Читать книгу: «В толще воды», страница 4

8

Среда, 2 декабря, 12:11

Возникновение мира. Как это удивительно.

Кусочки мозаики постепенно складывались в единое целое. Бесформенные соединения нервных клеток выстраивались в нужном порядке, восстанавливались прежние связи. Потерянный мир вновь обретал очертания, кирпичик за кирпичиком, фрагмент за фрагментом.

Вначале был хаос. Внезапное пробуждение. Разрозненные впечатления пробудили профессиональный инстинкт, остальное пришло позже. Понимание, причинно-следственные связи, воспоминания – все подчинялось инстинкту. Даже самосознание вернулось не сразу.

Оно проснулось в ней через несколько остановок. Именно тогда она осознала, что начинает привлекать к себе внимание. Она подождала еще немного, пока восстановленные клетки оживляли в памяти карту Стокгольма и пытались составить план действий. Все это время вокруг нее то усиливались, то стихали голоса. К этому моменту автобус забился почти под завязку, но рядом с ней было пусто. Поскольку Молли удалось уловить обрывки разговоров, она сделала вывод, что восприятие речи также вернулось к ней. Люди говорили о том, что она может представлять опасность – наверное, сбежала из психушки, может быть, стоит ее схватить. Времени на размышления почти не оставалось.

Автобус остановился. Она протиснулась сквозь толпу взволнованных пассажиров, вышла и тут же почувствовала, как холод поднимается вверх от ступней. Молли свернула на боковую улочку, где было значительно меньше народу, бросила взгляд на витрину и остановилась. Она увидела свое отражение и не могла сдвинуться с места.

Молли Блум – падший ангел.

Развевающаяся на ветру белая больничная рубаха, босые ноги, перебинтованные руки, мертвенно-бледный цвет лица, волосы какого-то чужого цвета. К тому же начался снег. Какой-то перевернутый с ног на голову вертеп. Трансвестит в роли архангела Гавриила.

Все это никуда не годится. Надо что-то с этим делать. Она надеялась, что мысленная карта Стокгольма ее не подведет.

Одно из главных модных кафе города действительно располагалось на этой улице, как она и помнила. Молли заглянула внутрь. Там царил легкий хаос, время было обеденное, столиков не хватало, люди занимали места и шли набирать себе еду. Никто не обратил на нее внимания, когда Молли прокралась внутрь и запустила руку в карман оставленного кем-то дорогого фирменного пальто. Она выскользнула на улицу и, прижавшись к стене, чтобы никто не мог ее заметить изнутри, вынула из кошелька толстую пачку купюр. Потом бросила кошелек перед самым входом в кафе и поспешила уйти.

До магазина готической одежды надо было пройти пару кварталов. Пару холодных кварталов. Главным преимуществом магазина было то, что никто не обратил на нее особого внимания; по меньшей мере трое из посетителей были одеты еще более странно, чем она. Молли выбрала несколько вещей, которые выглядели наименее вызывающе, включая пару ботинок на чересчур высокой платформе, проскользнула в примерочную, переоделась, подала скучающей кассирше оторванные ценники, заплатила, вышла на улицу, выбросила больничную одежду в урну и направилась к магазину мобильных телефонов.

Там она купила два дешевых телефона, синий и красный. Включила красный, набрала короткое сообщение и получила на удивление быстрый ответ:

«Очнулась. Какие будут указания? М.Б.»

«Чрезвычайно радостная новость. План снова в силе. Держи телефон под рукой».

Молли криво улыбнулась; может быть, у нее и сотрясение мозга, но она ведь не ребенок.

Она включила синий телефон и набрала номер.

Назначила время и место.

Выбросила телефон в мусорный контейнер, а растоптанную сим-карту засунула поглубже в выхлопную трубу случайного автомобиля.

Теперь ее ждут важные дела.

План снова в силе.

* * *

Обратная реакция.

Она все время ждала обратной реакции. Ее должно было накрыть. Ведь она очнулась так резко и действовала настолько стремительно, причем весь день без остановки. Она понятия не имела, насколько повреждены капилляры ее мозга и что пришлось пережить сердцу. Только сейчас она дала себе время, чтобы вспомнить, вспомнить, что на самом деле происходило в те судьбоносные дни в глуши.

