Читать книгу: «Хэллоу, Лондон!», страница 2

– Вот! Вы только приехали в гости и сразу же все разузнали, а я – местный и даже не догадывался. Больше вам скажу, я заходил туда на кофе – мы с хозяином этого дома частенько вместе выгуливаем собак. И только вчера я выпытал у него про Мориарти. И все благодаря вам! Но ничего, я в долгу не останусь. Я тоже кое-что знаю про Шерлока. На Пиккадилли есть замечательное место: ресторан «Критерион». Именно там по книге Ватсон узнал, что Холмс ищет соседа. Он, конечно же, как и Мориарти, вымышленный персонаж. Но ведь Конан Дойль был самым реальным писателем! Наверное, не один бокал пропустил со своими друзьями в этом заведении. Чем мы хуже? Не заглянуть ли нам туда сегодня? Я угощаю.

– Я пасс! – мгновенно реагирую я. – Мне на работу. А Наде как раз компания не помешает. Она впервые в Лондоне, может и потеряться. К тому же задумала одна поехать в музей на Бейкер-стрит.

– Тысячу лет там не был, а в институтские годы я очень увлекался историями про Шерлока.

– А я до сих пор люблю их читать… – улыбается в ответ моя подруга.

Я на ходу прощаюсь с любителями детективов и сбегаю на работу. Они и без меня разберутся. Мне сегодня в Британский музей, и путь мой лежит через Пиккадилли. Конечно, я невольно поворачиваю голову в сторону ресторана, который упоминал Джо. Элегантное крыльцо с мозаичной вывеской. Восторг! На темно-синей плитке белыми буквами выложено название: «Criterion», и рядом – год основания: «Est. 1874». Мой взгляд опускается ниже, я округляю глаза и обращаюсь к швейцару за поддержкой:

– «Масала Зон»? Это что? «Критерион» теперь индийский ресторан? – спрашиваю я у него.

– Да! Арендуют индусы… – подтверждает тот с улыбкой. – Но исторический интерьер сохранен и поддерживается в наилучшем виде.

– Невероятно! – восклицаю я, а сама представляю лицо Нади, когда она такое увидит. – Но это же место, где бывал сам Конан Дойль! Бар, где Ватсон узнал, что…

– Мисс, двадцать первый век! Что-то в Лондоне должно меняться?!

Анна Воло. ТОЛЬКО ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА

В этом повествовании вы не найдете живых диалогов. Готовьтесь к рассказу человека, погрузившегося в свои лучшие годы на дно жизни и вернувшегося назад. Это означает переродиться в том же теле, не умирая физически. Возможно ли такое в двадцать первом веке? Да. И вот моя история для вас.

Отброшу детали своего детства, только упомяну, что рос в семье людей, разведенных судьбой, но соединенных мной. Отец – злодей, тунеядец, который думал только о себе и о бутылке, а мама, озабоченная мнением соседей, всегда старалась казаться лучшей версией себя, но по сути жила не свою жизнь. Я вобрал все лучшее и худшее от них. В том числе природное, чистое, например хватку на новые знания и языки: я говорил по-английски с пяти лет. Мать сама занималась со мной, пророча большое будущее и параллельно ворча на отца, который только и делал, что смотрел программу «Время» по центральному телевидению. Мне удалось пару раз съездить от школы по обмену в столицу Англии – Лондон. Там я впервые допился до подростковых чертиков, они задорно зазывали попробовать разные сорта виски, от которых вскрывало виски. Но это казалось ребячеством: так все делали и делают. Тогда меня это приобщало к культуре андеграунда, к свободе, которую я видел лишь по телевизору. Окружающие о многом не осмеливались говорить. То, что таилось глубоко в них, стало ярко бунтовать во мне.

«Однажды открыв заграницу, ты уже не останешься прежним», – подумал я и решил все свои усилия направить на то, чтобы переехать в Англию.

Мне не пришлось долго ждать – лотерея судьбы была разыграна, и номера удачи подмигнули мне. Окончив Бауманку, получил контракт в престижной, но секретной компании, базирующейся в Лондоне. Подготовка документов явилась вспашкой всей моей истории: доказать, что с тобой все «ок» и нет криминального прошлого. Чистый лист. Я начинаю заново свою жизнь в стране мечты, куда тянуло как магнитом.

