежде всего, научное и техническое, в продолжении исследований. И, разумеется, попросим поделиться материалами по этому их проекту…

– «Рейнбоу», Иосиф Виссарионович. По-английски это означает «Радуга». Они успели провести опыт, закончившийся исчезновением целого эсминца… Но стоит ли заострять на этом внимание? Материалы у нас и без того имеются, включая киноплёнку с записью, сделанной в ходе эксперимента. Да вот, смотрите…

Он встал и с громким щелчком повернул верньер на панели телевизора – громоздкого, в деревянном корпусе, с маленьким выпуклым экраном. Экран засветился, пошёл полосами, и на нём возникло изображение военного корабля. Некоторое время ничего не происходило, потом судно оконтурилось пучками лучей и исчезло, оставив пустую водную гладь.

– Любопытно, весьма любопытно… – Сталин отошёл от экрана и постучал трубкой о край пепельницы, выбивая остатки нагара. – А материалы у американцев запросить всё же надо, сможем сверить их с теми, что у нас уже имеются. И надо предложить Трумэну в самое ближайшее время буквально создать объединённую группу из советских и американских учёных, которая в будущем перерастёт в совместный проект по исследованию этого… как его…

– «Звёздного обруча». Учёный-палеонтолог, который его обнаружил, именно так назвал свою находку.

Сталин убрал блестящую штучку, извлёк из коробки «Герцеговина Флор» папиросы, распотрошил их и принялся набивать трубку. Берия терпеливо ждал – он давным-давно усвоил, что прерывать это священнодействие не следует.

– Какой романтичный товарищ… Хорошо, пусть будет «звёздный обруч». -вождь справился, наконец, с процедурой набивки, но раскуривать трубку не спешил, держал её, зажав чашу в ладони. – Начинай, Лаврентий. Вячик посодействует по линии МИДа. Главное сейчас – договориться с американцами негласно, так сказать, доверительно.

– Доверительно? – ироническая усмешка на тонких бледных губах. – Это с американцами-то?

– Ну, во время войны нам это удавалось, особенно когда Рузвельт не соглашался с Черчиллем. Важно, чтобы интересы совпадали – а если ты прав, сейчас именно такая ситуация. И тогда участники этого судьбоносного проекта и всё человечество смогут получить доступ к звёздам. И, главное – надолго, а может, и навсегда забудут о войнах и противостоянии здесь, на Земле. Не так ли, Лаврентий?

Берия кивнул.

– Именно так, товарищ Сталин. Осталось убедить в этом Трумэна. К сожалению, он настроен по отношению к СССР не настолько доброжелательно, как его предшественник.

Генералиссимус чиркнул спичкой по вставленной в бронзовую подставку коробке и поднёс огонёк к трубке. По комнате поплыл голубоватый ароматный дымок.

– Да, Рузвельт наверняка по достоинству оценил бы открывающиеся перспективы. И всё же, не стоит начинать такое грандиозное дело с попыток ловчить, обманывать будущего партнёра. Этим мы мало чего добьёмся, только заложим фундамент для будущих разногласий и, в итоге, неизбежного краха всего проекта. История… – он выпустил клуб табачного дыма. – История, Лаврентий, не простит нам, если мы упустим такой шанс для всего человечества!

Кадр снова сменился – вместо сталинского кабинета на экране замелькали финальные титры на фоне интерьеров «ближней дачи». Здесь они знакомы многим, в резиденции отца народов, как и перед Мавзолеем, принимают в пионеры – а вот я за все эти годы так и не удосужился там побывать. В «той, другой жизни» этого музея попросту не было… или был? Не знаю, не помню, да и неважно это было… тогда.