Сидя теперь в кромешной тьме, она вспомнила другую такую же тьму. Залив Риддарфьерден время от времени освещался огнями проходивших по нему судов, а в остальном царила полная темнота.

Вспомнить бы только, что за ранение ей нанесли. Чисто с рациональной точки зрения, чтобы по возможности предотвратить обратную реакцию.

Проблема заключалась в том, что каждая попытка вспомнить вызывала совершенно другой ряд воспоминаний. Из сумрака вырисовывался металлический стул, бетонный пол, холодная заплесневелая сырость, кислый подвальный запах, веревки на руках и ногах. Обтянутый пластиком диван, две фигуры, едва различимые в темноте, словно участники какой-то странной пантомимы. И руки.

Нет, необходимо все это прервать, отключить сознание. Молли проверила время на красном телефоне. Минуты еле тянулись.

Руки.

Нет, нет. Не руки.

А почему нет? Ну все же. Это вполне рационально. Может служить рациональным объяснением. Удары по рукам, какими бы сильными они ни были, вряд ли могут привести к коме. А вот нож. Нож, который медленно проникает сквозь кожу, надрезает ее. Кровь брызжет, течет рекой.

Обескровленное тело.

Нет. Достаточно. Но так оно, скорее всего, и было. Сильная кровопотеря, кислородное голодание мозга, непредсказуемые последствия. Даже с респиратором.

И вот он уже рядом, и Молли не успела отреагировать. А должна была успеть, отругала она себя. Нельзя быть такой слабой.

Никогда.

Мужчина стоял за дверью и наблюдал за ней. Мимо проплыл корабль, осветил, словно вспышкой, его лицо – выражение внимательное и любопытное, – но она не успела заметить, есть ли у него оружие.

Когда он понял, что она его заметила, черты его лица смягчились, и он сказал, кивая:

– Классная одежда.

– У тебя? – спросила она, почувствовав, что сердце стало биться чаще.

– Ну что у тебя для меня, Молли? – произнес он, утрированно жестикулируя.

– А тебе как кажется, что у меня?

Он кивнул, в медленно наползающем свете от корабля его тень кивнула на фоне шкафа. Неужели может быть такая задержка? Разве скорость света не самая высокая из известных?

– Было бы интересно услышать объяснения, – сказал он.

– Всему свое время, – ответила она.

Повисла пауза. В комнате было совершенно темно, и она не могла видеть, как он снова кивнул. И все-таки не сомневалась в том, что он это сделал. С совсем другим чувством.

– Подумать только, эта квартира по-прежнему твоя, – произнес он. – Все монологи, которые я тут слышал…

– Это было прекрасно, – ответила она. – Недолго, но прекрасно.

– Я понятия не имел, что она все еще существует. Мне следовало бы об этом знать.

– Это временное прибежище.

– А раньше это разве было не так? В наше время?

– Это последний аванпост.

– В таком случае, где же оружие? – спросил он, с виду равнодушно.

– Не такой аванпост, – попыталась объяснить она. – Скорее, наоборот.

Она слышала, как он засмеялся, без всякой иронии. Повисла пауза, связанная лишь с тем, что он не знал, как лучше сформулировать свои мысли. Она терпеливо ждала.

Наконец он произнес:

– Я страшно рад, что ты жива, Молли. Причем во всех смыслах. Ты себе даже не представляешь.

– Что тебе об этом известно? – спросила она.

– Ты знаешь, где я работаю, – ответил он, и, как ей показалось, пожал плечами.

Она посмотрела на едва заметную тень и произнесла:

– Ну, к этому делу ты вряд ли имел какое-то отношение.

– Ты знаешь, что я работаю на Августа Стена. Что еще тебе известно?

– Что я очнулась сегодня утром. Что до этого лежала в коме. Что меня похитили и пытали. Это все, что я знаю. А ты что хотел?