И вот я здесь. Квартира с видом на Темзу, окна в пол, бесконечные возможности в этом конечном мире. Нужно радоваться, но что-то пошло не так.

Выполнив обязанности и блеснув талантами, я каждый раз возвращался в одинокий дом ночного города, который понапрасну развлекал вечерней иллюминацией. Я уже не вспоминал студенческие годы и подвальные бары Москвы. Теперь меня манили новые гламурные адреса, где местные снобы смаковали жизнь и усложняли ее длинными разговорами. Я играл по их правилам: пил – говорил, снова пил – потом молчал, потом снова пил и просто уходил.

Мне надоело одиночество, и я искал приют своим утехам. Девушки разных форм и цветов радовали своими историями, я обреченно терялся в их надушенных телах и мечтал о настоящей любви. Не то чтобы я никогда не любил… У меня были связи с женщинами, но все они далеки от историй в книгах. Много боли, разочарований, я не вкладывал силы в этот аспект жизни.

Забывался, только уходя в работу. Там я нужен, меня ценят, и этого достаточно. Сентиментальность – не моя натура, но ласку я искал. А она меня – нет.

Время шло, карьера набирала обороты, я даже был приглашен на ужин в Букингемский дворец. К сожалению, в этой анонимной истории не смогу дать деталей о своей деятельности. Скажу одно: независимо от того, из королевской ты семьи или семьи трубочиста, все одинаково пьют и думают, что у других жизнь лучше, чем у них. И жалеют об этом на следующее утро или галантно прикрываются деловой усталостью. Мистер Алкоголь сжирает киловатты энергетического ресурса, давая взамен лишь иллюзорную расслабленность и уверенность.

Моя упивательная история усугубилась, когда я начал просыпаться в незнакомых местах с неизвестными мне женщинами. Пару раз я пропустил важную встречу и пообещал больше так не делать. Но подобные заверения приносят разве что какой-то мифической сущности. Ведь когда видишь алкоголь, забываешь обо всем на свете, лишь бы добраться до первой рюмки сладостного зелья.

Я догадывался, что имею проблемы, но, видя, сколько вокруг пьют коллеги и люди из высшего общества, думал, что у меня все не так уж и плохо.

Но однажды… Я проснулся весь в крови под мостом Альберта: избитый и ограбленный. Не только материально, но и морально. Ощущение отвращения от собственной жизни: так легко взлетел и так низко упал. Фильм без счастливого конца, но с тонким сарказмом для таких же неудачников. Я думал, что умер и воскрес, как в видеосюжете: видел себя со стороны – неподвижное тело в луже собственной безысходности.

Я услышал голос внутри головы: «Тебе рано уходить. Давай попробуем еще. Живи и давай жить другим».

И после этих слов я очнулся. Открыв глаза, я смотрел на небо. Небо Лондона часто серое, но сегодня – с приветом солнечного света.

Мимо проходили уборщики улиц, они предложили помощь и подняли меня на ноги. Были добры, хоть от них и пахло перегаром. Один прикурил для меня сигарету, но сил не было даже на простой вдох, не то чтобы на затяжку никотина. Дворники переглянулись друг с другом и рассказали, что есть места в городе, где наливают чай и кофе и могут научить, как бросить пить. Им это не зашло, но чай там был вкусный.

Мне не хотелось, чтобы они поняли, кто я и откуда. Я сыграл роль бродяги, так как таким и стал, несмотря на свои сбережения в банке. На моем собственном счету был минус жизненной энергии.

И наступило время что-то менять.

Один из них протянул мне смятую визитку со словами: «Держи, может тебе подойдет этот анонимный бизнес, ну или просто сходи погреться!»

Я помню, что-то такое было в американских фильмах, но не думал, что дело дойдет до этого. Даже в самых страшных снах не представлял себя открывающим дверь такой организации. Что там? Научат пить как джентльмен? Или потребуют заплатить за лечение, не раскрывая моего имени? Вопросов было много, голова кружилась от тревоги, что жизнь закончилась так низко.