– Уже третий фильм на эту тему за последние пару лет. – заметил отец, складывая «Правду». Недельная программа передач, напечатанная, как всегда, на последней газетной полосе, пестрела карандашными пометками. – «И когда он успевает смотреть телек? – удивился я. – Хотя, что ещё делать вечерами? Мать в командировке, с друзьями и на работе хватает общения, благо, почти все они трудятся здесь, в Центре подготовки или в королёвском филиале ИКИ. Вот и остаётся проводить долгие вечера перед голубым экраном – в одиночку, или как вот сегодня, вдвоём с сыном, заглянувшим в кои-то веки на огонёк…»

– Четвёртый. – ответил я. – Ты забыл американский сериал о проекте «Великое Кольцо» с Шоном Коннери в роли директора НАСА. И ещё, вроде, французы совместно с «Мосфильмом» собираются снимать полнометражную картину об истории гобийской находки, первого «звёздного обруча», но она ещё когда выйдет…

– А кто в роли Ивана Антоновича, Фернандель? – отец усмехнулся.

– Нет, Жан Рено, есть у них такой актёр, из начинающих. Кстати, меня приглашали в этот фильм консультантом – как же, один из немногих, кто видел живых олгой-хорхоев и даже стрелял в них!

– Так эти твари в фильме тоже будут? Ефремов, вроде, прямо нигде не упоминал о встрече с ними.

Я пожал плечами.

– Куда ж без них? По сценарию там будет нападение на лагерь экспедиции, Ефремов расстреливает электрических червяков из карабина, а потом давит трактором.

Отец покачал головой.

– Да, чего только не навыдумывают киношники! Французы – ладно, от них, как и от американцев, глупо ожидать точности в исторических деталях, а вот наши меня огорчили.

Он ткнул пальцем в погасший экран.

– Накрутили сорок бочек арестантов, а ведь архивы уже три года как открыты – читай, изучай, пиши сценарии, правдоподобные, интересные! Так нет же – гонятся за эффектными сценами, сочиняют невесть что! Спасибо, хоть актёров подходящих нашли – и играют прилично, и внешнее сходство присутствует…

На этот счёт у меня было своё мнение, но я предпочёл оставить его при себе. Не то чтобы меня совсем уж не интересовали новинки отечественной кинематографии, просто были заботы поважнее.

– Ты ведь завтра в Королёве, в Центре Подготовки, на совещании по тому небесному камушку, как бишь его?..

– Полигимния тридцать три. – ответил я. – Или наоборот, тридцать три Полигимния. Только не делай вид, что забыл, всё равно не поверю…

– Не буду. – отец ухмыльнулся. – Тогда, может, после совещания зайдём к нам? Посидим, обсудим результаты совещания, полагаю, там будет о чём поговорить… Или отправишься к себе?

Я пожал плечами. От восьмиэтажного корпуса Центра Подготовки в Королёве, где и состоится завтрашнее мероприятие, до отцовской служебной квартиры (она полагалась ему как одному из ведущих сотрудников Проекта) идти было два квартала – куда ближе семейного общежития ИТР, в котором мы с Юлькой уже год занимали двухкомнатные апартаменты. Сейчас она в Калуге, у родителей, повезла показывать нашего с ней сына – а я, вместо того чтобы коротать вечер в ближайшем кафе, в компании коллег из Центра Подготовки, уехал в Москву, чтобы проведать отца в нашем семейном гнёздышке на улице Крупской. И вот – застрял вместе с ним у телевизора, по которому уже третий вечер крутят многосерийный исторический фильм, посвящённый первому шагу человечества во Внеземелье – каковым и стал запущенный в пятидесятых годах совместный советско-американский проект «Великое Кольцо».

****

Машина взвизгнула шинами, обходя неспешно ползущий автобус. Из окна мне помахали руками три девушки – а, может, и не мне вовсе, а тёмно-синему, цвета «металлик» кабриолету с эмблемой Центра Подготовки на дверце? Сегодня матерчатый верх «Пежо» поднят, апрельский ветер не располагает к поездкам с ветерком…

Отец (мы, как и договаривались вчера, поехали в Королёв вместе) заметив эти знаки внимания, иронично улыбнулся. Я сделал вид, что ничего не заметил – давно привык, что подарок Шарля неизменно вызывает на московских улицах лёгкий ажиотаж, который удваивается, когда за рулём Юлька – сидит, небрежно держа руль одной рукой и положив локоть другой на дверку. Набегающий ветерок треплет чёрные волосы, встречные машины сигналят, пассажиры автобусов и троллейбусов машут руками, в точности как давешние студентки, гаишники с улыбкой берут под козырёк – её, как и меня, и других участников экспедиции «Зари» в Пояс Астероидов узнают на улицах, приветствуют, здороваются, улыбаются…

