Не было и не надо

ГЛЕБОВ. Наивный албанец какой. Ты знаешь почему все изменяют свои женам и мужьям, а только лишь некоторые нет? Нет, не знаешь? Потому что не с кем! Запомни. Все со всеми трахаются. И все делают это из-за любви.

МАРК. По себе людей не судят. Так говорят.

ГЛЕБОВ. Я тебя умоляю. Она мужа своего по моргам ищет, потому что хочет, чтобы он сдох. Желает этого, а сама не осознает. Нашла бы себе тоже кого-нибудь. Дура, говорю же.

МАРК. Вы тоже что ли изменяли?

ГЛЕБОВ. Ну, а как ты думаешь?

МАРК. По любви?

ГЛЕБОВ. По пьяне. Ты пойми. Знаешь, как говорят, любовь живет три года. Ты как будто остановился, с поезда спрыгнул, клубники для нее купить, например, а поезд уехал. Ты за ним бежишь. И никак догнать не можешь. Бежишь-бежишь. Наконец запрыгиваешь, а это уже не твое место. Думаешь, а может я не в тот поезд вообще сел?

МАРК. Я серьезно, а вы про поезд.

ГЛЕБОВ. Это вот не самое худшее еще. У меня один друг, кстати вот тоже как ты медицинский заканчивал.

МАРК. Врач?

ГЛЕБОВ. Хуже. Гей. Не, серьезно. Рассказывает мне такой, вот проснулся я утром и понял, что я – гомосексуалист. Вот как так, а? Проснулся. Утро. Тебе сто лет в обед уже. Тут колет, тут ломит. И чувствуешь, что ты гей. Это как же ты проснуться должен? Засыпать страшно, спать страшно, а просыпаться оказывается еще страшнее. Проснулся, а ты… иной. Ага?

МАРК. Значит предпосылки к этому были раньше. Мы проходили, что…

ГЛЕБОВ. Думаешь предпосылки? Не мы такие – жизнь такая, да? Его жена, ко мне прибегает, ах, у Андрюши другая женщина. Ага, вот с таким вот… (Глебов показывает руку, согнутую в локте) женщина. Тут и не поймешь, он все-таки получается изменил ей или нет? А так хороший мужик, конечно. Был. Покурю я у тебя тут, можно?

МАРК. Нет, здесь нельзя.

ГЛЕБОВ. Нудный ты. От тебя так тоже эта сбежит. Лиза, в полицейской форме. Эх, как хорошо мы плохо жили. Сказал поэт. Знаешь кто?

МАРК. Высоцкий?

ГЛЕБОВ. Темный ты. Дитя индиго.

Глебов расхаживает по помещению, его внимание привлекает листок, пришпиленный к створкам лифта.

ГЛЕБОВ. (читает) Избегать блядей и пьяниц. Лев Толстой. Актуально. Вот тоже могучий старик был. Откроешь может дверь-то?

Марк отрицательно машет головой.

ГЛЕБОВ. Ну и дурак.

Глебов берет в руки газету. Читает вслух.

ГЛЕБОВ. В морге города Губкинского уже больше месяца хранится скончавшийся местный житель. Из-за этого его уже прозвали местным Лениным. Мужчина жил один, позаботиться о том, чтобы предать его тело земле, некому. Оказалось, что в Губкинском не заключен муниципальный контракт на захоронение невостребованных трупов. «За ту цену, которую назначило государство – 19 тысяч на похороны одного человека, ни одна ритуальная фирма не хочет работать», – объяснили нашим журналистам в управлении жилищно-коммунального комплекса администрации Губкинского. Это ж надо. Что в мире делается-то. Земля Лениными прирастает.

Заходит Завотделением.

ЗАВОТДЕЛЕНИЕМ. Так, Я не поняла. Почему от вас женщины в слезах выбегают. Что тут происходит? Это кто? Почему посторонние здесь?

Марк замирает. Глебов подходит к Завотделом не выпуская газету из рук.