Алкоголик. Я? Наверное… Ну совсем же нет. Хотя… Можно ли быть немного алкоголиком? Как шутят, нельзя быть немножко беременной. Наверное, это про меня. Родился таким. Наследственность. Эта версия мне нравится больше. Вообще, не моя вина – я только делал, как все вокруг меня. И имею право быть таким. Алко… Язык не поворачивался сказать это слово. Просто, но так непросто, когда это ты.

Я сел на лавочку, дождался паузы в голове после бесконечного внутреннего диалога и решился набрать этот номер. Большие цифры для тех, кто потерял зрячесть реальности. Долгие гудки. И я подумал, что там кто-то просто напился и забыл свой телефон в другой комнате.

Ирония в сторону – мне ответил приятный голос мужчины, по ощущениям, в своих лучших годах, за шестьдесят.

Я сказал, что, возможно, имею проблемы с алкоголем, поведал пару деталей. Он все выслушал и рассказал свою историю. Оказалось, что он уже больше двадцати лет трезвый. Эта шокирующая информация заставила меня усмехнуться над своей прошлой шуткой, и я задумался: как такое вообще возможно?

Он будто прочитал мои мысли и сказал, что такое возможно. И предложил сходить на открытую встречу в той части города, где я живу. Я подумал, что он хочет выведать мои координаты, чтобы пробраться и обокрасть квартиру. Но мужчина только спросил район и дал адреса тех мест, куда я могу пойти сегодня.

Я поймал такси. Оно нехотя остановилось. Кошелек был отдан как дань за мое пьяное прошлое. Спасибо, что оставили телефон.

Дома я принял душ, обработал раны и провалился в сон. Что-то разбудило меня. Я вздрогнул и понял, что та самая анонимная встреча начнется через десять минут. Благо мой дом напротив.

Представляете, живешь в лучшем квартале города и не знаешь, что здесь по вечерам собираются алкоголики… Никогда не видел толпы странно одетых людей около этой церкви. Наверное, был слишком занят. Или уже пьян, чтобы замечать такие детали вокруг. Жизнь разделилась на до и после.

Когда я переступил порог той самой двери с табличкой «АА» в районе Сохо, в церкви Святой Анны, меня встретила девушка. Она широко улыбнулась и назвала свое имя. Она не совала мне визитки. Ее взгляд был чистым и искренним. Я удивился, что такие девушки еще существуют.

– Откуда ты? Как долго в программе?

Я только промычал несвязно, что живу рядом, и сказал, что пришел посмотреть. Она расплылась в улыбке и провела меня к пожилому мужчине, напоминавшему известного голливудского актера. Рядом были люди в бизнес-костюмах. Одна беременная. Парень в капюшоне с трясущимися руками. Модель с макияжем от-кутюр. Пара пенсионеров. Туристы из Америки.

Я просто сел и молчал.

Я слушал.

Я плакал.

Я переставал дышать.

Я всхлипывал.

И снова дышал.

Казалось, что все эмоции человека переливались во мне. Я практически ничего не помню. Только в конце спросили: «Есть ли здесь новички?»

Что-то за меня подняло руку. И я выкрикнул из глубины души громкое: «Я!»

Меня начали постукивать по плечам, протягивать листки с номерами телефонов. Я снова как будто отключился. И вернулся назад, когда все стояли в кругу и читали молитву.

Мой мозг убеждал: «Беги отсюда! Это секта. Они все странные, тебе здесь не место!» Я собрался уже выйти, не сказав ни слова. Но одна женщина дала мне медальон, на котором было написано «24 часа». И добавила что-то вроде:

– Оставайся трезвым только сегодня.

Я сжал медную пластину. И выбежал из этого сборища людей с неизвестной мне планеты.

Я отправился к реке. И практически думал туда прыгнуть. Пронзила мысль, что даже внешне успешные люди становятся уязвимы, если в дело вмешивается алкоголь.

Но внутри меня снова прозвучал голос: «Только на сегодня. Двадцать четыре часа. Понаблюдай. Проживи».