С тех пор прошло почти четыре года. Кванты света – или кварки, кто их разберёт? – в которые превратилось тело Шарля д’Иври, давно покинули Солнечную систему. И, если принять, что при взрыве японской водородной бомбы они разлетелись со скоростью, близкой к световой, то самые быстрые сейчас приближаются к Проксиме Центавра, а также преодолели не меньше половины расстояния до звезды Барнарда в созвездии Змееносца.

Такая вот горькая ирония – старый друг, вместе с которым мы начинали путь к звёздам, уже попал туда, пусть и виде то ли излучения, то ли элементарных частиц – а мы всё не рискуем сделать шаг за пределы пояса Койпера. Если не считать, конечно, прошлогоднего эксперимента с автоматическим зондом «Зеркало-4», сумевшим отдалиться от нашего светила на расстояние пятидесяти семи астрономических единиц. С зондом удалось наладить устойчивую тахионную связь – работы Валеры Леднёва, двинувшегося по следам разработок француза Гарнье, дали-таки результаты, и теперь мы можем обмениваться данными с любым внеземным объектом, на котором имеется действующее тахионное зеркало. Пока что «ширина» подобных каналов невелика, по меркам оставленного мной 2023-го года даже ничтожна – какие-то сотни мегабайт в секунду, – но ведь лиха беда начало! Валерка как-то объяснял, что ограничения накладывают не столько его любимые тахионные зеркала, сколько низкое быстродействие компьютеров, и если он прав – недалёк тот день, когда передача потокового видео на сотню-другую астрономических единиц станет обычным делом.

Скажете, зажрался, потерял берега? Я и сам постоянно ловлю себя на этой мысли. Всего-то восемь лет назад «космические батуты» казались чем-то невероятным – да они и были сущей фантастикой… Инженеры Проекта только-только подступались к проектам лунных поселений и кольцеобразных орбитальных станций, освоение ближнего Внеземелья, в пределах орбиты Луны, считалось делом не самого близкого будущего… Или я один так думал, отравленный воспоминаниями о космической импотенции моего двадцать первого века? Остальные ничуть не удивляются таким темпам; наоборот, они что до той же звезды Барнарда человечество доберётся не просто при их жизни, а вот-вот, года через три-четыре.

Собственно, об этом мне и предстоит говорить сегодня, выступая перед ребятами и девчонками во Дворце пионеров и школьников, на Ленинских горах.

Двенадцатое апреля, День Космонавтики – куда ж без самого известного выпускника кружка юных космонавтов из числа тех, кто когда-либо занимался в его стенах?

…Нескромно, скажете, зазнался, зазвездился? Ну да, есть такое. А что? Имею право…

II

…Как аргонавты в старину
Родной покинув дом,
Плывём ту-тум ту-рум пум-пум,
За золотым руном…

– мурлыкал я, сбегая по широким ступенькам. Совещание, о котором мы с отцом беседовали за телевизором и на котором оба присутствовали, только что завершилось. Решение об экспедиции (теперь она официально носит название «Золотое руно») принято, основные направления подготовки определены, сам я утверждён в должности начальника десантно-исследовательской группы, в чём, если честно, не сомневался ни на минуту – жизнь снова прекрасна!

Кое-как отвертевшись от праздничного банкета, я незаметно выскользнул из конференц-зала и скатился по лестнице в холл королёвского филиала Центра Подготовки. День только начинался; зелёные цифры на большом часовом табло едва перескочили за 12:00, впереди ожидал сплошной позитив – а что ещё может быть во Дворце, на праздновании Дня Космонавтики? – и настроение у меня было самое что ни на есть радужное. Я, словно школьник, спешащий домой после уроков, перепрыгивал через две ступеньки, прикидывая на ходу, как буду рассказывать о сокровищах астероида Полигимния юным космонавтам и астрономам, жаждущим услышать о грядущих достижениях в Дальнем Внеземелье (а может, чем чёрт не шутит, и за его пределами?) – и тут меня окликнули.

