Читать книгу: ««Любовь или Смерть» и «Монологи»»

© Артур Яхин, 2025

ISBN 978-5-0067-9676-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пустой холст

Пролог: Эхо безмолвия

Ветер, пронизывающий и неумолимый, как память, свистел в пустых глазницах окон заброшенной мастерской. Он играл с обрывками старых холстов, шуршал опавшими листьями, проникшими сквозь щели, и доносил до слуха еле слышный шёпот давно забытых историй.

Эта мастерская, когда-то кипевшая жизнью и творчеством, теперь представляла собой лишь жалкое подобие былого величия. Пыль и паутина густым слоем покрывали мольберты, палитры и кисти, словно оплакивая ушедшую эпоху. Запах скипидара и красок, некогда опьяняющий и вдохновляющий, сменился затхлым запахом гниения и забвения.

В углу, под грудой пожелтевших газет и старых эскизов, стоял он. Холст. Большой, квадратный, идеально чистый. Белый прямоугольник, словно зияющая пустота в сердце разрухи. Он ждал. Ждал прикосновения кисти, ждал преображения, ждал, чтобы на нем зародилась жизнь. Но время шло, а холст оставался нетронутым, безмолвным свидетелем трагедии, разыгравшейся в этих стенах.

Иногда, в особо тихие ночи, когда луна проливала свой холодный свет на заброшенную мастерскую, казалось, что с холста исходит слабое свечение. Словно внутри него таилась душа, стремящаяся вырваться наружу, но скованная вечным безмолвием.

Местные жители обходили это место стороной, считая его проклятым. Говорили, что в стенах мастерской до сих пор обитает призрак девушки, умершей от неразделенной любви. Говорили, что её голос можно услышать в завывании ветра, её слезы – увидеть в каплях дождя, стекающих по разбитым стёклам.

Никто не знал её имени. Никто не помнил её лица. Её история была похоронена под слоем пыли и времени, словно забытый сон. Но эхо её безмолвного крика до сих пор звучало в стенах заброшенной мастерской, напоминая о трагедии, которая разыгралась здесь много лет назад.

И только пустой холст, словно зеркало, отражал её утерянную красоту, её несбывшиеся мечты, её бесконечную любовь. Холст, который должен был стать её бессмертием, стал лишь символом её вечного забвения.

Этот холст – это не просто кусок натянутой ткани. Это – молчаливый свидетель любви и предательства, надежды и отчаяния, жизни и смерти. Это – эхо безмолвия Аурелии. И эта история, выгравированная не красками, а слезами и болью, ждёт своего часа, чтобы быть рассказанной.

Глава 1: Обещание цвета

Аурелия знала, что влюбилась не в мужчину, а в его взгляд. В тот взгляд, которым Теодор, знаменитый художник, смотрел на мир. В каждом оттенке заката он видел драму, в каждом изгибе увядшего цветка – красоту, ускользающую от большинства смертных. Аурелия же видела в Теодоре Бога, творящего из хаоса гармонию, из обыденности – вечность.

Она впервые увидела его в галерее, окружённого толпой восхищенных ценителей. Теодор был одет в небрежно элегантный костюм, с пятнами краски на рукавах – словно сам холст, оживший и спустившийся в мир людей. Его волосы, цвета воронова крыла с проседью, непокорно падали на лоб, а глаза, глубокие и серые, искрились непостижимым огнём.

Аурелия стояла в стороне, робкая и незаметная, как полевой цветок в тени величественного дуба. Она всегда чувствовала себя невидимой, словно прозрачной. Но в тот день, Теодор повернулся и посмотрел прямо на неё. Не просто увидел, а посмотрел. Его взгляд задержался на её лице, изучая каждый изгиб, каждую тень.

В этот момент, мир для Аурелии перестал существовать. Остались только они двое, в безмолвном диалоге, который длился, казалось, целую вечность. В его глазах она увидела не жалость или снисхождение, а что-то другое, что-то… похожее на узнавание.

После открытия выставки, она, собравшись с духом, подошла к нему. Слова застревали в горле, ноги дрожали, как у испуганной лани.

«Маэстро Теодор…» – прошептала она, чувствуя, как краска заливает её щеки.