Мужчина покачал головой. Потом вышел из тени и направил пистолет прямо в грудь Молли Блум. С щелчком развернул его и подал ей.

– Спасибо, – поблагодарила она, принимая оружие.

Он медленно подтянул тонкую кожаную перчатку и отступил обратно в тень.

По заливу скользило очередное судно, его огни на долю секунды отразились в толстых линзах очков мужчины.

– Как со зрением? – спросила она.

– Надеюсь, с этим мне скоро помогут, – ответил Карстен и исчез.

9

Среда, 2 декабря, 16:25

Расщелина в скале была ненамного шире самой лодки; и хотя он едва различал ее сквозь мглу, эта расщелина казалась специально вытесанной по размеру. Карстен завел туда лодку. Камуфляж уже висел наготове на ветках деревьев; легкое движение руки – и все накрыто.

Он постоял, осматриваясь. Увидел. Увидел достаточно хорошо. Впервые смог оценить, что ничего не видит. Лодка как сквозь землю провалилась. Он зашагал прочь.

Это было путешествие сквозь другое, более непорочное время. Когда тебе двадцать шесть, и ты понимаешь: то самое мгновение прошло. Оно было здесь, но исчезло вновь. Просто растворилось.

Вспышка растраченного смысла жизни.

Молли.

Здесь. Эти шаги. Совершенно такие же шаги, ровно на этом же месте. Но в другой жизни. В жизни, которая была несравненно лучше.

Они вдвоем.

Плавность шагов. Он чувствовал силу и гибкость в ногах. Он весь – сама гибкость, годы тренировок не прошли даром, сказывалась программа акробатики и жонглирования из цирковой школы. Но тело должно работать целиком. Полностью. В том числе глаза.

В каждой цепи есть слабое звено. Его цепь была такой прочной, а слабое звено таким непропорционально слабым. Сейчас он его укреплял, именно этим он и занимался, работал не покладая рук над укреплением цепи. Ибо цепь необходимо спасти. Прочную цепь его жизни.

Имелся и еще один неприятный момент. Правда, на данном этапе уже искорененный. По крайней мере, он на это надеялся. Но даже у самых точных и скрупулезных планов есть фактор риска, и в данном случае он был необычайно высок. Этот гад Август Стен наверняка притащит ♂ в Тенсту; он прямо упивается чувством полной власти над своими подчиненными. Спасать беглых сотрудников – его конек. Сам-то Стен сидит где-нибудь в безопасном месте и только рассылает повсюду своих безмозглых рыцарей, типа Роя или Кента.

Если Карстен и правда знает Стена, то ♂ должен был стать третьим. А значит, дорогие пчелки уже завершили свою работу. Домик на крыше должен быть пуст. Час расплаты вот-вот пробьет.

Расплаты за все, что случилось. За то, что ♂ отнял ♀.

Вот он и на месте. Моря не видно за каменной грядой. Редкие отблески света – единственное, что отличает море от бескрайнего темного неба. Скользя вниз по скале, он уловил изменения в воздухе, какое-то уплотнение в атмосфере. Надвигалась непогода. Где-то над открытым морем сгущалось ненастье, это чувствовалось отчетливо.

Оказавшись рядом с домиком, Карстен сдвинул очки на лоб и вошел.

Темнота. Домик. Дыхание, такое беспокойное. Все еще беспокойное, хотя прошло два с половиной года. Он подошел к камину, поправил висевший на нем двойной портрет и повернулся в сторону завораживающего закатного света. И вновь оказался там, на склоне. Точь-в-точь как тогда, когда он был на больничном. Три года конспирации, очень тяжелые годы. Внедренный агент в кругу албанской мафии, занимался делами сексуальных рабов, был вынужден принимать наркотики, чтобы выжить. Мощный рейд, исключительно успешный. Если не считать, что у него случился срыв. Тяжелое восстановление. Настоящий отходняк. Было все равно, куда лететь. Лишь бы куда-нибудь, где тепло.