Спустя шесть месяцев я стал ведущим той самой группы, куда меня привела судьба. И пришло время начать все заново. Осознать, что я алкоголик. Я был им, может, даже и родился. Папа явно передал градус по крови в мои клетки – я записался сюда, даже когда еще не начал реально пить. От мамы достался перфекционизм. Не уверен, что это лечится. Трудоголизм ведь из той же мыльной оперы, только за это хвалят в обществе и платят деньги в обмен на энергию жизни. Это все про выбор, который у нас есть.

Прогуливаясь сегодня в таком любимом городе, я сказал ему: «Прощай, Лондон… и здравствуй, новая жизнь!». Я умер и возродился. Я сдался – и нашел смыслы заново. Это была не любовная история, а история жизни алкоголика, который признал проблему. И нашел в поражении новую реальность. Трезвость – мой самый важный актив.

Я еще не знал, что скоро встречу женщину своей мечты. Нас познакомит та самая лучезарная девушка с моей первой анонимной группы. Теперь все пойдет по высшему плану. Даже если я этого не планировал.

Екатерина Леглиз. ДОМИНО

Цок-цок-цок. Толстый каблучок мисс Шэрроуз свербил бетон Тауэрского моста. Она проходила по нему каждую пятницу – спускалась от Олдгейт-Ист вдоль Леман-стрит и потом направо по Роял-Минт, – спеша на собрание клуба домино. В этот апрельский день было слишком сухо и солнечно, по-наивному приветливо. И ей вдруг захотелось совершить какое-нибудь веселенькое убийство.

Мисс соображала быстро, в такт своим каблучкам, и с той же решительностью осуществляла задуманное. Если бы некий взбунтовавшийся великан собрался щелчком пальцев раскрошить центр Лондона, то она не хуже Майкла Керне³ рассчитала бы ему траекторию падения фишек.

Начав с Ситипоинт, она прошлась бы через Бишопсгейт и наконец добралась бы до Тауэрского моста, по которому теперь так воинственно шагала. Маленькая бесславная завистница мисс Шэрроуз жила в уверенности, что любые злодеяния лучше творить чужими руками: не только в практических, но и в божественных целях. Ведь если ее планы вдруг пойдут вразрез с планами Вселенной, то чья-то высшая воля непременно все остановит. Не даст, так сказать, опрометчиво пошатнуть баланс сил. А если смолчит, проигнорирует, значит, ее чувство справедливости, как и прежде, не подвело, и эта навязанная книжками добродетель не более чем сказка для дурачков.

О собрании было забыто, мисс Шэрроуз не терпелось попасть домой. И вот она уже не шла, а бежала мимо клуба через Боро-маркет, чтобы прыгнуть там в подземку и через несколько минут вынырнуть на Кеннингтон. Но, оказавшись в сотне метров от квартиры, посмотрела в кирпичную даль и вдруг замерла. Жуткая радость сдавила горло. Она представила, каким образом избавится от финальной жертвы: лишь слегка толкнув первую фигуру из судьбоносной змейки человеческого домино.

И раз метод был найден, то дело оставалось за малым – выбором жертвы. И тут ей на глаза попалась белокурая соседка из особняка напротив, улыбавшаяся всегда чересчур приветливо. Великолепная миссис Уайлдблум была замужем дважды, что не давало достаточного повода назвать ее распутницей, но пробуждало зависть. И вот эта самая зависть, которую не получалось выплеснуть, отравить ею кого-то или хотя бы испачкать, мерзко щипала изнутри. Особенно раздражала притворная доброта и незаслуженная удача этой миссис Уайлдблум. Ей все давалось играючи, будто по ее пластичным сосудам вместе с кислородом танцевала сама Легкость. Словно судьба дарила ей неприлично много и за просто так. И в этом-то и была несправедливость, с которой мисс Шэрроуз решила начать борьбу. На случай, если кто-то свыше по халатности не досмотрел.

В беллетристике, как и в жизни, не бывает монотонно плохих героев. На каждого придется по бездомной кошке или тяжело больной сестре, что сидит на иждивении с десяток лет. Тягостно любимая сестра мисс Шэрроуз скончалась прошлым летом. Теперь у нее осталась лишь кошка, к которой она испытывала священную привязанность.