Теодор повернулся, и его губы тронула лёгкая улыбка.

«Аурелия, верно?» – произнёс он её имя, словно это была самая красивая мелодия на свете.

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Откуда он знает её имя? Это было невероятно.

«Ваши работы… они восхитительны,» – наконец выдавила она, чувствуя себя невероятно глупо.

Теодор рассмеялся, и этот звук был похож на звон хрусталя.

«Благодарю. Но я думаю, что настоящее искусство ещё не создано,» – сказал он, снова глядя на неё с особым вниманием.

Затем, он сделал то, что навсегда изменило её жизнь.

«Я хочу написать ваш портрет, Аурелия. В вас есть что-то… невысказанное. Что-то, что необходимо запечатлеть на холсте.»

Аурелия задохнулась от восторга. Она, обычная, ничем не примечательная Аурелия, станет музой великого художника? Это было невероятно. Она чувствовала, как в её груди распускается бутон надежды, наполняя её сердце теплом и светом.

«Я… я согласна,» – прошептала она, и в её голосе звучало благоговение.

Так началось её падение в бездну любви к Теодору. Любви, которая поглотила её целиком и полностью, оставив после себя лишь пепел и пустоту. Обещание цвета, обещание бессмертия на холсте, стало для неё синонимом обещания счастья. Счастья, которое так и не наступило.

Глава 2: Дни, окрашенные надеждой

Первые сеансы были для Аурелии словно сон. Она приходила в его мастерскую, расположенную в старом районе города, где пахло краской, скипидаром и вечностью. Мастерская была огромной, с высокими потолками и огромными окнами, пропускающими рассеянный дневной свет. Вдоль стен стояли мольберты с начатыми и законченными картинами, на полу валялись кисти, тюбики с краской и тряпки. Это был мир хаоса и порядка одновременно, мир, созданный гением.

Теодор был невероятно внимательным и чутким. Он говорил с ней, рассказывал о своих работах, о своих взглядах на искусство и жизнь. Аурелия слушала, затаив дыхание, боясь пропустить хоть одно слово. Она узнала о его детстве, проведённом в маленькой деревушке, о его первой любви, о его разочарованиях и потерях. Он делился с ней своей душой, и она чувствовала, как их души становятся все ближе и ближе.

Во время сеансов, Теодор часто просил её просто смотреть в никуда, расслабиться и думать о чем-то приятном. Но Аурелия не могла. Она не могла оторвать взгляда от него. Она изучала каждую чёрточку его лица, каждый жест, каждое движение. Она видела, как его глаза загораются, когда он рассказывает о любимых художниках, как он хмурится, когда вспоминает о несправедливости мира.

Теодор работал быстро и увлечённо. Он часами стоял у мольберта, смешивая краски, нанося мазки, отступая назад, чтобы оценить свою работу. Аурелия видела, как на холсте постепенно появляется её изображение. Но это была не просто копия её внешности. Теодор пытался передать на холсте её сущность, её душу.

Он часто говорил, что в ее глазах он видит грусть, скрытую за маской спокойствия. Он спрашивал её о жизни, о мечтах, о страхах. Аурелия не сразу смогла открыться ему. Она привыкла скрывать свои чувства, прятать их глубоко внутри себя. Но Теодор был терпелив. Он ждал, пока она не почувствует себя достаточно комфортно, чтобы рассказать ему о своей жизни.

И она рассказала. О своём одиночестве, о своей мечте стать писателем, о своей любви к искусству. Она рассказала о своей матери, которая умерла, когда она была ещё ребёнком, и об отце, который никогда не обращал на неё внимания. Она рассказала о своей работе в библиотеке, где она чувствовала себя окружённой друзьями, хоть и мёртвыми.

Теодор слушал внимательно, не перебивая и не осуждая. Он просто слушал, и Аурелия чувствовала, как груз, который она носила в себе годами, становится легче.

После каждого сеанса, Аурелия возвращалась домой окрылённая. Она чувствовала себя живой, нужной, любимой. Она знала, что Теодор видит в ней что-то особенное, что-то, что не видят другие. Она верила, что его любовь – это её спасение, её шанс на счастливую жизнь.