– Алексей Геннадьевич? Вы, я вижу, торопитесь? Я был бы чрезвычайно признателен и, поверьте, не остался бы в долгу, если бы вы сочли возможным уделить мне несколько минут…

Я знаком с Евгением Петровичем уже много лет, с тех пор, как впервые увидел его на открытой сцене в артековской дружине «Лазурная» – и заметил, что он неуловимо напоминает таинственного И.О.О. из «Москвы-Кассиопеи» и «Отроков во Вселенной». В тот раз я счёл это игрой воображения или расшалившимися нервами – суток не прошло с тех пор, как я с треском вылетел из числа финалистов, и это при том, что был автором победившего проекта! Но нет – позже первое впечатление не просто подтвердилось, а многократно усилилось – и продолжает усиливаться с каждой нашей встречей. Вот и витиеватое обращение, в точности совпадающее с манерой изъясняться его кинематографического тёзки, – только укрепила меня в этой уверенности.

Не то чтобы я ожидал от предстоящего разговора подвоха – скорее наоборот, всякий раз подобные беседы заканчивались чем-то новым, неожиданным и всегда увлекательным – но никак не получалось избавиться от ощущения ауры тайны, сопровождающей этого человека. Хоть наш И.О.О. в отличие от персонажа Смоктуновского не умел появляться ниоткуда и бесследно исчезать, как не был замечен и в беседах с другой звёздной системой по телефону-автомату – но загадок вокруг него хватало с избытком. Уверен, что он, единственный из обитателей нашей планеты, знает, кто я на самом деле и откуда. Юлька не в счёт, ей я сам обо всём рассказал – но с Евгением Петровичем мы ни разу не касались этой темы! Намёки случались, прозрачные, двусмысленные, и мне всякий раз приходилось гадать: разыгралась ли моя выпестованная за шесть десятков лет жизни в обоих мирах паранойя – или я вижу то, что сам однажды вбил себе в голову и никак не могу от этого отказаться?

– Да, конечно, Евгений Петрович, – сказал я. – Поднимемся в ваш кабинет?

И.О.О. обитал на седьмом этаже этого же здания, и многие наши беседы – из числа тех самых, судьбоносных! – проходили именно там.

– Ну, зачем же? – он широко улыбнулся. – Не хочу отнимать у вас время. Если не против, поговорим здесь…

И, взяв двумя пальцами за рукав, он увлёк меня к креслам, расставленным вдоль панорамных окон холла.

– Уверен, вы успели обсудить в Леднёвыми сегодняшний вопрос. – И.О.О. не спрашивал, а констатировал очевидный обоим факт. Я, разумеется, не спорил. – И знаете, насколько он заинтересован в результатах этой экспедиции. Настолько, что потребовал, чтобы на корабле, который отправится к Полигимнии, выделили отсек для лаборатории и включили в состав экипажа его самого и несколько его сотрудников – чтобы изучать состав астероида прямо на месте, не дожидаясь возвращения на Землю.

Я кивнул. Валерка за последние две недели всё уши успел мне прожужжать на эту тему.

– Разумеется, Евгений Петрович, я в курсе. И знаю, что ему отказали – и правильно, как я полагаю, сделали. Ведь переправить образцы на Землю можно буквально в течение нескольких часов – в «Арго», корабль, отправляющийся к Полигимнии, оснащён «батутом», способным пропускать как пассажирские лихтеры, так и грузовые контейнеры и малые корабли. Тащить же в Пояс Астероидов громоздкое оборудование и уж тем более, исследовательскую группу смысла нет, и придётся Валере остаться на Земле.

И.О.О. кивнул.

– Да, и ваш друг очень переживает по этому поводу. Он уверен, что использование сверхтяжёлых элементов – учёные называют их «сверхэкзотическими» или «магическими ядрами» – которые мы рассчитываем найти на Полигимнии, обещает грандиозный прорыв в его исследованиях.