Мисс Шэрроуз не боялась, что ее раскусят. Она естественным образом сливалась с городским пейзажем: стянутый шпилькой пучок, свинцовый взгляд, бескровные губы. Затянутая в ржаво-серый тренч, но в начищенных до блеска туфлях. Красной была лишь подкладка в ее сумочке. Она не заглядывала на распродажи в «Хэрродс» и крайне редко смотрела в зеркало своей крохотной прихожей. Потому что все про себя знала и была убеждена, что никогда не сможет очутиться на троне. Единственное, что в ее силах – это подрезать ножки стульев тем, кому посчастливилось усесться повыше.

Тем же вечером план был готов. Простой, казалось бы, на волю случая, но мисс Шэрроуз слишком хорошо разбиралась в людских грехах, чтобы совершить промашку. И вот какой она видела свою месть.

Достаточно было заплатить доставщику пиццы, который за пару сотен соблазнит несоблазнительную жену садовника. Та, поверив в новое страстное будущее, соберет чемодан и уплывет подальше – на другой берег Темзы, как на чужой континент, искать свободы и счастья. А что до садовника? Так он, по привычке, взболтает горе в литре бренди и не выйдет на службу ни к утру вторника, ни к полудню среды. Тогда миссис Уайлдблум забеспокоится и, взяв коробку лимонного печенья, сама придет к нему домой. Садовнику покажется, что она всегда была к нему благосклонна чуть более положенного и явилась с визитом не просто так. Кто бы отказал в ласке такой как миссис Уайлдблум, белокожей и мягкой, пахнущей слаще самой прекрасной розы в саду? И он, под хмелем и волнением, глухой к ее крикам, сорвет дорогое атласное платье и бросит на шершавый вонючий ковер, и заставит раскаяться, и растопчет в кровь эту ее пресловутую Легкость. И оставит так лежать, тяжелую и немую.

Под вечер она очнется и ничего не вспомнит. «Диссоциативная амнезия», – скажет потом психотерапевт, но будет поздно. Все станет чужим: кожа, взгляд, отражение. Она выбросит помады и порвет чулки. И соседи вдруг начнут над ней смеяться – сначала эхом, затем в лицо. А ночью постучат чудовища – кривые пляшущие тени – и потребуют исполнить песню – гимн уродству и одиночеству. Однажды она выучит слова наизусть и запоет даже утром, в ванной, где вода станет флейтой для ее надрывающегося голоса. И душа заболит так сильно, что попросится на дно. Тогда у порога дома вдруг появится анонимная посылка с веревкой и камнем. И ветер подует в сторону Темзы. И миссис Уайлдблум откроет коробку и пойдет за ветром.

Некогда бездомная кошка смотрела на свою хозяйку, побуревшую от злобы, и щурила безбровый глаз. Ох уж эти кошки. Особенно бездомные. Им равно нравится как шалить, так и оставаться безучастными. Полуседой черноглазой кошке не казались роскошными ни миссис Уайлдблум, ни ее сад. Она намеренно приносила туда дохлых мышей и приминала отъевшимся животом хрупкие саженцы. В открытую драку не лезла – она была неглупа, в отличие от ее бывших уличных соседок. Ею двигала не трусость, а осмотрительность. Шрамы на ее подранных боках давно затянулись, но по весне ныли и чесались, предостерегая больше не лезть на рожон. Тогда, по молодости, ей казалось, что она все безупречно рассчитала, но месть прилетела ей спонтанно, чудовищно и необратимо, пройдясь садовничими граблями по нежному пушистому ребру. И не то чтобы с тех пор она поверила в судьбу, но приняла как данность факт, что всегда найдется кто-то, кого на старте не взяли в расчет.

На этот раз дело было не в страхе или неприязни к соседке, а в том, что кошка слишком любила свою хозяйку. Одна единственная на всем белом свете. За жирные сливки и рыбу без костей, но больше всего за возможность спать на пуховой подушке с правой стороны кровати. И кошка эта никак не могла допустить, чтобы хозяйка испортила свою и без того никчемную жизнь плохо спланированной местью, поэтому она вильнула хвостом, рассыпав по полу домино, на которых и поскользнулась мисс Шэрроуз в полутемной кухне.