Она представляла себе, как они будут вместе, как будут гулять по паркам, посещать музеи, разговаривать часами напролёт. Она представляла себе, как они будут стареть вместе, держась за руки, глядя на закат.

Но, как это часто бывает, мечта оказалась лишь иллюзией. Иллюзией, созданной её собственным воображением, подпитанной надеждой и слепой верой в любовь.

Глава 3: Трещина в холсте

Первые признаки беды были едва заметны, как тонкие трещинки на старом холсте, которые можно было легко не заметить. Теодор стал более рассеянным, задумчивым. Он реже смотрел на Аурелию во время сеансов, его взгляд блуждал по комнате, словно он искал что-то, что не мог найти.

Он перестал говорить с ней о своих чувствах, о своих мыслях. Он стал более замкнутым, отстраненным. Аурелия чувствовала, как между ними растёт стена, невидимая, но ощутимая.

Она пыталась поговорить с ним, спросить, что случилось. Но Теодор отмахивался, говорил, что он просто устал, что у него много работы. Она верила ему, хотя в глубине души чувствовала, что он что-то скрывает.

Однажды, когда она пришла на сеанс, она увидела в мастерской незнакомую девушку. Она была молода, красива и одета в яркое платье. Девушка стояла рядом с Теодором и что-то ему говорила, смеясь звонким смехом.

Аурелия почувствовала, как в её груди что-то болезненно сжалось. Она остановилась у порога, не зная, что делать.

Теодор увидел её и слегка растерялся. Он представил Аурелию девушке, сказав, что это его новая муза, вдохновляющая его на создание портрета. Девушку звали Изабелла.

Изабелла посмотрела на Аурелию с любопытством, но без особой теплоты. Она была уверена в себе, словно знала, что ей здесь рады больше, чем Аурелии.

Во время сеанса Теодор был особенно внимателен к Изабелле. Он спрашивал её мнение о своей работе, шутил с ней, смеялся. Аурелия чувствовала себя лишней, ненужной. Она сидела на стуле, как статуя, стараясь не привлекать к себе внимания.

После сеанса Аурелия ушла, не прощаясь с Теодором. Она чувствовала, что если она останется ещё хоть минуту, то просто расплачется.

Дома она проплакала всю ночь. Она понимала, что её мечты рухнули, что Теодор никогда не любил её, что она была для него лишь временным увлечением.

На следующий день она не пошла на сеанс. Она ждала звонка от Теодора, но он не позвонил.

Дни шли, а Теодор молчал. Аурелия чувствовала, как её сердце медленно умирает. Она перестала есть, спать, читать. Она просто сидела дома, глядя в окно, и ждала чуда.

Но чудо не произошло.

Глава 4: Цвет предательства

Через несколько недель Аурелия случайно увидела Теодора и Изабеллу в городе. Они шли рука об руку, смеясь и целуясь. Теодор выглядел счастливым, словно он никогда не знал Аурелию.

В этот момент что-то сломалось в Аурелии. Она поняла, что все кончено, что Теодор никогда не вернётся к ней.

Она вернулась домой и достала холст, который Теодор оставил в её квартире. Это был тот самый холст, на котором он должен был написать её портрет. Холст был абсолютно чистым, нетронутым красками.

Аурелия взяла кисть и начала рисовать. Но она рисовала не свой портрет. Она рисовала Теодора и Изабеллу, идущих рука об руку. Она рисовала их смеющиеся лица, их счастливые глаза.

Она рисовала с ненавистью и злобой, выплёскивая на холст всю свою боль и отчаяние. Она рисовала до тех пор, пока у нее не закончились краски.

Затем она отбросила кисть и села на пол, глядя на своё творение. Она чувствовала себя абсолютно опустошённой, словно из неё выкачали всю жизнь.

Она решила, что больше не может жить. Она не могла жить в мире, где Теодор любит другую женщину. Она не могла жить в мире, где ее мечты разбиты вдребезги.

Она встала и пошла в ванную. Она наполнила ванну водой и достала бритву.

Вода в ванной уже почти до краев, теплая, но не обжигающая. Аурелия медленно опускается в неё, чувствуя, как она окутывает её тело, словно погребальный саван. Она закрывает глаза, пытаясь успокоить дрожь, которая сотрясает её изнутри. Но дрожь не проходит. Она становится только сильнее, перерастая в озноб, пронизывающий ее до костей.