ГЛЕБОВ. Я…

МАРК. Это мой отец! Пришел посмотреть, как я на новом месте устроился.

ЗАВОТДЕЛЕНИЕМ. У нас вообще-то родственникам тоже здесь нельзя находиться.

ГЛЕБОВ. (Протягивая руку Завотделением) Добрый вечер! (поворачиваясь к Марку) А почему ты не предупредил, что у тебя такая очаровательная начальница. (не выпуская руку Завотделом) Очень рад. Очень. Как тут мой оболтус? Будет мне за него стыдно? Он, знаете, очень у меня правильный. Такой правильный, что даже я с ним не справляюсь.

Глебов наконец отпускает руку Завотделением.

ЗАВОТДЕЛЕНИЕМ. (ошарашено) Хорошо. Хорошо все. Нареканий нет.

ГЛЕБОВ. Такой ответственный пост у него. Спасибо.

Глебов опять хватает Завотделением за руку. Трясет ее.

ГЛЕБОВ. Если что, вы прям мне звоните. Я ему всыплю, если что. Ремня.

ЗАВОТДЕЛЕНИЕМ. Ладно. Хороший мальчик. Это вам спасибо. Я пойду.

ГЛЕБОВ. До свидания.

Глебов провожает Завотделением до дверей. Та уходит. Глебов поворачивается к Марку.

ГЛЕБОВ. Она так на тебя смотрела. Мне кажется, она тебя хочет.

МАРК. Она вдова, а вы больной человек. У меня из-за вас проблемы будут.

ГЛЕБОВ. Никогда не спи со старыми бабами, никогда. Мой тебе совет. Они из тебя весь задор высосут. Это ж чисто ведьмы.

МАРК. Идите уже наверх, а?

Хлопают двери лифта. Санитар-Женщина вывозит еще одну тележку с телом.

САНИТАР-ЖЕНЩИНА. Помогайте. Че встали?

Марк бросается помогать.

САНИТАР-ЖЕНЩИНА. (показывая на тележку с покойником) А этот что тут? Их в холодильник надо.

МАРК. Я ключ погнул. Не могу дверь открыть.

САНИТАР-ЖЕНЩИНА. Так в офисе наверху должен быть дубликат. Завоняются же. Напарник мой не заходил? Свинтил куда-то. Мне одной корячиться с этими каталками. Хоть бы не умирал никто, а то пока дотащишь сюда.

Санитарка садиться в лифт. Лифт уезжает. Глебов подходит к новой каталке и поднимает простыню.

ГЛЕБОВ. Может это ее муж. Той дамочки в леопарде. Хотя, не сильно-то и красивый. Какой-то покоцанный.

МАРК. Отойдите.

ГЛЕБОВ. И носки драные. Рожа опухшая. Алкаш.

МАРК. Отойди, я сказал.

ГЛЕБОВ. А то что? Давай, дуй за ключом, сынок. Время идет. Я тебе тут душу раскрываю, клоуном прыгаю вокруг тебя, а ты целку строишь.

МАРК. Знаете что? Надоел ты мне. Достал.

ГЛЕБОВ. О, как! А так?

Глебов берет старую газету, достает зажигалку и поджигает газету. Марк вырывает газету и сбивает пламя.

ГЛЕБОВ. А так?

Берет новую газету. Марк угрожающе встает в боксерскую стойку. Оба не замечают БАБКУ, которая входит и ставит детские саночки около двери. Те с дребезжанием падают.

БАБКА. Ой надымили-то как. Панихида что ли?

МАРК. Вы зачем?

ГЛЕБОВ. Ритуальное самосожжение у нас.

БАБКА. Сыночки, это к вам тут привезли сейчас? Покойника.

ГЛЕБОВ. Что надо, бабка? Выдача с той стороны.

БАБКА. Да, мне только посмотреть. На труп на этот. Тьфу. Пропади он…

ГЛЕБОВ. Тут, бабка трупов набралось, выбирай не хочу. Мы тут все за ними в очередь стоим. Каждый за своим. Вон смотри аж целых два. Твой-то поди поближе, чем мой. Или тебе тоже красивого надо, в костюме?