Ее косточки раскрошились о начищенную плитку, кровь залила подол. Она на секунду посмотрела в лицо смерти и со стыдом отвернулась – вовсе не таким она представляла свой конец. Мисс Шэрроуз решила выжить. И, лежа в светлой больнице, уверилась, что кто-то наверху все же присматривает за балансом сил.

А миссис Уайлдблум стала невестой в третий раз. И переехала в Вену, в апартаменты без сада, но с видом на Штадтпарк, где ей снова задышалось легко. И даже нашла себе подругу – некую фрау Эдер, живущую неподалеку в странном доме с побитой мозаикой и листвой на стенах.

***

А тысячи каблуков продолжают шагать по Тауэрскому мосту. Шагать, шагать… И мост держит. Стоит. Столько, сколько ему еще предсказано стоять, пока какой-нибудь великан не сложит его щелчком пальцев.

Наталья Дасте. LIBERTY

В открытом почтовом ящике, ключ от которого был давно утерян, белело письмо. С миниатюрной марки на длинном иностранном конверте смотрела английская королева. Вера улыбнулась Елизавете Второй, повертела конверт в руках и спрятала его в сумку.

Она поднялась на шестой этаж и, не снимая куртки, вошла в гостиную – большую и светлую благодаря белым обоям и почти полному отсутствию мебели. Пианино, диван и две картины, купленные на Арбате по случаю – то, что ей нравилось: без шкафов, сервантов, забитых посудой, и прочих bric-a-brac⁴.

Вера забралась с ногами на диван, прямо напротив гитариста с искривленным кубической страстью лицом в черном котелке набок, и осторожно открыла конверт. Камала писала, что она в командировке в Лондоне, и приглашала приехать на несколько дней, пока она там.

Вера удивилась: во-первых, письмо дошло, а во-вторых, приглашение было неожиданным. Такую возможность упускать не хотелось. Увидеть Лондон Вера не могла и мечтать. Она не знала, появится ли другой такой шанс в будущем. Хорошо бы определиться поскорее, две недели командировки у Камалы уже прошли. К счастью, заграничный паспорт Вера сделала сразу после открытия границ в 1988 году – почти год назад. «Попробую получить визу, – подумала она, – и тогда решу, что делать».

Английское посольство находилось в белом особняке, на Софийской набережной напротив Кремля. Она где-то читала, что это всегда бесило Сталина. А в период холодной войны расположение идеологических противников в непосредственной близости от Кремля якобы так сильно нервировало спецслужбы, что руководству завода «Красный Факел» поступило негласное указание: «Трубами коптить что есть мочи, чтобы англичан окружал туман с запахом гари до тех пор, пока не сменят место дислокации». Но британцы продолжали жить в особняке как ни в чем не бывало.

Подходя к консульству, Вера издали увидела небольшую группу людей, столпившихся около невысокого здания. Все, кто выходил из консульства, бросали короткое: «Не дали!» Когда подошла ее очередь, Вера неуверенно протянула мятый листок письма в низкое окно. Отвечать на вопросы наклонившись было неудобно и унизительно. И как-то неловко за страну, в которую она всегда мечтала поехать. Вера видела только голову служащего за столом, его глаза пристально смотрели куда-то вглубь, пытаясь увидеть то, чего Вера сама о себе не знала. Так, неестественно согнувшись, она и отвечала на вопросы, которые, как мячи, летели в нее из окна.

– Да, я работала с Камалой Лакшманан в качестве переводчика на международном кинофестивале в Москве в июле этого года.

– Да, она из Индии, режиссер в «Бомбей Фильм Компани», сейчас в Лондоне.

– Да, я еду на неделю к ней в гости.

– Нет, не замужем, я разведена.

О том, что она подружилась с Камалой, пригласила ее домой и они ели сырники на кухне, Вера промолчала.