И вот он оказался там. На холме. Вот он идет, молодой человек, прошедший ад. Как будто только что родившийся там, на холме. Пуповина еще не перерезана, на голове остатки плодной оболочки. Холм утопает в солнечном свете, вокруг растут кипарисы и сосны, кое-где виднеются белые домишки, ослы со склоненными головами, ряд ульев вдоль спуска, океан желтых цветов, раскинувшийся до самого берега. А где-то вдалеке возвышается Гибралтарская скала.

Ульи. Табличка Se vende¹. Жужжание. Приблизиться к пчелам, понять их, выяснить, как устроено их общество. Он купил пасеку, поставил палатку поблизости, жил с ними. Посматривал на виллу на вершине холма: две террасы, одна из них – огромная и выходит на море. Как небо, недостижимая мечта. Иногда он видел людей на большой террасе, они пили белое вино из запотевших бокалов. Смеялись и выглядели счастливыми.

Влюбленные люди. Любящие люди.

А он жил в своей палатке среди пчел, и с каждым днем здоровье и силы возвращались к нему. Вернулся. Продолжил работу, но уже безо всякой внедренной агентуры. Август Стен снова впустил его в теплое гнездышко СЭПО.

Каждый год ездил к пчелам. Жил среди них. Все отчетливее вспоминал смысл. Смысл жизни. И то, что этот смысл остался в прошлом.

Вернулся к книгам, к литературному идолу их молодости. Это она научила его читать, только она и никто другой. Теперь он читал все больше, увлекся Шекспиром. Все читал и читал, в отсутствие другой жизни. Понял, что испортил зрение.

Стал хуже видеть. Махнул рукой, ничего страшного. Наконец дошел до клиники. Ему поставили диагноз. Окулист нахмурился, последовала вся эта профессиональная болтовня, а потом неожиданный совет: «Старайтесь жить сегодняшним днем».

Именно эта фраза застряла в голове. Не сам диагноз – пигментный ретинит – не сухие факты. Только это:

«Старайтесь жить сегодняшним днем».

Легче сказать, чем сделать. Он понимал, что его дни в СЭПО сочтены. Подслеповатый агент – это отставной агент.

Он вернулся на свой холм. К своим пчелам. Оставалось только лечь на спину кверху лапками и принять смертный приговор. Будет сидеть тут со своими пчелами, отдаст им свою душу, с ними и улетит.

Постепенно примирится с неизбежностью судьбы.

Перед глазами картинка. Как отголоски прошлого.

Снова табличка Se vende. Хотя на этот раз выше на холме. Рядом с виллой. Теперь уже никто не сидел на большой террасе. Ни влюбленные, ни любящие. Только табличка раскачивалась на морском ветру.

Se vende. Продается.

По-прежнему недостижимо. Но теперь забрезжила надежда. Возможность дотянуться до небес. Если правильно выбрать средства.

Если собрать достаточно средств.

И кто же научил его видеть? Здесь, именно здесь, на этом острове, в этом домике? Кто сказал: «I don’t know what kind of drawers he likes»², после чего он ответил: «none I think»³? Способность видеть именно в тот момент, когда они оба вдруг поняли, что на них нет даже нижнего белья. Именно это зрелище. Именно здесь.

Когда он так отчетливо увидел родимое пятно в форме звездочки прямо под правой грудью.

Которое наверняка видел и ♂.

Но ♂ мертв, а значит, он не видел родинки в форме звездочки под правой грудью.

Контакт. Действие, которое выглядело, как размышление. Он не в первый раз становился мишенью, но впервые ему было обещано будущее. В котором он будет сидеть на недостижимой террасе, смотреть на море, слепой, но зрячий. Смотреть глазами кого-то другого.

Ее глазами, которые научили его видеть.

Карстен отвел взгляд от яркого пейзажа. Пейзажа, в котором заключался смысл жизни. Взгляд упал на следующую фотографию. Свадебный снимок, сияющая молодая пара. Он снял фото с камина, внимательно рассмотрел. Потом взял фломастер, толстый оранжевый фломастер. Аккуратно обвел один из четырех глаз. Полюбовался результатом. Затем обвел следующий, еще один, и еще. Наконец вокруг всех четырех глаз появились ярко-желтые круги.