– Да, он раз сто говорил мне, что следы этих элементов «сверхэкзотов» обнаружены в «звёздных обручах» – в особенности, на Энцеладе и в Поясе Астероидов. И если получить доступ к «сверхэкзотам» – то можно будет создавать «батуты» для перемещения на межзвёздные расстояния!

– Как вы сказали, «сверхэкзоты»? – осведомился после небольшой паузы И.О.О. – Мне встречался этот термин – кажется, в фантастическом романе…

– В «Лунной Радуге», автор Сергей Павлов. Правда, в книге он звучал как «суперэкзоты» и относился к людям, а не к химическим элементам.

Он кивнул.

– Собственно, я обратился к вам именно из-за этих… «сверхэкзотов». Видите ли, как бы вам это объяснить… Одним словом, я имею основания полагать, что Валерий Петрович недооценивает риск, связанный с использованием этих элементов на Земле, и планирует, получив их в максимально возможном количестве, развернуть на базе ИКИ масштабные исследования. Леднёв, видите ли, убеждён, что этим сверхтяжёлым элементам присуща также и сверхстабильность, а, следовательно, никакого риска нет и в помине. Я пытался убедить его подождать, когда будет закончено строительство орбитальной марсианской станции «Деймос» и перенести работы по этой теме туда – но, к сожалению, не был услышан.

Это была новость. Чтобы всесильный (по крайней мере, в масштабах Проекта) И.О.О. – и не был кем-то услышан?

– Собственно, моя просьба заключается в том, – продолжил мой собеседник, – чтобы придержать процесс передачи «сверхэкзота» Леднёву, на Землю, по возможности, избегая огласки. Вам это сделать несложно.

Сказать, что я был удивлён – значило сильно преуменьшить положение вещей. Я удержался от усмешки. Чтобы И.О.О. с его-то влиянием – и ловчил, изворачивался, изыскивал окольные пути? Дивны дела твои, Господи…

– Я посмотрю, что можно будет сделать. Но, Евгений Петрович, вы же понимаете, что Леднёв с задержками не смирится. Как только поймёт, что мы сознательно тормозим отправку сверхтяжёлых элементов – а поймёт он это быстро, среди научников на планетолёте у него хватает друзей – примчится на «Арго» и устроит страшенный скандал.

И.О.О. покачал головой.

– Искренне надеюсь, что до этого не дойдёт. «Деймос» начнёт работать в самое ближайшее время, и вы при первой же возможности начнёте отправлять сверхтяжёлые не на Землю, а прямиком на неё… Пусть Валерий Петрович летит туда и делает, что хочет!

Я покачал головой.

– Можно и так, конечно. Боюсь только, Валерка мне этого долго не простит…

– Ничего, постараемся всё ему объяснить. Так мы договорились?

Вместо ответа я протянул ему руку. Ладонь И.О.О. оказалась мягкой, сухой и тёплой.

– Кстати, вы довольны, что название экспедиции дала ваша песня?

Я едва не икнул от неожиданности.

– Она вовсе не моя, я только…

– Да-да, знаю, вы только пели… – он улыбнулся широкой, почти кинематографической улыбкой. – Но это ведь неважно, не так ли? Главное – песня пришлась ко двору!

…Откуда, спрашивается, он узнал о песне? Одно слово – И.О.О…

****

– Астероид «33 Полигимния» был обнаружен ещё в середине прошлого, девятнадцатого века французским астрономом Жаном Шакорнаком и назван в честь Полигимнии, античной музы торжественных песнопений и гимнов. Находится он в главном поясе астероидов между орбитами Марса и Юпитера. Объект невидим невооружённым глазом и в настоящий момент приближается к афелию своей орбиты. Кто скажет, что это означает?

И.О.О. действительно задержал меня ненадолго, и до Дворца Пионеров на Ленинских горах я добрался почти без опоздания – нынешним московским пробкам далеко до памятных мне по первой четверти двадцать первого века. Официальная часть мероприятия (парадные плакаты, аплодисменты, туш, детский хор, исполняющий «Заправлены в планшеты космические карты…», приветственные речи учёных, пилотов и других работников Внеземелья) заняла часа полтора, и не успел я выйти из зала, как меня облепили десятка три юных астрономов и космонавтов. В окружении этой шумной, весёлой гомонящей толпы я проследовал в левое крыло Дворца, в помещение планетария, где мы и устроились для неспешной, обстоятельной беседы.