Получив визу, Вера купила билеты на рейс «Аэрофлота» Москва – Лондон – Москва и, ожидая посадку с пассажирами, такими же возбужденными предстоящей поездкой, как она сама, не переставала удивляться, насколько быстро все стало возможным.

Вера уволилась из института, где преподавала английский студентам-медикам. Преподавать нравилось, но надоели одни и те же тексты учебника, да и зарплата мизерная, а когда появилась возможность заработать, улучшить язык и встретиться с новыми людьми, она ушла в никуда – и не пожалела об этом.

Через три с половиной часа самолет приземлился, и Вера вышла, оглядываясь по сторонам. Потом она села на поезд в Хитроу-Паддингтон и подумала, что только британскому писателю⁵ могла прийти в голову мысль назвать плюшевого медвежонка именем вокзала. Затем Вера пересела на Subway – подземку, которую лондонцы зовут трубой – The Tube.

– Let’s take the Tube! – говорят они. – Поехали на трубе!

«А И Б сидели на трубе», – вспомнила Вера детскую шутку.

– Mind the gap! – звучало на каждой остановке. – Не оступись!

Нужный дом находился недалеко от выхода Charing Cross. Узкая скрипучая лестница вела на третий этаж, в небольшую квартиру. Камала в ярком хлопковом сари, блестя «кипящими смолой» глазами и дыша духами индийских мелодрам, открыла дверь. Длинные серьги спускались до самых плеч, а многочисленные браслеты на обеих руках хрустально звенели.

– Мы идем в гости, – затараторила она, обнимая Веру. – Комнату покажу потом, бросай чемодан, ты не устала?

Друзья – студенты и аспиранты из разных стран – сидели на диване, на стульях и на полу небольшой гостиной. Вера огляделась и заметила в дальнем углу бесстрастное лицо молодого человека, который не принимал участие в общем шуме и хохоте.

– Вы из какой страны? – спросила она, подойдя.

– Я англичанин, – сдержанно, почти сухо ответил он. – Я здесь живу.

«Ну, хоть на хорошем английском поговорю со студентом», – подумала Вера и оживилась:

– Может сядем? – И села на стул, как и он.

Потом спросила, не будет ли завтра дождя – ведь англичане любят говорить о погоде, – и банальная фраза растопила лед. Он рассмеялся.

Вера посмотрела на его крупные кисти с длинными пальцами, свежевыбритое лицо, темную шевелюру и прикинула, что ему должно быть лет около сорока, как и ей. Значит, не студент.

– Нет, не студент. Я юрист, – уточнил он и представился: – Мартин.

Весь вечер он разговаривал с Верой, удивлялся, какой у нее хороший английский, и в конце концов предложил встретиться завтра в центре Лондона, около магазина Liberty.

– Ты его сразу узнаешь, – добавил он.

***

– Liberty’s? – переспросила Камала за завтраком. – Известное место, тюдоровский экстерьер, пятнадцатый век. Там интересные дизайнерские штучки продаются.

С этими словами Камала упорхнула, оставив ключи от квартиры. Она отправилась на неделю к другу в Германию. А Вера провела тот день в Лондонской национальной галерее, медленно переходя от картины к картине, пока белые залы не закружились каруселью в голове. Кафе в подвальном этаже было открыто – серые прохладные стены, деревянные столики, – и Вера зашла. Одинокий невзрачный carrot cake на витрине оказался очень вкусным. Она знала, что после войны в Англии ввели продуктовые карточки, сахара не хватало, и английские женщины клали вместо него в тесто тертую морковь. Вера по-новому взглянула на остатки пирожного: как на нечто значительное.

Потом зашла в большой книжный магазин Waterstones на Piccadilly и купила пару книг, которые захотела перевести на русский. Время до встречи еще оставалось, она села в кресло и полистала их. Читатели разных возрастов расположились на мягких диванах. Две девочки лет шести устроились на полу и рассматривали комиксы.