Они – одно целое. Все четыре.

Он поставил фотографию обратно на камин и посмотрел на нее с расстояния. Своеобразное впечатление.

Эти четыре глаза. Никого больше.

Любой, кто пытается вмешаться, умирает.

Их застреливают где-то в глубинке. Или заманивают на крышу и выпускают на них пчел. Или отстреливают пенис.

Все так просто. Карстен уже опустил руки. И тут увидел табличку – и все вдруг стало возможным. Больше он никогда не опустит руки. Теперь он победит.

Карстен победит.

Никто не встанет у него на пути. Уж ♂ точно не встанет. Сэм Бергер. Воплощение ничтожества.

Кастрированный Сэм Бергер.

♂ без мужского достоинства.

Карстен сделал несколько шагов, следуя за беспокойным дыханием. Таким беспокойным, хотя прошло уже два с половиной года. Открыл дверь в спальню.

Первое, что он увидел, – плюшевый медвежонок. Потертый пыльный медвежонок, чьего имени он не знал. Видимо, выскользнул и лежал теперь у самого края кровати, готовый в любую секунду упасть. Карстен вошел, прислушиваясь к дыханию, взял медвежонка и положил его у самой щеки Аиши.

Потом сел и принялся ее рассматривать.

Настоящего контакта у них не получалось. Иногда ему казалось, что годы в неволе полностью вышибли Аише мозг. Что невозможно остаться в своем уме после столь длительной изоляции. А в какие-то моменты, наоборот, он был уверен, что она тайком наблюдает за ним, когда он разговаривает.

Он достал свой большой нож. Поднес его к щеке Аиши. Несмотря на крепкий сон, она все же ощутила холод лезвия. Как будто отпрянула.

Ты видишь, подумал Карстен, поднося нож к ее глазу. Ты можешь видеть, Аиша – это несправедливо.

Я могу лишить тебя глаза прямо сейчас.

10

Среда, 2 декабря, 16:31

Несмотря на темноту, Сэм Бергер видел, что небо затянуло. Между редкими островами на самом юге Стокгольмских шхер кое-где снова образовался лед. Именно в этих местах исчезали последние отблески звезд. Здесь, на самом краю архипелага.

Непогода надвигалась не изнутри шхер, а снаружи, с моря.

Если как следует вглядеться, то можно, отчасти с помощью фантазии, различить свет маяка вдали. Хотя в данный момент самые отдаленные уголки, попадающие в поле зрения, были подернуты серой пленкой, явно свидетельствующей о приближающемся ненастье. Буря шла с юго-востока, из самых глубин Балтийского моря. Долгие годы Ландсортская котловина глубиной в полкилометра служила местом захоронения для всего, начиная с радиоактивных отходов и заканчивая списанной амуницией и битыми автомобилями, и теперь казалось, будто непогода поднимается прямо из глубины этой адской смеси.

Бергер вытянул шею и увидел, что буря уже совсем близко. Будучи типичным городским жителем, он никогда до конца не понимал, что значит «небо затянуло».

А вот теперь понял.

Пора скрыться в доме.

Коробки так и стояли неразобранными на полу большой комнаты. На доске рядом с письменным столом по-прежнему висела фотография Аиши Пачачи. Он прошел мимо, миновал кухню и оказался в спальне. Окно выходило на море, и Бергер постоял возле него. Потрясающее зрелище – как ненастье надвигается сквозь мглу, как взбивает море перед собой, подсвечивая его, раскрашивая метр за метром в белый цвет. Когда первые клубы снежной пыли обрушились на оконное стекло, у него возникло ощущение, будто он заглянул внутрь самого себя.