Взлетело сразу около десятка-полтора рук. Я выждал пару секунд и указал на девчушку лет тринадцати, сидящую в первом ряду.

– Афелий, или, как его иногда называют, апогелий – частный случай апоцентра для систем Солнце – небесное тело, – отбарабанила она. Хорошо отбарабанила, бодро, как по писаному. – Это наиболее удалённая от Солнца точка орбиты планеты или иного небесного тела Солнечной системы.

Блузку её украшал юбилейный значок «дворцовского» кружка юных астрономов. Я улыбнулся.

– Верно. Так вот, афелий этого астероида составляет около пятисот семидесяти четырёх километров, или три и восемь десятых астрономической единицы. Форму астероид имеет неправильную, с размерами от ста двадцати до пятидесяти километров, то есть входит в первую сотню объектов такого рода. Из-за того, что орбита его очень сильно вытянута, наибольшее сближение с Землёй составляет около девяти десятых астрономической единицы, и при этом его видимая величина достигла около десяти. Это, как вы понимаете, не позволило Полигимнии войти в список первоочередных объектов наблюдения, и об астероиде, скорее всего, надолго забыли бы, если бы не одно обстоятельство…

– Год назад американский студент-астрофизик Джордж Мэйсон – кстати, ему всего девятнадцать, намного старше некоторых из вас, – наблюдал за группой объектов в Поясе Астероидов. Наблюдения проводились в рамках его дипломной работы с марсианской орбитальной станции «Скьяпарелли» с целью оценки гравитационного влияния Полигимнии на соседние объекты.

Последовала новая улыбка, адресованная по большей части юной любительнице астрономии в первом ряду. Та несмело улыбнулась в ответ.

– Обрабатывая полученные результаты – те из вас, кто знаком с законами небесной механики, представляет, как это делается, – Мэйсон оценил массу астероида примерно в шесть и две десятых квадриллиона тонн. Если кто забыл, один квадриллион – это тысяча триллионов или миллион миллиардов тонн, то есть массу Полигимнии можно записать вот так…

Я заскрипел мелом по доске.

– Шестёрка, двойка и ещё семнадцать ноликов. И вот тут, друзья мои, начинаются странности…

Я сделал эффектную паузу. Аудитория завороженно внимала.

– Учитывая размеры Полигимнии, такая масса предполагает чрезвычайно высокую плотность – более семидесяти пяти граммов на сантиметр кубический. А если вспомнить, что средняя плотность нашей с вами земли, – я ткнул пальцем в пол, – составляет всего около пяти с половиной граммов на кубический сантиметр, то есть в пятнадцать раз меньше, – немудрено, что результаты Мэйсона попросту не приняли всерьёз. Так бы им и пылиться на полках в числе других неподтверждённых данных – не окажись американец человеком въедливым, пунктуальным и чрезвычайно уверенным в себе – три качества, необходимые для серьёзного учёного. Но цифра за цифрой он перепроверил все свои расчёты, добился разрешения на повторение цикла наблюдений – и три месяца спустя продемонстрировал скептикам результаты, в точности повторяющие предыдущие, поистине сенсационные данные!

Ещё одна пауза, немного дольше предыдущей. Юная астрономша на первом ряду, казалось, не дышала – как, впрочем, и её соседи.

– Это, как вы понимаете, было уже серьёзно. Группа физиков КалТеха взялась за расчёты – и после нескольких месяцев работы сделала вывод: некоторая, и весьма значительная часть астероида Полигимния состоит из сверхплотных элементов с необычайно стабильными «магическими ядрами». Этот термин ввели американцы, они вообще любят подобные эффектные названия, и он означает атомные ядра, состоящие из аномально высокого количества протонов и нейтронов, но при этом сохраняющие стабильность. Примерно в это время были опубликованы результаты исследования «звёздных обручей», обнаруженных в Поясе Астероидов и на спутнике Сатурна, Энцеладе – и из этих данных непреложно следовало, что именно сверхтяжёлые элементы с «магическими ядрами» составляют, так сказать, «сердце» этих поразительных устройств!