На встречу с Мартином Вера пришла немного раньше назначенного часа. Магазин Liberty выделялся темными балками, будто бы и правда сохранился со средних веков. Она встала со стороны Regent street и принялась разглядывать прохожих. Осенний дождь, возможно, испугался разноцветной клетки Burberry – самого узнаваемого элемента английского бренда. Он встречался на каждом шагу: на подкладках тренчей, зонтах, косынках, сумках… Казалось, что весь Лондон в один миг сменил свои краски, но это преображение не освежило духоту и не облегчило головную боль. Серое небо по-прежнему было цвета асфальта.

Ровно в семь вечера в толпе появились высокие стройные мужчины в одинаково темных костюмах и голубых в полоску рубашках с яркими галстуками. Они шли один за другим. Каждый держал в правой руке портфель из коричневой кожи. У всех были бесстрастные лица и стрижка с четким косым пробором.

«Картина Магритта, – мелькнуло в голове, – только яблока не хватает».

И в ту же минуту Вера увидела его. Мартин, высокий, очень высокий, в темном костюме, светлой рубашке с галстуком, держа в руках спортивную сумку, торопился к ней через широкую площадь.

Они встретились как старые знакомые и пошли по блестящей от витрин улице. Остановились у светофора, ожидая зеленый свет.

– Перед работой ходил в спортивный зал, – объяснил Мартин, указав на сумку.

Переходя дорогу, он взял Веру за руку. Или это она его взяла? От прикосновения Вере стало вдруг жарко, захотелось пить, и голова почти прошла, хотя болела весь день.

– Пойдем поужинаем? – предложил Мартин.

Но сначала они зашли в паб в районе Soho и выпили Cherry Brandy. Фужер в форме распустившегося бутона тюльпана подали с голубыми лепестками острого сыра на блюдце. Вера подержала на языке шелковую сладкую жидкость, прежде чем проглотить. В груди стало тепло, а голова совсем прошла.

Она с удивлением смотрела на изящную мебель и картины на стенах. Жанровая живопись: горделивые леди, охотничьи собаки, обрезанные хвосты у лошадей – Англия девятнадцатого века.

– Пабы у нас разные. – Мартин догадался о ее задумчивости. – Да, в некоторых пьют пиво, и посетители в татуаже с ног до головы говорят на cockney⁶. Но не во всех.

Вера слушала его и думала: «Остроумный, веселый! Удивительно! А говорят, англичане холодные и неприступные. Может, так и есть, ему сорок лет, а у него ни жены, ни детей».

Он как бы услышал ее мысли – возможно, она сказала это вслух – и подтвердил:

– Точно! Ни жены, ни детей.

Получилось смешно. Потом, держась за руки, они прошли мимо сверкающих афиш на площади Piccadilly, остановились около фонтана с фигурой Эроса в центре. На бордюре сидели чудно одетые люди: зеленые и розовые волосы, торчащие в разные стороны, яркий макияж, обувь на большой платформе, конусообразные шляпы.

– Фрики. Они всегда отличаются экстравагантным видом. – Мартин улыбнулся и подмигнул.

В ресторане было почти пусто. Где-то далеко звенели невидимые приборы. Синие подушки на стульях гармонировали с велюровыми портьерами цвета маренго. Их поддерживали толстые шнурки с лохматыми кистями, похожими на конские хвосты Королевской гвардии. В открытые окна ворвался звук полицейской сирены, потом Биг-Бен отбил восемь раз.

– The White Rabbit is late again, isn’t he?⁷ – Вера взглянула на Мартина.

Он прожевал, нахмурился и строго сказал:

– He is always late!⁸

Она рассмеялась.

Появился официант. Закрыл окно и подошел к ним:

– Все нормально?

Они переглянулись как сообщники. Вера быстро доела что-то похожее на домашнюю котлету с пюре и перешла к десерту. С удовольствием смакуя яблочный пирог, они слушали музыку. Пианист играл попурри из знакомых мелодий группы «Битлз».

Пора! Они, не сговариваясь, вместе встали и вышли. Шел дождь. Мартин по-мальчишески свистнул проезжающему такси. Шофер затормозил, и они забрались в блестящий от дождя черный кэб, как в кроличью нору. Вера прижалась к Мартину, и только тогда он обнял ее. «Ждал меня, – с удовольствием отметила Вера, – не спешил. The gentleman».