На него навалились все его ночные кошмары. Молли Блум, которая оставила после себя слишком длинный кровавый след на белом снегу. Молли Блум, которая теперь лежит в коме, а внутри ее ребенок – возможно, его, Сэма Бергера. Молли Блум, которая, скорее всего, сама не знала, а возможно, никогда и не узнает, что она чуть не стала мамой. И одновременно с этим Сэм Бергер, скрывающийся от всего и всех, и единственный человек, на которого он может рассчитывать, – как раз тот, на кого он меньше всего рассчитывает, Август Стен, глава отдела в СЭПО. Чей подчиненный Карстен не только оказался кротом, настоящим предателем, но и похитил Аишу Пачачи, девушку, буквально вырванную из рук предыдущего похитителя. Карстену удалось заманить своих преследователей в многоэтажку в районе Тенста, где он очень точно напустил на них свои смертельно опасные полчища пчел. Конечно, была во всем этом какая-то нездоровая символика, античные представления о том, что пчелы связаны с душой и душевной смертью. Но Бергера это сейчас не сильно волновало. Единственное, что он видел перед собой, – это распухшее от укусов тело Роя, парящее в невесомости, и пчел, которые резко покинули это тело.

To be, or not to be.

Сэм видел перед собой разорванное напополам тело Роя и чувствовал, как в нем поднимается гнев. Он видел, как будто со стороны, как взрывается ящик письменного стола, а его откидывает волной назад, и гнев в его душе усиливался.

Он найдет Карстена, непременно найдет.

Карстен не победит. У него нет шансов.

Бергер отвернулся от окна, вернулся через кухню к письменному столу, взглянул на погасший экран компьютера, потрогал ушиб на груди. Он точно знал, как выглядит гематома, точно помнил ее контуры. Бергер очень надеялся, что тяжесть в груди связана с пулей, отраженной бронежилетом, а не с жалостью к самому себе. Легче всего начать жалеть себя. Это самый простой выход. Получив в распоряжение такое богатство, как неограниченное время, он оказался перед соблазном впасть в самокопание. Этого нельзя допустить, нельзя позволить себе заблудиться в лабиринтах бессмысленной рефлексии.

Умом он это понимал, а вот сердце творило что хотело.

У сердца своя мудрость.

Итак, работа, полицейские обязанности, логика, рационализм. Продолжать попытки взломать надежно защищенную сеть СЭПО, чтобы выяснить, кто же такой на самом деле Карстен.

Пошевелив мышкой, он увидел, что загадочный поиск до сих пор продолжается. Ему никогда не понять этот процесс. Так же, как и не узнать, насколько серьезные следы он оставляет после себя. И кому видны эти следы. Но он действовал так, как учила его Молли, насколько это было возможно. Так что пусть идет как идет.

На доверии.

Лучше пока зайти в «Фейсбук». Он наконец-то создал свой аккаунт под совершенно другим именем, но, набрав теперь в поиске «Оскар Бабино», он обнаружил, что его младшего сына и след простыл. Долгое время Бергеру казалось, что он делает что-то не так, что он просто не разобрался, как это работает, однако постепенно осознал, что страница удалена. И об остальных членах семьи Бабино, как обычно, ничего.

А вообще, насколько легко удалить страницу в «Фейсбуке»? Он слышал столько историй о тщетных попытках родственников удалить страницу человека, которого уже нет в живых. Бергер развернул скриншоты ничем не примечательной страницы Оскара – ни одной разумной причины удалять ее он не увидел.

Конечно, объяснение могло быть вполне логичным и простым. «Фейсбук» мог поменять правила пользования, Оскар мог передумать, может, его забросали спамом, может, надоело, может, у него не было постоянного доступа к компьютеру, может, разозлился. Одиннадцатилетние дети так непостоянны. Ему могло показаться, что знак победы, который он сделал пальцами ног, получился некрасивым.

Знак, адресованный близнецами родному отцу.

А может, и не ему.

Придется оставить все как есть. Пока у него нет готового решения. И вообще, поздно спохватился. Если бы он действительно хотел связаться с мальчиками, мог бы сделать это на несколько лет раньше.

В груди снова заныло. Он закрыл все окна, напоминающие ему о прошлых поражениях, и решил проверить зашифрованный адрес электронной почты.

Бергер еще не проверял этот почтовый ящик с тех пор, как оказался на острове. Кто будет писать на его секретный адрес? Однако в ящике оказалось одно новое письмо от неизвестного отправителя. Присмотревшись, Бергер понял, что пишет ему криминалист из СЭПО: ей приказано переслать ему результаты экспертизы, проведенной на месте преступления в Тенсте.