БАБКА. Мне вон тот. У кого носок рваный. С дырой.

ГЛЕБОВ. (делая приглашающий жест) Прошу. Трупы вас ждут, мадам.

МАРК. Вы вообще в курсе, что «мертвец» и «покойник» это в русском языке одушевленные (пауза) …предметы. А «труп», например, нет. Неодушевленный.

БАБКА. Так он у меня полжизни неодушевленный провел.

МАРК. А знаете почему?

БАБКА. Известно, что… Бухал по-черному. С малых лет.

ГЛЕБОВ. Почему?

МАРК. Потому что в русских сказках «мертвец» это живой персонаж, он ходит, говорит, есть, пьет.

БАБКА. Да уж, попить он мастак был. Чисто вурдалак. Ночь пьет, утро пьет, днем спит, а вечером в магазин за добавкой. Снова сидит и пьет. Из дома все вынес. Все туда. Диван пропил. Коляску соседскую украл, в коридоре общем стояла. Гроб мой пропил. Я себе гроб купила. Хороший гроб, нележаный. Думала, вот умру, полежу хоть спокойно. Чтоб тихо. И за яйцами поехала. На совхоз. Там дешевле яйца-то. И не эти коричневые. Раньше яйца все белые были. А теперь, как гавно. Вернулась – нет гроба. И в чем меня теперь хоронить будут? Дай, я хоть на него посмотрю.

Бабка и Марк подходят к крайнему столу. Марк поднимает простынь. Бабка рассматривает покойника. И вдруг смачно плюет.

БАБКА. Тьфу на тебя, скотина. Лежит себе, развалился. Огроменный вымахал. Где я такой большой гроб ему возьму? Всегда он был знаешь розовый, задастый. Здоровый был бугай-то. Насосется из бутылочки, я его в кроватку, и сама на смену. В ночную. Приду домой утром. Он дрыхнет себе, как котяра. А у самой ноги как в железе, плечи сводит. Смену отстояла. Тихонечко к кроватке подойду, чтоб не скрипнуло что, склонюсь над ним, а он сопит. Ровненько так. Чтоб у него животик когда крутило, это не… А как проснется сразу жрать просит. Своего-то молока у меня не было. Пусто в сиськах. Суну ему, чтоб не орал, а он ее всю до крови изжует. Соседка козу держала. Так я ему козлиного молочка. Последние копеечки отдавала. В гости приду, а самой разуваться стыдно, пятки на чулках стерлись, дырищи такие. Ноги под стол прячу. Ой, стыдно было. Молочко от козочки. Козлиной и вырос. Лучше б девку родила.

Бабка начинает тихонько поскуливать. Плачет.

БАБКА. (всхлипывая, почти шепотом) Заболел он у меня, маленький когда был. Весь горячий, задыхается. Мы тогда в бараках жили, в Кольцово. Ночь на дворе. Снег сыпет. Я его замотала в одеялко, и на саночки. К фельдшеру дежурному, пять километров. Все замело. Все. Фельдшер пощупал, порошок дал. Парацетамол. Идите, говорит. Назад его потащила. Сугробы по колено. Упала… Пойду я, сыночки. Завтра еще приду.

Глебов вскакивает и протягивает бабки деньги. Много денег. Целую пачку.

ГЛЕБОВ. Нате вот.

БАБКА. (утирая слезы большим грязным платком) Что это? Да не надо, ты что, сынок?

Глебов сует деньги Бабке в карман старенького коричневого пальто.

ГЛЕБОВ. Бери-бери, гроб себе новый купишь. Не вырони, только, господи.

Глебов выталкивает бабку и не берет деньги назад. Бабка хватает саночки, тащит их за собой. Веревочка от саночек цепляется за дверь. Полозья стучат об стенку. Бабка с саночками исчезает.