В первом ряду взлетела рука.

– Сергей Геннадьевич, это ведь вы нашли оба этих обруча? – спросила давешняя девчушка. Ну, кто бы сомневался…

– Увы, нет, – я развёл руками. – «Звёздный обруч» на Энцеладе впервые был замечен наблюдателями станции «Лагранж». Да и мудрено было не заметить – ведь это через него станция была заброшена на орбиту планетоида. Что касается «обруча» в Поясе Астероидов, то честь его находки принадлежит астрофизику Валерию Петровичу Леднёву. Именно он в сотрудничестве с американскими астрофизиками разработал приборы, позволившие засечь «Звёздный обруч» с борта тахионного планетолёта «Заря» – а я всего лишь участвовал в исследовательских работах.

– И не позволили японцам установить там свои приборы? – выкрикнул кто-то из заднего ряда. Я покачал головой. – На самом деле всё было несколько сложнее. Об этом мы поговорим в другой раз, а сейчас, с вашего позволения, вернёмся к астероиду 33 Полигимния. Поверьте, друзья мои, – я многообещающе улыбнулся, – этот небесный камушек заслуживает самого пристального внимания!

III

Из записок Алексея Монахова

«…Жизнь человеческая коротка – банально, но ведь так оно и есть! Эта жизнь – лишь крохотная, исчезающе малая искорка, квант света, мелькнувший между двумя безднами небытия, и каждый из нас стремится наполнить её смыслом в силу своего разумения. Смысл этот мы черпаем в созданной за несчётные века человечеством культуре; этот источник неисчерпаем, как и сама Вселенная – и даже если в этой Вселенной выбрать крошечный уголок, его тоже не получится вычерпать до донышка У всякого, кому интересно жить, своя Вселенная, своё Мироздание – и из имеющегося многообразия вариантов я всегда предпочитал научную фантастику…»

После Дворца я собирался вернуться назад, в Королёв – но поленился и отправился на улицу Крупской, в нашу московскую квартиру. Отца дома не было – после совещания банкета он остался в Королёве и, вероятно, пробудет там ещё несколько дней. Сидеть в пустой квартире мне не хотелось совершенно, так что я отправился к бабуле с дедом. Пообедал, погулял на Воронцовских прудах с Бритькой – ушастой зверюгой в последнее время нечасто достаётся от меня столько внимания! – и засел за дневник – благо ноутбук у меня всегда с собой, как и заветная шифрованная дискета Собака сопит, расстелившись ковриком у меня в ногах, за окнами шуршит шинами автомобилей Ленинский проспект, и мысли сами собой льются с клавиатуры на серо-голубой экран текстового редактора.

«…Итак – почему всё-таки научная фантастика? А натура у меня такая. Иррациональные чудеса – всё, что создано авторами фэнтези, хоррора и прочих подобных жанров, давно мне приелись, хотя в своё время я и им отдал должное. Работающие в них авторы описывают, по сути, герметичнозамкнутые миры. Да, они делают это весьма талантливо, красочно, порой на грани гениальности (вспомним хотя бы Толкиена, Желязны или Пратчетта!) – но лично мне эти миры не обещают ничего за пределами моей собственной фантазии. Что поделать, если в магию я не верю (несколько мистическое отношение к И. О. О. не в счёт, как говорили в оставленной мной реальности, «это другое»), зато я верю в науку и технику, сколь несовершенными они ни были бы.

Даже в самых мрачных НФ-произведениях всегда есть надежда Допускаю, впрочем, что это издержки советского воспитания – не зря же нас растили социальными оптимистами! Да, мы нередко были недовольны условиями жизни, но не столько бытовыми – ибо по молодости относились к бытовухе с некоторым презрением, – сколько тем, что мир, всё в этом мире, устроен совсем не так, как хотелось бы. И тогда на помощь приходили «Полдень XXII-го века», «Люди как боги» и другие книги, из которых мы черпали уверенность, что завтра обязательно будет лучше, а даже если что-то пойдёт не так, люди и человечество всё равно найдут выход.