В квартире оказалось полно ДНК как Карстена, так и Аиши; он действительно даже не пытался скрыть следы. А вот в домике на крыше – кроме многочисленных ДНК пчел – обнаружились лишь следы самого Карстена; очевидно, Аиша никогда туда не поднималась.

Чего в письме не было, так это информации о Карстене – ни личного номера, ни фамилии, ничего, что хотя бы на шаг приблизило бы Бергера к кроту; чувствовалась не очень хорошо замаскированная директива со стороны Августа Стена. Бергер отметил про себя, что криминалист не обращается к нему по имени; скорее всего, она даже не знала, кому пишет. Стен держал его в полной изоляции и в тайне.

Подробный отчет о том, что было обнаружено в домике на крыше, содержал несколько интересных моментов. Пистолет, который лежал в ящике заряженный, действительно оказался бывшим служебным оружием Сэма Бергера, его собственным старым SIG Sauer P226, подстрелившим преступника, в убийстве которого теперь обвиняли Бергера. Приклеенная бумажка с надписью «Бабах!» также не давала никаких зацепок. Стальная проволока была прикреплена таким образом, чтобы пистолет выстрелил в тот момент, когда выдвигается ящик, «на уровне бедер», как вежливо выразилась криминалист.

Зачем? Конечно, Карстен хотел заманить их на крышу. Он прекрасно знал, кто там будет. Догадаться не составляло труда. Его выслеживал Стен, а то, что он подставит под удар Кента и Роя, можно было легко вычислить. Но Бергер?

Как Карстен мог узнать, что Стен втянет сюда Сэма Бергера?

Откуда?

И почему Стен так уверен, что выстрел из ящика стола свидетельствовал о том, что Карстену нужен именно Бергер? Рассуждая логически, можно было предположить, что Кент с Роем пойдут первыми – может быть, Карстен рассчитал все так, чтобы пчел хватило на двоих, а вот как раз третий прибывший на место должен был войти в уже свободный от пчел домик и выдвинуть ящик. Но выходит, он знал, что Бергер – член сверхсекретной команды СЭПО. Что он будет третьим. Но откуда, черт возьми?

Кроме того, Стену явно известно, что Карстен об этом знал.

Все это не укладывалось у Бергера в голове. В любом случае, он был счастлив, что присел, прежде чем выдвинуть ящик. Давно уже он не испытывал ни к кому такой ненависти, как сейчас с Карстену.

Эта сволочь пыталась отстрелить ему член, и все это как-то связано с Молли Блум. Какая-то нездоровая ревность, которую Бергеру не понять. Каким образом Карстен мог знать мельчайшие подробности его с Молли отношений? О том, какими они были на самом деле…

И еще кое-что. Маленький конвертик, по которому с такой жадностью ползали пчелы, был намазан нектаром – любимым пчелиным лакомством. Внутри конверта лежало письмо, точнее, поздравительная открытка. Вот как описала ее криминалист: «На лицевой стороне открытки обнаружена одна единственная надпись, а именно обведенная в кружок единица, выведенная шариковой ручкой. На обратной стороне, напротив, много мелкого текста, написанного от руки той же ручкой». А написаны две вещи – аккуратно и скрупулезно.

Первое:

«Some say the bee stings: but I say, ‘tis the bee’s wax; for I did but seal once to a thing, and I was never mine own man since».⁴

Бергер уставился на текст – сначала на рукописный, потом на напечатанный криминалистом. К чему все это, черт возьми?

Погуглив, он выяснил, что пчелы часто упоминаются у Шекспира. Он знал о пчелах куда больше своих современников. В пьесе «Генрих V» есть длинный монолог об организации пчелиных семей, а в «Генрихе VI» вождь восстания Джек Кэд как раз и произносит слова о пчелиных укусах и пчелином воске.