В руке она держит бритву. Обычная бритва, купленная в ближайшем магазине, ничем не примечательная. Но сейчас она – орудие её освобождения, её пропуск в небытие. Она смотрит на неё, на тонкое лезвие, сверкающее в свете ванной комнаты. Лезвие кажется ей одновременно пугающим и манящим.

Она снова смотрит в зеркало. Её отражение пугает её ещё больше, чем бритва. Бледное, осунувшееся лицо, запавшие глаза, в которых больше нет ни искры жизни. Она видит в зеркале не себя, а призрак себя, тень прежней Аурелии, которая верила в любовь и счастье.

Она закрывает глаза, стараясь не думать ни о чем. Она хочет просто исчезнуть, раствориться в темноте, прекратить чувствовать эту невыносимую боль.

Но мысли лезут в голову, против воли. Она видит лицо Теодора, его глаза, его улыбку. Она слышит его голос, произносящий её имя. Она чувствует его прикосновение, тепло его рук на своей коже.

Боль становится ещё сильнее, она разрывает её изнутри, словно хищный зверь, терзающий свою жертву. Она открывает глаза, и из них текут слезы. Слезы отчаяния, слезы бессилия, слезы любви.

Она поднимает бритву и подносит её к запястью. Кожа бледная, тонкая, почти прозрачная. Она видит под кожей тонкие голубые вены, словно реки, текущие к её сердцу.

Она замирает, не решаясь. Что она делает? Неужели она действительно готова расстаться с жизнью? Неужели она настолько слаба, что не может вынести этой боли?

Но боль слишком сильна. Она заглушает все остальные чувства, все сомнения, все страхи. Она чувствует только боль, и она хочет, чтобы эта боль прекратилась.

Она делает глубокий вдох и закрывает глаза. Она проводит бритвой по запястью.

Сначала она чувствует лишь лёгкое покалывание, словно укус комара. Но затем появляется жгучая боль, резкая и пронзительная. Она открывает глаза и видит, как на коже появляется тонкая красная полоска.

Она проводит бритвой ещё раз, и ещё, и ещё. Боль становится все сильнее, но она уже не обращает на неё внимания. Она чувствует лишь облегчение, словно с её плеч упал тяжёлый груз.

Кровь начинает струиться по её руке, окрашивая воду в красный цвет. Она смотрит на кровь, и ей кажется, что это не её кровь, а чья-то чужая.

Она отпускает бритву, и она падает на дно ванны, с тихим металлическим звоном. Она чувствует, как её тело слабеет, как её сознание начинает меркнуть.

Она откидывается на спинку ванны и смотрит в потолок. Она видит там какие-то размытые пятна, словно облака, плывущие по небу.

Ей становится все труднее дышать. Она чувствует, как её сердце бьётся все медленнее и медленнее.

Она закрывает глаза и думает о Теодоре. Она хочет сказать ему, как сильно она его любила, как он был важен для неё. Но она не может произнести ни слова.

Она чувствует, как её тело расслабляется, как боль уходит. Она чувствует, как она падает в темноту, в бесконечную пустоту.

Она умирает, с мыслью о Теодоре в голове, с кровью на руках, с пустым холстом в другой комнате.

Вода вокруг неё становится все краснее и краснее, словно она тонет в море крови. Но она уже ничего не чувствует. Она свободна и пуста, как и холст…

Эхо Раскола

Пролог: Пепел Надежды

В холодном, безжалостном свете луны стоял одинокий дом. Ветер, вечный странник, свистел в щелях, разнося по округе печальную мелодию забвения. Дом этот помнил смех и слезы, любовь и боль, жизнь и смерть. Теперь же в нем царила лишь тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра.

В одной из комнат, освещённой тусклым светом уличного фонаря, висела картина. На холсте, покрытом слоем пыли и паутины, была изображена молодая девушка с пшеничными волосами и грустными глазами. Её лицо было искажено тенью страха, а в глубине зрачков читалась невыносимая боль.

Картина была незакончена. Художник, так и не смог завершить свой шедевр, оборвав свою жизнь на полуслове. Амелия. Так звали девушку на портрете.