Если вчитаться, то понимаешь, что речь идет о контракте, о подписанном договоре. В шестнадцатом веке юридические соглашения скреплялись печатью из пчелиного воска. И по сравнению с силой контракта пчелиные укусы – это ничто, потому что если ты подписал контракт, ты уже никогда не будешь свободным.

Теперь что-то начало проясняться. Может быть, Карстен с помощью своих пчел хотел сказать: это ничто по сравнению с контрактом, который я подписал? Договор с дьяволом? Или с ИГИЛ? Или он намекал на что-то другое, на какой-нибудь контракт с СЭПО, с Августом Стеном?

В любом случае, Карстен не чувствовал себя свободным. Он явно принадлежал не только самому себе.

Криминалист лаконично добавляла: «Да, мы провели экспертизу воска. Там ничего».

Возможно, не буквально, подумал Бергер.

Что же это такое? Почему Карстен намекал на какой-то подписанный им договор, в котором он, похоже, раскаивался? Может быть, он хотел сказать, что у него не было выбора?

Вопрос повис в воздухе.

На бумажке, которую Карстен поместил в сладкий конверт, было написано еще кое-что.

А именно: «like the Andalusian girls».

И все.

Бергер вспомнил картинку в квартире Карстена. Фотографию с ульями вдоль холма, осликами, цветочными полянами. И Гибралтарской скалой. Это же Андалусия? И ведь это не случайно?

Наверное, Карстен как-то связан с Андалусией.

О каких андалусских девушках идет речь?

Тут в компьютере что-то произошло само собой. Вдруг открылось новое окно – изображение морского берега в темноте. В верхнем углу загорелась двойка. Камера наблюдения номер два. Из пяти камер наблюдения, установленных на острове, вторая была одной из самых ближних; камера номер один располагалась прямо над входной дверью. Буря бушевала во весь экран, и все же на взволнованной водной поверхности довольно четко вырисовывалась белая борозда.

Бергер узнал это зрелище: ему уже доводилось наблюдать такое, хотя в тот раз частично в реальном времени. Большая птица приземлилась и исчезла из виду – тогда это был лебедь, на этот раз, скорее всего, тоже, только более проворный лебедь. Птица исчезла из поля зрения, прежде чем камера успела поймать ее.

Это в лучшем случае.

А в худшем на острове кто-то был. Но кто мог оставить на вспененной морской поверхности такой след? Во всяком случае, не человек.

На несколько секунд на экране появилась птица и снова исчезла. Похоже на гагу. Лишь увидев гагу, Бергер осознал, что с того момента, как на экране появилась проекция с камеры, он сидел, затаив дыхание. Тяжелый выдох чуть не заглушил сигнал, раздавшийся из динамика компьютера.

Бесконечный поиск был наконец завершен. С замиранием сердца Бергер нажал на «ОК», и перед его глазами предстала внутренняя сеть СЭПО. Через все уровни секретности ему не прорваться, но кое-что накопать можно. По крайней мере, можно начать собирать загадочный пазл под названием «Карстен».

Чтобы найти его.

Бергер всерьез надеялся, что ему представится возможность убить Карстена. Хотя вслух он бы никогда в этом не признался.

Компьютер вновь издал сигнал. Бергер закрыл глаза, поморщился. Только не надо сейчас никаких сообщений об ошибках, как бы не пришлось начинать снова поиск, который занял более суток. Больше всего он боялся, что не сможет еще столько ждать и вновь отправится нырять.

В толщу воды.

Но никаких сообщений об ошибке на экране не появилось. Просто пришло письмо. Еще одно письмо, но на этот раз от анонимного отправителя. Никакого текста, только файл в приложении. Все указывало на то, что это видеофильм. Бергер осмелился нажать на него. Появилось сообщение о том, что фильм зашифрован.

Бергер задумался.

Открыл полученное ранее письмо от Августа Стена с инструкциями на время нахождения на острове. Среди множества самой разной информации оно содержало ключ для расшифровки – программу, «предназначенную только для засекреченной коммуникации между тобой и мной, Сэм». Если удастся расшифровать видео, значит, оно напрямую от шефа из СЭПО. Только для твоих глаз.